Цепи

      — Вот же кретин… — прошипел Руки, когда булавка неожиданно впилась ему в плечо. Укол оказался не столь болезненным, сколь неожиданным. Юноша инстинктивно дёрнулся и тряхнул рукой, отгоняя неприятное ощущение.       — Простите, простите, мой господин! — защебетал старый слуга, снимавший с него мерки. Вид у него был виноватый, заискивающий, какой Муками на дух не переносил.       — Простить?       — Я нечаянно! Ни за что бы не причинил Вам вреда! Господин ведь сам попросил меня поторопиться!       — Меня ещё хочешь выставить виноватым, требухи ты мешок?       — Нет, Вы не так меня поняли, господин! Я…       Юноша не стал дослушивать его извинений. Он подхватил с кровати кожаный ремень с металлической пряжкой и согнул его пополам, подгоняя под руку.       — Господин, не надо!       Прозвучал звонкий лязг: удар пряжки о кожу.       Предупредительный. В общий счёт он не шёл. Его цель — привлечь внимание жертвы. После первого удара она понимала, что последующих не избежать и прекращала сопротивление.       — И не вздумай верещать, как свинья. Обычно я наношу пятнадцать ударов, а за каждый вскрик добавляю десять штрафных.       Взмах, треск разрывающей воздух кожи, лязг. Взмах, треск, лязг. Взмах, треск, лязг.       Слуга пару раз жалобно всхлипнул. Муками и эти звуки, как правило, не оставлял без внимания, они подстегивали его злость, но сегодня ему предстояло выехать в свет.       Наказания слуг ничему не учили, юноша знал, что в душе они его ненавидели и подчинялись лишь из страха оказаться на улице. Тем не менее, он был рад возможности выпустить пар.       Руки не имел привычки сдерживать силы и хлестал их уверенно, наотмашь. Но после тридцати-сорока ударов силы, как правило, иссякали, и взмахи уже несли меньше вреда. На ладонях же самого аристократа после оставались красные борозды от того, с каким остервенением он сжимал кожу ремня.       На званом ужине Муками нужны были силы, скрепя сердце он остановился на двадцати ударах.       Слуге повезло, но согбённый, сжавшийся на полу в клубок, он даже не подозревал о свалившейся на него удаче. О проявленном к нему милосердии.       — Мерки доснимем завтра. Тебе повезло, что я тороплюсь.       Не обращая внимания на сдавленные стоны мужчины, Руки поспешил переодеться в новый костюм. Пока старик беспомощно корчился на карачках, силясь отползти в сторону двери, юноша поправлял волосы перед зеркалом.       Выглядел он замечательно. Даже внезапная неприятность пошла аристократу на пользу: от физического напряжения на его щеках проступил красивый румянец.

***

      Вечер, вопреки ожиданиям юноши, начался неплохо.       Слуги смогли придать костюму отца презентабельной вид. Не знай Руки, что его уже несколько раз надевали, мог бы даже принять его за новый. Пиджак в паре мест пришлось перекроить, и это заняло время, но приехали они вовремя, а главное, оба при этом выглядели достойно.       — Как мы давно не видели вашу семью в полном составе, — обратился к ним один из коллег отца.       — Да, когда долго не видишь старых друзей, начинаешь переживать, а всё ли у них хорошо.       — Кому же ещё, как не друзьям, об этом переживать, — парировал Руки без особого энтузиазма.       Юноша всех их глубоко презирал: они не уважали отца, шептались о нём за спиной, а в лицо изливали лишь пустые слова участия.       В высшем свете принято лицемерить, и сам Муками-младший мог солгать, если знал, что ложь сулит ему выгоду, но сам он не лгал без явного повода, а им и повода было не нужно.       — Я слышал, Вы планировали нас покинуть, — наигранно возмутился коллега отца. — В такое неспокойное время лучше, когда молодежь остаётся дома подле своих родителей.       — Вашей семье Вы сейчас нужны, как никогда.       — Уезжать в такое время — как опрометчиво.       «Чёртовы самодуры», — выругался Руки, прикусывая губу.       «Что они о себе возомнили! Поучать меня? Пусть сначала со своими бездельниками разберутся».       Муками-старший встрепенулся. С нравом сына он был знаком не понаслышке. Товарищи, безусловно, хотели поддеть Руки и его желание поскорее распрощаться с Японией. Все видели, как он одевается, как себя преподносит, какие книги читает и какие вещи выписывает. К людям с такой претензией есть только два отношения: их либо ненавидят, либо обожают.       «Торчащий гвоздь забивают», — поучали в детстве его самого.       