Позови меня с собой

Они были настолько разными, что даже родились по разные стороны материка. Один в дождливом Лондоне, а второй в солнечном Казахстане. Совершенно разные семьи, положение в обществе, разное детство, друзья, характер, да буквально каждая мелочь, но всё же они были словно две стороны одной медали — настолько не подходили друг другу, что были просто идеальной парой. Они шли разными путями, но встретиться им суждено было в странной и холодной России, где не быть серой массой — уже преступление против государства. И они выделялись, оба, вот только Никита гордо выгравировал эти слова на табличке, пронёс это как знамя через всю жизнь, и весь его вид буквально кричал «Я другой! И знаете что? Мне плевать!», а Толя прятался за группой, старался не делать лишних шагов в сторону, прикрываясь тщательно выверенным образом в меру самоуверенного и немного талантливого парня. Что уж тут говорить, если чтобы проявить весь свой потенциал, ему пришлось надеть маску, и по иронии судьбы эта маска и свела их. Маска Льва. «Там Никита Пресняков, это точно он!» — отчаянно доказывал Филипп Киркоров О, как же теперь благодарен ему Толя, и как скоро вся страна будет ненавидеть его за эти слова. Но тогда звезда русской эстрады и в самых бредовых мыслях не мог представить, к чему приведёт его несущественная ошибка. Ещё раньше, встречаясь с этим парнем мельком на каких-то мероприятиях, Цой, опираясь на своё шестое чувство, предполагал, что их отношения как-то не складывались. Все их диалоги выглядели каким-то напряжёнными и странными, а то самое шестое чувство постоянно кричало одну единственную мысль: «Что-то здесь не так». Он как-то странно смотрел своими карими глазами цвета шоколада, то ли с явным холодом, то ли с намеренной отчуждённостью. Толя даже примерно не мог себе представить талант этого парня до тех пор, пока, движимый любопытством, с кем же его путает председатель жюри, не залез в интернет. И вот тут пошла основная неразбериха. Конечно, его голос был невероятным. Умудряясь завораживать с первой секунды, он словно погружал в вязкую, текучую жидкость, откуда невозможно было выбраться, ведь руки и ноги не слушались, с трудом преодолевая сопротивление, чтобы сдвинуться хоть на миллиметр. Казалось, ещё секунда, и лёгкие заполнит это плотное вещество, но, внезапно глубоко вдохнув, Толя сделал неожиданное открытие: здесь, в этой янтарной субстанции на него словно надели кислородную маску, и удивительно легко было снова дышать, а мир вокруг перестал существовать после первого же звука. Как только в наушниках перестала играть песня, парня словно выдернуло обратно в реальность. С ним никогда не было подобного, и, наверное, тогда Цой сильно испугался. Именно что «наверное», ибо в тот момент он был в каком-то странном состоянии, похожем на опьянение. Неизвестно откуда взявшееся чувство лёгкости всё не отпускало, и почему-то невозможно было перестать улыбаться, смотря очередной клип или видео этого парня. Брюнет списывал это на всё, что только можно, стараясь закопать основную проблему в глубине этих чёртовых отговорок, но она всё всплывала перед глазами, словно навязчивое рекламное уведомление. Он чувствовал что-то, сам не понимая что, и ему это до ужаса не нравилось. Хорошо хоть удалось отвлечься разборками с группой, которая приняла решение расходиться, из-за чего пришлось сначала мириться с Тёмой самому, а потом мирить их с Киоссе. Пиндюра был единственным, кто не хотел распада, потому что ему было просто некуда идти, и это долго держало их вместе. В конце концов на общем совете было решено, что в творческом плане их пути давно разошлись, и каждый так или иначе улетал в сольное. Ещё долго пришлось разбираться с Константином Меладзе, с Velvet Music, потом с контрактом. Так и получилось, что мысли были заняты только этим. Ну, а затем произошло одно событие, и все побочные дела мигом растворились в пространстве. И произошло оно после победы. Возможно, эта победа даже затмила его прошлую, которую он считал самой главной. Ведь он выиграл на шоу «Хочу к Меладзе», получив пропуск в этот нереальный мир российского шоу-бизнеса. Но