Сыновья Луны

      Он оказался в весьма странном месте — в лесу, окутанном густым туманом, где среди деревьев то и дело проступали разрушенные дома, прутья заборов и ступени заросших бурьяном лестниц. Кажется, когда-то здесь был… город?       Меж витых корней хлюпала под лапами трясина, пропитывала нежный мех болотистым смрадом. Встряхнув крыльями, он поёжился от ветра, поднялся на задние лапы, приглядываясь к силуэту дома, что обнажил туман. Смутно знакомое двухэтажное старинное поместье за высоким кованым забором, дверца ворот тревожит скрипом тишину, качаясь без ветра. Он скользнул мимо неё, прижимаясь к земле, и оказался на пустыре двора. Над лесом хлопнули кожистые крылья. Спрятавшись за увитую плющом стену, Альберт потянул носом воздух, не чувствуя запахов, но явственно ощущая присутствие чего-то враждебного, сильного, без сомнения смертоносного. Того, с чем он вряд ли сможет справиться. Оставалось только бежать…       …спрятаться в этом доме, но ему потребуется другой облик, другое тело… За стеной послышались безмятежные голоса, люди переговаривались на своём языке, отдалённо похожем на слышимые им когда-то слова. Они не чуяли угрозы на кожистых крыльях, им было невдомёк, что за порогом их поджидала смерть. Надеясь спрятаться здесь, Альберт обернулся на лес, и мех на загривке встал дыбом. На кирпичной башенке, раскачивая длинным хвостом ворота, сидел тёмный силуэт, сложив за спиной крылья. Те крылья, которые он уже привык считать плащом. Крысиная морда на длинной, сильной шее опустилась, ощерилась оскалом, алые бусины глаз загорелись в ореховой шерсти. С клыков упали нити слюны. Его страх можно было пить как сироп.       Существо поставило на землю одну лапу, выпуская когти. Медлило, хотя могло пересечь двор одним прыжком, как будто что-то держало. А ведь когда-то у него было имя, и Альберт даже помнил его. Когда-то он мог позволить себе его сокращённую форму, опуская до одного слога на придыхании всё, что их разделяло. Бежать было уже бесполезно, не от него и не с кровоточащей раной ниже рёбер, которая источала сладкий дух его слабости. Кровь обагрила его белый мех, и существо, ни капли не сомневаясь в своей победе, подалось вперёд, вонзая клыки в открытое горло. Дыхание перехватило, мышцы и гортань разорвало в клочья. Его голова больше не держалась за шею. Альберт упал, проваливаясь в темноту, которая помнила все его дела на земле, которая никогда не простит ему все те смерти и разрушенные судьбы, которая даст ему горе, соразмерное принесённому в этот мир.       Пока тёмное существо насыщалось его плотью, голова откатилась, ткнулась в окно человеческого дома. Там, за стеклом, собралась семья. Две девочки, с чёрными и серыми кудрями, распаковывали яркие подарки, плечистая женщина ставила на стол поднос со сладостями, старушка прочищала ружьё, покачиваясь в кресле-качалке. Вот в комнату вошел рыжеволосый мужчина, приобнимая свою жену с округлившимся животом. Темнокожий дворецкий разлил им по чашкам чай, подошёл к окну, заглянув в распахнутый, налитый кровью алый глаз в мокром белом мехе, и задёрнул занавески.       Альберт очнулся как от толчка, судорожно хватая ртом воздух и вскидываясь на жёсткой поверхности стола. В нос ударила резкий запах формалина. Он схватился за шею и лихорадочно ощупал саднящие места входа клыков, где не было даже вмятинок. Ресницы дрожали, в горле застыл хрип. Альберт прокашлялся, обретая способность видеть, и обнаружил себя в операционной. Солнце заглядывало в распахнутые настежь окна.       — Доктор Грэм, он проснулся, — послышались шаркающие шаги в коридоре.       Кыш не успел отойти и на пару метров. Его полудохлую от болезни тушку пришпилило к стене, в шею впились клыки, разрывая артерии и пресекая бьющие в глотку струи крови. После он упал на пол с восковым замершим лицом, беспомощно конвульсируя в агонии. Альберт утёр губы краем рукава забрызганной кровью рубахи, переступая его тело и направляясь по длинному коридору к источнику слабого, замершего на месте звука.       Когда он распахнул двери опытной комнаты, то едва успел пригнуться, как о стену над головой разбилась колба, воспламенившая сам воздух. Здесь не было окон, только масляные лампы. Подходящее место для дневного убежища упыря.       — Требую последнее желание! — воскликнул Грэм, держа наготове вторую колбу, готовую полететь в надвигающегося на него вампира.       — Какое, сукин ты выродок… Ты уже получил всё, о чём люди и не мечтать не смеют.       — Посмотрите на ваши раны, — отступая к стене, рвано выдохнул Винсент. — Пожалуйста.       Альберт задрал рубашку и уставился на длинный бледно-розовый рубец, тянущийся от нижнего ребра до подвздошной кости.       — Мелкие частицы серебра вышли с раствором, регенеративная функция была восстановлена… — задыхался Грэм, отчаянно жестикулируя, — поэтому я иссёк все изменённые ткани. И всего за час началось рубцевание…       Он хмыкнул, поднимая взгляд на врача. Тот ещё ожидал нападения, не в силах прочитать его настроения и заслоняясь колбой.       — Скажи, что именно ты делал в Кужкоре, — Альберт отступил на шаг, облокачиваясь на стол с перегонными кубами.       — Ах, это… — Грэм вытащил платок и промокнул лоб, ослабил воротник рубахи на первые пуговицы. — Ну, я выучился людской анатомии, чтобы изучать протекание патологических процессов. Но по возвращении сюда меня просветили насчёт тёмной стороны…       — Я спросил о другом.       Грэм побледнел, взъерошил волосы и сжал колбу со взрывчаткой. Со вздохом поставил на полку, сдаваясь.       — А меня убедили, что по части ревности у вас всё не как у людей.       — Так и есть, — Альберт размял шею, смерив его холодным взглядом. — Мне совершенно не интересно, сколько раз и в какой позе ты трахался с моим мастером. Если он доверяет тебе, то я разделю его мнение. Но я спросил о том, что конкретно ты делал в Кужкоре, какую помощь оказывал Виллиаму и от чего лечил.       — Государь Виллиам просил меня обратить его метаморфозы, — поджал губы Грэм. — Но, как видите, я не преуспел в этом. Он дал мне время для того, чтобы я изучил физиологию смены облика. Получив новую кровь, я смог работать денно и нощно, столько лет, сколько мне потребуется. С одним условием — не покидать Гартхема и отчитываться о сделанной работе.       Альберт выдохнул с облегчением. Так Вилл вовсе не был болен, и не нуждался в экстренной помощи. Лжи он не почуял.       — И много уже удалось узнать? — его голос смягчился, когда тревога улеглась.       — Нет… опытных образцов, — развёл руками Грэм. — То есть, они есть, но…       — …быстро бегают и больно кусаются. Тебе сгодятся любые оборотни?       — Боюсь, что нет… Видите ли, — Винсент спешно вскинул руки в защитном жесте, когда он прищурился, выпуская когти. — У обычных оборотней второй облик скорее духовный, он не настолько привязан к телу, чтобы изменять плоть и представлять опасность для человеческой конституции. Тогда как у вас, вампиров, плоть чрезвычайно изменчива, она словно хитрый конструктор, и все ваши возможные обличья происходят из анатомии…       — По-твоему, я не знаю настолько базовых вещей? Я спросил, можешь ли ты извлечь что-то полезное из любого оборотня на своём столе, — процедил Альберт, раздражаясь тем, насколько быстро лекаришка узнавал их тайны, но раскладывая для себя факты по полочкам. Сам он бы дольше разбирался с этими условностями обращений, которыми никогда особо не интересовался. Тем не менее, в его голосе сквозила холодная насмешка. — Я говорил, что не стоило спешить с твоим обращением.       Винсент с беспокойством проследил, как он чертит когтем по пузатой колбе с пузырящимся содержимым. В опытной комнате остался только звук его лихорадочного сердцебиения и сводящего зубы скрипа по стеклу.       — Не обещаю, что найду что-либо подходящее, — наконец решил Альберт, равнодушно оглядывая реагенты с явно читающимся в голосе желанием подорвать тут всё к чертям. — Может, труп или скелет.       — То есть вы… не злитесь?       — Я делаю всё ради Виллиама, — прищурился он. — Если ты, по его мнению, полезен, не в моей прерогативе лишать его общества твоей человеческой душонки… и жалкого тельца.       Развернувшись на каблуках, Альберт прошёл через комнату и вышел в холл. Из опытной комнаты донёсся облегчённый вздох и плеск ведра со шваброй. На дворе Альберт вдохнул болотистый смрад и сокрушённо взглянул на солнце: то не скоро обещало пришествие заката и наступление темноты. Проведя рукой под рубашкой, он убедился, что рубец уже не так кусает болью. Но обращение всё ещё казалось рискованным.       