Должно заметить, что на сочинение этой бесподобной книги я потратил и употребил как раз то время, которое я себе отвел для поддержания телесных сил, а именно — для еды и питья. Время это самое подходящее для того, чтобы писать о таких высоких материях и о таких важных предметах, что уже прекрасно понимали Гомер, образец для всех филологов, и отец поэтов латинских Энний, о чем у нас есть свидетельство Горация, хотя какой-то межеумок и объявил, что от его стихов пахнет не столько елеем, сколько вином. То же самое один паршивец сказал и о моих книгах, — а, да ну его в задницу! Насколько же запах вина соблазнительнее, пленительнее, восхитительнее, животворнее и тоньше, чем запах елея! Ну, а уж вы толкуйте мои слова и поступки в самую что ни на есть лучшую сторону, относитесь с уважением к моему творогообразному мозгу, забавляющему вас этими россказнями, и по мере сил ваших поддерживайте во мне веселое расположение духа. «Гаргантюа и Пантагрюэль» Всё побеждает Амур; итак, покоримся Амуру. Вергилий О христианская школа, суровейшая из школ: Послали монаха на хуй — собрался он и пошел. «История монаха Теодоруса из Гаммельна»
Охра проснулся от шума, резко сел в кровати и выхватил из под подушки стилет. — Вхожу в палаццо без стука, — сказал Ваня, спрыгивая с подоконника. — Ты, — невыразительно сказал Охра, откладывая клинок. — Я, — Ваня стоял у окна, как будто не решаясь подойти ближе. Было странно видеть его в нормальной одежде вместо облачения — да что там, вообще было странно видеть его, появившегося полгода спустя, как ни в чем не бывало. Он обнимал себя руками за плечи и почти незаметно улыбался краешком рта, — как если бы хотел улыбнуться по-настоящему, но не был уверен, что стоит это делать. — Надеюсь, предложение насчет виноградника еще в силе, — нарушил тишину Ваня. — Живой, — глупо сказал Охра. — Живой, — подтвердил Ваня. И добавил: — Я скучал. — Вот как, — Охра оправился от удивления, зеркальным жестом сложил руки на груди и смерил Ваню хмурым взглядом. — Что, некого было опаивать приворотными зельями? — Приворотные зелья еще на тебя переводить, — фыркнул тот. — Ну не приворотными, — Охра наморщил лоб, вспоминая слова Мирона. — Этой своей... Мандрагорой. — Не выдумывай, — Ваня продолжал улыбаться, хотя и немного напряженно. — Ты из моих рук ничего крепче вина не пил, и сам об этом прекрасно знаешь. — Откуда мне, интересно, знать, что ты не околдовывал меня на самом деле? — Совсем недавно ты был уверен, что колдовства не существует. — А потом увидел, как ты и твой приятель исчезаете в клубах дыма и запахе серы. — Я тебе сказал всю правду, какую мог, — мягко произнес Ваня. Охра сам думал об этом не меньше сотни раз. Прокручивал в голове все возможные объяснения. В алхимической лаборатории несложно было найти все ингредиенты для дымного пороха, а также множество химических соединений, пахнувших серой и чем похуже. Обвал мог быть вызван намеренно, а за ним мог быть заранее сделанный подкоп. Словом, объяснить исчезновение этих двоих без вмешательства магии было возможно. Но намеки, которые периодически ронял Ваня, позволяли объяснить все и совсем по-другому... Эта неоднозначность раздражала так сильно, что хоть самому становись некромантом — исключительно ради того, чтобы вызвать кое-чей дух, допросить как следует и отвесить пару затрещин. Можно ли отвесить духу затрещину? Охра надеялся, что да, иначе вся затея теряла смысл. Первое время он думал, что Ваня — с помощью колдовства или с помощью хитрости — остался жив, и ждал его — ждал, ждал, ждал, если не его самого, то хотя бы какой-нибудь весточки, знака, письма, чего