вот теперь, держа в руках кубок шоу «Маска», Толя переодевался перед прямым эфиром программы «Звёзды сошлись» и руки почему-то немного тряслись от волнения. Он услышал это мельком где-то в коридоре, и теперь не мог привести себя в порядок. Никита будет на программе. Он и не помнил весь эфир толком. В память лишь врезался момент, когда они пожали друг другу руки. И Никита улыбнулся ему. Собственно, на этом моменте Толя впервые осознал, сколько же много плюсов в том, чтобы быть не со светлой кожей. Ну как минимум не было видно его жуткого смущения, потому что улыбался парень обворожительно. Казалось бы, сейчас победитель легендарного шоу поедет домой и будет думать об этой секунде весь вечер. В начале так и было запланировано, но затем, уже почти на выходе из «Главкино» он услышал голос, выкрикнувший его имя, и, о боже, этот голос он узнает везде. — Толя, подожди. К нему подошёл слегка запыхавшийся Пресняков. Улыбнувшись ещё раз, в точности как на эфире, он сунул руки в карманы своих светлых джинс и всё тем же невероятным голосом с хрипотцой уверенно сказал: — Если честно, ты офигенно спел на этом шоу. Я просто… Хотел сказать. Возможно, надо было проанализировать свой ответ, просчитать все следующие ходы и действия, опираясь на положение собеседника в обществе и уровень их отношений, но анализатор, не подводивший ещё со времён Константина Меладзе, резко начал барахлить. Пришлось импровизировать, хотя это было очень опасно и ненадёжно. Толя смущённо улыбнулся и опустил глаза в пол. — Спасибо, но знаешь… Мне даже льстило, что Филипп Киркоров нас перепутал. Потому что у тебя очень необычный голос, и ты нереально талантливый. Теперь смущённо улыбнулся Никита, и какого-то хрена пропали вообще все слова, которые можно было бы сейчас сказать, язык словно закостенел и не шевелился от слова совсем, сердце отбило три дополнительных удара, а желудок перекрутился в двойное сальто. Наверное, нормальный организм так не работает, но тогда его это меньше всего интересовало. Что произошло дальше, он помнил плохо. Они разговаривали, просто говорили так, словно всю жизнь были знакомы и теперь встретились наконец спустя месяца, но во время всего диалога приходилось буквально заставлять свой мозг работать. Все системы летели с грохотом, и первыми рассыпались механизмы, отвечающие за выстраивание правильных отношений с нужными людьми. Только благодаря им Цой оставался на плаву, начиная года с тринадцатого, а может и раньше, ну, а теперь всё накрылось медным тазом. Перестал функционировать контроль своего поведения, и казалось, что он делал всё не так, вот только Никита почему-то смеялся над его шутками и не старался закончить разговор побыстрее, а даже наоборот, и смотрел на него… Совсем не так, как до этого. По крайней мере, точно не так холодно и без плохо скрываемого презрения. А потом в какой-то внезапный момент Пресняков сказал ЭТУ фразу. И нет, это к сожалению не было признание в любви или комплимент, хотя последнего они наговорил друг другу приличное количество. Парень сказал: — Мне кажется, мы обязаны записать с тобой фит. Это будет легендарно. На что Толя театрально закрыл рот ладонью и как можно более комично ответил: — Что, вот так сразу? Через пол секунды пришло осознание, что же он наделал. А ещё через пол секунды Никита засмеялся, и вот в этот момент ему снесло крышу. «Какой он красивый» — пронеслось в мозгу. От внезапной мысли закружилась голова, не хватало кислорода, в глазах потемнело, а стук сердца прервался вовсе, словно это был тот самый «детротоксин Б», замедляющий пульс до одного удара в минуту. Какого чёрта с ним происходит?! — Всё в порядке? — немного взволнованно уточнил Пресняков, слегка коснувшись его ладони. Только этого не хватало! Чёрт, какие холодные у него пальцы. И такие грубые, но… О боже. — Абсолютно — слегка улыбнувшись, ответил Толя. Парень тут же убрал руку, сунув её обратно в карман, и постарался перевести тему. Они могли говорить так хоть всю ночь, но внезапно холл огласил негромкий припев небезызвестной песни Whatever it takes. — Какого чёрта ты трубку не берёшь, и где ты шляешься вообще?! — крикнул