«Дорогая Гермиона Грейнджер»

      Есть такие картины. Они написаны на выцветшем полотне, засохшими тусклыми красками, при виде них тоска буквально накрывает с головой. На них не видно ничего, кроме боли, сплина и апатии. Они обычно серые.       Такой стала жизнь Гермионы в один момент. Выцветшей, тусклой и серой. Она отказывалась от всего. Почти не ела, не спала, не говорила с кем-то. Она чувствовала только то, как все внутри крутило канатом с каждой новой мыслью. Она перестала верить даже в правоту своих мыслей. [Беллатрисе бы не понравилось, что ты так часто думаешь о ней] Кажется Гермиона уже не думала о времени, о том, как наверно устало она выглядит. Джинни больно на это смотреть, Грейнджер не ест до такого, что положив руку ей на живот, можно было прочувствовать ребра.       Джиневра единственная, кто замечал эту вспышку между Беллатрисой и юной Мионой. Замечала и молчала. Отношения с Роном были лишь театром, Беллатриса — сладким плодом запретного сорта. Джинни не злилась на подругу за столь, как казалось лицимерное обращение с братом. Она желала ей счастья. Но такой ли ценой? Девушка знала, как бы подруга не поступила, это Гермиона, мать вашу, Грейнджер; это ее девочка. И если кто-то ей навредит, она заставит полюбить его свое жалкое подобие жизни. Поступки Мионы никогда не стояли рядом с лицемерием, они несли в себе здравый смысл, который всегда исходил от их сотворительницы.       Как бы не поступала она, Грейнджер хотела лишь счастья другим, часто ставя на себе самой крест. И сейчас, когда она ради себя пошла на весь этот трюизм с отношениями, это нельзя было назвать жестоким. Может чуток необдуманным, но отнюдь не жестоким. Гермионе пора начать думать о себе.       Миона совсем ничего не чувствует кроме боли, она лежит на кровати, подложив руку под голову и отвернувшись к окну. Ее взгляд тускнеет, улыбка меркнет, а сама девушка с каждым днем умирает. [Шоколад в карих глазах замораживают, кидают на мраморный пол и топчут, топчут] И, черт, как это больно признавать! Гермионе не поможет ни Джинни, ни время, ни даже лекарь. Смешно наверное, что Беллатриса есть теперь только во снах. А ночью, когда в ней снова находятся силы плакать, кто-то с присущим себе теплом лежит сзади, укутывая плотнее в одеяло. Гермиона поворачивается, за спиной пустота, но она чувствует что-то родное. Во сне Белла умирает. Рассыпается на миллионы частей, а юная Грейнджер пытается ее вернуть. Она подбирает весь тот мрак, что осколками режет ей ладони. Она всегда есть рядом с Мионой, сотканная из частичек мрака. Но к рассвету Гермиона вновь ощущает пустоту. Почему ты молчишь? Но даже на это ответа не приходит. И Гермиона сама не может найти его[не может найти того, кто даст ей ответ] Она не хочет признавать, что Беллатриса[состоящая из множества удивительных вещей, красивая, с неряшливыми кудрями аромата ванили и шоколадными глазами] могла причинить ей столь большую боль один своим поступком. (Но Гермиона все еще не верит в это) Джинни день за днем о чем-то перешептывается с Роном, умалчивая о том, что знала из уст подруги. Это ее личная жизнь и когда ей так плохо, Мионе ни к чему геморрой с Рональдом. Пусть решат это, когда девушка смирится, и как-нибудь сами. (Да, да, да, да, да, она не сможет забыть даже через год, Джиневра уверена) В итоге шепот вокруг Грейнджер приводит к тому, что не желая мириться с ее сплином, брат с сестрой принимают решение. Завтра днем они отбывают в Лондон. Беллатриса так и не узнает сколько слез ночью вылила ее юная героиня снов. Гермиона похоже, что так и не узнает, что ей была.

