Как уходила боль...

      Лёгкий ночной ветер ерошил ветки деревьев. Луна и звёзды лишь слегка выделяли пространство вокруг. Тишина… А вот тишины как раз и не было!       И дело даже не в том, что шла ночная охота на злых духов. Как правило, теми немногими звуками, которые можно было услышать в ней, были негромкие фразы, шорох талисманов, треск костра и звон металла. Чего ещё ожидать от адептов прославленного ордена Гусу Лань? Но эта ночная охота отличалась от других. Хотя бы потому, что в ней, кроме самых адептов ордена, принимал участие и глава совсем другого — Ланьлин Цзинь. И это существенно влияло на громкость совместной охоты.       — Заткнись!       — Юная Госпожа опять гневается? Да если бы ты не медлил, то мы бы уже давно справились!       — То есть это я теперь виноват?!       Доставая меч, начал уже закипать Цзинь Лин. Сдержанность никогда не была его сильной стороной.       — А кто ещё?! Вот уж точно Юная Госпожа, в голове ни одной полезной мысли, вот и отвлекаешься по ерунде!       Не водилось сдержанности и у юного адепта ордена Лань. Так что и его меч показался из ножен.       — Да как ты смеешь звать меня так?! Я сейчас вырву тебе ноги!       — Стойте! Цзинъи, хватит! Глава ордена Цзинь, простите его, он совсем не хотел вас обидеть.       Единственный владелец сдержанности как всегда брал на себя роль примиряющего.       — Лань Сычжуй, да как ты можешь? Из-за его невнимательности…       — Цзинъи. Правила ордена, — испытующе воззрился на него друг, рассчитывая на совесть и чувство вины. Ну, в крайнем случае, на страх наказания.       — Сычжуй! Ты же не станешь на меня докладывать из-за этого…       — Этого главы ордена! — с нажимом закончил за него Лань Юань.       Цзинъи с возмущением и обидой смотрел на друга. Но его непоколебимость не оставляла сомнений. Цзинь Лин едва сдержался, чтобы не показать надувшемуся и медленно убирающему меч парню язык из-за спины Сычжуя. Хотя очень хотелось бы. И поколотить его тоже. Но Сычжуй был прав, он был главой ордена теперь. От этой мысли Цзинь Лин гордо вскинул подбородок, но при взгляде на звёздное небо, едва видневшееся за кронами деревьев, тут же глубоко вздохнул. Теперь он часто вздыхал. Ещё несколько месяцев назад он и подумать не мог, что на него столько всего свалится.       Уже прошло три месяца после событий в храме Гуаньинь: смерти Мэн Яо, запечатывания тела Не Минцзюэ, становления Не Хуайсана верховным заклинателем, воссоединения Вэй Усяня и Лань Ванцзи, в конце концов, и множества других более мелких событий, которые привели к неминуемым изменениям в заклинательском мире. Одним из них как раз стало то, что после смерти Цзинь Гуанъяо единственным законным наследником и главой клана стал Цзинь Лин.       Не то чтобы он не хотел быть главой вовсе, но не думал, что придётся занять это место так скоро! Кто бы мог подумать? Даже раньше своего старшего дяди! И одно дело гордо вскидывать подбородок от этой мысли, и совсем другое на самом деле быть главой ордена. То, сколько от него теперь требовалось, нелегко было осилить даже взрослым мужчинам, не то что ему в его шестнадцать лет. Ко всему прочему, именно в силу возраста ему не доверяли, считая «юнцом», «зелёным» и «слабаком». И если с первыми двумя он ничего не мог поделать, то слабым не был никогда. Но Цзинь Лин одинаково резко реагировал на любые выпады в свой адрес. Он устал. Не физически. Благо он был достаточно юн, чтобы не беспокоиться хотя бы об этом. Он устал морально. Он бы ни за что не признался даже самому себе, что этот нахал и выскочка Цзинъи прав. Он действительно был рассеян сейчас. Слишком много мыслей находилось в его голове.       А также не признался бы в том, что вот эти вот ночные охоты с неугомонным и раздражающим Лань Цзинъи и мирным и спокойным Лань Юанем были его единственной и главной отдушиной. Второй такой была Фея. Но сейчас её пришлось оставить в башне Кои, ведь здесь мог быть Вэй Усянь (он часто сопровождал их), и как бы не было весело гонять этого невозможного человека, всё же он не хотел его слишком пугать. Но и Фею почти всю охоту оставлять демоны знает где тоже не хотелось.       