Тёма — Победитель хренов, я вообще-то волнуюсь! Или как, слишком звезда, чтобы позвонить?! Брюнет тяжело вздохнул, закрыл лицо ладонью и попытался переключить мозг на более насущные проблемы. Например, на разговор с Артёмом, который, судя по голосу, снова напился в стельку. — Мы же договаривались — устало произнёс Цой — Тём, я сейчас приеду, только не пей больше. На другом конце послышались гудки. Толя негромко выругался, а затем на несколько секунд закрыл глаза, чтобы просто сообразить, как быстрее добраться. Приехал он сюда не на своей машине, а метро сейчас… Он судорожно посмотрел на время. Метро открыто, но слишком долго, потому что бар находился в другом грёбаном конце города, и к тому же очень опасно. Да и пешком до ближайшей станции не мало. Но другого варианта нет, надо бежать. Всего лишь решиться попросить об одной маленькой услуге, но собираться с силами пришлось по его меркам невероятно долго. — Никит, слушай, одна просьба — голос не слушался и сказал совершенно не то, что хотелось — Подбрось до метро. На что собеседник лишь как-то странно посмотрел на него, после чего выдал: — Говори адрес. Ощущение было, что Никита может читать его мысли. Но если бы это хоть немножко была правда, то… Он даже не собирался подумывать, что бы было. Всю дорогу до бара они молчали, но какого-то напряжения не было. Просто каждый думал о своём. Пиндюра оказался как всегда у стойки прямо рядом с входом и, как выражаются русские, пьяный в… Культурный казахский ум не позволял ему закончить фразу. Операция «вытащи Тёму из этого прелестного заведения» повторялась каждое воскресенье и уже стала привычной. Вскоре рэпер оказался на заднем сидении машины, Никита повёз их по новому адресу, а Толя устроился на пассажирском, откуда временами кидал виноватые взгляды то на водительское место, то на заднее сидение, где спал его пьяный друг. — Не надо на меня так смотреть — не выдержал Пресняков — Я всё понимаю, и даже не думай извиняться. — Спасибо — только и смог пролепетать Цой. В ответ ему слабо улыбнулись, тут же сделав вид, что ничего не было. Остаток пути они молчали, но временами Толя ловил на себе взгляд его карих глаз, и только раз смог найти в себе силы посмотреть на парня в ответ. Он боялся, что не сможет оторваться от Никиты, если хоть мельком бросит взгляд в его сторону. Что уж говорить, так и вышло. Они смотрели друг на друга очень долго, пока на светофоре не загорелся зелёный, после чего водителю пришлось смотреть на дорогу. Но… Ему точно казалось, он уже сходил с ума, ведь… Никита не мог вот так вот просто… — Мы приехали — странно спокойным голосом объявил Пресняков. Тёму пришлось тащить до квартиры на себе — парень был совсем в стельку. Толя вышел из квартиры друга, негромко хлопнув дверью, но Никита, сидящий в подъезде на подоконнике, тут же встрепенулся. С заспанными глазами, растрёпанными рыжими волосами и с этой слабой улыбкой он внезапно показался таким… Милым? — Ехал бы ты спать лучше — посоветовал Толя, пытаясь отогнать от себя эти мысли. Он расположился рядом с недавно обретённым другом и, прислонившись головой к окну, закрыл глаза. Спать хотелось ужасно. — Не доеду — прозвучал негромкий ответ — Отрублюсь за рулём, да и тащиться далеко. Пока брюнет соображал, что же ему делать, Никита внезапно плюхнулся к нему на колени. Возможно, на какую-то секунду кислород перестал поступать в мозг, и перед глазами потемнело. Сердце ухнуло вниз, а потом взлетело обратно, по дороге сделав двойное сальто. Толя смотрел на парня, вальяжно расположившегося на его коленях, а в глазах у того играли озорные искорки. И внезапно подумалось о том, как в свете ночного фонаря блестят его рыжие волосы, как отражаются звёзды в его карих глазах, и как же в этот момент парень был… Красив. Да что же это такое? Что это за мысли вообще? Надо дать себе установку, нельзя их допускать, иначе случится эмоциональное цунами. Волна долбаного неизвестного чувства захлестнёт, накроет с головой, и всё бы хорошо, только вот в воде дышать у него никогда не получалось, в отличии от того же мёда, той жидкости янтарного цвета, в которую он снова и снова