***

      Жизнь возобновила привычное движение, к Гермионе приходили и другие ее друзья еще с Хогвартса. За месяц она запомнила каждый день, когда кто к ней приходил. Она чувствала словно она беззащитный ребенок, а ее друзья — сиделки. Но все же, Грейнджер считала, как бы плохо ей не было, она не нуждалась в постоянном контроле. В один из дней приходила Луна Лавгуд, рассказывая, что-то чудное; в другой Гарри вел с девушкой светскую беседу; в третий Невилл обсуждал с ней увлекательный мир ботаники… Даже Драко заходил несколько раз за месяц иногда и в компании Пэнси. Излишнее внимание льстило Мионе, но она лишь искренни благодарила каждого. И она чувствовала себя все более виноватой, когда не могла смириться с болью внутри. Все эти люди так много делали для нее, а она буквально взяла и растоптала их труд. Девушка стала записывать все в блокнот, подаренный Лавгуд. «Она помогала мне, когда мои вещи таинственно исчезали… — непринужденно констатировала девушка, шевеля бледными губами и растягивая каждое слово. — нарглы и сейчас это делают. Но Джинни порекомендовала мне такую книжку со странным маггловским названием и я согласилась ее принять. Эта девушка так добра ко мне.»       За месяц более половины страниц были заполнены слезами и яркими моментами. Для девушки все так же оставалась неразгаданной загадка того, что стало с все той же Беллатрисой. Информация от Гарри мало чего ей давала. Говорил, Кингсли пока молчит. Даже в Пророке не писали об этой теме. Грейнджер сказала об истинной причине ее глубокого состояния депрессии только Поттеру. Он приходил чаще всех, слушал подругу, а по уходу обещал сообщить о новостях сразу как, что-то станет известно. После того как квартира вновь захлебывалась в тишине, Миона захлебывалась в одиночестве. Ей не хватало не тупого внимания, ни общения, ни социума…ей не хватало кого-то, кто заставлял сердце колотиться усерднее.       В один из дней марта[Гермиона не помнит точно в какой] шел сильный дождь, а новостей так и не было. Миона стала надеяться, что затишье означало хорошие вести, что однажды Беллатрису оправдают[они то найдут как] и все будет лучше, когда однажды шатенка снова столкнется с прекрасным взглядом на лестнице и поймет. Белла вернулась домой. Квартира Грейнджер стала настоящим проходным двором, доступ к которому имели все те, кто навещал ее. И этот день был не исключение.       Драко повернул ключи, ногой распахивая дверь и корячится в сторону от пакета с какой-то едой. — Солнечно, без осадков! — цедит сквозь зубы Малфой, бросая пакет на пол. — Солнечно без осадков… Когда эти отбросы-магглы, наконец перестанут попусту отсиживать задницы и начнут нормально определять погоду?! Моя одежда не водонепроницаемая к их сведению!       Парень зашел в спальню, где на него озадаченно смотрела сама Гермиона. Блондин обиженно замахал газетой и положил ее на письменный стол. — Синоптики часто не правы, Малфой. Они тебе не игроки Поля чудес, а погода не Якубович, так что успокойся и иди возьми полотенце, согрейся. Драко косит губы и слегка хмурится. — Тебе тут письмо пришло, в почтовом ящике лежало. Странно, что оно вообще не совинной почтой прибыло. Оно из мира магов, наверное подсунули. — парень протягивает белоснежный конверт и Миона встает со стула, беря его в тонкие руки. — отправитель не указан.       Грейнджер умело распечатывает бумагу, снимая марку и вытаскивает слегка помятое письмо. «Здравствуй, дорогая Гермиона Грейнджер. Лично нам так и не удалось познакомиться, но один человек и так предостаточно мне о тебе поведал. Я как и обещала наблюдала за тобой вместе с НИМ и я могу тебя уверить, что тебе лучше беречь себя. Министерство в замешательстве, они молчат, но у меня вышло кое-что узнать. В Магическом конгрессе управления по Северной Америке тоже перешептываются о случае смерти немагов. Кажется, что их всех выбирают по определенному способу. И мне даже известно как. Надеюсь, что письмо дойдет до тебя, ведь сову бы перехватило Министерство, что было слишком рискованным. Я скажу больше, встретимся на Тотнем-Корт-роуд в «Luchino» в шесть. С любовью. Андромеда Тонкс.»

