***
Зашторенные окна не дают солнечному свету попасть внутрь, оставляя студию в тёмной безмолвной темноте. Свет тоже не горит: лампы выключены, монитор заглох. Полное уединение с темнотой. Так привык и так любит Чонгук. Он всегда старался обходить свет стороной, прячась в тёмных углах. Вся его жизнь — одна мрачная темнота. Дверь внезапно раскрывается, впуская в студию свежий воздух. Чонгук лениво приоткрывает один глаз, чтобы увидеть нарушителя, оборвавшего сон, но в глазах всё темнеет, отдаваясь лёгкой болью в голове. Чонгук сидит здесь, как вампир. Не видал света так долго, что теперь глаза болят, стоит им только увидеть какое-либо сияние. Но нарушитель на этом не останавливается: он включает свет во всей студии, потом идёт к окну, раскрывая шторы до самого конца — и помещение наконец облепляет яркий свет. Чонгук ещё больше щурится, хмуря брови. Он прикрывается рукой от света, жалобно мыча. Кто посмел нарушить его покой? — Вставай, соня, обед пропустишь, — раздаётся знакомый голос где-то рядом. Чонгук всё ещё лежит на диване, поворачиваясь то на один бок, то на другой, дабы скрыться от непривычной яркости. Впервые за долгое время Чонгук смог уснуть за такой короткий срок, да и сон прошёл гладко — ни одного кошмара не приснилось. А тут неведомый гость припёрся, нарушил идиллию. У Чонгука, кажется, дежавю. — Чимин, если это ты, знай, я тебя когда-нибудь задушу голыми руками, — пробубнил раздражённый Чонгук. — Да, да. Только попробуй сначала бутерброд, который я тебе принёс. Чонгук неохотно открывает глаза, которые сразу же щурит, и видит довольного Чимина с кофе и каким-то сэндвичем в руках. — Чим, я очень благодарен тебе, но я правда не хочу… — Так! Либо ты сейчас встаёшь и ешь то, что я принёс, либо ты идёшь в столовую и берёшь себе нормальную еду! — угрожает Пак. Он как никто другой знает, что Чонгук не любит ходить в столовую, поэтому уговорить друга было проще простого. Ну как уговорить… пригрозить. И, как ни странно, угроза срабатывает, хотя Чонгук никогда не сомневался в друге: надо — из гроба достанет. Ну или, хотя бы, постарается. — Чёрт бы тебя побрал, Пак Чимин!.. Я так сладко спал, — стонет Чонгук, пытаясь надавить Паку на жалость, но Чимина не так легко пробить. — Милый мой, спать надо ночью, а днём — бодрствовать и питаться. У тебя, видимо, всё наоборот! — шипит Пак, оставив перекус на чонгуковом столе, чтобы пойти к его обладателю, который явно заслуживал пинка под зад. — Наоборот… — мямлит Чонгук, вспоминая вчерашнюю ночь, проведённую с Тэхёном и бутылкой соджу. Губы сразу же трогает лёгкая улыбка, которая не может пройти мимо глаз Пака. — Так… Что было прошлой ночью?! — шаловливым голосом спрашивает Пак, подходя к лежащему на диване Чонгуку и пихая того коленом в свисающий с краю локоть. Чонгук убирает руку со лба и принимается рассказывать, как оба напились в хлам, как болтали на взрослые темы, сначала стесняясь, краснея, а позже начиная всё больше раскрепощаться. Чонгук говорит о том, что они с Тэхёном тогда бенгальские огни пустили — пусть и не то время, но пьяному себе ведь не запретишь. Говорит, что валялись тогда на его кровати звёздочкой, что пинались друг в друга, что плакали: почти незаметно, скрытно, но с сочувствием к самим себе и друг к другу. В ту вечернюю ночь всё было друг для друга. — Это с тем стажёром, с которым я вас спалил в столовке? — не дожидаясь ответа, Чимин воодушевленно вздыхает и продолжает: — Кто бы мог подумать, что стажёр растопит твоё сердечко, Чонгук! — Нет, всё не так… — А как? — начинает возмущаться Пак. — Я не припоминаю, когда мы с тобой в последний раз вот так собирались за выпивкой, как шалили, а вот тебе и припоминать не надо. Тэхён тебе помог. Помог, вытащив из ежедневной рутины, помог, из мрачной студии вызволив, и помог, показывая светлое счастье. — Возможно… — Не потеряй его, Чонгук. Он сейчас тот, кто тебе больше всего нужен, — серьёзно говорит Чимин, всматриваясь в слабую ухмылку Чонгука, не сходившую с его лица с тех пор, как они заговорили о стажёре. — Ладно, я обязан покинуть тебя, друг мой. После этих слов Пак хлопает друга по плечу и, добавив «Вставай уже», покидает студию. А Чонгук