погружался добровольно, потому что в ней внешний мир, где приходится быть сволочью, чтобы элементарно выжить, казался просто кошмаром, иногда даже исчезал вовсе, оставляя только это невероятное чувство лёгкости. Но это не мёд, это шторм, причём десятибальный. И пока он выберется отсюда, пока придёт в себя, момент уже уйдёт. Надо ловить его, пока можно. — Удобно тебе? — полушутя спросил Цой. В ответ он услышал лишь одно слово: — Очень. А потом Пресняков засмеялся, и пришла та самая волна. Окатила с ног до головы, перекрыла доступ к свету, к кислороду, и всё тянула в бездонную пучину. Нельзя. Думай, что делать. Надо соображать… Чёрт, плохая идея. Очень плохая. И всё же… Да, а что в этом такого-то, в конце концов?! Всего лишь… — Может я тебя довезу? Никита закатил глаза и ответил: — Я тебе говорю: реально очень далеко. Ты тоже не доедешь, у тебя день был тяжёлый. Выглядишь так, будто работал грузчиком в порту три недели подряд без отдыха. Поразительно, насколько безразлично и одновременно с чувством заботы умел говорить этот парень. Нужно было собрать остатки хоть каких-то качеств в кулак, но пока собирался только страх, а вперемешку с этим ещё что-то странное. Пришлось искать внутри себя соломинку, за которую можно было бы хоть ненадолго зацепиться, и, на удивление, эта зараза нашлась. — Может, тогда у меня сегодня останешься? Здесь недалеко, думаю, кто-нибудь из нас дорулит. А может, по очереди. Он уже устал задерживать дыхание, так хотелось набрать воздуха в лёгкие, но вокруг всё ещё была сплошная вода, мутная, тёмная, непроглядная. Это явно не лазурное море у Фиджи, а какая-то грязная речушка в московской области, и оттого так мерзко было тонуть в ней. Тонуть в нём. — Звучит как вариант — откликнулся Пресняков, слегка усмехнувшись, а затем добавил — Только поведу я и не спорь. Нет, этот рыжий демон правда умел читать мысли. Было где-то около трёх ночи. Уже давно пора было ложиться спать, а он всё не мог перестать прислушиваться к дыханию за стенкой. Пока он был рядом, вынырнуть так и не получалось, но даже после того как они напились чаю, наелись, насмеялись так, что должно было хватить на всю жизнь, и отправились наконец по комнатам, пожелав друг другу спокойной ночи, сон всё не шёл. Вынырнуть удалось. Перестало засасывать в водоворот эмоций, но теперь, оставшись с собой один на один, пришла уже другая волна. Страха. Это была чёрная липкая жидкость, окутывающая тело с головы до ног, проникающая сквозь кожу внутрь, оседающая на внутренних органах плотным слоем, въедающаяся в ткань. Внутри завыла сирена. Он ведь мог правда утонуть в грязной, мутной воде своих чувств, и эта мысль вызывала жуткий приступ паники. Но хуже всего было то, что он сам не знал, откуда взялись эти эмоции, эти навязчивые мысли. Они пугали, очень сильно пугали. Это была словно болезнь, которой ещё нет названия, и ни один врач не знает, как это лечить, но жить с ней приходится. Хотя на самом деле, и сам себе он ни за что в этом бы не признался, этой болезни уже давным-давно дали название, она описана в миллиардах книг, подробно, вот только это было слишком страшное заболевания, а лекарства до сих пор нет, и эта мысль всплывала каждый раз, как только приходилось смотреть в его глаза. Если повезёт, если случится чудо, то симптомы пройдут сами собой, но произойдёт это очень не скоро. А пока придётся терпеть, жить с этим, признаться в существовани этого хотя бы себе в конце концов! Он уже час сидел на кухне, пил кофе и смотрел в стену. Нет, стена была, конечно, живописная, но спустя уже полчаса он выучил каждый элемент белых с рисунком обоев и по памяти мог нарисовать любой участок. Да, он снимал эту квартиру уже несколько лет, но всё как-то не представлялось случая поподробнее разглядеть обстановку. Возможно, так он делал себе только хуже, но ему было тогда наплевать. Свет в помещении был выключен в целях экономии электроэнергии, так что единственным источником освещения была луна, которая неярко светила в окно, и этот свет разливался по всей кухне неравномерным слоем, отражаясь от полированной поверхности стола из тёмного дерева. Создавалось