Он вернулся к тому, что видел в кошмаре. Едва ли сны могли так же ярко отражать реальность. Но сколько бы он себя не обманывал, не мог не согласиться с тем, что их отношения с Виллиамом были другими, не вписывающимися в привычные рамки человеческого мира. И дело было даже не в том, что они оба были мужчинами, люди страдали от гомосексуальности на протяжении всей своей короткой истории. Они были разными. Тысячелетний древний, повидавший на своём веку рождение и крах империй, сотни войн и тысячи смертей, едва ли мог стать близким по духу к слабому альбиносу вроде Альберта, владеющему лишь защитной магией очарования и парой теневых трюков. Чем старше он становился, тем ощутимее чувствовался этот разрыв, и тем сильнее ныла тоска в груди. Но, как и во сне, ему было не убежать ни от своих чувств, накрепко завязанных в родном Кужкоре, ни от тяги к крови Виллиама, на одной которой ещё держалась его магия.       Марку назвал его цепным псом, и это было лучшее определение. Порой Альберт готов был даже услышать лязг звеньев этой цепи, каждое из которых с любовью выковал сам.       — Милорд, — скрипнула деревяшка, выдавая крадущуюся кошку. — Благодарю вас. Но она сказала, что не уйдёт.       — Маленькая блудница, — усмехнулся тот, не поворачивая головы. — И что она нашла в этом волке?..       — Поразительную глупость и недальновидность, — мяукнула Чёрная кошка, запрыгивая на борт фонтана и поднимая на ангела распушенный хвост. — Марку — самонадеянный пёс, вздумавший, что ему под силу совладать с кошкой.       — Тогда кто же украл у меня её? — рука Альберта прошлась по её спине, выгибающейся навстречу ласке.       — Свобода лесного ветерка на шкурке, — замурчала она. — Волчьи гулянки, веселье безрассудства, и… возможно, одна милая волчица. Кошка не вернётся в Гартхем до холодов.       — Так уж и быть. Гуляй, — улыбнулся Альберт, поднимая перед собой её под мышки. Заглядывая в озорные жёлтые глаза на треугольной мордочке. — Но я буду скучать. И ждать, пока ты не решишься поведать мне свои мелочные кошачьи секреты.       Кошка вытянула мягкую лапку и тронула кончик его носа, подмигнула, зажмурилась.       — Какие могут быть секреты у кошки, милорд? — замурчала она. — Вот я вся, всей своей пушистостью перед вами.       Альберт отпустил её, и та спрыгнула в траву, семеня к кромке леса с поднятым хвостом. Обернулась и побежала, распугивая воробьёв, быстро теряясь среди колосьев.       — А что будешь делать ты, Белая?       — Пригожусь вам, — подхромала та ближе, заговорщически склоняясь к рукоятке упертой в землю винтовки. — Раз уж дело Раштейнов начало вскрываться, вам понадобятся лишние глаза и уши в городе. И, может быть, пули.       — Грешно отказываться от таких предложений, — вздохнул тот. — Но едва ли в Гартхеме есть для тебя достойные противники, а у меня — деньги на твои услуги.       — Мы всегда можем обговорить цены в доме Фошрелли, — она достала красную карточку игрального зала на улице Вязов. — Если выйдете на след предателей, можете рассчитывать на мою скорейшую помощь с дополнительной скидкой. А сейчас, вам, наверное, надо уходить. Оборотни не ушли далеко.       Тот усмехнулся, заправляя в брюки окровавленный край рубахи и засовывая карточку в карман.       — Я прислушаюсь, — кивнул он. — И я слышу их, кошка.       Белая поклонилась и повернулась прочь, хромая по направлению к дороге из болот. Он поднял взгляд на башни Кужкора, высившиеся над кронами. Фонтан со скульптурой ангела высился над ним, влагу на камне и тине позолотило солнце. Сквозь брусчатку круглой площади проросла трава, застоялая вода цвета ржавчины в фонтане заросла ряской. Кричали болотные птицы. Он давно различил шаги, прежде чем волки возникли из подлеска и остановились в резных тенях, не позволяя свету сбить их с прицела. Марку среди них не было. Но это они принесли его сюда, без сомнения, по приказу вожака.       — Несложно поставить на ноги вампира, — хмыкнул один из оборотней, кажется, прозванный Седриком. Наставленные на него ружья дышали серебром. — Руки за спину.       — Знаешь, чем отличаются бессмертные от людей, пусть и обращённых? Скоростью реакции, — уголки его губ поднялись. Альберт шагнул к волку и перехватил дуло винтовки, вырывая её из рук. — Наши нервы из разного материала.       