Fais-moi expier ma faute

      - Доброе утро, красавица!       Эсмеральда открыла глаза и вскрикнула от неожиданности: Ренар Демаре склонился над ней и осторожно убрал упавшую на лицо прядь чёрных волос.       - Что… что вы здесь делаете?.. – плясунья резко села, натянув оделяло до плеч, и беспомощно огляделась: Фролло нигде не было.       - Твой муж ушёл с час назад.       - Он мне не муж. Как вы сюда попали?       - Дверь была открыта, а я зашёл только попрощаться… Постой. Ты сказала, не муж?..       - Мы не венчались в церкви, если вы об этом. И вас не учили, сударь, стучать?       - Учили. Увы, малютка, мне редко открывают, поэтому иногда приходится входить без спроса. Но я всё-таки не совсем понял, что ты там сказала насчёт ваших отношений с бывшим архидьяконом. Насколько я помню, его брат утверждал, будто ты его жена. А ты не спешила отрицать это. Я ничего не путаю?       - Но я и не подтверждала, - возразила Агнесса. – В Павии все считают, что мы супружеская пара. Но это не так.       - Он что же, даже не соизволил жениться на тебе? – беспечно хмыкнул мужчина, однако настороженный прищур выдавал внутреннее напряжение.       - Клод здесь ни при чём. Он давно предлагал мне это, но я совсем не уверена, что хочу провести рядом с ним всю жизнь.       - Зачем же ты тогда?..       - Это была только сделка. Он помог мне, и я обещала. А вообще-то это не ваше дело, господин! И не будете ли вы так любезны выйти, позволить мне одеться и постучать в дверь, как это принято у приличных людей?       - Если ты настаиваешь…       С ленивой кошачьей грацией наёмник поднялся с кровати и через секунду уже исчез за дверью.       Выдохнув, девушка спрыгнула с постели и трясущимися руками начала поспешно натягивать платье. В висках стучало, неровный бег сердца заглушал беспорядочные мысли. Бедняжка пыталась не расплакаться, одновременно чувствуя, как рот её невольно кривится в болезненной улыбке. Ей было радостно и страшно одновременно, и Эсмеральда ругала себя за этот неуместный ураган эмоций; однако справиться с ними было выше её сил.       Прошло пять минут, а стука в дверь так и не раздалось. Неужели он ушёл?! Намотав по комнате три круга нарочито медленным шагом, прелестница не выдержала и выглянула на улицу. Никого!       - Мадемуазель, разрешите потревожить ваше одиночество, - Ренар появился из-за двери, и лёгкая насмешливая улыбка тронула его губы.       Фыркнув и отметив про себя, как сердце в груди совершило очередной кульбит, плясунья посторонилась, пропуская самоуверенного рыжего наглеца.       - Я сказал, что пришёл попрощаться, - начал он, - но теперь не уверен, что стоит так легко избавлять тебя от своего общества, красавица. Не думаю, что могу пригласить тебя на прогулку, не компрометируя, раз уж здесь все уверены, что ты жена этого… священника. Поэтому вынужден воспользоваться твоим гостеприимством.       - Вы вчера ничего почти не рассказали мне сударь, - Агнесса приложила все усилия для того, чтобы голос её не дрожал. – Почему не появлялись до вчерашнего дня, и грозит ли ещё опасность мне и моим друзьям?       - Вы ещё не получали от них вестей?       - Пока никаких, увы.       - Что ж, будем надеяться, путешествие проходит благополучно… А я, как и обещал, ездил с докладом к Сфорца, поэтому и не смог появиться до среды.       - Просто прежде вы говорили, что заглянете перед отъездом, и я… - на этом месте девушка прикусила язык, но слишком поздно.       - Ждала меня? – по лицу собеседника расплылась удовлетворённая, почти нахальная, но чертовски обаятельная улыбка.       Бросив на визитёра сердитый взгляд, под которым неумело пыталась скрыть смущение, Эсмеральда вспыхнула. И кто её за язык тянул?!       - Твоё внимание к моей скромной персоне чрезвычайно лестно, моя дорогая, - Демаре галантно поклонился и попытался поймать смуглую ладошку.       Вырвав реквизированную ручку, плясунья смерила гостя негодующим взором, вызвав у последнего добродушный смешок; однако от комментариев он благородно воздержался.       - И что… - прелестница попыталась собрать разбегающиеся мысли, - как герцог отреагировал на ваш доклад, сударь?       - А как сама думаешь, малютка? – хохотнул наёмник. – Разозлился, конечно. В первую минуту даже выгнал меня со службы – у него довольно взрывной характер. Впрочем, вспомнив мои старые заслуги, милостиво принял обратно. И вот я здесь: доискиваюсь, кто виновен в том, что стража упустила лицедеев. Возглавлявший операцию офицер оказался настолько мил, что вот уже третий день как потчует меня байками о своих подвигах вперемешку с хорошей выпивкой. Думаю, к воскресенью мы благополучно достигнем той доверительной стадии отношений, когда виновным окажется какой-нибудь неугодный бедняга либо и вовсе обстоятельства, а мой кошель малость потяжелеет от его излияний. В любом случае, для твоих друзей всё кончилось благополучно, а остальное не должно волновать тебя, красавица.       - Но если вы собираетесь остаться в Павии до воскресенья, зачем же зашли попрощаться сегодня? – девушка подняла тёмные очи, в которых отчётливо сквозили робкая нежность и затаённая надежда.       - Соскучился по тебе, конечно! Но, считая тебя женой другого человека, я не осмелился бы впредь тревожить твой покой, малышка.       - А теперь? – слова слетели с губ прежде, чем Агнесса успела их осмыслить.       - А теперь сам дьявол не выгонит меня из Павии, покуда ты этого не захочешь! – пылко воскликнул Ренар.       Плясунья прерывисто вздохнула, но всё же предприняла последнюю отчаянную попытку взять себя в руки и рассуждать трезво. Ей очень хотелось верить, да она, пожалуй, и верила, что эта очевидная восторженность вызвана глубоким чувством – не зря же он покинул Францию, чтобы найти её?.. Но червь сомнения и остатки разума заставляли усилием воли не придавать словам и интонации чересчур большое значение: быть может, это всего лишь его типичная манера общения с женщинами, а вовсе не результат влюблённости. На ум невольно приходили воспоминания о галантном капитане королевских стрелков, который всегда говорил только то, что его даме хотелось услышать. «Слова – это всего только сочетания звуков, и не более, - сурово напомнила себе маленькая прелестница, хотя глупое сердце не прекращало своего сбившегося с ритма бега. – И тон его не более чем игра актёров на сцене. Клод прав, я должна подумать. Головой!».       - Господин! – прервав размышления, она решительно отступила на шаг. – Вы очень красиво говорите, но я не понимаю вас. К чему вы ведёте? Я глупа, должно быть, но я не понимаю и не хочу понимать ваших игр. Говорите прямо, как престало мужчине. Под цветастым одеялом ваших речей я не в силах разглядеть сути. Если вы от скуки только, то ради жизни вашей, которую спас мой… которую спас любящий меня человек, уходите сию же секунду и не возвращайтесь, прошу вас!       - Прости, la bella, не думал, что тебе, как уличной актрисе, претит маленькое переигрывание, - мгновенно перестав кривляться, визитёр посерьёзнел и продолжил совсем другим тоном. – Эсмеральда, то чувство, которое я питаю к тебе… Я не думал, что когда-нибудь испытаю его вновь. Извини мой неподобающий тон – он вызван единственно страхом и неуверенностью, в которых мне стыдно признаться даже самому себе. Я мог бы пасть пред тобой на колени и клясться в вечной любви до заката в ожидании страшного часа, когда придёт тот счастливец, который имеет право делить с тобой этот кров. Но я не уверен, что ты не оттолкнёшь меня в первую же секунду. И я не уверен, что не убью человека, спасшего мне жизнь, если ты скажешь «Да», а ему вздумается препятствовать нашему счастью. Это вводит меня в замешательство, не позволяет соображать трезво. Вот единственная причина, по которой я играю несвойственную мне роль шута и повесы. Теперь ты вправе выставить меня за дверь, и я послушаюсь твоего слова. Или дать надежду, и я сойду с ума от ревности, выстаивая под этой самой дверью ночи напролёт и терзаясь видениями твоего восхитительного тела в объятиях этого престарелого монаха!       