***
За стеной слышны чужой голос, отдышка парней и соприкосновение резиновой обуви и паркета. Всё по-старому, ничего не меняется. Изменилось только то, что Чимин теперь всегда будет присутствовать на чужих тренировках. Он прочищает горло и, постучавшись, открывает дверцу зала, просовывая туда светлую макушку. — Проходи, — сразу же приказывает Хосок. К удивлению Чимина, голос Хосока прозвучал не со злобой, не с отвращением и даже не с раздражением, как это бывает обычно. Он прозвучал вполне любезно и спокойно, у Чимина даже надежда на их будущее «сотрудничество» появилась, но он сразу же перекрыл все свои мысли в этом русле и скинул приветливость Хосока на то, что они в зале не одни. Чимин быстро пробегает по краю зала к стульям в углу и присаживается на свободное место. Рядом с ним сидят Чхве Дэхёк и Ким У Бин, но Чимин не может вспомнить, кем является второй, поэтому просто кивает ему, а Дэхёку пожимает руку. С ним у него более дружеские отношения. — Бомгю, почему ты не можешь расслабить своё тело? Это не то движение, где нужно вкладывать всю свою силу и мощность. Расслабь руки, ноги, корпус. Не напрягайся, — говорит хореограф одному парню из группы, жестами показывая ошибки. Тот кивает и встаёт в прежнюю позицию, встряхнув руками, чтобы сбросить напряжение. — Попробуем ещё раз, — Хосок включает песню и отходит подальше, чтобы видеть всю картину выступления. Спустя минуты две он ставит паузу и подходит к группе, вновь раздавая приказы, советы и предпочтения. Чимин, по идее, должен следить за выступлением ребят, но он смотрит только на серьёзного хореографа, ходящего из угла в угол. Слушает тоже только его голос, но слышит и другие. А когда Хосок оказывается слишком близко, Чимин отводит взгляд, стараясь не выдавать себя. Однако глаза всё равно не слушаются — взгляд возвращается к рукам Чона, что находятся всего в метре от Пака. Он скользит глазами по венам, неприлично выпирающим сквозь смугловатую кожу, и опускается к длинным пальцам, лежащим на стройной талии. Хосок эстетичен, Чимин это признаёт. Репетиция продолжается ещё около часа, затем идёт обеденный перерыв, где все, кроме Хосока, выходят из зала и идут в ближайшее кафе или столовую. Пак тоже собирается в столовую, но, засидевшись в телефоне, идёт к выходу последним. Открыть дверь он не успевает — Хосок его останавливает, преграждая собой путь, и Чимин неловко отшатывается назад, прямиком пялясь на скалу, возвысившуюся столь внезапно. — Что? — грубо кидаёт он Хосоку, чтобы казаться смелее. — Это я должен у тебя спросить. Что тебе от меня надо? — не менее грубо отвечает ему Хосок. — А я разве к тебе лезу? — Лезешь, — Хосок приближается на шаг ближе. — За каким хреном пялишься? — Хоть его голос и звучит грозно, лицо у Хосока вполне себе спокойное, а на лбе ни одной морщинки. Кажись, хладнокровие и безразличие у него в крови. Чимин, услышав то, что так пытался скрыть, мгновенно краснеет, отводя взгляд к полу. Он и сам не знает, почему не отводил взгляд от Хосока всю тренировку. — А ты наблюдательный, оказывается, — хмыкнул Пак, всё ещё не осмеливаясь поднять взгляд. Скрывать то, что и так очевидно, — глупо, особенно если это заметил Хосок. Тот, кто видит малейшую ошибку в хореографии, тот, кто заметит, что локоть повёрнут немного левее, чем надо, и тот, кто обнаружит даже малейшее несовпадение между танцорами, танцующими один танец. Чимин знал, что Хосок очень внимательный, но не настолько же! — Отвечать надо, когда спрашивают, — давит Хосок, пытаясь выяснить причину, каковой нет. — Просто так, — пожимает плечами Чимин. — Просто так ничего не бывает, — хрипло шепчет