На лице Седрика отразился испуг, тут же сменившийся недоумением: вампир перед ним исчез. Прочие волки тоже пришли в замешательство. С такими тенями, словно сито испещрёнными пятнами света, работать было несложно, они рождали миражи и без всякой магии. Для некоторых оборотней он стал мелькнувшим размытым пятном, за которым всё же было невозможно уследить. Альберт перемахнул через поваленное дерево, побежал по нижним ветвям сосен, оторвавшись настолько, чтобы волки не взяли след. Сбросил с плеч плащ теней из сплошных дыр, отпуская тот раствориться у земли в полёте.       Теперь волки были вооружены не хуже охотников, и, как назло, их вёл за собой взбалмошный молодой вожак. Которому однажды обязательно взбредёт в голову применить этот арсенал против Кужкора. Но что хуже, Альберт мог предотвратить это: уничтожить, принести в замок, в конце концов, просто закопать тело. Его слабость, минутная заминка привела к тому, что Марку вот-вот предаст тысячелетний мир и память Урсулы. Вместо того, чтобы развлекаться с полумёртвой добычей, он мог сделать хоть что-то полезное. Он прошипел сквозь зубы, прыгая через овраг размазанной бледной тенью. Стадо оленей бросилось врассыпную, взвились в небо с тревожным гомоном птицы.       — Бесит! — прорычал Альберт, прибивая к земле мелькнувшую на краю зрения тушку. – Бесит! Бесит! Бесит!       Тушка оказалась маленьким кабанчиком. Когти глубоко вошли в полосатую шкуру, он отдёрнул руку, замирая над бездыханным тельцем.       Перед глазами снова возник труп охотника, который в итоге нашли волки со следами когтей на доспехах и клыков в шее, почти под стенами замка. С определённого ракурса это походило на то, что Кужкор намеренно бросил Стае подачку. Он не только подставил Семью, он выставил Виллиама как такого же воинственного придурка, ищущего бессмысленной драки. Вдобавок, ему хватило ума признаться, что это он убил охотника. Оскалившись, Альберт оставил это дело и повернул к городу. Его нервам требовалось что-то покрепче крови.

***

      Когда он появился на улочке Ивы, двор уже замело жёлтыми листьями. Дворники редко убирали их напротив проклятого дома, а Бахалу поручать эту работу было бесполезно — демон не мог покинуть четырёх стен. Альберт распинал кучки листьев с кирпичной дорожки, постучал каблуками по ступеням крыльца. Перед ним мягко отворилась дверь.       — С возвращением, хозяин, — расплылся в улыбке Бахал, провожая его болотными огоньками в глазницах. — Посещение лечебницы пошло вам на пользу.       — Бах, мне нужно выпить, — страдальчески воздел руки тот, падая на диван. — Бах, срочно.       — Всё, о чём вы не пожалеете, хозяин, — на изгибе кожистого хвоста у того возникла бутылка и пара стопок. Альберт схватил одну и опрокинул, стараясь не думать, что ему мог подмешать демон.       Холодный хрусталь и жар в горле немного успокоили, он закинул ноги на спинку дивана, потянулся к портсигару. В дыму от Бахала осталась безрогая чёрная тень и мерцающие искорки глаз. Странным образом это зрелище привело его в относительный порядок.       — Что сделать с оборотнем, который ступил на путь разбоя? — потянулся Альберт, кладя руку за голову и устраиваясь на подушках. — Марку словно блудный сын всего Гартхема, то мается не своими заботами, то учиняет что-то, отчего потом стыдно другим.       — Был бы у меня такой сын, я бы заставил его жениться.       — Жестоко. Я давно подумываю выдать замуж кошку, но она снова сбежала. До холодов ушла холостячничать в леса.       — Таки вы принесли хорошие новости, — Бах сверкнул клыками и, пританцовывая, ушёл на кухню.       — Да если бы… Похоже, что в моё отсутствие Виллиам боролся с тоской в обществе засраного лекаришки, к тому же ещё и человека, — размял он шею, стряхивая пепел в пустую стопку. — А ведь я привык доверять его вкусу, он мне даже пару раз советовал компанию на ночь. То, что засело там, в лечебнице, мало что ни о чём, так ещё и говорит на медицинском языке лучше, чем на человеческом.       — И вы совершенно равнодушны к сему факту, хозяин, — кивнул Бах. — Ваше равнодушие ощутимо даже здесь. Такой едва горелый чад.       Альберт фыркнул, вскакивая с дивана. Швырнул в демона бутылку, тот, не оборачиваясь, поймал её в полёте.       — Тебе лишь бы поглумиться, сволочь ты рогатая.       — Такова моя демоническая природа, — пожал плечами Бах. — А вот насчёт вашей природы могу предположить, что ей не помешает отдых и покой. Я перестелил бельё. Матрас… тоже поменял. в нём были дырки от когтей.       Фыркнув ещё громче, Альберт гневно поднялся по лестнице. Забравшись в одеяла, он снова осмотрел шрам и осторожно попробовал изменить тело. Рёбра свело болью, когда на них наросли мышцы, и он отступил от этой затеи. В стенах города привлекать внимание лишний раз и вправду было не нужно. Но оставался ещё Кужкор с Семьёй, которой всё равно придётся показаться на глаза. И лучше это будет сделать в полной боевой готовности.

