Как уходила боль...

      «Ну и где этот несносный мальчишка?!»       Это единственная мысль, что билась сейчас в сознании Цзян Чэна. А точнее, единственная мысль, которой он мог позволить себя будоражить. Ничему другому не позволяя надолго задерживаться в сознании. Но всё равно ничего не мог с собой поделать.       Ночи на Пристани Лотоса всегда были прохладными, а луна оставляла свою угловатую серебристую дорожку на воде, огибая лотосы. Пурпурные флаги, развеваемые ветром, нежные запахи лотоса и водной глади. Это было приятным и тихим местом. Но только не для главы ордена Юньмэн Цзян.       Он родился и вырос в этом месте, здесь прошло его детство, самые счастливые моменты. И здесь же они были и похоронены. Это место словно слишком людное кладбище стало для него настоящей клеткой без права и надежды выбраться. Когда-то потеряв родителей и весь свой клан, он, полагаясь лишь на себя и старшую сестру, а затем и на своего шисюна, возродил это место, надеясь вернуть то тепло и воспоминания, которых так не хватало ему самому. Но этому не суждено было сбыться. Вскоре он потерял сестру и… его.       Вэй Усянь был для него не просто другом или братом, он был для него чем-то большим. В детстве этого не было, он просто появился и стал для него единственным близким другом, в юности — человеком, на которого он мог всегда положится, но по-прежнему просто не понимал всех своих чувств. А когда Ваньинь потерял его, просто не мог в это поверить. В каждом тёмном заклинателе выискивал знакомые черты и жесты. И сходил с ума, не находя их!       От безысходности он ожесточился, срываясь без конца, прослыв самым жестоким и несдержанным главой ордена, да и заклинателем вообще. Но ничего не мог поделать. Те, кто раньше были рядом и могли его сдержать, Яньли и Вэй Ин, были мертвы, а Цзинь Лин и вовсе заставлял нервничать ещё сильнее! Но это всё равно было лучше, чем думать о всём, что он потерял. И нет, он просто не мог принять, что Вэй Усяня просто нет! Ни за что!       Он искал. Тринадцать лет он искал и ждал. Ждал предателя, ждал Старейшину Илина, ждал зло и тьму всего заклинательского мира, ждал свою самую надёжную опору, без которой было просто невыносимо. И, казалось, он получил, что хотел.       Когда он встретил его впервые в облике Мо Сюаньюя, то не узнал, лишь заподозрил. Что-то было очень знакомое — во внешности и жестах, но всё же… Он не стал сопротивляться. Цзян Чэн слишком устал искать в каждом его, слишком больно было ошибаться раз за разом все эти годы. Но эти звуки флейты — кто ещё это мог быть?!       Цзян Чэна не переубедил даже не сработавший отчего-то Цзыдянь. Но слова Мо Сюаньюя (похоже-опять-не-Вэй-Усяня) больно кольнули внутри. Он предпочёл уйти, убеждая себя, что это не Вэй Ин! Потому что мысль о том, что он «не его тип», не тип Вэй Усяня, заставляла съёживаться сердце. Глупо, неправильно. Но, как не прискорбно, это были его настоящие чувства. Он предпочёл убеждать себя, что это не его шисюн, и молча отдать Ханьгуан-цзюню. Но так и не смог себя убедить в этом.       И при следующей встрече, не задумываясь, решительно припомнил молодому господину Мо его жестокие и нелепые нападки на Цзинь Лина, будучи почти уверенным в его настоящей личности, ведь тот, пусть и косвенно, но был виноват в смерти матери и отца мальчика. Пусть не своими руками, но он убил их. Бороться с этими мыслями он тоже был не в силах. Хотя, ко всему прочему, ему ещё и претило, что он усомнился в правильном воспитании племянника, которого, на секундочку, воспитывал сам Цзян Чэн, бесконечно следуя за юношей, прикрывая и поучая. Отдавал все крохи любви, что остались в его сердце. Заботился, как мог, как только умел. Неумело, грубо и резко, но любил. Остатками своего агонизирующего, огрубевшего сердца любил.       Он высказал тогда Вэй Ину почти всё, что думал. Но не сказал ни слова о своих чувствах. Тем более о тех, которые считал непозволительными. И снова упустил его. Затем он просто наблюдал. Он не желал подходить к нему, пока рядом с ним был Лань Чжань.       «Да что это, демоны побери?! Он ведь всегда ненавидел Вэй Усяня!» — эти бессильные мысли крутились в его голове, оставляя своему хозяину лишь раздражение.       