***

      Улица была опустошенной, как и кафе, она не привлекала. Заведение было почти пустым, за исключением дамы лет тридцати на вид. [Андромеда Тонкс]. Женщина улыбнулась как только Гермиона вошла в кафе и пригласила ту присесть. — Здравствуйте…так вы и есть… — Грейнджер осекается, пытаясь вспомнить имя, которое вертелось на кончике языка. — Да, Андромеда. Можешь звать меня просто Меда, — Тонкс внимательно изучает девушку взглядом. — ты еще красивее, чем мне говорили, Мэрлин видет!       Миона растерялась, не зная, что и ответить, она смущенно усмехнулась. Она пару секунд стояла рядом со столом и в итоге села. — И кто вам это говорил? — поинтересовалась девушка, складывая руки в замок, отстукивая костяшками по столу. — Белла только о тебе и говорила с самого 1979. — Гермиону буквально загнали в клетку и перекрыли кислород. — Белла.? Глупости какие-то… Беллатриса Лестрейндж убила моих родителей, она и отношения ко мне большего не имеет, так же как и я к ней. — глаза грустно сверкнули, а Андромеда слегка свела губы, ища как бы выразиться. — Давай, вы обсудите это позже, а сейчас я скажу тебе все быстро и по порядку. — Тонкс сделала глубокий вдох, не зная как было бы корректнее выразиться. Грейнджер внимательно вслушалась, боясь, что-то упустить[ведь в голове вновь загулял привычный образ] — Беллатриса не убивала твоих родителей. Миона была готова ко всему, но точно не к такому заявлению. В душе разгорелся огонек потушенной надежды. — Я узнала, — женщина понизила голос и стала шептать почти неслышно. — Министерство связалось с Северной Америкой и Францией. Там было как минимум одно убийство магглов за промежуток в два месяца. Тэд, мой муж, подозревает какую-то подпольную организацию, которую интересует истребление магглорожденных. Возможно они промышляют и в других регионах. С Россией так и не связались. Я волнуюсь вот за что…магглорожденных истребили больше. Девушка сглотнула ком у горла. — Это сказал Кингсли? — сухим, как шершавая бумага голосом спросила она. — Он подозревает, что так оно и есть. — Андромеда развела руками и выдохнула. — Когда я смогу увидеть Беллатрису? — этот вопрос мучал Грейнджер долгие два месяца. — Рядом с ней не безопасно. Ты должна воздержаться от посещения. Я знаю, но не скажу. — все надежды гриффиндорки падают на грунт и разбиваются. — мы не можем рисковать тобой. Белла не хочет. Миона поджимает губы. Она не из тех, кто сдается, если ей погрозить пальцем. — Какой тогда смысл в жизни без риска?

***

      Площадь Гриммо, 12 была Гермионе знакома. Она буквально не верила себе. Все это время Беллатриса была там. Внутри все пылало в агонии, а сердце трепетало. Андромеда спокойно прошла вперед, а оглянувшись протянула руку девушке и загадочно улыбнулась. — Она по тебе скучала, — подмигивает женщина, хватая Грейнджер за запястье и заводя в узкий коридор. Мионе казалось лишним говорить, что это было взаимно и она лишь последовала за спутницей. Знакомые стены казались еще более давили из-за волнения в груди девушки, заставляя буквально задыхаться. Она со слепым интересом рассматривала лестницу, взлетающую ввысь и облизывала губы. Из-за приоткрытой двери в кухню Гермиона услышала голоса. Кто-то бурно, что-то обсуждал. — Если мы будем рассиживать тут без дела, Гермиона может пострадать. Я потом сама убью этих ублюдков, если с ней… — Грейнджер улыбнулась, из-за двери было видно такую серьезную женщину. Беллатриса осеклась, прекратив обсуждать, что-то с мужчиной рядом. Она медленно перевела взгляд в коридор. Миона разволновалась сильнее. Девушка поспешила отвести взгляд на Тонкс за спиной, что бы та дала ей разрешение сделать, что-то большее. Но той и след простыл.       Тогда сердце забилось быстрее. Та, что казалась уже далёкой, словно звезда на небосводе, сейчас встала из-за стола, наровя подойти ближе. Лестрейндж делает пару шагов, оказываясь уже в дверях, когда Гермиона бежит к ней, расставив руки. Грейнджер как ребенок. Как глупо, по-детски счастливый взрослый. Она обнимает Беллу в районе ребер, боясь ее попусту сломать. Беллатрисе стыдно, что она слишком теряется, не зная, что стоит ей сделать. Миона всхлипывает. Все эти два месяца она не теряла надежды, а ее органы чувств были в коме. Кроме сердца. Сердце было у Беллатрисы. Забавные кудряшки щекочат нос, заставляя шатенку улыбнуться сквозь слезы. Ноги Лестрейндж врастают в пол, а колени слегка подгибаются от чужого веса. Искреннее непонимание отражается в ее глазах. Сейчас ей абсолютно не важно, что-то еще. Гермиона здесь. Она рядом. И больше Белла не позволит ее обидеть. — Я думала, что больше не увижу тебя, — шмыгает носом Гермиона, стиснув зубы до боли в скулах. — Я думала, что ты меня не поймешь, — и на это никто не находит, что сказать.