***

      К вечеру он чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы свершить задуманное. Отдых благоприятно сказался на регенерации — кожа полностью избавилась от следов ранения, оставив на память тонкую белую полоску. Настал черёд внутренних органов, регенерация в которых протекала куда медленнее.       Он поднялся на склон холма, издали заметив запахнутую в черный плащ фигуру в компании рыжего лиса. Напротив Вилла, замершего с кистью над простором долины, стоял мольберт с холстом. Придержав шляпу от налетевшего ветра, Альберт оказался за его плечом.       — Вы снова взялись за живопись, мастер?       — Да вот, что-то дернуло, — тот окунул кисть в банку белил, разводя сиреневую краску. — Жаль, ту мельницу снесли. Я сейчас совсем не помню, как она там стояла.       Альберт улыбнулся при виде пятен краски на его руке — те напоминали о чём-то земном, живом, может быть, даже человеческом.       — Мельницу? — Вульриш навострил уши, сидя в траве на склоне. — Это в каком году было?       — В тысяча триста пятидесятом, — скрипнул зубами Вилл. — Бель, не хочешь позаниматься искусствами? Я тебе масло из Парижа выпишу.       — Было бы неплохо… А, вы про живопись?       — Про что ещё, — процедил тот. — Вульриш, подвинься, композицию ломаешь.       Лис в ужасе соскочил с травы и осмотрелся, отряхивая штаны.       — Я всё починю, — на всякий случай пообещал он, перебираясь поближе к Альберту, за спину Вилла.       Тот застыл с кистью на холсте, обернулся на них обоих. Спустя пару напряжённых минут игры в гляделки, Альберта и Вульриша сдуло к подножию холма.       — Мастер за работой, — потянулся Альберт, откидываясь на скрещенные за головой руки. Поток ветра мягко опустил их на склон. — Старый лис случайно не знает, как обстановка в кругу Семьи? Планирую наведаться на днях.       — На ужин разве что, — скорчил тот кислую мину, выбирая из берета сухие травинки. — У них в последнее время такой плотный график.       — Да хоть на завтрак, главное, не в качестве блюда.       — Не гарантирую, — нахлобучил берет Вульриш. — Многие члены Семьи увидят вас впервые, а воскрешённые и вовсе, должно быть, позабыли, кто вы такой. Мы, конечно, сохранили все рассказы и байки о ваших странствиях, но не стану скрывать, что после десятого пересказа вы стали фигурой весьма… легендарной.       — Надеюсь, вы приписали мне пару побед на военном и личном фронтах.       — Пару десятков, — выражение лица Вульриша ещё больше скисло. — Это всё Агнесса и её разыгравшееся воображение. Не сочтите за оскорбление, милорд, мы трепетно отнеслись к вашим каноничным успехам.       — И с таким багажом знаний Марку пришлось иметь дело со мной в постели… — протянул Альберт, отчего лис зашёлся в приступе кашля.       По дороге к замку плелась процессия фургонов. Вульриш поднялся с травы и вытянулся, принюхиваясь.       — Это герцог Марельвании. Что он тут забыл?       Альберт поднялся на локтях, присматриваясь к веренице пустых телег с разорванными полотнищами на каркасах. Половина конных полулежали ранеными в седлах, несколько коней ехали без всадников. От последнего фургона доносились стоны. Воздух был пропитан крепким духом людской крови.       — Похоже, что они потерпели несчастье в пути, — задумчиво протянул Вульриш. — И теперь едут просить помощи у ближайшего правителя, отчаявшись настолько, что на дурную славу Кужкора попросту закрыли глаза.       — Вот только едут эти полторы дюжины раненных людей в гнездо кровопийц, — поднялся вслед за ним Альберт. — Дневной свет не спасёт их в стенах замка.       — Какие разбойники в наше время настолько жестоки?.. Им же ни гроша не оставили, всё подчистую прибрали.       — Беги к Виллиаму, — сжал он плечо лиса. — Ещё есть немного времени подготовиться.       Альберт украдкой взглянул на вершину холма, фиксируя силуэт Вилла. Быстрым шагом направился к лесу, переходя на бег.       — Куда вы? — перекрикивая ветер, тявкнул Вульриш.       — Кое-кого надо выпороть, — процедил тот. — В воспитательных целях.