Он не помнил, с каких пор эти двое начали звать его на охоту. Так же, как и не знал причин. Он не задумывался, почему Лань Цзинъи так неистово на него напирает, но никогда не прогоняет из своего общества, а Лань Сычжуй всегда встречает такой тёплой и непривычной улыбкой и помогает, даже когда не просят. Да, пожалуй, улыбка Юаня и впрямь производила на него странное впечатление. К ней тянуло, как к яркому и тёплому солнцу весной. И в то же время она напрягала. Ему никогда так не улыбались. Никто и никогда. Даже дядя Цзян Чэн.       Подколы одного были привычны и понятны с раннего детства (были в его жизни и хуже). Он знал как и, главное, умел на них реагировать. Как именно? Огрызаться и драться, отстаивая свою честь, конечно! Лань Цзинъи раздражал, но Цзинь Лин знал, как вести себя с ним. Так же, как и со всеми прочими. Ничего нового и странного. Некоторые его подколы действовали даже тонизирующие, заставляя всегда держать спину ровно, смотреть гордо и уверенно и всегда быть готовым к неожиданным выпадам и колкостям.       С Лань Сычжуем же всё было и проще, и хуже одновременно. Он не раздражал, как Цзинъи, не нарывался на драку, всегда держался почтительно и мирно, но в то же время смотрел без презрения и тем более никогда не игнорировал (разве что некоторые его слишком самоуверенные реплики). Он всегда был внимателен, обходителен, вежлив и до зубного скрежета правилен. Но всё-равно не раздражал. Наоборот. Хотелось проводить с ним больше времени, чтобы иметь больше возможности видеть эту непривычную улыбку, тёплый взгляд, даже просто завязать разговор. Цзинь Жуланю было комфортно с ним. Как ни с кем другим в Пристани Лотоса или же Башне Кои. И это странное чувство комфорта в чьём-то обществе было ужасно непривычно юному главе ордена Ланьлин Цзинь. Это ему и нравилось, и выбивало из колеи. Это то, что Цзинь Лину пришлось признать перед самим собой. И, к его счастью, вслух этого признания никто и не требовал.       Если уж совсем откровенно, от него вообще ничего такого не требовали эти двое, чего он не мог. С ними было легко. Легче, чем с другими. И несмотря на то, что как с самого юного главы ордена с него требовали вдвойне, а то и втройне, выматывая его бесконечными документами, делами, заботами, заданиями, ещё и снисходительным, а то и вовсе пренебрежительным отношением. Цзинь Лин всегда находил силы и время сходить на охоту, когда эти двое звали его с собой. Не только и не столько, чтобы прихвастнуть своими заслугами (хотя и это тоже было, всё же ему хотелось показать себя), но куда важнее было провести с ними хоть немного времени. Это давало передышку и новые силы. А сейчас это ему было необходимо.       Сейчас было тяжело. Тяжелее, чем раньше. Раньше, пусть он и был одинок, но на нём не висел груз ответственности за целый орден. Но, будь у него выбор, он бы ничего не изменил в своей жизни. Потому что с этими людьми она была легче и ярче. И вот так, препираясь с Цзинъи, хмурясь, но кивая на улыбки Сычжуя, он ни о чём не жалел.       — …Лин!       — А?       Слышать своё имя, да ещё и так близко было странно и непривычно, может, ему послышалось? Или, погрузившись в себя, он успел пропустить что-то действительно важное?       — Глава ордена Цзинь!       «Да, похоже, послышалось», — снова вздохнул юноша в золотых одеждах то ли с сожалением, то ли с облегчением, мгновенно сгоняя с лица едва успевший появиться румянец. И снова нахмурившись, уже обычным тоном спросил:       — Что такое?       — Похоже, мы не успеваем добраться до ближайшей деревни…       — И что?       — Нам придётся искать место для ночлега в лесу.       — Да ни за что!       — Юная Госпожа опять капризничает? — ехидно вмешался в разговор Лань Цзинъи.       — Ах ты, мелкий!..       — Молодой господин Цзинь, лучше сейчас решить вопрос с ночлегом, — мягко осадил Жуланя Сычжуй, положив руку на плечо.       — Хорошо, но если этот болван не заткнётся, я ему ноги переломаю!       — Да я…! — хотел было взорваться праведным гневом юный гусулановец, как Сычжуй бесхитростно зажал ему рот рукой, ответив вместо него.       — Хорошо.       — Но я всё-равно не понимаю, почему мы не можем полететь на мечах до деревни?       — Потому что уже темно, и передвигаться становится опасно в любом случае.       — Нет, ну если ты хочешь — можешь попытать счастье и разбиться на здоровье! — вырвавшись из рук «благих намерений» Лань Юаня, съязвил Цзинъи, тут же словив осуждающий взгляд Сычжуя, но ничуть им не впечатлившись. Но, к счастью старшего гусуланьца, Цзинь Лин не разразился гневной тирадой, а действительно задумался и приуныл. Было немало причин, чтобы не ночевать в лесу, но вслух он, гордо подняв подбородок и сузив глаза, выдал самую очевидную:       — Но спать на голой земле — тоже не лучшая идея!       — У нас есть спальные мешки, мы брали с собой на всякий случай.       — Я не… — хотел было с лёгкой обидой возразить Цзинь Жулань, что свой он даже не подумал взять.       — Я первый буду в дозоре, так что можете занять моё место, господин Цзинь.       — Сычжуй! Отдавать ему…       — Всё хорошо, Цзинъи. Мне всё-равно пока не спится, — с обычной своей мягкой улыбкой сказал юноша.       На том и порешили. Цзинь Лин даже не стал препираться, что не хочет спать на чужом спальном месте. Во-первых, потому что мешок Сычжуя был чист и пах свежестью, сандаловым деревом и чуть-чуть самим Сычжуем. Придраться было не к чему. Даже его гордой и упрямой натуре. А во-вторых, он действительно устал и не спал уже почти вторые сутки. И хоть сейчас он вполне мог стоять на ногах, но чувствовал, что без отдыха долго не протянет.       Костёр решили разжечь талисманом, а поддерживать уже хворостом, которого было полно в округе. Лань Юань постелил главе ордена, а Цзинъи пофыркал, но всё же постелил свой мешок рядом с Цзинь Лином. К чести обоих и облегчению старшего адепта Гусу, ни один из них это никак не прокомментировал.       Как и решили ранее — первым в дозоре был Лань Юань. Он проверил округу, поставил пару защитных и оповещающих талисманов, набрал немного хвороста и спокойно и сосредоточенно смотрел на небо сквозь едва шелестящие верхушки деревьев. Сейчас на его лице не было улыбки.       Он о многом думал, с тех пор как вспомнил детство. О том, кем он был на самом деле. Его приёмные родители, его новая семья, ни в чём его не винили, наоборот всегда помогали и поддерживали. Но мысли трудно было успокоить, сколько он не пытался. Вэнь Нин тоже помогал. Как мог. Лань Сычжуй не собирался скрывать это от остальных, но и кричать во всеуслышание, что он из рода Вэнь, тоже. Цзинъи немало спрашивал его. Почему Призрачный генерал ходит за ним по пятам? Почему тот его не боится? Почему? Почему? Почему? Так что в итоге тому пришлось всё рассказать. Он не хотел. Потому что слишком боялся реакции. Но правила ордена были для него важны, всё же он вырос в Гусу Лань и почитал порядок, являясь одним из лучших. И юноша сказал правду, в глубине души боясь отвращения, неприязни и — самое страшное — потери дорогого друга.       Но этого не произошло. Лань Цзинъи немало расстроился.       Как только Сычжуй закончил, наступило молчание. Соклановец выглядел ошеломлённым и стоило только юноше впустить в сердце сожаление, как Лань Цзинъи встряхнул головой:       — А я-то думал! — беззаботно махнул рукой и продолжил, уже глядя в лицо всё ещё не верящему другу. — Знаешь, если бы я тебя не знал с самого детства, то, может, и переживал бы. Но… ты не такой, как Вэни. Ты добрый и отзывчивый, ты лучший адепт клана на сегодняшний день и, в конце концов, ты же мой друг! Да я готов плюнуть в лицо любому, кто посмеет тебя обвинить в схожести с ними! Ты теперь самый настоящий Лань, — трудно было поверить, что у того может быть такое серьёзное и уверенное выражение лица, но всё же слова, которые тот говорил, грели душу. — Хотя… Ха-ха. Это же получается, что лучший адепт ордена Лань даже не Лань! Ха! — искренние смешинки в голосе и в глазах друга окончательно внушили доверие и спокойствие, убедив его в том, что… — Всё по-прежнему, Лань Юань. Ты по-прежнему мой друг, — рука на плече и широкая улыбка на лице — именно то, что заставило Юаня поддаться редкому порыву и обнять друга.       — Спасибо, Цзинъи.       В этих словах было много всего. Но тот понял. Всё же они и вправду давно знают друг друга.       Тот момент немного приблизил Лань Сычжуя к принятию самого себя, но всё же…       То, чего больше всего боялся Лань Юань сейчас — это того, что Цзинь Лин узнает правду о том, что он Вэнь. Если у Цзинъи не было прямых причин ненавидеть друга, то у Цзинь Лина были. Ведь он тот, чей род убил его бабушку и дедушку, тот, чей родственник убил его отца, и тот, чей приёмный отец стал причиной смерти его матери. Небеса! Да он отобрал у него всё! В панике и отчаянии хотелось выть и рвать волосы на голове. Сычжуй лишил его всего! И эти мысли сводили с ума.       Хотя нет, то, что действительно сводило с ума Лань Юаня, были даже не мысли об утратах Цзинь Лина по его вине, а мысли куда более ненормального рода, которых не должно было быть в голове благородного и порядочного адепта ордена Гусу Лань. Мысли, от которых затуманивалось сознание, учащалось сердцебиение и проходила дрожь по телу. И все они касались юного главы ордена Цзинь.       Его длинные волосы, что струились подобно рекам их ордена в Гусу, хотелось перебирать пальцами, прижать к лицу и вдыхать, вдыхать, вдыхать запах. Его тонкие запястья и длинные пальцы, которые хотелось взять в свои, выцеловывая, наверняка вздрагивающие от такой ласки руки. Его изящный стан, который хотелось обнимать и медленно водить руками вдоль тела… А его лицо. Ох, его лицо.       Сычжуй невольно прикрыл глаза рукой, вспоминая и улыбаясь. Глядя на лицо Цзинь Лина, эта улыбка всегда сама собой появлялась на лице. Скулы, щёки, губы, глаза — это всё завораживало и притягивало. И даже вечно надменное или недовольное лицо не отпугивало, а лишь казалось милым. Ведь Юань прекрасно видел, что тот всего лишь пытается показать свою важность, которая ему должна была передаться с родовым именем. Но сперва детство без отца и матери, затем раскрытие грехов и смерть дяди — всё это сыграло злую шутку с репутацией ордена Ланьлин Цзинь и ни в чём не повинного Цзинь Лина. Ему хотелось защитить его. Хотелось обнимать его, целовать эти невозможные губы и тонуть в невероятных глазах. Хотелось быть соратником, другом, любовником. Хоть и на последней мысли он неизменно краснел. Ведь не пристало адепту ордена Лань думать о подобном. И уж тем более последнему из рода Вэнь. Недостойному его, этого золотого мальчика. Но как же было от этого паршиво! Эти мысли съедали Сычжуя день за днём.       «Прости меня… Цзинь Лин».       — Сычжуй?       При звуках своего имени, тем более сказанных этим голосом, у Лань Юаня прошли мурашки по телу, и в то же время кровь отлила от лица. Только не это, не мог же он…       — Сычжуй?       Внезапно рука упала ему на плечо. Но шевелиться было страшно, было страшно увидеть гнев, увидеть ярость и обиду на таком любимом лице.       — Простите, молодой господин Цзинь, я не хотел.       — Да ничего.       «Что?!» — он не ослышался? Всё, что он мог — это просто повторить свой мысленный вопрос:       — Что?       — Ничего, говорю! — хмуро, но упрямо повторил юноша, присаживаясь рядом, сразу обдавая сонным теплом слева. — Можешь звать меня Цзинь Лином, — немного краснея (а может просто блики от костра так играли?), произнёс он. — Но этому придурку Цзинъи не смей рассказывать!       — Боюсь, он всё равно будет звать тебя… иначе.       — И тогда я точно переломаю ему ноги!       — Тише, он может проснуться.       — Ах, да, — на удивление произнёс тот уже тоном ниже, невольно оглядываясь на спящего.       — Ты чего не спишь? — мягко спросил Лань Юань с еле сдерживаемой счастливой улыбкой, переводя тему. Заодно пытаясь отвлечь себя и Цзинь Лина от своего бешено стучащего о грудную клетку сердца, словно заполошная обезумевшая птица.       — Да не спится что-то, — уклончиво ответил тот. Не хотелось признаваться, что те же мысли, что отвлекали его целыми днями, грозясь взорвать к чертям голову, мешали ему и отдохнуть даже немыслимо утомлённому и опустошённому.       — Ты выглядишь усталым, — понимающе улыбнулся Лань Юань. Он догадывался, что Жулань что-то не договаривает. Выглядит уставшим, а сну не поддаётся. Вскользь мелькнула мысль, что ему бы хотелось, чтобы Цзинь Лин больше ему доверял и полагался.       — Дела ордена, — недовольно нахмурившись и нехотя, всё же произнёс наследник двух орденов.       То ли это был завуалированный посыл не вмешиваться (хотя где Цзинь Лин, а где иносказательность), то ли на самом деле говорить о них юноше не хотелось. Чем помочь и как поддержать друга, при этом выразив все свои чувства (возможно, не все, а лишь приличные) и не обидев впечатлительного, вспыльчивого и гордого главу ордена, Сычжуй в любом случае не знал. Но кое-как собравшись с мыслями, стараясь не выходить за пределы вежливости или хотя бы дружбы, осторожно произнёс:       — Но ты справляешься. И даже находишь время для ночных охот с нами…       — Это потому что…! — внезапно смущённо перебил его юный заклинатель и тут же замолк.       — Потому что? — с искренним интересом настойчиво повторил Лань Юань.       — Потому что… вы мои… друзья, — совсем тихо и будто бы вопросительно произнёс Цзинь Лин, борясь со смущением и страхом в глубине души, что его сейчас высмеют и оттолкнут. Тут же сам на себя разозлившись, встряхнул головой и уже надменно продолжил, решив для себя, что ответ Сычжуя его ни капельки не волнует (и нет, конечно же, ему не будет больно и обидно, если он с ним не согласится), но если что, он ему просто переломает ноги!       — Можете гордиться своим положением!       — Хорошо. Ты тоже можешь звать меня Сычжуем, если хочешь, — чистая улыбка, от которой тепло разливалось в душе и румянцем окрашивало щёки. Тьфу! И впрямь, как Юная Госпожа. Его смущали слова Сычжуя. И нравились. И ещё больше смущало то, что ему нравилось. Он мог только кивнуть и невнятно угукнуть.       — Всё, я спать, — не сумев придумать ничего лучше, в итоге сказал он, немного надувшись то ли на слова Сычжуя, то ли на себя и свои чувства, то ли на всю ситуацию в целом. С этим он встал и на деревянных ногах упрямо пошёл к спальному месту Лань Юаня.       «Демоны! Теперь полночи не засну. Что ушёл от него, что нет — пахнет совсем как он!» На секунду Жулань представил, что, возможно, именно такими бы и ощущались объятия Сычжуя. Тут же встряхнул он головой и попытался выкинуть навязчивую мысль и ещё более навязчивое ощущение, что ему это нравится, когда внезапно услышал голос друга:       — Спокойной ночи, Цзинь Лин.       Повернувшись на голос, он встретился взглядом с Лань Юанем. Тёплым и мягким, как и его улыбка. Не нужно было солнца с такой улыбкой. Словно никакой ночи и нет. Мысли в голове удручали, да и во взгляде юного гусуланьца было что-то смущающее. Что-то, о чём Цзинь Лин совершенно ничего не знал, что-то, чего он совершенно не понимал и никогда не встречал. И что-то, в чём он абсолютно не разбирался.       «И не собираюсь! Мне и так хорошо!» — с этими мыслями он второй раз за ночь угукнул и неловко отвернулся к спине Цзинъи, всё ещё чувствуя какое-то время на своей спине пристальный взгляд. Но упрямо не придавая ему значения.       Он думал, что теперь уж точно не заснёт. Будет мучиться и ворочаться всю ночь, несмотря на измотанность. Но заснул почти моментально, согреваемый ненавязчивым вниманием и словами одного друга и теплом, исходившим от второго.       Лоб разгладился, а уголки губ немного приподнялись во сне. Он теперь не один. У него были друзья.