Временами мужчина очень боялся. Его сына нельзя было назвать уживчивым человеком — какова вероятность, что он сможет устроиться в этой жизни? В обществе нужно уметь промолчать, склонить голову, изобразить недоумение. Руки рубил с плеча, никому не позволял попусту тратить его время, пусть даже того требовали рамки приличий. Сын его, безусловно, вырос передовым человеком, но время его не пришло: любая колкость, неосторожно брошенная острота могла стоить их семье положения в обществе.       Муками-старший нуждался в силе и упрямстве своего отпрыска, но в равной степени боялся пасть от его гордыни.       — Господин Хасимото, господин Исикава, господин Хасэгава, благодарю вас за эти ценные замечания.       «Засуньте себе их поглубже».       — Человек не должен забывать о своей родине, сын не должен пренебрегать своими родителями.       «Скрестить пальцы, что ли? Вдруг эта чушь ко мне ненароком прилипнет?»       — Я и не подозревал, что вы так высоко оцениваете мою недостойную персону. Но уезжаю я ненадолго, на год или два. Надеюсь, родина вынесет эту утрату.       «Если оболтусы вроде вас не продадут её окончательно к моему возвращению».       — Как жаль, как жаль, — в один голос запричитали мужчины, качая головами в знак неодобрения.       «Чтоб они у вас отвалились».       — Руки, позволь мне… — начал отец неуверенно.       — Я должен поприветствовать своих друзей, нехорошо будет не попрощаться перед отъездом.       Юноша поспешил удалиться. Терпеть выходки несносных стариков с каждым разом становилось сложнее. Если бы время можно было остановить хотя бы на пару минут, да так, чтобы двигаться в эти минуты мог лишь он, Руки использовал бы их, чтобы опорожнить бокалы на костюмы этих чванливых дипломатов с лоснящимися от пота лицами.       К друзьям Муками-младший не спешил. Ничего, кроме второсортных сплетен они ему не принесли бы, зато послужили отличным предлогом, чтобы удалиться.       Исходя из нехитрого плана, в первую очередь он должен был встретить потенциальную невесту и обаять её. Отец девушки был задобрен ещё месяц назад.       Но где же она притаилась?       Пока юноша тщетно искал её в зале, встречные люди улыбались ему, чинно кивали, отмечая его присутствие. Руки останавливался, улыбался и кивал им ответ. С некоторыми приличия требовали поддержать небольшой диалог. Публика сегодня была разношёрстной, как отец и обещал, появилось множество иностранцев. С кем-то ему уже приходилось пересекаться, чьи-то лица он видел впервые.       Хотя юноша на всех присутствующих смотрел свысока, будь то хоть земляки, хоть приезжие, что-то подсказывало ему: не покинь он страну, жизнь его станет прямым отражением жизни отца. Нескончаемый круговорот притворств, ложь, льющаяся, как сакэ из горлянки*, раболепие перед начальством.       «Нет, я лучше. Я выше этого. Я никому не буду подчиняться».       Не прошло и получаса, как «невеста» нашлась. Она стояла в окружении подруг, одетая в платье в клетку, сшитое по новому образцу. Её тёплые карие глаза застенчиво полоснули по его силуэту. Поймав взгляд юноши, девушка зарделась и опустила голову.       В эпоху Хэйан жених мог увидеть свою наречённую, лишь старательно вглядываясь в створки перегородки, которой ограждали их во время сватовства. Но и тогда всё, что ему удавалось выцепить, ограничивалось цветом её одеяния. Теперь мужчины могли в упор разглядывать женщин, и это больше не считалось предосудительным.       Первым делом Руки заметил, что её европейский костюм не сочетался с традиционными украшениями. Девушке стоило либо надеть кимоно и оставить кандзаси**, либо убрать его, но надеть современное платье. Совместив вещи из разных культур, она смотрелась вычурно и несуразно.       «Пускай. Она умеет составлять неплохие хокку***, разбирается в живописи и время от времени будет собирать мне слезливые икебаны. Её отец состоятельный человек. Так что эта партия — большая удача. Нечего испытывать судьбу».       — Прекрасно выглядите, госпожа Моримото.       — Госпожа Моримото? Мы не ослышались? — подыграла ему одна из девушек, симпатию которой Руки давно на себе замечал.       — Думаете, госпожа Муками подошло бы ей лучше?       Девушка зарделась сильнее прежнего. Она обиженно цыкнула на подругу. Та в ответ невинно опустила ресницы. Кто-то засмеялся. Чей-то смех был похож на хрюканье. Брюнет снисходительно наблюдал за их неуклюжими ужимками.       «А ведь все эти девицы когда-нибудь выйдут замуж, будут вести хозяйство, воспитывать детей. После первого повышения мужа начнут зазнаваться, учить менее успешных товарок, давать житейские советы о том, как правильно задобрить тестя и свекровь».       Поборов смущение, «невеста» наконец подняла голову, демонстрируя свои окрашенные жемчужной пудрой щёки.       «Нет, оставаться бы тебе и дальше госпожой Моримото, но связи твоего отца в финансовом департаменте всё же принесут тебе моё имя. Судьба жестока. Всем приходится чем-то жертвовать».       Он пожертвовал бы своей свободой, но девушка, разумеется, потеряла бы несравненно больше. После заключения брака Руки не намеревался ничего скрашивать: их семья — очередная общественная единица. Единственное, на что невеста могла в полной мере рассчитывать, — его порядочность. Деньги на её содержание будут выдаваться регулярно, достойные выходы в общество он тоже ей обеспечит, прислуги в доме не переведётся. Мысленно юноша хотел было продолжить список тех вещей, которых не стал бы её лишать, но по влюблённым глазам невесты он понял, что и перечисленного с неё хватит. Кто с уверенностью предложит ей больше, при этом сдержав обещание? Муками-младший, по крайней мере, своё не нарушит.       —… Знакомы?...       — Когда бы они успели? Они только приехали.       — Пора бы уехать. Иностранцев здесь развелось слишком много.       — Идёт сюда, нужно приветствовать.       «О чём они снова?» — оборвал юноша нить своих размышлений.       В их сторону шла иностранка, и по тому, как девушки напряглись, Руки понял, что те обрывки фраз предназначались именно ей. Атмосфера дружественности быстро сменилась напряжённым ожиданием. Не успев дойти до их маленького кружка, девушка каким-то невиданным образом смогла вызвать к себе враждебную настороженность со стороны всех товарок.       «Какая-то скандалистка?» — первым пришло ему на ум.       Шаг девушки был стремительным, движения — порывистыми. Женщин его страны учили передвигаться крохотными шажками, двигать телом так, будто они плывут по воде. Незнакомка же неслась так, слово за спиной у неё разбушевалось пламя.       Когда она подошла, Муками смог хорошо её рассмотреть: высокая, почти с него ростом; глаза синие; волосы тёмно-русые; кожа светлая, но на лице осел предательский загар. Вместо рукопожатия она совершила низкий поклон, но дёрнулась для него так неожиданно, что чуть не задела головой близ стоящих японок. Те предусмотрительно отступили от неё на пару шагов.       — Приветствую вас…— продолжила иностранка удивлять их излишней манерностью.       Слушая её, Руки не мог сдержать насмешливой улыбки: её кейго**** был плох.       Очевидно, девушка готовилась к поездке, но, сказались ли на результате нехватка практики или волнение, старания её пошли прахом. Она злоупотребляла местоимениями, путалась в глагольных формах, заученные речёвки выдавала, будто треснутый диск проигрывателя; её интонация прыгала, как у актёров в театре кабуки.       Когда её серия из десяти дежурных фраз подошла к концу, вся компания облегчённо выдохнула.       — Пожалуйста, позаботьтесь обо мне, — раздалось последним аккордом.       Руки хотелось ударить себя по лицу.       — Ваш японский очень хороший.       — Хорошо, Вы очень хорошо выражаетесь.       «Пустоголовая курица».       Она не могла не быть пустоголовой, потому что принимала все девичьи похвалы за чистую монету. Рассыпалась в благодарностях, раз за разом низко опуская голову.       Муками-младшему не пришлось долго гадать, почему она никому не нравилась.       «У такой никогда не будет подруг».       Мысленно он набросал сценарий её незавидной жизни: не сумела вовремя заарканить мужчину, осталась без жениха и перспектив на будущее, с горя увлеклась красивыми сказками и какими-нибудь восточными практиками, кажется, сейчас в Европе они набрали популярность. Начала собирать фарфор, или картины, или гравюры, или что-угодно, что пронырливые антиквары описали ей, как величайшее достояние японской культуры. На родине за свои увлечения прослыла чудачкой. Уговорила папеньку взять её с собой в командировку. Или приехала вслед за мужем, если ей удалось найти охомутать какого-нибудь простофилю. Здесь она надеется стать своей, обрести то, что дома от неё ускользало.       Возможно, он ошибается. Возможно, нет.       Она смотрела на него так же, как и на девушек — открыто, прямо и с нескрываемым любопытством. Ей, видно, о многом хотелось их расспросить, ещё большим — поделиться. Жизнелюбие, желание поскорее погрузиться в особенности местного склада жизни сочились из неё через край.       — Я так счастлива здесь находиться.       То, что иностранка приняла за природную скромность, было простым нежеланием говорить. Отвесив ей классические комплименты, японки единодушно потупили взоры, ожидая, когда девушка соизволит оставить в покое их маленькую компанию.       Руки видел это и пылал раздражением: девчонка спутала все его карты. Ни о каких ухаживаниях речи не шло. Её внезапное появление убило интимную атмосферу. Никто не решался шутить и подначивать «невесту» в присутствии иностранки. Если разговор каким-то чудесным образом и возобновится, то заключаться он будет в пении пустых од её невероятным лингвистическим талантам.       Спасти положение мог лишь решительный манёвр. Зная, что тем самым заслужит признание дам, Муками принял удар на себя.       — Не хотите пройтись? Я мог бы составить Вам компанию.       — Но я только пришла, — удивилась девушка и не дожидаясь, пока она вспомнит очередное цветистое изречение, юноша подхватил её за рукав на себя.       — Идёмте. Не пожалеете.       Японки направили в его сторону благодарные взгляды. Между ними произошёл галантный обмен улыбками, смысл которых от девушки ускользнул. Она попыталась было попрощаться с ними низким поклоном, но Руки отвёл её от них быстрее, чем она успела его завершить.       — Вы говорили, что Вас привлекает Япония.       — Верно, я без ума от Вашей страны, её истории и культуры! Ещё в детстве я наткнулась на книгу с мифами стран Востока. Я зачитала её до дыр, и не было сна, в который бы мне не являлись причудливые существа из тех историй. С тех пор я грезила днём, когда смогу побывать в стране заходящегося солнца.       — Восходящего, — передёрнуло аристократа.       — По приезде я первым делом приобрела кимоно у местных портных! Оно тонкое, из алого шёлка, и так красиво облегает тело, жду не дождусь, когда смогу в нём выйти.       — И как долго Вам шили этот наряд?       — Я купила то, что было на прилавке.       — Тогда не надевайте, скорее всего, это простая юката. Или ципао*****. Иностранцы, как правило, не видят разницы. Настоящее кимоно шьют долго и под заказ.       — А ещё я взяла веер, туфли и соломенную шляпу! — радостно сообщила она, не замечая, как они отдаляются от общей массы гостей.       — Вы монах? Крестьянин? Или самурай? Зачем Вам шляпа из соломы?       — Для красоты. Она расписана ветками сакуры!       — Сакуры. Разумеется.       — Я хочу увидеть её цветение. Говорят, из Японии нельзя уехать, не полюбовавшись тем, как распускается сакура. Я привезла с собой натюрморт и акварельный набор, но слышала, что у Вас рисуют чернилами.       — Тушью.       — Эти материалы немного похожи.       — Ни единого сходства.       Они оказались одни на балконе. Внизу копошились слуги, к дому подъезжали новые экипажи. Из зала доносилась приглушённые музыка и голоса. При других обстоятельствах, с другой девушкой Руки даже счёл бы подобную обстановку романтической.       «Если покончу с делом быстро, то успею пригласить сюда будущую невесту. Польщённая оказанной услугой, она точно проявит сговорчивость. Избавились от досадливой помехи и навели мосты для будущего свидания — двух зайцев одним ударом».       — Кто Ваш отец? — перешёл юноша к решительному наступлению.       — Простите?       — Чьей дочерью Вы приходитесь?       — Почему Вы об этом спрашиваете?       — Предпочтёте, чтобы я спросил, какой из мифов стран Востока Ваш любимый?       — Я Вас не совсем понимаю, — стушевалась девушка, поджимая губы.       — Скажите, чья Вы дочь, и я скажу, кто Вы. Понимаете? Другими словами, я быстро укажу Вам на Ваше место в пищевой цепи. Так чья Вы дочь?       — Мой отец приехал сюда из Лондона для участия в переговорах.       — А Вы решили, что Ваше место с ним.       — Я подумала, что моё место — здесь.       — Нет.       — Нет?       — Вы жестоко ошиблись. Для Вас здесь места нет.       Девушка облокотилась о перила балкона. Руки раздражала её непонятливость, детская вера, что на чужбине жизнь лучше, а люди приветливей.       С минуту они молчали. Муками больше не замечал на лице девушки проблесков радости, любопытства; оно приобрело потерянный вид.       «Другие посмеялись бы над тобой исподтишка, я, по крайней мере, признался в лицо и сразу».       Он, разумеется, был выше них. Безусловно, он отличался.       