ощущение, будто сейчас должно произойти нечто таинственное, загадочное. Например, начнётся какой-то ужастик, или наоборот, мелодрама. «Была тёмная тёмная ночь, и только луна светила в окно этого дома, создавая атмосферу зловещности…» Так вообще говорят? — Доброе утро — саркастично прозвучало со стороны коридора. Толя вздрогнул. Это был всего лишь Никита, который укоризненно смотрел на него, опершись о косяк двери, но сердце подпрыгнуло так, будто за ним пришла сама Смерть. Всего лишь? Да от одного взгляда в ту сторону перекрыло кислород, а смотрел туда он достаточно долго. Его лицо в свете луны казалось чем-то нереальным, и на секунду подумалось, что это всего лишь сон. Если честно, он бы предпочёл, чтобы там всё-таки стояла смерть с косой, но пока приходилось довольствоваться только этим рыжим полуночником. Мелодрамы хотелось? Пожалуйста, хоть подавитесь ей. Страх растёкся по всему телу, постепенно захватывая разум. А вдруг в этот раз он всё же утонет? Не успеет вовремя схватиться за спасательный круг, не сможет остаться наедине с собой, чтобы отдышаться? Что будет тогда? Что произойдет, если его всё же засосёт в эту пучину? Каково там, на дне? Искать ответы на все вопросы экспериментальным путём очень не хотелось, оттого пришлось взять себя в руки. Возможно, механизмы, отвечающие за «правильное поведение», всё ещё не работали, но какие-то более менее функционирующие части ещё оставались. Пришлось, конечно, сильно постараться, чтобы их задействовать, но в итоге он мог даже сказать, что всё (кое-как конечно, но) работает. — И тебе того же, — слабо улыбнулся Цой, — Чего не спишь? Вышло очень натурально, даже он сам бы ничего не заподозрил. Пресняков пожал плечами и абсолютно без слов плюхнулся на стул напротив. Тишину можно было буквально потрогать руками, оторвать кусочек, смять, как пластилин, с которым так любила играть его сестрёнка, когда той было лет шесть. Она вылепливала из него красивые фигурки собак, кошек, улиток, цветов, посуду для своих кукол. Вот только он был таким мягким, тёплым, приятным на ощупь, а окружающее пространство отдавало холодом, больно кололо по самым болезненным местам души. Внутри всё ещё звучал сигнал тревоги, но почему-то теперь, рядом с этим парнем, все звуки отходили на второй план, делались тише, словно кто-то выкручивал громкость старого радио совсем до минимума, что, как он помнил ещё со времён детства, было делать строго запрещено, иначе музыку или утренние новости можно было вообще больше не услышать. — Чай, кофе? — предложил хозяин дома «Что-нибудь покрепче?» — пронеслось в голове. — А что-нибудь покрепче не найдётся? — прозвучало в ответ. На что Толя лишь усмехнулся, а внутри всё похолодело. Обычно он не ругался, но сейчас мозг израсходовал весь свой словарный запас, пытаясь выразить, насколько сильно он загнал себя в ловушку. За окном уже рассветало. Ночь пролетела за минуту, будто бы вот только совсем-совсем недавно они неловко пили кофе в удушающей тишине. Сейчас они говорили обо всём на свете, и так странно было вот так просто открываться этому человеку, словно он и так уже о тебе всё знает, словно вы знакомы чуть ли не с самого рождения, а ты просто делишься новостями, накопившимися за день. Словно ты ему можешь доверять. Это «словно» так жгло мысли, будто бы в них развели настоящий костёр и залили его бензином. Теперь он полыхает, и никто не может найти воды, чтобы его затушить. Странно, но ведь буквально несколько часов назад от этой воды пришлось спасаться. Алкоголь иногда помогает, но напиваться рядом с ним было делом действительно рисковым. На кону стояло всё, но теперь это его совсем не волновало. Солнце медленно поднималось над горизонтом, своими лучами окутывая небольшую кухню, а они всё говорили без остановки, а потом просто молчали, смотря куда угодно, только не друг на друга, хотя именно этого хотелось больше чем жить. Небо окрасилось в светло-голубой оттенок, то и дело на нём мелькали небольшие редкие полупрозрачные облака, которые тут же растворялись в пространстве, а большие настенные часы с кукушкой, которую, по рассказам арендатора, сломали ещё прошлые владельцы (и были правы), показывали где-то между половиной и двадцатью пятью минутами восьмого. Никита нехотя зевнул, даже не закрыв рот рукой. В этот момент парень напомнил огромного рыжего кота, такого ленивого, вечно сонного, пушистого и мягкого. Интересно, какие на ощупь его волосы? — Если ты сейчас же не ляжешь, я тебя в постель за ногу поволоку, — шутливо пригрозил Толя. В ответ на эту угрозу послышался смех. — Не дотащишь, ты и сам-то еле на ногах стоишь. Следующая фраза вырвалась сама по себе. Сказывалось отсутствие даже намёков на вообще какие-либо системы контроля поведения. Они были знакомы меньше двадцати четырёх часов, какого чёрта вообще?! — Ты хочешь со мной поспорить? Сиренам прибавили громкость. Нельзя, нельзя, нельзя. В тот момент он словно разделился на две части, и одна из них умоляла парня просто посмеяться над этим, может даже отшутиться, вопила что есть мочи о том, насколько это опасно, ведь стоит оступиться на секунду, сделать одно неверное движения, и всё, дальше только водоворот, отсутствие воздуха, темнота, илистое дно… Вот только вторая часть неимоверно жаждала прикоснуться к нему, заглянуть в глаза, может быть даже дотронуться до его волос. Не доставало этого парня, хотелось быть ближе к нему, настолько близко, что… Нет. Ни в коем случае. Нельзя! — А давай, — усмехнулся Пресняков, и в его глазах появились уже знакомые искорки. Дурак. Улыбнувшись, брюнет подхватил его на руки, а Никита схватился за его шею. Он голову готов был дать на отсечение, что ни одна ярчайшая краска мира не сравниться с этими волосами, а глаза, глубокие, цвета шоколада, с этими чёртовыми искорками, от которых внутри разговорался настоящий пожар пятой степени… Он аккуратно шёл по коридору, будто бы нёс на руках главное сокровище вселенной. Возможно, на свете полно произведений искусства, которые затмили бы блеск этого взгляда, вот только его вселенная, вселенная Анатолия Цоя, обычного парня с довольно распространённой фамилией, незаурядной внешностью и невероятным везением (и, возможно, горой таланта, вот только сам он это отрицал), вся, полностью, умещалась в этом подтянутом теле рыжего ребёнка, который мог смеяться, капризничать, обижаться, сердиться, совершенно искренне удивляться и в то же время уметь как-то включать серьёзное лицо. Пройдёт какое-то время, прежде чем эта мысль вообще придёт ему в голову, вот только это будет абсолютной правдой, даже несмотря на то, как сильно хотелось в это не верить. Толя аккуратно положил уже полуспящего парня на кровать, снял с него тёплые тапки, которые всегда стояли в прихожей на случай важных гостей, и прикрыл тёплым серым одеялом. Затем, не удержавшись, заправил за ухо его волосы, которые на ощупь оказались и правда как шерсть кота, и уже собирался уходить, как вдруг его окликнул тихий голос: — Останься тут. Пожалуйста. Он не мог. Знал же, что должен отказаться. Просто улыбнуться и закрыть за собой дверь с обратной стороны. Выйти из комнаты и сделать вид, что ничего не слышал. В шутку пожелать спокойной ночи и поправить одеяло. Миллиарды возможных комбинаций с минимальным уроном для… Для чего угодно. Но он не мог. Этот голос, тихий, с хрипотцой, он гипнотизировал, погружал в транс, завораживал с первой секунды. Толя уже привык к ощущению мёда, этой янтарной тягучей жидкости, в которую падаешь как с обрыва, забываешь о реальности, это полусознательное состояние, которое мог спровоцировать только его голос. Он снова ощутил это прямо сейчас и не мог противиться. Как наркоман, он готов был убить полмира, лишь бы на секунду почувствовать это. Лишь бы стало легче, пусть даже на жалкое мгновение. Он просто лёг рядом, ничего не сказав, словно так и должно быть, словно это было нужно и правильно. Мозг не выдерживал, начиная очень быстро проваливаться в пустоту, а потом, внезапно, Никита его обнял. С того утра он помнил мало. Обрывки мыслей… …Они говорили о чём-то совсем дурацком. Язык заплетался, они смеялись, всё ещё лёжа в обнимку. Хотелось остаться в этом мгновении, чтобы вот так вот лежать с ним рядом, обнимать его, нести полную чушь, улыбаться. Хотелось… … Какие-то картинки… …Он