облегчённо вздыхает и поднимается на кровати. Голова тут же начинает кружиться, поэтому Чону приходится немного подождать перед тем, как потянуться к стакану кофе, который принёс любезный друг. В голове его всё ещё ютятся сказанные Паком слова: «Не потеряй его». Да как он его может потерять? Тэхён жив, здоров, никуда не денется. Тэхён останется с Чонгуком еще надолго. В этом Чонгук уверен. Внезапно в дверь стучатся, и Чонгук поднимается с кресла, подходя к источнику звука. — Да? — говорит он, распахнув двери. Перед ним стоит Тэхён. Красивый Тэхён. На нём белоснежная рубашка, рукава которой закатаны до локтей, золотые часы на запястье, чёрные брюки, в которые заправлена рубашка, чёрные туфли и идеально завершающие этот образ очки с тёмно-коричневой оправой. Тэхён не просто красив — Тэхён прекрасен. — Отлично выглядишь, — выпаливает Чонгук, рассматривая образ Тэхёна. — Не могу сказать тебе того же, — хмыкает Тэхён, проходя внутрь, — у тебя синяки под глазами и кожа бледная… как у мертвеца. Так, стоп, что? Чонгук не ослышался? Тэхён обратился к нему на «ты». С каких это пор?.. «Тэхён-а, перестань «выкать». Я чувствую себя старым дедом, когда ты меня так называешь». Стоп, Чонгук что… «Как скажешь, Чонгук-а». Хорошая работа, Чонгук! Почаще напивайся! — Тэхён, то, что я вчера тебе сказал… — Не переживайте, сомбэ, — посмеялся Тэхён. — Я не собираюсь общаться с вами неформально. Мне самому комфортнее, когда зову вас «сомбэ». — Ах, да? Ну ладно тогда… — неловко улыбнулся Чонгук, следя за тем, как Тэхён проходит вглубь студии и достаёт из угла гитару. — Давно мы на ней не играли, не думаете? — улыбается Тэхён, проходя к Чонгуку и вручая ему инструмент. — Сыграете для меня? Чонгук неуверенно смотрит на гитару, а после — на Тэхёна. Его глаза всё также сияют, но руки уже не трясутся, как это было впервые. Чонгук, сам того не замечая, запоминает все детали, связанные с Тэхёном. Взяв в руки инструмент, Чонгук садится напротив Тэхёна и, вытащив гитару из чехла, начинает настраивать струны. — Что ты хочешь, чтобы я сыграл? — Свою песню. Вы ещё мне её печатный вариант давали, — уточняет Тэхён. — Хорошо, — отвечает Гук, заканчивая настраивать звук. Пальцы касаются струн — звучит первая нота. Тэхён прикрывает глаза, наслаждаясь последующей мелодией. В его голове всплывают все самые яркие воспоминания: как он приехал в Сеул, как заселился в новую квартиру, как целый день пытался найти дорогу до агентства, как впервые попал на прослушивание, как встретил парня, пытающегося открыть автомат… Тэхён вспомнил, как они с сомбэ вчера напились, болтая полночи напролёт, балуясь, играя, улыбаясь друг другу в минуты молчания. Вспомнил Юнги: его слова, слёзы, крик помощи. Самые яркие воспоминания — это мама, Чонгук и Юнги. От мамы свет прошлого, настоящего и будущего, к ней тревога, переживание и любовь. Чонгук даёт Тэхёну только самое лучшее, обучает тому, о чём, кажется, не всем рассказывает, и… Чонгук просто рядом. Всегда рядом. А Юнги теперь вызывает у Тэхёна совсем другие воспоминания. Не те, где Юнги смеялся и радовался жизни, а те, где он плакал, мучился, страдал. Удивительно, сколько Тэхён смог прочувствовать благодаря песне Чонгука. Казалось, что прежде он никогда ничего подобного не испытывал и не испытает больше, однако, когда Чонгук начинает петь, Тэхён просто выпадает из мира. Тихое, еле слышимое пение, но Тэхён всё равно услышал. — Бесподобно, — шепчет вполголоса Тэхён, когда Чонгук завершает последний куплет своей песни. Уши Чонгука розовеют, но Тэхён не придаёт этому особого значения. — Ты же просил меня тогда спеть… — неловко оправдывается Чон. — Тогда готовьтесь к тому, что я временами буду просить вас спеть мне, — всматриваясь в пальцы Чонгука, лежащие на гитаре, он добавляет: — Особенно ваш голос прекрасен в созвучии с гитарой, хотя… Я думаю, а капелла у вас тоже неплохо получается. — Спасибо, — смущается Чонгук, уводя взгляд куда угодно, главное — подальше от Тэхёна. Прокашлявшись, Чонгук встаёт и подходит к Тэхёну, вручая гитару и говоря: — Сегодня будет самостоятельная практика. У меня собрание. — Сейчас? — Да. — А вы скоро придёте? — с надеждой в голосе спрашивает Тэхён. — Ровно за час до конца занятия, так что ещё увидимся, — хмыкает Чонгук, хлопнув Тэхёна по плечу. Захватив смартфон со стола, он выходит из студии, оставляя Тэхёна одного. — Почему он айдолом не стал? — бубнит тот себе под нос, беря инструмент в руки. — Божественный голос.***