К чему пышные церемонии, если в конечном счёте эта поездка не оставила бы в её сердце ничего, кроме разочарования? При хорошем исходе, она не заметит неприязни окружающих и привезёт на родину впечатления о совсем иной стране, о каком-то шарнирном подобии настоящей Японии. Вместо реалий её проведут по театру теней, где люди с наигранным участием будут соглашаться с её простодушными замечаниями.       — Почему Вы думаете, что мне не найдётся здесь места?       «Точно пустоголовая. Раз не унимается, значит, я был слишком мягок».       — Потому что Вы иностранка, а мы переживаем не лучшие времена из-за вас, приезжих варваров. С пьедестала своего мнимого превосходства, вы берётесь проникнуть в наше закрытое общество, втиснуться в нашу привилегированную ячейку, будто для этого достаточно натянуть халат и произнести слово «гейша». Я не знаю, откуда Вы почерпнули столько бесценных знаний о нашей стране, но если хотите сохранить лицо, то держите их при себе.       — Меня зовут Амелия.       «Она даже не поняла, о чём шла речь. Объясняться с иностранцем — всё равно что разбрасываться жемчугом перед свиньями».       С нетерпением он посмотрел в центр зала: его «невеста» в сопровождении отца уже направлялась к выходу. Среди гостей он также выцепил взволнованное лицо своего родителя. Муками-старший крутил головой, безуспешно ища кого-то среди гостей. Один из коллег похлопывал его по плечу, будто бы пытаясь привести его в чувство, но мужчина был слишком взволнован и, казалось, не замечал ничего вокруг.       «Снова он хочет меня опозорить. И зачем только мать вышла за этого вьючного осла? Одним своим жалким видом он делает из меня посмешище. Неудивительно, что мать перестала являться с ним в общество. Этому простофиле дай в руку жемчужину — и все примут её за стекляшку. Ничего, я скоро уеду отсюда, от этого глупого старика и несносной родни, что даже не удосужилась похлопотать о моём назначении. Построю карьеру, открою дело, они ещё сами будут протаптывать колени в надежде переступить порог нашего дома».       Девушка неожиданно заговорила:       — Я приехала сюда, потому что дома чувствовала себя одиноко. Я надеялась, что здесь мне непременно станет лучше. И вот я здесь, но мне по-прежнему одиноко. Куда мне нужно податься? Вы знаете такую страну?       «О чём она спрашивает? Бессмыслица какая-то».       — Вы кажетесь мне образованным человеком… Вы очень умны? Не отвечайте, я вижу, что Вы умны. Раз так, то ответьте, почему место, куда мы бежим, неизбежно превращается в место, из которого мы бежали?       — Вы оговорились. Напутали порядок слов. В таком сочетании Ваше предложение не имеет смысла.       — Простите. Я не готовила эти конструкции. Видно, я Вас утомила. Отведите меня к отцу. Он стоит там, в большой компании.       Руки с неприязнью глянул в сторону, куда указала девушка. Иностранцы что-то громко обсуждали, сопровождая свои слова активным жестикулированием.       «Верх безвкусицы так пыжиться. А этот пижон в нелепом фраке — Джон Булль****** во всей красе. Не хватает только дяди Сэма******* в смешном цилиндре. Сборище дикарей».       — Вы мне не представились, — потянула девушка его за рукав в тот самый момент, когда юноша собирался её оставить.       — Руки. Муками. Вам вряд ли понадобится моё имя. Я вскоре должен отчалить.       — Тогда перед отплытием навестите наши апартаменты. Я оставлю Вам карточку.       — Неужели Вам понравилось моё общество? — спросил он с издёвкой.       — Я хочу показать вам платье, которое купила.       — Я не портной, чтобы Вам что-то советовать.       — Всё равно приходите, мне кажется, Вам это нужно, — девушка с удивительной ловкостью пропихнула в его карман небольшую визитную карточку.       Чтобы не привлекать ещё больше внимания, Руки стерпел её жест. Поприветствовав членов иностранной делегации, он поспешил к отцу.       — Ты пропал на весь вечер, когда был мне так нужен!       К удивлению юноши, отец был на него сердит. Никогда прежде он не отчитывал сына, к тому же публично, хотя Руки не раз удавалось его огорчить.       — Зачем же я тебе понадобился?       Отец обречённо вздохнул.       «Старость, видно, размягчила его мозги. Совсем умом тронулся».       — Теперь уже ничего не поможет, нам нужно возвратиться домой.       — Прекрасно. Я уже пресытился этим обществом.       Муками старший оставил его реплику без ответа, но внешне, казалось, он постарел на десяток лет.