Девушка молчала, потупив взгляд. Ей было радостно и страшно одновременно, и у неё не осталось в это мгновение и тени сомнения относительно слов бретонца.       - Эсмеральда!.. – гость сделал шаг вперёд и сжал чуть дрогнувшие, вспотевшие от волнения ладошки. – Не мучь меня: прогони прочь и убей одним своим словом или подари ещё один поцелуй, как тогда, в Париже, и верни меня к жизни!       На мгновение плясунья замерла. Потом медленно подняла голову и, посмотрев долгим взглядом блестящих, влажных глаз, потянулась к гладко выбритой щеке. Но рыжий пройдоха в последний миг чуть склонил голову и ловко подставил губы. Сжав несколько ошалевшую, но не протестующую против такого поворота событий Агнессу в объятиях, он с жаром поцеловал её.       - Люби меня, малютка, и я сделаю тебя счастливой… - оторвавшись от полных губ, прошептал наёмник, уткнувшись в висок тяжело дышавшей красавицы.       - Я боюсь вам поверить, господин, - тихо ответила та, теребя пальчиками тесёмки мужской куртки.       - Какие доказательства тебе нужны, прелесть моя?.. Сей же час я готов увезти тебя на край света, бросить свой бродячий образ жизни, вернуться домой, на север Франции. Заняться поместьем и каждый вечер твердить о том, как ты восхитительна!       - Уехать?.. Когда же?       - Сию минуту, сегодня, завтра, через три дня – когда пожелаешь! Знаешь, эти полгода, пока я искал тебя… Я вдруг понял, что очень устал. Я бродяжничаю почти десять лет и много что повидал за это время. Но я совсем не видел простого человеческого тепла. У меня были женщины, конечно, но всегда это была только игра: они расставляли сеть и сами же попадались в неё; а лис, вытащив приманку, ускользал невредимым. Я не хочу больше играть, Эсмеральда. Наверное, я не смогу вот так сразу избавиться от своих привычек, которые въелись в меня, словно застаревшая грязь. Но холодные воды Ла-Манша, воздух Сен-Мало и родные стены вытравят из меня этот цинизм, и однажды ты снимешь последнюю из лисьих масок и увидишь под ней шестнадцатилетнего мальчишку. Чистого, влюблённого и не знающего горечи предательства. Он всё ещё живёт там, la bella, ты веришь мне?.. Я сам не знал этого, но ты разбудила его, долгие годы спящего глубоко в недрах души. И он готов воскреснуть из пепла и доверить тебе своё сердце как в первый раз, как будто никогда оно не знало обмана. А ты, ты, душа моя?.. Я вижу в твоих глазах любовь, я не могу ошибаться; но я вижу и страх, сомнение. Ты боишься меня? Или своего покровителя?       - Нет, Клод… Он, кажется, знал, что ты придёшь, - девушка сама не заметила, как перешла на доверительное «ты». – Он сказал вчера, что даёт мне время подумать и принять решение. Что не будет препятствовать, если я… - она замолчала.       - Вот как. Признаться, мне было бы спокойнее, если бы он попытался убить меня. Полгода я воображал себе нашу встречу, а теперь боюсь даже взглянуть ему в глаза. Человеку, который спас мою дешёвую шкуру и у которого я собираюсь отобрать самое драгоценное… Но, чёрт возьми, красавица, я люблю тебя больше жизни!.. Боже, полгода я мечтал сказать тебе это, и вот наконец мои уста вправе произнести то, о чём с первого дня нашей встречи безумолчно твердит сердце.       - Ренар, я… мне нужно подумать.       - Сколько угодно, душа моя! Обещай мне только, что ради нашей любви ты больше не ляжешь в постель со священником! Эсмеральда, я умру от ревности, если только увижу тебя теперь в его объятиях!..       - Я ещё ничего не решила, сударь, и ничего не собираюсь обещать! – возмутилась Агнесса, хотя в душе чувствовала удовлетворение от его показной ревности.       - Хорошо. Пусть так, - выдохнув, неожиданно кротко произнёс мужчина. – Но ты разрешишь мне навещать тебя? Позволишь проводить с тобой хоть несколько часов, хотя мне мало для этого и всей жизни?..       - Расскажешь мне о своей родине? – вместо ответа спросила та.       - Я родился на севере Франции, в Сен-Мало…       ***       Следующие пара дней показались Клоду адом на земле. Вступив в схватку со своей безумной страстью, бедняга явно не рассчитал силы. Каждую секунду он боролся с мыслями о том, где теперь Эсмеральда и не греет ли её в своих объятиях другой мужчина. Стоило только подпустить тень подобной мысли, и Фролло непроизвольно начинало трясти в самом прямом смысле этого слова: тело сводило судорогой, руки дрожали, как у горького пропойцы. Приготовленные заботливым немцем микстуры если и помогали, то совсем не так хорошо, как хотелось бы. Но в защиту древнего основателя Ордена розенкрейцев следует сказать, что он находился рядом со своим учеником почти неотлучно. Заставив последнего занять руки механическим перебиранием камней, он рассказывал о вещах столь удивительных, что врождённая любознательность француза вытесняла мысли о возлюбленной на второй план. Христиан говорил о том, о чём прежде упоминал лишь вскользь – о своём обучении у мастеров Дамкара.       - Однажды ты тоже можешь попасть в этот скрытый город и познакомиться с ними лично. Если захочешь. Поверь, мой мальчик, этот визит изменит тебя, словно перерождение. И все твои сегодняшние терзания покажутся тебе такими же смешными, какими кажутся с высоты твоих лет юношеские проблемы.       - Да… Да, наверное, вы правы, учитель. Но как же вы вообще оказались в Дамкаре?.. Ведь вы направлялись в Святую Землю. Это скрытый город, не так ли? Сумею ли я отыскать его, если посмею когда-нибудь постучать в те двери?..       И немец продолжал рассказывать, а Клод делал всё возможное и даже чуточку больше, чтобы уверить себя, что это действительно важнее того, что происходит в его жизни сейчас. И что нужно всего лишь время, дабы его сердечная рана зажила.       А на третий день на пороге его кабинета появилась Агнесса.       Побледнев, Фролло до боли сжал ручки кресла, но промолчал и даже подавил бессознательный почти порыв вскочить навстречу гостье, когда незапертая дверь распахнулась.       - Клод!.. Ой! – девушка увидела Христиана Розенкрейца и очевидно смутилась.       - Проходи, дитя, я уже ухожу, - кивнул тот, поднимаясь; покидая комнату, он не забыл аккуратно прикрыть за собой дверь.       - Письмо от Жеана! – выдохнула сияющая плясунья, подавая мужчине листок. – Они благополучно достигли Бергамо, а теперь, должно быть, уже на пути в Венецию. У них всё получилось!       - Кто доставил письмо? – хозяин кабинета старательно отводил взгляд, стараясь не смотреть на прекрасную посетительницу, однако буквы расплывались, так что он никак не мог разобрать ни строчки, а в голове шумело, как после трёх кружек вина.       - Какой-то мальчишка, служащий у одного странствующего торговца. Сказал, белокурый юноша передал бумагу третьего дня в Бергамо. Да прочти сам, там всё написано!       С трудом сосредоточившись, мужчина всё же с третьей попытки прочитал выведенные ровным, торопливым почерком строки. Жеан коротко сообщал, что они благополучно достигли Бергамо, где, действительно, отыскали венецианского патриция, и в ближайшие полчаса собираются выдвигаться в путь. Сам господин Микьель в актёрской игре не смыслил ровным счётом ничего, а домашний театр содержала его молодая супруга – вечно скучающая красавица, которая и должна была решить дальнейшую судьбу лицедеев. Впрочем, оптимистично добавлял брат, в таланте своей труппы и успехе предприятия он не сомневался ни на миг.       - Хвала Господу… - пробормотал старший Фролло скорее по привычке, нежели оттого, что почувствовал хоть секундное облегчение. – Ну, а ты…       Он не нашёл в себе сил ни продолжить, ни поднять взгляд.       - Ты ведь сам сказал, что я вольна выбирать, - Эсмеральда решилась нарушить затянувшееся молчание.       - Так ты, выходит?!.. – Клод вскочил с места и решительно шагнул вперёд, стискивая кулаки и вперив горящий взгляд в испуганно отшатнувшуюся девушку.       - Уходи, - наконец тихо проговорил мужчина, отворачиваясь и болезненно морщась.       - Клод, я не… Я пока ничего не решила. Ренар, он…       - Уходи, или я за себя не отвечаю! – рыкнул в ответ тот, резко разворачиваясь: ноздри его раздувались от сдерживаемой ярости, лицо налилось кровью, желваки непроизвольно подёргивались.       Агнесса попятилась к двери и через секунду выскочила в коридор.       Оставшись в одиночестве, Фролло повернулся к стене и с силой ударил стиснутым кулаком. Боль взорвалась в покрасневших костяшках; сквозь закушенную до крови губу прорвался сдерживаемый не то стон, не то крик. Пелена гнева туманила разум. Клод ударил по стене снова, и ещё, и ещё. Распухший кулак взмолился о пощаде, и только тогда сознание чуть протрезвело от отчаянной ревности.       - Проклятье, - пробормотал мужчина, с удивлением осматривая налившиеся розовато-фиолетовым оттенком костяшки пальцев правой ладони.       - Сын мой, ты чего это удумал – разнести в пыль Павийский университет?.. – мягко проговорил появившийся на пороге Христиан Розенкрейц, входя в кабинет.       - Лучше бы кто-нибудь разнёс в пыль меня, - равнодушно произнёс Фролло, опускаясь в кресло и стискивая левой рукой запястье пострадавшей конечности.       Неодобрительно покачав головой, старый немец подошёл ближе и опустил на голову страдальца сухую, сморщенную руку. Удивительно, но через минуту Клод осознал, что вполне может снова соображать, хотя боль – как душевная, так и физическая – никуда не делась.       - Спасибо, - пробормотал он; старец убрал ладонь и тяжело вздохнул.       - Ох, ну и сумбур у тебя в голове, брат! И не стыдно в твоём возрасте столько эмоций за раз испытывать?       - Даже если стыдно – что это изменит? – уныло откликнулся тот.       - А то, что бороться со страстями след, а не потакать им! Уж тебе ли, два десятка лет отслужившему в монастыре, не знать?       - Я борюсь, - бесцветно отозвался Фролло. Казалось, у него не осталось сил не то что злиться, но даже и грустить.       - Ох-хо-хо. Ну и послал же мне, грешному, Господь ученика… Голова светлая, но занята совершенно не тем. Поспи-ка лучше. Вот, сонное зелье тебе принёс. Как проснёшься, спустись ко мне. И постарайся вдолбить себе в голову мысль, что девушка уж потеряна для тебя. Осознание – путь к смирению.       - Угу, - Клод покорно взял протянутый пузырёк и проглотил вязкую жидкость, не почувствовав вкуса.       Четверть часа спустя голова резко потяжелела, и он, не раздеваясь, рухнул на постель.       ***       Следующие две недели прошли в состоянии тупого безразличия. Было ли это следствием душевного потрясения или результатом действия трав, которые Розенкрейц усердно продолжал заваривать для своего павшего духом ученика, – неизвестно. Тем не менее, внешне мужчина переносил удар не то чтобы стойко, а словно бы равнодушно. Он прилежно писал и начитывал лекции, а к концу второй недели даже перестал с тоской поглядывать в тот укромный уголок, где прежде так часто видел Агнессу с пером в руках. Продолжал выслушивать наставления мудрого немца, его рассказы о скрытом городе Дамкаре, вникал в тайны каббалы и в суть создания Ордена розенкрейцев; даже написал пару писем в Милан, приводя Леонардо интересующие того сведения из древнегреческих источников, и получил в ответ изумительный рисунок скелета стопы с короткой припиской: «Раздобыл ногу. В стопе двадцать пять костей, и ни единой больше! Ваши великие врачи древности ошиблись, и вот вам тому доказательство. Приезжайте в Милан, и сами всё увидите». ¹       - А что ж, можно и через Милан… - задумчиво заметил Христиан. – Скоро нам придёт пора отправляться в Храм Святого Духа, что на моей родине. Тебе – встретиться с братьями и сообщить им о моём уходе, а мне – воссоединиться с источником вечной мудрости. Так или иначе, здесь нам больше делать нечего.       