Хосок, после чего надвигается на Чимина. Тот, завидев, что на него движется скала, начинает пятиться назад до тех пор, пока Хосок не прижимает его к зеркалу, прикреплённому по другую сторону от дверей. Чимин, полностью придавленный Хосоком, не понимает в чём дело, и пытается выскользнуть из-под чужого горячего тела, но его останавливают эстетичные руки, перекрыв путь по обе стороны. — Не хочешь отвечать, значит? — наклонив голову вбок, Хосок щурится и бьёт рукой рядом с головой Пака. Тот заметно вздрагивает и медленно глотает скопившуюся слюну. Хосока бояться надо, остерегаться и избегать… нет, это старый сценарий, заевший в голове Чимина. Новый гласит следующее: делай то, что считаешь нужным, даже если это как-то связано с Хосоком. — Я правду говорю, идиот, — Чимин слабо ударяет в грудь Чона, намереваясь так его оттолкнуть, но тот стеной стоит, не двигается. — Отпусти меня, быстро! — смотрит на него Пак раздражённым и слегка переживающим взглядом. — А ты попробуй выбраться, — всё так же безразлично отвечает Хосок. — Я закричу, — предупреждает Пак. — Тебя никто не услышит, звукоизоляция здесь лучше, чем ты можешь себе представить, — усмехается Чон. — Но даже без неё я бы нашёл способ тебя заткнуть. — Я бы начал тебя бить, — не теряется Пак. — А я бы перекрыл все твои жалкие попытки ударов. Чимин вскипает ещё больше. Его раздражает Хосок, раздражает его тон, манера речи — его бесит в Хосоке всё, но отступать он не намерен. — Свали, — рычит Чимин, снова пихая того в грудь, на этот раз сильнее, и Хосок резко хватает его за запястье, сжимая до боли. Пак шипит, а Хосок продолжает ухмыляться, проникая чернотой своих глаз в чужие. Чимин начинает не на шутку волноваться. В его голове мелькают приёмы обороны, но он не в силе выполнить хотя бы один из них. Он попросту не может что-либо выкинуть из-за отсутствия боеспособности, да и сил у него не хватит: Хосок его намного сильнее. И когда все идеи уже иссякли, в памяти всплывает момент из какого-то неудачного фильма, название которого Чимин так и не смог запомнить. Девушку так же, как и Чимина, взяли в плен, прижав к стенке. Она оборонялась как могла: пыталась оттолкнуть, била, кричала, однако ничего из этого не помогало. Но когда героиня поцеловала прижавшего ее мужчину, тот растерялся и ослабил хватку, чем девушка и воспользовалась, чтобы сбежать. Чимин даже продумал план действий того самого поцелуя, однако проблема была в другом. Они же оба парни… Будет слишком неловко и стыдно, если план не сработает, и это может ещё привести к тому, что Хосок взбесится, как ненормальный… Да ну его, фиговый план. — Мне жалко тебя, — вдруг говорит Хосок. — Ты вроде бы мужик, а бьёшь как баба, да и ума нет. Другой бы давно избавился от меня, но всё, что ты можешь, — скулить, прося выпустить тебя. — В его голосе ни капли насмешки, он серьёзен как никогда, и от этого Чимину становится обиднее вдвойне. — Что ты можешь? Пригрозить? Закричать? Или, может, снова ударить? — хмыкнул Хосок. — Ты слабак, Пак Чимин. Глупый слабак, и я всё ещё не понимаю, зачем ты таскаешься за мной, зачем следишь, зачем пытаешься помочь. Ты для меня никто, пустое место. Так будь добр, оставайся им навсегда и не мешай мне. — стиснув челюсти, Хосок понизил тон и добавил: — Я ведь не просто так угрожаю, ты знаешь, я могу… Чимину противно и мерзко от таких слов. Да, он слабее, да, он не блещет умом, как, например, Хосок. Весь такой из себя король. Но это не значит, что Чимин ничего не может, и это не говорит о том, что он будет бездействовать. Нет. План, который минуту назад ему казался фиговым, теперь кажется идеальным. Тебе интересно, на