***

      В погруженной в полумрак хате накрыли длинные столы. Волки пировали, стоял гвалт восторженных голосов. Пробираясь между нагруженных под завязку блюд и пенных кружек, переставляла босые ноги кошка, неся поднос с копчёной рыбой. Браслеты на лодыжках звенели, на оголённой талии сверкал пояс из золотых медальонов. Рядом с Марку лежала Илина, пока тот нахваливал храброго Седрика, метнувшегося лошадям под копыта и остановившего обоз. Кошка упала по другую сторону девушки, отдавая поднос кому-то из оборотней. В нос ударил запах опиумного дыма, она хихикнула и приобняла Илину. Та оторвалась от своего ненаглядного волка, улыбнулась ей с расширенными зрачками.       — Илинушка, — мяукнула кошка, пальчики прошагали по оголённому плечу, звякнули большим кольцом серьги. — Пошли, пока они болтают о своём. Нас и к вечеру не спохватятся.       — Куда же я от Марку-то уйду, — надула губы та, заводя остриженную прядь за ухо. — Я хочу с ним здесь ещё побыть.       — А ночью мне показалось, Илинушка, что тебе со мной было куда приятнее, — она придвинулась ближе, сплетая их дыхание и прикрывая ресницы.       Илина украдкой взглянула на вожака, откинувшегося на своём троне в кафтане нараспашку. Едва ли на волосатой груди лежать было приятнее, чем на воздушной мягкости кошки. В нерешительности потянулась к её губам.       Раздался звук упавшего тела, и голоса стихли. Марку вскочил, выхватывая палаш. Илина поднялась следом. Кошка раздражённо ударила ладонью о ковёр, оборачиваясь на причину всеобщего беспокойства. На середину залы вышел облачённый в серое вампир, каблуки отбили глухую дробь по половицам. Из-под шляпы опускались каскады платиновых локонов, доносилось приглушённое шипение. На него были наставлены дула винтовок и клинки, но волки не решались пустить их в ход.       — Государь не доволен твоей дерзостью, Марку Мареш, — проговорил Альберт, поднимая алеющий взгляд. — Ты подверг опасности тайну Семьи.       — Никто из моих ребят не обратился, — процедил тот, затыкая палаш в ножны и размеренным шагом проходя через залу, останавливаясь в шаге от вампира. Послышались восторженные и тревожные вздохи. — Тебе нечего мне предъявить, Кужкорский Пёс. А государь может засунуть своё недовольство тебе в задницу.       Альберт усмехнулся, недобро, так, что по спинам присутствующих пробежали мурашки. Потом медленно поднял руки, сдёргивая с пальцев узкую длинную перчатку из белой кожи, стянул с кисти. Отпустил перед Марку, и та с тихим шлепком ударилась об пол. Оборотни притихли, кто-то перестал дышать. Илина в ужасе подняла глаза на своего вожака. Марку застыл, кажется, понимая, во что ввязался.       — В полночь, без свидетелей, на руинах, — не повышая голоса, проговорил Альберт. — Советую позаботиться о преемственности власти.       Оставив перчатку лежать, он развернулся, плащ хлопнул за плечами. Каблуки застучали прочь из залы.