угодно. — Я полгода думал, что ты мертв, — сказал он. — Панихиду заказал. По каппадокейскому обряду. Свечки ставил. — Я никак не мог вернуться раньше, — Ваня покачался на носках, начал ходить из стороны в сторону. — Не в Гроттаферрату. — Мог бы написать. — Мирон тоже так думал, и просматривал всю твою почту. Не вскидывайся, я бы на его месте тоже просматривал. И ты бы просматривал. Ну конечно. Валентин. Охра слишком убивался сам, чтобы следить за душевным состоянием друга, но после обвала в катакомбах тот еще долго злился больше обычного, срываясь на всех подряд. — А Валентин где? — Занят своим обычным делом, — Ваня вздохнул. — Выкупает Замая. — Ему надо дать знать Мирону... — Ему не надо, — перебил Ваня. — А Мирону тем более не надо. А если Валентин и решит, что надо, то сам найдет, как и что сказать. Не помогай, — он притормозил и пристально посмотрел на Охру, дожидаясь кивка. Не больно-то и хотелось. Ничего, кроме проблем, Мирону его секретарь не принес. Охра, помедлив, кивнул. Ваня снова стал мерить комнату шагами. — Послушай, что бы я ни сделал, я бы почти наверняка подставил или тебя, или кого-то еще в монастыре, или себя. Как только ты вернулся во Флоренцию, я... В общем, вот. Я здесь. Но я понимаю, если... Словом, если ты скажешь, я уйду. Дай мне только фору в полчаса, прежде чем звать стражников, — Ваня улыбнулся, но без особого веселья. Охра закрыл глаза. Перед мысленным взглядом пронеслись все фрески, которые он докрашивал в одиночестве, не отвлекаемый ни Ваниной болтовней, ни Валентиновыми заупокойными историями. Все ангелы, все святые и мученики выходили одинаково кареглазыми, с широким разлетом бровей и неуловимым лукавством во взгляде. А в одном из нефов, высоко, там, куда почти наверняка не упадет ничей взгляд, он нарисовал псоглавца. Просто так. Охра открыл глаза. — Кончай мельтешить, — раздраженно сказал он. Ваня послушно замер, посмотрел на него тревожно и тоскливо. Такими же взглядами смотрели на Охру ангелы с фресок, двумерные и молчаливые, и он почти привык к тому, что по-настоящему в эти глаза больше никогда не посмотрит. — И сядь, — добавил Охра, которому не хотелось ни вставать самому, ни смотреть на Ваню снизу вверх. Ваня огляделся по сторонам; кресло и небольшой столик стояли слишком далеко и были тяжелыми даже на вид. Он посмотрел на кровать Охры, потом на выражение лица Охры, трезво оценил свои шансы и уселся прямо на пол. — Я тебя внимательно слушаю, — наконец сказал Охра. — Потому что по твоим словам выходит, что ты со всех сторон, как ни взгляни, наш с Мироном благодетель. Облагодетельствованным же никто из нас себя, признаться, не ощущал. Ваня сосредоточенно кивнул, потом — неслыханное дело — пару секунд помолчал, подбирая слова, и, наконец, начал: — Ну смотри. Мирон на своей империи сосредоточился? Не сразу, конечно. Где-то с месяц он наедине с Охрой ни о чем, кроме Валентина, говорить вообще не мог. Но потом успокоился и, действительно, занялся делами. — Сосредоточился, — признал Охра. Ваня загнул палец. — Дионисий устроился каноником в городе? — Устроился, — снова кивнул Охра. — Получил неплохую пребенду и место кантора. — Его генеральская должность давно тяготила, — пояснил Ваня, загибая второй палец. — Но по своему желанию с такого поста не уходят. Дальше... На пропажу книг тебе Мирон жаловался? — До лета не слезал, — с чувством сказал Охра. — Ну так я тебе скажу, что пропали те книжки, которые господин инквизитор собирался изучить поподробнее. По нему, конечно, и не скажешь, что читать умеет. Но с тем, чтобы сверить названия со списком, он бы справился. — И