что способен Пак Чимин? Сейчас увидишь, Чон Хосок. Не успел Хосок договорить свою пламенную речь с угрозами, как его губ коснулось что-то мягкое и тёплое, что-то, похожее на… Да не может того быть. Чтобы этот «глупый слабак» взял и… Чёртов Пак Чимин. Чиминовы губы мягко и аккуратно накрывают губы Хосока, согревая в поцелуе. Пак прижимается ладонями к мощной груди Чона, надавливая сильнее из-за отсутствия равновесия. Хосок же выше, приходится встать на носочки. Да, оба парни. Да, стыдно до жути, и да, Чимин уже чувствует нарастающую злость, исходящую от парня напротив, однако хватка Хосока и правда ослабла. Всё-таки план сработал. Чимин резко отталкивает от себя Хосока и даёт тому пощёчину. — Прежде чем обсирать кого-то, посмотри на себя, мой дорогой мужчина! — Пак специально выделил последнее слово, насмехаясь над ним. Хосок же тоже насмехался, тоже обзывал. — Ты прав, другой бы, может, и выбрался из твоей «стальной хватки», но нормальный человек бы не стал принижать другого, придумывая разные гадости про него, — Чимин суёт руки в карманы и продолжает: — Мне тебя жалко, Хосок. Жалко, что у тебя нет друзей, вот ты и ходишь, как псих, которому не у кого попросить помощи. Ты просто придурок, Чон. Научись уже принимать от других помощь, может, тогда станешь человеком, — заканчивает Пак и смывается из зала, пока на него снова не накинулись.***
Багряно-красное солнце плавно уходит за горизонт, грея землю последними тёплыми лучами, постепенно заменяющимися вечерним небом. Алый закат завораживает, а лёгкий ветер приятно щекочет кожу. Тэхён стоит на своём маленьком балкончике, облокотившись о тонкие перила и, прикрыв глаза, устремляет взгляд на вечерний Сеул. В воздухе витает аромат зелёного чая с жасмином, который Тэхён решил выпить перед тем, как пойти на занятие. Окна зеркальных небоскрёбов со временем перестают светить, давая красочному закату отображать на себе свет рубинового неба. Кто-то, закончив долгий рабочий день, устало плетётся домой, листая новостную ленту в телефоне, а кто-то только начинает выползать из своих особняков, разъезжая по городу на роскошных автомобилях. Но у всех этих людей есть нечто общее, что позволяет им сближаться. Закат, рассвет, небо и звёзды. Всё это, называемое природой, и правда роднит нас, вот только не каждый это замечает. Когда белоснежная кружка опустошается до дна, Тэхён выходит с балкона и начинает собираться. Итальянская рубашка, купленная на первую зарплату в Сеуле, кремовые брюки классического кроя, подаренные дядей на день рождения, кожаные оксфорды, обретённые неделю назад по настоянию матери, и наручные кварцевые часы из стали, выигранные в модельном агентстве около года назад. Всё это немыслимо дорого, но изящно и роскошно. Накинув чёрное пальто, Тэхён дошёл до остановки, сел в первый подъехавший автобус и направился в агентство. Чонгук. Скоро он снова увидится с сомбэ, и от этого на душе становится на несколько градусов теплее. Тэхён в последнее время слишком часто думает о том, о ком не стоит. С каких это пор его голову заполняют мысли о мужчине, которого Тэхён знает от силы месяца три? Неужели всё из-за совместной ночёвки? А может, это после того, как Чонгук всё-таки посетил кафе, где работает Тэхён? Или же виноваты улыбки, любезно подаренные только Тэхёну? Да, Тэхён заметил, что Чонгук никогда не улыбается и ходит вечно серьёзным, поэтому всячески пытался разрушить это «никогда», и, видимо, у него это получилось. Чонгук. Насколько сильным может быть желание раскрыться перед другим человеком и раскрыть его для себя взамен? У Тэхёна оно, кажется, вышло за все пределы. Иначе бы