***

      Над лесом поднималась луна, разрезая серпом клочки облаков. Туман с болот окутывал холмы, стелился пуховым одеялом по сизым лугам и бурьяну в мрачных низинах. Ветер взъерошил ему волосы ласковым прощальным жестом. Обрушенная башня, воспоминание о тёмных временах этих мест, когда-то погружённых в безумие охоты, высилась над склоном, лунный свет серебрил древнюю каменную кладку. Сходя в пологую чашу пади, по каменистому потоку старой сели, заросшей сухой травой, Марку прислушивался к шелесту древесных крон. И, уловив шорох, поднял взгляд на раскидистую сосну.       Среди корявых, облезлых дожелта ветвей замер крылатый силуэт, покачивая длинным гладким хвостом с пушистым кончиком. Лапы полярной совы вонзили серпы когтей в толстую кору. Острая, обтекаемая морда с прижатыми ушами сверкала алыми бусинами глаз. Марку восхищённо выдохнул облачко пара, глядя, как луна облекает в сияние гладкую белую шерсть мягче пуха. Он и не надеялся однажды увидеть их истинный облик. Но создание иного мира в эту ночь пришло отнюдь не красоваться под луной. Альберт спрыгнул мягкой кошкой на все четыре лапы, поднимая белые кожистые крылья и низко пригибаясь к земле. Гибкое тело змеилось, перетекало из шага в шаг. Он как настоящий хищник не издавал ни звука, кроме предупреждающего свистящего шипения над узкими щелями ноздрей.       Марку распоясал кушак, прощаясь с ножом и палашом. Его волчьи когти были стократ крепче. Он уже сражался в день, когда занял место вожака, но тогда его противники были смертны. На его месте вырос бурый поджарый волк, встряхнул тяжёлой головой.       Альберт обходил его полукругом, хвост мёл в высокой траве, пока Марку не сорвался в прыжок, смыкая зубы на порыве воздуха, мгновение назад такое близкое к белому меху. Вампир оскалил две пары длинных клыков на крысиной морде, прижал уши и выстрелил змеёй. Едва увернулся от когтистой лапы, сорвавшей нитку крови с морды, ударил плечом, вышибая дух. Марку проглотил вскрик, отлетая и кувыркаясь в траве. Поднявшись, с закипающей под шкурой яростью бросился в бой.       Они сцепились в клубок, впиваясь друг в друга когтями и молотя задними лапами, вонзая зубы в загривки и до боли оттягивая кожу. Вампир был больше, лапы у него были длиннее, и по худощавому туловищу было труднее попасть. Но волк двигался яростнее, будто вовсе не чувствуя боли. Марку уже дрался насмерть, и помнил, как пугается противник, понимая, что он пойдёт до конца.       Шерсть скользила в мыле и крови. Хлопнули крылья, по ним прошлись когти, чертя разводы на нежной кожице. Удар хвоста подсёк его под лапы, Марку кувырнулся на спину, принимая на лапы вампира. Зубы клацнули над его шеей, когти глубоко впились в белый мех. Альберт с шипением обнажил алые дёсны, делая морду вовсе змеиной, поднялся на задние лапы, изгибая дугой спину. Пятнышки крови расцвели на его груди. Марку так и не понял, что за зверя ему напоминает вампир. Смертоносное создание Ночи занесло передние лапы, выставив из мягкого меха серпы когтей.       Марку вскочил, уходя в сторону из-под удара, бросился в отчаянный прыжок. Мышцы тянула боль, но он не думал о своих ранах: силы бы тотчас покинули его.       Смерть и без того дышала в загривок. Когти впились в белую шкуру, он сомкнул зубы на основании крыла. Но длинная шея извернулась, тонкие клыки прошили его лапу насквозь, Марку задохнулся от боли.       Альберт разжал зубы и сбросил волка на землю, прижимая к его шее лапу с расставленными когтями. Грудная клетка тяжело вздымалась, в глазах застыл голубой блик луны.       Вампир наклонился, клыки ощерились в дюйме от волчьей морды, опаляя дыханием. Марку заглянул в алый огонь глаз, сосредотачивая в языках пламени всю ярость и любовь яви и кошмара, даже не надеясь добиться понимания. С тех пор, как эти создания пришли в их мир, им не было равных. И не должно было заурядному волку бросать вызов одному из бессмертных. Теперь он понимал, насколько был самонадеян.       