***
— Нам больше нечего делать в Магической Британии, верно? — Рон подошел со спины, целуя Гермиону в шею и та пожмурилась, когда он приспустился к плечу. — На самом деле, я должна узнать отправителя писем, просто хочу знать...зачем она сделала это, — спокойно уверяет девушка, делая глубокий вздох и смотря в окно. Уизли оставил алый след на ключице Грейнджер, разворачивая ту к себе. Просто хотел убедиться, что все его догадки ранее были лишь догадками. Беллатриса слишком черства, что бы его девушка пылала к ней какими-либо чувствами. Уизли потянул за пуговицу рубашки девушки, растегивая ее. Двумя пальцами он оттянул рубашку на ее плечах, заставляя ту соскользнуть с них чуть ниже, оголяя грудь в черном бюстгальтере. Гермиона на мгновение задумалась. Поступает ли она правильно, делая это? Чего она хочет добиться? Очевидно, что заглушает чувства. Заглушает ту утопию в Беллатрисе, что она в ней видела. Девушка закусила губу, что бы не заплакать вновь. Целый день плачет. Просто устала. Миона поддалась. Может так будет легче забыть эту глупую симпатию? (Но легче Гермионе не станет, не завтра, ни когда-то потом) Она позволяет Рону взять себя за бедра, притягивая к себе уложить себя на кровать и вжимается в подушку, пока тот снимает остатки одежды и с себя, полностью оголяя болезненные участки бледной кожи. Парень дарит ей поцелуй, пока стягивает и с нее оставшиеся джинсы, совсем не придавая внимания колебаниям Гермионы. Легкий ветер тихо колышит шторы, а темная тень взлетает на балкон замирая. Беллатриса Лестрейндж впервые впала в ступор, когда сердце ударила пронизывающая боль. Глаза болезненно жгло от слез, подступающих к ним и вскоре она всхлипнула. Не было сил держать все в себе, да и смысл? Пусть текут. Ее силуэт был вряд-ли заметен хоть кому-то, чего говорить о самой Гермионе. Белла не нужна ей. И никогда не была. Она слишком умна, но все же та еще дура. [Хотя чего ты ждала? Ты сама все испортила] Лестрейндж хочется вывернуть душу, сознанье и почки, что бы не видеть столь противную сердцу картину. Мысли, сказать Гермионе все, заменяются желанием провалиться под землю. Она сжимает руки, трансгрессируя вновь, оставляя за собой лишь пыль. Гермиона как будто чувствует это присутствие третьего человека и наконец понимает, что она творит. — Прости, Рон, я так не могу. Прошу уйди… — шепчет она, отталкивая парня. — я не хочу этого. И, черт возьми как жаль, что это не узнала Беллатриса.***
Ближе к закату солнца в комнату вошла Джинни. Простое знакомое тепло отражала ее грустная улыбка, заставив Гермиону на какой-то момент почувствовать себя не одиноко. Брительки ее платья слегка скользнули вниз к предплечьям, когда она сделала резкое движение, что бы закрыть дверь. Девушка подтерла мокрые от слез глаза, когда подруга прошла ближе и села на кровать. Очевидно ждала, пока та ей выльет душу. — Напиши ей, но не отправляй. — растягивает слова она, будто продумывая как правильно. Миона поднимает красные глаза и Джиневра улыбается шире, беря ее руки в свои. — Можешь сказать там как ненавидешь ее и все в этом духе, — в словах ее таится какой-то джиневровский подвох и она поджимает губы до невыносимого. — Я ненавижу себя, Джинни, себя и этого придурка, — она бьет в грудную клетку и всхлипывает. Уизли вздыхает, обхватив голову подруги руками и обнимает. — Бедная моя.. — Джинни старается не злиться на кого-нибудь, понимая, что в гневе страшнее какого-то там Тома Рэддла. — разве эта ерунда заставит тебя плакать? — Это не ерунда, Джинн! Я влюбилась в нее. Просто во все в ней. В манеру, в походку, в глаза, в, черт возьми, эти неряшливые кудри! — Гермиона плачет сильнее, вжимаясь в Джиневру, ей больно от того, что как не крути, она, черт бы побрал, любит эту идиотку[которая заслужила смерти] — я ненавижу, что люблю ее. Что хочу целовать ее и принадлежать ей. Ненавижу, что позволила ей подойти так близко, полностью овладев моим доверием. Ненавижу ее идеалы, лучше всяких алмазов и то, что она не заслужила всего этого, что я к ней испытываю. Джинни целует подругу в щеку, мокрую от соленых каплей и выдыхает. — Честно говоря, я не верю, что она могла убить твоих родителей и столь привязаться к тебе, что поехать в Хогсмид лишь бы убить тебя как и их. Несуразно какая-то. Ты и сама знаешь, в Пророке часто пишут бред в чистом виде. Девушка поправляет мокрые от слез на концах волосы шатенки и поджимает губы. — Они не могли взять Беллатрису из воздуха. В-вдруг она связана, — голос дрожит от новых слез и Гермиона жмуриться, утыкаясь сильнее. — Думаешь она бы причинила тебе боль? Вот как считаешь ты? — рыжая прикрывает глаза, гладя лопатки девушки и грустно улыбаясь. — Не знаю, у меня такое чувство, что я знала ее всю жизнь, но в то же время она такая…не знаю как описать. Таинственная… — Гермиона жмет плечами и вздрагивает снова. — я хочу верить, что она не могла…но не могу. Уизли слегка задумывается и отстраняется. — Давай-ка напишем кое-что…***
Иногда так случается, что некоторую правду мозг отказывается воспринимать. Однажды просыпаясь утром, вы думаете, что это был лишь сон, спокойно хотите прожить очередной «такой же» день. Но все уже не такое. Потом, где нибудь в середине дня вы наконец поймете, что к сожалению это правда. Что человек, он как был, так и остался, только выяснилось, что вам просто не судьба… Так и Гермиона. На следующий день она раз за разом перечитывала одно и то же письмо. Дрожащими руками обводила закорючки-буквы и всхлипывала над текстом. Бумага, казалось, уже вся пропиталась солеными каплями. Уже после сотни повторений, где то чернила смазывались, а от слез и вовсе растекались. [Прошу помогите нам. Моя девочка сходит с ума] Кажется один и тот же текст не меняется, как не читай. Гермионе больно знать, что это написала сама она. И вот вновь и вновь она пытается понять должна ли знать все это Белла… Ведь единсивенной чистой строкой, финальной пожалуй для этой истории (Если автор не захочет все изменить) стало только: «Той, что того не заслужила»…