он не гадал, не размышлял и не запоминал каждую деталь чужого прошлого. Чонгука что-то тяготит, нет… Чонгуку это что-то мешает жить. Либо кто-то. Тэхён на все сто процентов уверен, что сомбэ мог бы быть счастливее, если бы не оглядывался назад в попытке всё вернуть. Тэхён уже давно догадался, что Чонгук лишился своей первой любви, что потерял любимого человека, но всё ещё не может понять: почему он не может её отпустить? Неужели она была ему настолько дорога? Чонгук. — Как ты глуп, — шепчет Тэхён, рассматривая уже потемневшее небо, а не красочный закат вишневого оттенка. Добравшись до места назначения, Тэхён лениво потянулся и направился в агентство. Под вечер не так много народу, как это бывает днём, но чёртов лифт всё равно находится на самом верхнем этаже. Проще и быстрее будет на лестнице подняться, думает Тэхён, после чего сразу же направляется к лестничной площадке. — …у тебя нет права выбора, ты сам заслужил такое отношение к себе, — раздается мужской голос этажом выше. — И не говори мне, что ты якобы должен сам вину перед ней искупить. Для неё ты уже ничего не сможешь сделать, а вот исполнить то, что она хотела, — вполне. Ты не дал дебютировать ей, так дай другому человеку, не отказывайся. Нет… ты не можешь отказывать. Особенно мне. Потому что именно благодаря мне ты всё ещё спокойно работаешь, спишь и дышишь. Тэхён не любитель чужих разговоров, поэтому разворачивается в сторону двери, чтобы выйти, однако, услышав второго собеседника, замирает. — Спокойно? Вы считаете, что это спокойная жизнь? — нервно шепчет надрывистый голос, похрипывая временами. — Я каждое утро вижу её образ, а перед тем, как лечь спать, я пью снотворное, потому что знаю, что не усну, а ведь эти чёртовы таблетки даже не помогают… — голос постепенно утихает и становится более спокойным, еле слышимым. — Я все равно просыпаюсь в жутких мучениях, в этих страшных воспоминаниях, в собственных грехах… Я ведь заслужил это… так… так какого хрена вы не сдали меня? — раздражение, отчаяние и грусть снова проскальзывают яркими оттенками в чужих словах. — Я дышу кислородом, питаюсь вкусной едой, ношу дорогую одежду, а главное… я живу!.. А она нет, — говорит парень, подрагивая от собственного эха. — Так скажите мне, почему я не лишён всего этого? Почему я просыпаюсь в тёплой постели вместо холодного пола с решёткой напротив?! — А ты об агентстве подумай, если бы ты… — А вы, блять, о человеке!.. — перебивает мужчину крик парня. — Она сейчас под холодной землёй лежит, не дышит. От неё и следа там не осталось, я уверен, а убийца где? Правильно, вот он, на свободе, живёт себе припеваючи. — Юнги… — пытается остановить того мужчина. — Ах да, точно, я забыл! — артистично тянет парень, в чьей интонации определимы слёзы горечи и утраты. — Вам же главное зад свой спасти! У вас же бизнес, да и статус не позволяет… А представьте, как слухи грязные ползут о вас… Стоп, это же не слухи, это правда! Менеджер убил свою же артистку! — Пораскинь мозгами, я тебе даю шанс начать всё с чистого листа, шанс на светлое будущее, а тебе… — А мне теперь не нужно будущее, никакое… — снова перебивает мужчину Юнги. Пустота слышна не только в его голосе, но и в сердце. — Юнги, мне плевать, что ты собираешься делать дальше. Ты только доработай десять лет контракта, а потом хоть прямиком за своей Соён! И язык за зубами держи, — понизив голос, мужчина добавляет: — Мы же оба знаем, что будет, если ты этого не сделаешь. — Я вас понял, Пак Донсик, — звучит сверху, и через минуту на лестничной площадке остаётся только Тэхён, глаза которого расширяются, а накопившаяся в них влага слезами течёт по щекам.