Марку обратился человеком. Теперь с обеих сторон от его шеи в землю впивались когти. Но вот тяжёлая лапа на груди утратила вес, кожа смягчилась, даря прикосновение прохладной ладони. Ветер поднял распушённые платиновые пряди, падающие пухом на грудь и его обветренные скулы, луна очертила сиянием обнажённую кожу.       — Я не могу без тебя, — проговорил Марку, глядя на прекрасную маску Луны с телом смертоносной Ночи. — С того дня… ты приходишь в кошмарах и наяву.       — Мне стоило быть осторожнее, — изогнулись мягкие губы. — Осталось только пожинать плоды своих ошибок.       Альберт наклонился ниже и приник к его губам, Марку ухватился за его плечи, прижимаясь и заставляя утопить локти в траве. В нём загудела кровь, отозвалось набатом сердце, хоть разум и не до конца был уверен в реальности происходящего. Марку поцеловал его глубже, падая в свой самый прекрасный кошмар.       Его руки исследовали ложбинки мышц и нежность прохладной кожи, вели по внутренней стороне бедра, ноги переплелись и нашли опору у сырой земли. Твердеющая от близости плоть тяжестью заполнила мысли, и Марку обнял его, привлекая ближе. Запрокинул голову, сгорая от того, что он подался навстречу, двигаясь на нём, обращая желание в текучую негу.       Клыки впились в его ухо, когда мерные движения бёдер ничуть не сбивали истому. Его кожа была мягче бархата, под ладонью появились капли влаги, от которых загудело в голове: это творение искусной Луны, что двигалось на нём, так же снедало желание. Альберт заставлял его гореть дотла, стонать от легчайших прикосновений, сминать мягкость бёдер и ластиться к твёрдости, нежной до невозможного. Когтистая мягкая рука огладила его до подчинившей тело судороги, задержалась у основания, сжимая. А когда повела вверх, прохладная ночь вспыхнула, и он потерялся в ней, растворяясь в рухнувшем свете.       Марку откинулся на спину, открывая глаза навстречу звёздам и тяжело дыша. Рядом лежало, подложив под голову локоть, его проклятие и спасение. Альберт прочертил когтем тонкую ниточку на плече среди веснушек.       — Я хочу, чтобы ты стал ответственней, Марку. Там, во внешнем мире, нас осталось не так уж и много.       Тот сморгнул звёздный свет, поворачиваясь к нему.       — Значит, легенды об индейских Стаях, японских демонах… Всё это ложь?       — Они были правдой до основания Ордена, до того как пленили Ночь. Орден развязал войну, в которой сгибли все, неугодные новому Закону. Я искал древних, тех, кого считали богами, а находил лишь жалкие крупицы ныкающихся по лесам и безлюдным скалам, страшащихся выйти к людям. И, наоборот, тех, кто уже считал себя одним из людей, за ста замкáми прячущих свою природу. Нас осталось очень мало. И поэтому мы должны беречь себя, беречь тайну, от которой зависят наши жизни.       Марку проследил за грустью, тень которой залегла под белыми ресницами. Он подозревал, что эти создания вымирают, слишком чуждые их уродливому, жестокому миру. Его рука потянулась убрать платиновую прядь с лица, и он обнаружил, что уши вампира слегка заострены, чудный упругий хрящик.       — Я знаю, что это невозможно, но… Есть ли шанс, что при других обстоятельствах, в другом времени и месте, мы были бы…       — Нет, — отрезал тот, но слова смягчила снисходительная улыбка. — Пойми, я не смогу дать тебе ни счастья, ни душевного спокойствия, ни верности до гроба. Я не изменюсь, не остепенюсь, не обрасту серой шерстью и не стану выть на луну вместе со Стаей. И уж точно не променяю жизнь в городе на лесную свободу. Я не буду с тобой, Марку. В противном случае, это будет невыносимо для нас обоих.       — Ясно, — тот снял колосок с платиновых волос. — Но спросить стоило.       Альберт улыбнулся, перехватывая его руку, опустился, замирая над прикрытыми веками.       — Я не хотел обрекать тебя на это. Мне жаль.       Тот притянул его ближе, проводя рукой по шее, потянулся к его губам. Крылья взмахнули и обдали стылым ветром, лапы оттолкнулись от земли. Альберт быстро набрал высоту, взлетая к кроне сосны и дальше, под куцые облака, скользя в потоках ветра извитой змейкой.