Они боролись вместе, дополняя друга, помогая, поддерживая, действуя так слаженно и правильно, что у главы ордена Цзян против воли ныло сердце. И только Цзинь Лин, отчаянно пытающийся самоубиться в очередной раз, мог перетянуть внимание дяди на себя. Сам того не ведая, мальчик отодвигал боль и самобичевание Ваньиня на задний план, пусть и на время.       Пристань Лотоса. Место, где планировал наконец всё вернуть. Решительно и упрямо взял себя в руки и направился к тому, кого в прошлой жизни называл своим шисюном и любил, как брата, а теперь… Он так долго отказывался понимать и верить в то, что его чувство — это не ненависть. Точнее не только она. Он вздохнул, принимая, что либо сейчас, либо никогда — скажет ему прямо о своих чувствах. Скажет, что любит его не как друга, не как брата. И будь что будет! Но и здесь его планам не суждено было сбыться.       Когда он увидел Вэй Ина и Лань Чжаня вдвоём, то решил выждать удобный момент, заставляя себя следовать за ними. Но что бы они не делали — это приносило ему какую-то странную тянущую боль. Как Лань Ванцзи ловил Вэй Усяня у дерева, как они гуляли вместе, как… Больно было даже не только от того, что они делали, а от того, как они это делали. Как они смотрели друг на друга. Он видел во всём поведении, в глазах Лань Чжаня любовь. Такую же, как и его собственная. Но он действовал иначе. С самого возвращения Вэй Усяня. И от этого руки невольно сжимались в кулаки, а брови всё сильнее сходились на переносице. Это была ревность. Теперь он это понимал. Но сильнее всего раздражало, било по гордости и выбивало дыхание из лёгких то, что Вэй Усянь сейчас был с этим, влюблённым в него Лань Ванцзи, а не с Цзян Чэном.       Но когда они дошли вдвоём до святилища с прахом его матери и отца, встали там на колени и начали говорить, он не выдержал, просто не вынес. Ваньинь говорил всё то, что повторял бесчисленное количество раз самому себе. Ему было так больно и обидно, что Вэй Ин вот так опять уходит от него. Он чувствовал это. И это тогда, когда он наконец смог признаться самому себе в этих постыдных чувствах к своему бывшему шисюну. Он говорил всё подряд. Злость, желчь и язвительность лились из его уст вместе в болью. Цзян Чэна уже трясло. Дело шло к битве. Появившийся Вэнь Нин громоотводом забрал себе ярость главы ордена (смерть отца Цзинь Лина Цзян Чэн никогда бы ему не простил). Но то, что произошло дальше, было ещё невыносимее.       В его теле было ядро Вэй Усяня. Он посчитал, что ему оно нужнее, оставив таким образом внутри него навсегда частичку себя, понимая, что иначе тот никогда не сможет жить дальше, не встанет на ноги, не найдёт в себе сил идти дальше. Он. Отдал. Ему. Своё. Ядро.       Суйбянь его признал. Сомнений быть не могло, но Цзян Чэн не мог просто поверить. Не мог поверить в то, что Вэй Ин отдал ему то, без чего ни один заклинатель не может жить. Он дал ему шанс, лишив себя выбора, лишив самого себя иного пути. А Ваньинь в ответ лишил его жизни и винил все эти годы во всех своих бедах. Винил и ненавидел. А Усянь был предан ему до конца. Нет! Не может быть! Нет! Только не так!       Обезумев от разрывающих мыслей, он едва заметил, как аккуратно и нежно Лань Чжань забирает Вэй Ина, а сам решил попытаться в это время найти хоть кого-то, кто достанет этот чёртов меч из ножен. Цзян Чэн хотел использовать эту призрачную надежду, что всё это может оказаться неправдой, хотя уже понимал, что иначе быть не может. Но не мог, просто не мог с этим смириться. Ваньинь всегда был слишком упрям, а теперь… Он просто не мог поверить, что всё именно так! Только не так!       Когда он дошёл до своих покоев, обессиленно упав на колени, из его горла вырвался почти нечеловеческий крик, словно смертельно раненого зверя. Такой громкий и болезненный, как никогда. Вместо слов про свою любовь он всё разрушил навсегда. Он понимал. Теперь ясно и чётко, что не достоин. Что он не стоит Вэй Усяня. Когда последний звук затерялся в стенах Пристани Лотоса, глаза Цзян Чэна были пусты. Негнущимися руками он достал Чэньцин из тайника в своих покоях и отправился на поиски. Это единственное, что он мог сделать. Единственное, чем мог отплатить. Свою любовь он не станет предлагать. Не после того, что видел и знал. Теперь он понимал слишком ясно, что Вэй Ину она ни к чему. У него есть Лань Чжань. Любящий, нежный, понимающий, ни разу не отвернувшийся за всё это время… От этих мыслей было больно почти физически.       «Лучше бы я умер тогда», — невольно промелькнула у него мысль. Но Ваньинь отмёл её, как недостойную главы ордена. Нет. Иного пути просто нет.       Беспокойство пришло, откуда он не ожидал. Цзинь Лина нигде не было. Абсолютно!       Но где?! И кого искать? Вэй Ина или племянника?       Цзян Чэн разрывался между долгом перед сестрой, любовью к племяннику и жгучей, неправильной, колкой, состоящей из одних осколков любовью к своему бывшему шисюну. Но решил поддаться своим чувствам в последний раз. В последний раз он выберет его. Самую неправильную, странную, невероятную и важную часть своей, уже навсегда, только прошлой жизни.       Дождь прекрасно дополнял его настроение. А то, что он увидел в храме Гуаньинь, полоснуло болью по итак испещрённому свежими шрамами, сердцу.       Лишь с виду оказавшийся живым и здоровым Цзинь Лин хоть немного отвлекал от творящегося перед его глазами беспредела и надругательства над его чувствами (пусть и знал о них только сам Цзян Чэн). Он видел, как Лань Чжань и Вэй Ин держались друг за друга, как смотрели. Он понимал, что это конец для него. Но так же понимал, что сейчас он должен быть сильным, сколь больно ни было.       — Отлично. Видите, господин Вэй? Ваш шиди пришёл вовсе не за вами. Он даже взглядом вас удостоить не желает, — словно издеваясь продолжал пытаться над ним издеваться Цзинь Гуанъяо. Конечно, он не хотел смотреть на Вэй Ина. Ведь там его возлюбленный был в крепких объятиях другого. Цзян Чэн это знал. И смотреть ещё на это у Ваньиня не было ни малейшего желания! Но отвечать главе Цзинь он не собирался вовсе. И тем более говорить правду.       Но вместо него ответил сам Вэй Усянь, улыбнувшись.       — Какие странные речи вы ведёте. Глава ордена Цзян далеко не первый день так со мной обращается. Разве мне нужно напоминание от вас?       После этих слов у упоминаемого главы скривились губы и вздулись вены на руке, державшей Цзыдянь. Вот так. Он сам знал, как обращался с ним. Знал. Но слышать это голосом Вэй Ина было нестерпимо. И когда позднее Цзинь Гуанъяо хотел было напасть на Вэй Усяня, Цзян Чэн он не выдержал, закрыл собой, пытаясь отразить атаку. Так глупо и беспомощно подставившись.       Что было потом, он сам помнил крайне смутно, целенаправленно сосредоточившись на физической боли, только бы не слышать и не видеть этих двоих, а заодно и всего, что происходило вокруг. А-Лин рядом и в порядке, а остальное ему уже неважно.       Но услышав родной голос, ещё и обсуждающий его самого, не выдержал и заговорил. Но как всегда желчью, пропитанными ядом словами, ибо больше в нём ничего и не оставалось. Слова обиды за всё срывались с губ так легко. За украденную любовь отца, все смерти и его собственное одиночество.       — Ты выставил меня полным идиотом, ничего не сказав! — боль ощущалась слабее, вырываясь со словами.       — Разве я не должен тебя ненавидеть?! — как бы ему хотелось, чтобы это была ненависть, но нет! Это была не она. Ей не осталось места. Как и не осталось места в его сердце для любви и надежды. Теперь у него осталась лишь боль.       Слёзы против воли лились из его глаз. Он просто не в силах был их остановить.       Почему?.. Почему ты не сказал мне? — все лихие мысли о его жестокости и яростные мысли о ненависти теперь казались такими постыдными и горькими.       — Ты же говорил, что когда я стану главой ордена, ты станешь моим подчинённым, будешь всю жизнь поддерживать меня, никогда не предашь… — слёзы не желали останавливаться, как и поток слов, вываливаемый им на Вэй Ина.       — Прости. Я нарушил обещание, — спокойно отвечал ему тот.       — Даже в такой момент ты говоришь мне: «Прости». Какая же я, должно быть, драгоценная персона, — язвительным тоном произнёс Ваньинь, издеваясь скорее над самим собой, чем кем-либо ещё. Да, именно этого он и заслуживал.       — Прости, — произнёс Цзян Чэн наконец то, что чувствовало и отчаянно хотело сказать его сердце, изнывая от боли.       