Собрание, на которое идёт Чонгук будет посвящено новым стажёрам и группам, которые стажируются с начала сентября. То есть будут говорить и про Тэхёна. А как знает Чонгук, его заприметил директор. Ещё бы: Тэхён очень красив, и голос у стажёра превосходный. Чонгук бы даже сказал, что Тэхён красивее многих известных личностей. Но с вокалом ему, правда, стоит ещё поработать. Заняв свободное место в кабинете заместителя директора, Чонгук принялся слушать секретаря, который что-то болтал о положении компании. А когда пришли Донсик с Шихёком, Чонгук напрягся. Поначалу директор говорил о дебютирующей группе, а потом перешёл к новичкам. Оказалось, у директора на примете не только Тэхён. Какая-то актриса пришла стажироваться месяц назад, и она, как понял Чонгук, очень подходит на роль айдола. Но потом речь зашла о Тэхёне, и Чонгук ещё больше начал волноваться, сам не понимая, почему. — Как я уже и говорил, у меня два стажёра, которых я хочу продвигать сильнее остальных. Это Ким Тэхён и Чон Мису, о которой я говорил ранее. Мису пришла всего лишь месяц назад, и она из актёрского, поэтому года два ей точно придётся здесь стажироваться, но вот насчёт парня у меня хорошее предчувствие. Он занимался профессиональным вокалом всего полтора года, насколько я помню, поэтому ему немного сложно сейчас. Но он быстро учится, я прав, продюсер Чон? — спросил директор у Чонгука, на что тот сразу же кивнул. — Так вот, я подумал и решил, что будет лучше, если он дебютирует в начале лета. — Директор, вы не думаете, что это слишком рано для него? Он даже года здесь не пробудет, — сказал кто-то из присутствующих. — Я понимаю все ваши волнения, но у нас есть решение, — гордо заявил Донсик. — Да, мы с Пак Донсиком решили, что переведём Тэхёна в филиал за границей. Там с ним будут работать настоящие профессионалы, к тому же часы стажировки увеличатся. — Директор, а что, если Ким Тэхён не захочет? — спросил один из сотрудников компании, занимающийся делами личного дела Кима. — Мы, конечно, спросим его об этом, но не думаю, что он откажет. Но если всё-таки он не сможет, то дебют перенесётся на следующую зиму, — ответил Шихёк. — Какого числа вы собираетесь отправить его в Америку? — спросил Чонгук, перебирая ледяные пальцы. — Мы пока не знаем дату, но это будет где-то в середине января. «Середина января — это уже так скоро…» — думал Чонгук, пока заместитель директора объяснял ситуацию по поводу новой дебютирующей группы. Чонгуку было абсолютно плевать на неё. Всё, о чём он сейчас думал, — это Тэхён. Неужели Тэхёну осталось стажироваться всего лишь два с небольшим месяца? Этого чертовски мало, ведь… ведь Чонгук уже так привык к Тэхёну. И что он теперь ему скажет? Тэхён ведь явно не упустит такую возможность. Никто бы не упустил. А оставаться здесь только ради Чонгука — глупо. Кто такой Чонгук, чтобы оставаться здесь ради него? Они ведь даже не друзья… Но почему-то от этой мысли не становится лучше. Завершив собрание, все разошлись, и Чонгук направился в свою студию. Весь уставший, задуманный и какой-то замученный?.. Спустившись на нужный этаж, Чонгук медленно подошёл к тринадцатой студии и, дёрнув за ручку, открыл дверь. В его глаза сразу же уставились глаза Тэхёна, сидевшего на диване с гитарой. — Сомбэ, вы опоздали на целых семь минут, — усмехнулся парень, стуча пальцем по наручным часам. — Так получилось. Задержали, — отвертелся тот, садясь на свой законный трон, прямо напротив Тэхёна. — Что-нибудь случилось? Выглядите расстроенным, — предположил Ким, оглядывая Чонгука. — Нет, всё в порядке Тэхён. Давай продолжим занятие. Чонгук решил для себя, что не будет рассказывать Тэхёну про дебют и Америку. Пусть это сделает директор, который всё это учудил. В чём дело? Почему бы Чонгуку сейчас не порадовать Тэхёна? Чонгук бы хотел, правда. Но на душе как-то паршиво, когда должно быть радостно за собственного стажёра.