улыбался. Утреннее солнце блестело на его огненно-рыжих волосах, светило прямо ему в глаза. А он щурился, улыбался и выглядел как самое главное счастье… … Следы от очередных цунами… …Снова пришла волна. Теперь она была больше и… Теплее. И чище, намного чище. Это уже были воды Тихого океана на каком-то из пляжей Калифорнии, куда, как признался Никита, тот всю жизнь мечтал попасть. И теперь в такой воде он словно был в акваланге, так легко было дышать. Пусть хоть сейчас, хоть на сегодня, на эту секунду перестанет тянуть на дно… Толя не был уверен, что не перешёл черту. Что никто из них не перешёл черту. Что-то странное, едва осязаемое крутилось в голове, но он всё никак не мог это поймать. Воспоминания? Без понятия. В подсознании то появлялись, то возникали какие-то странные движения, ощущения, чувства, вкусы, запахи. Всё это словно было частью реального мира, но почему-то очень хотелось верить, что ему почудилось. Галлюцинации, ничего больше. Он всего лишь сходит с ума. Определённо, Толя сходил с ума. Его выворачивало наизнанку от мысли, что за темнотой и провалами в памяти может скрываться что угодно, начиная с безобидных шуток, заканчивая… Странной информацией об этом парне. То, чего, по идее, не должен знать человек, с которым ты знаком меньше чёртового дня. Например, откуда-то теперь он знал, как Никита пахнет, что он моет голову точно таким же шампунем, как и Толя, что на груди у парня небольшой шрам от падения с велосипеда в детстве. О таком обычно не пишут в интернете, не говорят на форумах. Это пугало, вводило в ступор. Пришло время чернил. Тёмно-синяя липкая жидкость. Страх. А что если… Его тошнило, жутко кружилась и болела голова, тряслись руки. Грёбаное похмелье впервые было настолько сильным. Приходилось отгонять от себя эти мысли, которые так и норовили залезть в самый центр души. Благо, подумать было о чём. Казалось, сейчас его вот-вот вывернет наизнанку. Кое-как, на полусогнутых шатающихся ногах он добрался до ванны, где его тут же стошнило. Было настолько хреново, что мысли только добивали. Всю свою жизнь он притворялся нормальным. Он пытался быть таким, как все, шёл за толпой, надевал маску. Вышел вперёд всех на «Хочу к Меладзе», но теперь начал прятаться за группой. Пел попсовые песни все пять лет, в то время как каждый первый твердил ему: «беги оттуда». Он пошёл против течения, забрав ТЭФИ за лучшую оригинальную передачу на телевидении, но даже здесь пытался не светиться, говорить, что не заслужил, потому что правда считал так. Он сорвал с себя эту чёртову маску Льва, открыв миру весь свой талант. Но по-настоящему Толя влип сейчас. Еле-еле хватало сил стоять на ногах. Его снова вывернуло наизнанку, и теперь вроде стало полегче. Как минимум, мир вокруг не плыл перед глазами. Он сам даже поверить не мог в то, что это случилось. Этот голос, смех, эти глаза цвета шоколада, шершавые пальцы, эти мягкие, словно шёлковые волосы. Эти слова. «Останься тут. Прошу». И брюнет не мог отказать, сам не понимая почему. Хотя нет, понимая. Чётко ведь всё осознавал, придурок. Выверял свой образ до миллиметра, продумывал все ходы, строил внутри себя огромный механизм, чтобы в итоге всё накрылось из-за того, что кто-то по дурости… Знаете что? Влюбился! Втрескался по уши. И в кого? В этого рыжеволосого парня. В парня! Так тупо и отвратительно он не чувствовал себя никогда. Чёрт возьми, да ладно бы просто какой-то первый встречный (хотя в сущности так и было). Пережили бы эту невероятную ошибку и пошли дальше, сто раз же так делали. Ну, в смысле, не влюблялись в парней сто раз, а двигались дальше. Господи, первый раз за жизнь влюбиться в парня и именно в России, невероятная глупость по любым меркам. Но в его случае Цой был просто невероятнейшим идиотом, просто потому что… Толя умыл лицо холодной водой. Это освежило мысли и хотя бы попыталось привести голову в порядок. Он вытер лицо полотенцем, облокотился на раковину, всё ещё не понимая, где он и почему ещё жив, а затем несколько минут просто пялился в зеркало, пока в конце концов не понял. — Боже мой, — наконец в ужасе выдохнул парень, — Я влюблён в Никиту Преснякова.