В душе Клод был согласен с таким решением: по городу наверняка давно уже ползут слухи, что он стал рогоносцем, а место в постели его жены занял какой-то беспардонно красивый наглец. Впрочем, уверенности у него не было: Фролло почти не покидал университета, боясь косых взглядов, а ещё больше – собственных порывов. Он опасался, как бы непреходящая тупая боль не взорвалась слепой яростью или лишающей разума острой тоской, случись ему ненароком встретить Эсмеральду и её нового возлюбленного. Потому ему было неведомо, что все эти дни молодые люди вели себя предельно осторожно, не решаясь появляться вместе на людях и планируя отъезд. Вот только оба, пусть и по разным причинам, испытывали чувство стыда, а потому никак не решались покинуть Миланское герцогство, хотя возвращались к этой теме при каждой встрече.       И вот примерно в то же самое время, когда Клод уже начинал потихоньку готовиться к отъезду в Германию, намереваясь перед этим провести пару месяцев в Милане, его более удачливый соперник сообщил плясунье потрясающую новость, от которой у той едва не засеребрились в чёрных прядях первые седые волосы:       - Любовь моя, так больше не может продолжаться. И мы не можем просто сбежать: ни ты, ни я. Я обязан этому человеку жизнью. Ты… Здесь всё сложнее, и я очень не хочу, чтобы вы встретились ещё хоть раз в жизни, но я вижу, что ты тоже мучаешься. Я мужчина, и я должен поговорить с ним, как с мужчиной.       - Ренар, пожалуйста, не делай этого!.. – ужаснулась девушка, вцепившись вспотевшими ладошками в крепкую мужскую руку. – Не надо, прошу! Он убьёт тебя, я знаю! Я не вынесу этого.       - Меня не так-то просто убить, красавица, - криво ухмыльнулся тот. – Твоя тревога чертовски лестна, но, одновременно, и несколько оскорбительна для меня…       - Прошу, ради меня! Откажись от этой затеи. Давай сбежим, хоть бы и сегодня ночью. Лодовико отпустил тебя с миром, узел с вещами давно собран. Ты клянёшься мне в любви, и я верю твоим словам. И готова стать твоей женой хоть завтра!.. Обвенчаемся в дороге, а уже к началу лета окажемся в твоём поместье – там он точно не найдёт нас.       - Обвенчаемся… Всё не так просто, Агнесса. Я наследник рода Демаре, и должен получить отцовское благословение на брак. Давай сыграем свадьбу в Бретани, сразу по приезду?.. Я познакомлю тебя с отцом, и…       - А что, если он не даст своё благословение? – из прелестной головки в ту же секунду вылетели мысли о намерении Ренара поговорить с Клодом. – Ты никогда не упоминал, что мы не можем обвенчаться сейчас, и я думала… Ведь я простая девушка, мать которой – бывшая затворница Роландовой башни, а об отце она мне и вовсе никогда не рассказывала, хоть я и пыталась расспросить. Что, если твой отец не захочет для своего сына такую невесту?..       - Не волнуйся об этом: он прекрасный человек, и даст своё благословение, как только поймёт, что ты единственная, кто может составить моё счастье. Так что уже летом, и уж точно не позже праздника урожая, ты станешь законной хозяйкой поместья Демаре – ему вот уже больше десятка лет, как требуется заботливая женская рука. Не переживай об этом, любовь моя: всё будет хорошо, обещаю тебе.       К теме задушевного разговора с Фролло бретонец больше не возвращался. Однако на следующий день он, как и намеревался, появился на пороге кабинета соперника.       - Ты!.. – хозяин помещения, оторвавшись от ставшего привычным успокоительным на случай, когда мысли упорно не желали отрываться от Эсмеральды, выстраивания башни из камней, чуть не задохнулся от возмущения и гнева.       - Я, - подтвердил заметно нервничавший Демаре.       - Убирайся прочь, - процедил Клод, - или, клянусь, сейчас этот камень полетит прямиком в твою наглую физиономию!       - Буду безмерно польщён, - церемонно и покорно склонился гость, чем немало удивил помнившего его нахальные манеры Фролло.       - Если ты пришёл за благословением на то, чтобы забрать мою… Агнессу, то вот оно: убирайтесь в ад, оба! И дёрнул же чёрт меня штопать тебя тогда в Париже…       - Это единственная причина, по которой я здесь, - отозвался наёмник. – Знаю, что убить меня – вполне закономерное желание; на вашем месте я бы уже заколол противника. Ваше благородство…       - Это не благородство! – выпалил Клод, сметая со стола со стуком полетевшие на пол камни. – Убью тебя – навсегда потеряю её и обреку душу на вечные муки. Не убью – всё равно навсегда потеряю её, но душу, быть может, сберегу. У меня нет выбора, никогда не было. Эсмеральда никогда по-настоящему не принадлежала мне. Она не любит меня, и я не в силах это изменить. Когда-то пытался… Нет, невозможно. Искренне надеюсь, что вы погибнете в дороге! Разбойники, дикие звери – клянусь, я бы лучше отдал её в руки палача, чем в твои!.. Но палач остался в Париже, а сам я не смогу… не смогу причинить ей вред. А вот тебе – запросто. Повторяю: убирайся, если тебе дорога твоя дырявая шкура, подонок!       - Давно бы убрался. Но не могу совершить столь низкий поступок за спиной человека, которому обязан жизнью. Скажите, что я могу сделать для вас – и я сделаю. Мне никогда не рассчитаться, это правда. Но, клянусь, я люблю её больше жизни; это сильнее меня. С первой встречи в Париже…       - Заткнись, ублюдок!.. – прорычал Фролло, вскакивая со своего места; миг – и его только-только заживший кулак встретился со скулой оппонента.       Ренар отшатнулся, прижав к лицу ладонь, но ответного удара нанести не попытался.       - Спасибо. Я чувствую, что моя совесть наполовину уже успокоилась, - он сплюнул на пол кровью. – Если это единственная услуга, в которой вы нуждались, то имею честь сообщить, что завтра мы с Агнессой уезжаем.       - Да катитесь вы оба к дьяволу! Оставьте меня в покое!..       - Уже ухожу. В этом кошельке сорок лир – всё, что мне удалось скопить за время службы у Мавра. Увы, он оказался щедр только на обещания. Знаю, это не равноценная замена…       - Это прямое оскорбление, - отчеканил Клод. – Меня и её. Оставишь эти деньги здесь – клянусь, я собственными руками отправлю тебя на тот свет, даже если ради этого придётся сопроводить тебя туда самолично. Мне теперь нечего терять, помни это.       - Я… Что ж, очевидно, мне не нужно было приходить… - помедлив, Демаре послушно сунул кошель обратно за пазуху.       - Да, - на щеке Фролло в нервном оскале дёрнулась мышца.       - Но, чёрт возьми, я не мог просто бежать, не попытавшись хотя бы объясниться с вами!       - Успокоили за счёт моих нервов свою совесть? – сухо спросил Клод. – Прекрасно! А теперь, очень прошу вас, исчезните из моей жизни навсегда. Это поможет мне считать вас мёртвым и с особенной радостью молиться о неупокоении вашей подлой душонки.       - Я не прошу о снисхождении, мэтр. Я понимаю, какое сокровище отнимаю у вас. Не молю простить меня – легче вымолить прощение у каменного истукана, нежели у вас в этой ситуации. Но помните только, что если когда-нибудь вам понадобятся мои услуги, то пройди хоть тридцать лет, если только буду жив, последнюю каплю крови отдам, чтобы вернуть вам свои неоплатные долги. Знайте, что под Сен-Мало живёт тот, кто не питает к вам и тени нежных чувств, но готов подписаться по вашему слову на любое безрассудство, поскольку обязан вам не только жизнью, но и душой. Прощайте, мэтр.       - Будьте прокляты, вы оба… - пробормотал Фролло, когда дверь за посетителем закрылась.       Задвинув засов, совершенно разбитый, то и дело сотрясаясь нервной дрожью, мужчина просидел взаперти до самого вечера, не открыв даже долго пытавшемуся достучаться Розенкрейцу. А когда темнота за окном сгустилась до ночной, Клод, бледный и с лихорадочно блестящими глазами, поднялся и решительно направился к выходу. Зубы его пытались выстукивать нескладный ритм; руки подрагивали от напряжения.       Выйдя из кабинета и пройдя тёмными коридорами, он напугал своим нездоровым видом привратника и покинул университет. Завтра она уезжает. Навсегда. Он должен увидеть её. В последний раз…