откуда у Мирона в библиотеке запрещенные книги? — недоверчиво спросил Охра. — Некоторые из них не были запрещенными, когда он получил комменду, а потом стали, — пожал плечами Ваня. — Кое-что было в компендиумах и сборниках: так сразу и не поймешь, что текст запрещенный, но инквизиция такие вещи очень хорошо умеет находить. Он загнул третий палец и задумчиво посмотрел на отогнутый четвертый. — Загадочное выздоровление брата Иоанна — тоже ваша работа? — догадался Охра. Ваня пару раз согнул и разогнул палец и поиграл бровями. Охра усилием воли сохранил серьезное выражение лица. — Возможно, — сдался Ваня. — В делах врачебных сложно сказать, где чья работа. Потому что в основном-то, как ты понимаешь, работа божественная. — Выходит, таким образом, — подытожил Охра, — что вы с Валентином просто ангелы во плоти. — Хуянгелы. — Беру свои слова обратно. Повисла напряженная тишина. Ваня вздохнул. — Ну извини, — сказал он. — Извини. Никакого другого выхода я не видел. Нужно было, чтобы ты выглядел жертвой, а не соучастником. Слишком часто нас с тобой до этого видели вместе. Никто бы иначе не поверил, что ты не был с нами заодно. — Мог бы предупредить. Думаешь, я бы тебя выдал? Мне казалось, мы через это уже проходили. Я думал, ты мне доверяешь. — Я доверяю, — сказал Ваня. — Ну и из каких восточных земель ты родом? — хмуро спросил Охра. — Помнишь, я рассказывал про Золотую Орду? — Ой, иди ты на хуй, — не выдержал Охра. Историю эту он помнил: из всех завиральных Ваниных историй она была самая завиральная. — Это можно, — с воистину христианским смирением отозвался Ваня, опуская взгляд на завязки панталон Охры. Охра подавил смешок; Ваня улыбнулся было, но быстро вернул себе серьезное выражение лица. — Честное слово, вот как на духу все тебе тогда выложил. Разве что про арбалеты приврал. Чаще, конечно, из лука стреляем, прогресс в наши края не очень быстро доходит. Но в остальном все правда, хочешь — поехали знакомиться. Вполне можем успеть в Московию, пока не развезло дороги. Там дождемся заморозков, и по речному льду дальше на восток, к середине зимы доберемся. — И на какое имя у тебя будет подорожная? — скептически спросил Охра. — Жан Зубодробитель? — Ваня. Ваня Светло. Меня так крестили. — Свет-ло, — повторил Охра. Звучало непривычно, но как-то на удивление... Нормально. — И что это значит? — Это как... — Ваня щелкнул пальцами. Кажется, это был один из тех редких случаев, когда знание тосканского его подводило. — Luculente? — задумчиво сказал он. — Нет, portatore di luce. — Как Люцифер? — обалдел Охра. — Нет, — замахал руками Ваня, и наконец вспомнил: — Как когда на улице светло. — Тебе подходит, — хмыкнул Охра. И злорадно добавил: — Оба варианта. Ваня снова улыбнулся краешком рта, но продолжал смотреть на Охру напряженно и выжидающе. — Ладно, допустим, — Охра чувствовал, что другой такой возможности добиться от Вани искренних ответов может и не представиться, и собирался использовать эту по максимуму. — Раз ты мне доверяешь, то почему не предупредил? — повторил он. — «Притворюсь мертвым, вернусь через полгода, не скучай». Не так уж и сложно. — Все, что мог, я тебе рассказал, — ответил Ваня. — Появление инквизитора в аббатстве было вопросом времени. Если бы он не приехал до нашего с Валентином... отбытия, то точно приехал бы после. И допрашивал бы всех хоть сколько-то причастных, включая тебя. Начиная с тебя. И если бы ты что-то знал, он бы это тоже узнал, я тебя уверяю. И полетели бы головы. Начиная с твоей, на которую у меня вообще-то планы. Ты ей целуешься. И заканчивая головой Мирона, к которой испытывает сентиментальные