Вэй Ин остолбенел, но, собравшись с мыслями, всё же ответил, что тому не за что просить прощение, и просил оставить прошлое в прошлом.       Да, он никогда не сможет его превзойти или хотя бы догнать. Уже никогда. Всё, что оставалось, — это смириться. Но это никогда не было в характере Саньду Шэншоу. Цзян Чэн яростно вытер лицо от слёз, сделал глубокий вздох и закрыл глаза.       Дальше воспоминания шли обрывками.       — А-Лин! — Надрывный крик выказал то неподдельное и искреннее, что не умел выражать обычными словами глава ордена Цзян. Сердце, усталое и вымотанное неразделёнными чувствами, отчаянно сжималось от беспокойства. Нет, только не его А-Лин. Только не единственный его родной ныне человек! Цзинь Лин всё, что у него осталось!       Облегчение опустилось на него, лишь когда А-Лин был спасён. Но спасён он был никем иным, как Лань Ванцзи. И хоть ему всё ещё больно было видеть их с Вэй Усянем, он был благодарен.       А всего через пару минут он готов был уже сам принять смерть, прикрывая собой А-Лина.       «Что ж, раз такова моя судьба…» — думал он, отчаянно закрывая своим телом Цзинь Лина. Ведь по-другому не мог. Как угодно, но защитить его. Но только судьба снова смеялась над решениями главы ордена Юньмэн Цзян. Вэнь Нин закрыл их своим телом.       Всё. Ненавидеть было больше некого. Но сердце, слишком привыкшее жить ненавистью, подпитываться и находить в ней силы, очистить от неё было нелегко. За одну эту ночь весь его мир раскололся на куски. Всё перевернулось и грохнуло его по голове, как рукояткой меча.       Он вернул Вэй Ину его призрачную флейту, своеобразно благодаря за всё и прощаясь. Он не стал рассказывать ему о том, почему его на самом деле схватили и лишили ядра, не стал рассказывать, как ему было плохо без него все эти годы, не стал рассказывать, как ждал и искал. И как любил. Не стал, потому что не хотел омрачать его счастье и любовь, которую он, несомненно, заслуживал. Заслуживал, как никто другой.       А Цзян Чэн… Он привык жить Вэй Ином. Невольно дышать, постоянно думать, возвращаться к тому, что было. Но теперь были только воспоминания. И больше их, скорее всего, не будет никогда. Всё, что было между ними, — осталось в прошлом. Вэй Усянь сам это предложил. Теперь его любовь отражается в глазах Лань Ванцзи. И Ваньинь лишь верит и надеется, что Вэй Ин будет и впредь так же счастлив. Хоть и ни за что не скажет ему этого. Как бы паршиво и больно не было.       И спустя эти несколько месяцев он прекрасно осознавал, что больше ему некого ждать, некого ненавидеть и некого любить.       Одиночество — всё, что у него теперь осталось. Невыносимое, давящее, медленно убивающее не хуже любого другого яда. Он был один. Теперь он понимал это отчётливо и ясно. На его стороне не было никого. И главной причиной этого было то, что он не хотел никого подпускать к себе. Ни раньше, ни сейчас. Просто не мог. А единственный, к кому тянулась душа, предпочёл другого. Цзян Чэн понимал его. Их обоих. Но всё-равно как же было больно. Он видел, как к нему относился Ханьгуан-цзюнь, знал, что тот не причинит вреда его бывшему шисюну, знал, что сделает всё для Вэй Ина. Так же, как сделал бы и он! Но… У Ваньиня уже никогда не будет шанса доказать это. Он потерял его. Сам. Во всём виноват только он сам. Он сам лишил Вэй Усяня прошлой жизни, сам лишил его ядра. Цзян Чэн видел, каким взглядом Вэй Ин смотрел теперь на Лань Чжаня, видел, как тянется к нему, как…       Невыносимо. Он умирал внутри, но не мог отобрать у него счастье. Заслуженное счастье. Он отпускал его. Умирал внутри, но отпускал.       Единственное, что сейчас держало его, в этом мире и не давало сорваться, — это необходимость поддерживать свой орден и орден племянника.       Да только вот самого племянника словно черти забрали! Ну куда он мог запропастится на ночь глядя! Он же глава ордена теперь! Где его чувство ответственности?! Разве этому Цзян Чэн его учил?!       Эти заботы отвлекали. И хоть он и нервничал за А-Лина, но предпочитал концентрировать своё внимание на ком-то другом, а не на себе и своих разбитых надеждах и чаяниях.       Только знал бы он, какие именно «черти» унесли Цзинь Лина…