чувства Валентин. Я не говорю, что, знай ты больше о том, чем я занят, ты бы нас с Валентином сдал, — добавил он, быстро глянув на Охру. — Но инквизитор бы из тебя эти знания вытащил. Тем или иным способом. — Инквизитор уехал из аббатства, когда допросил всех, кого смог, и убедился, что разобрать завал невозможно, — все еще немного сердито сказал Охра. — То есть пару недель спустя. Что мешало тебе после этого? — Я не хотел, чтобы тебе пришлось врать Мирону, — беспомощно сказал Ваня. — Видишь ли, пока я был вынужден врать тебе, то заметил, что занятие это не самое приятное. Охра открыл рот, подумал и закрыл. Открыл снова. — В следующий раз... Боже упаси нас, конечно, от такого следующего раза, но учти: в следующий раз я хочу решать за себя сам, — сказал он, и по торжествующей Ваниной улыбке понял, что тот прекрасно услышал и слово «нас», и слово «следующий», и вразумительных ответов он от него больше не добьется. — Хорошо, — Ваня улыбался самодовольно, но вместе с тем очень тепло. — Я тебя услышал, и никаких решений больше за тебя принимать не буду. Мир? — Соучастником чего? — все-таки попробовал Охра. И пояснил: — Соучастником чего именно я не должен был выглядеть? Ваня засмеялся. — Поисков истины, — сказал он, склонив голову набок. Кто бы сомневался. Ладно, как бы то ни было, следовало расставить все точки над и. — Это, конечно, просто с ума сойти, сколько ты мне врал... — Ваня открыл было рот, чтобы возразить, но Охра предупреждающе поднял руку, и тот промолчал. — Или недоговаривал. Или говорил правду, но так, чтобы я остался уверен, что это неправда. — Мне из людей всего понятней тот, кто лебедицу вороном зовет, — процитировал Ваня. — Хочешь сказать, надо было сомневаться в явном? — И верить чуду. Послушай, я, конечно, вел себя не самым рыцарственным образом, но готов в искупление своей вины слушать столько народной поэзии, сколько ты захочешь мне прочитать. Охра молчал. — Если ты вообще захочешь, конечно, — немного упавшим голосом добавил Ваня. — И позировать, — сказал наконец Охра. — Нормально, а не как в прошлый раз. — Одетым, — попытался торговаться приободрившийся Ваня. — Каким скажу, таким и будешь. — Ладно. Рисуй меня, как своих флорентийских девиц, — Ваня слитным движением поднялся с пола, оседлал колени Охры и положил руки ему на плечи. — Каких еще флорентийских девиц, — пробормотал Охра, машинально придерживая его за поясницу и всматриваясь в смеющиеся карие глаза. — Послушай, ну если ты никогда не рисовал голых девушек, то я вообще не знаю, что тут делаю, — сварливо сказал Ваня. Его руки — вопреки словам и тону, которым они были сказаны — гладили Охру по плечам, шее, щекам, прослеживали линию скул, легко касались губ; он и забыл, как скучал по вечному несоответствию между тем, что Ваня говорит, и тем, что он делает. Возможно, поэтому и не получалось как следует злиться на него за обман: врал Ваня так же естественно, как дышал и говорил. Понятно, почему его так увлек поиск истины. Хотелось, наверное, узнать, что это вообще такое. Лучше бы, конечно, он начал с глоссария, а не с алхимических штудий, но тогда бы это был не Ваня. — Если бы меня интересовали голые девушки, ты бы тут точно ничего не делал, — возразил Охра, запуская руки в Ванины волосы, подстриженные короче, чем он помнил.• ────── ✾ ────── •
Итак, в конце этой истории каждый получил то, чего хотел: Валентин — бошку и камень, Мирон — империю, Охра — секс, наркотики и оладушки, хотя и не совсем в таком порядке, а Ваня... Нашел ли Ваня истину, сказать сложно, но можно с уверенностью предположить, что в процессе поиска он не скучал.