♫ Godsmack – Love-Hate-Sex-Pain
Я – первый, до века восставший, Восставший до начала веков. Я – первую заповедь давший: Есть много богов. О, будемте все, как боги, Познавши добро и зло. К совершенству путей есть много, Их безмерно число. (...) Отрывок из стихотворения В. Брюсова "Люцифер"
"Горло обжигает приятной горечью глифта. Сотворенный карман пространства вне времени и реальности на удивление узкий, обволакивающий, будто грозит схлопнуться прямо вместе с нами – я буквально ощущаю его спиной, затылком, глаза затмевает туманом нашей с Асми магии и переплетающимися потоками энергии. Моя дьяволица, моя похотливая, невозможная, невероятная женщина – воплощение порока, любви и разврата – ее энергию я узнал бы из тысячи, ни с чем не перепутал бы ее бездонные, почти черные глаза, потянутые сейчас поволокой страсти. Когда она приближается, я могу разглядеть в отражении ее зрачков, бездонных, словно зеркало Небытия, свои собственные – горящие красным, и блеск, что они отражают, горит так сильно, будто я хочу убить ее, сжечь заживо, растерзать на мелкие кусочки – или же взять прямо сейчас, сжать до хруста в нечеловечески сильных объятиях, трахать до потери памяти, или покуда преисподняя не разверзнется под нами еще глубже, чем есть. Асми совсем близко. Сжимаю ее грудь в своих ладонях, так сильно, что она издает не то стон наслаждения, не то крик боли – для нас эти понятия равны, когда мы так близки. Касаюсь горячим языком вишнево-красного соска, прикусываю розоватую кожу и рычу от нетерпения – моя дьяволица слишком долго возится с тем, чтобы покончить со шнуровкой на моих брюках. Кто вообще придумал эту одежду? Проклятые ангельские отродья со своими мерзкими пуританскими взглядами. Будь моя воля – никто не прикрывал бы естественную, природную красоту своего тела. Драгоценные мгновения утекают сквозь пальцы, заставляют желание раскаленной лавой прожигать сосуды моего тела, всех энергетических потоков, словно я и есть – преисподняя, сам Ад в худшем из его воплощений. Когда Асми наконец приближается ко мне, я врываюсь в нее с ревом, оглушающим воем, словно водопад, разрушающий скалы, со всей силы разбивающий свои всесметающие грохочущие волны о податливый камень. Асми вгрызается во всего меня – рвет на мне волосы, кожу на шее своими острыми зубами, добирается до крыльев – дьявол, однажды она вырвет мне их, и тогда я точно окажусь у ее ног, будучи бессильным встать, упаду так низко, как никто еще до меня не падал. Мы переплетаем нашу энергию – моя кроваво-красная, ослепительно болезненная в свете своей ярости и силы, и ее вишневая, почти черная, с холодными проблесками острых, словно лезвие кинжала, бьющих по всему твоему существу, бесцветных всполохов. Наши тела – одно целое, вечно находящееся в движении переплетение самых низменных из пороков. И потому – это выше, чем удовольствие, больше, чем просто эйфория, экстаз, это нельзя назвать ни одним из человеческих слов, что они придумали для этого действа. Мы в буквальном смысле готовы на то, чтобы в исступлении уничтожить мир, оглушить своими стонами наслаждения каждого из смертных, поселить в голову всех живущих на земле самые развратные и низменные из их желаний, мы сотрясаем мироздание своей связью, а оргазм, что настигнет нас обоих – может обрушить на наши головы небеса. Моя Асми, мой демон порока, всесжигающей страсти, я растворяюсь в ней, каждой клеточкой своего бьющего демонической энергией тела, рву ее на части всем своим естеством, и она растворяется во мне в ответ." Я просыпаюсь и какое-то время просто смотрю перед собой. Хороший сон. Особенно, если вспомнить, что тогда действие магии Асми закончилось раньше, чем закончили мы – и карман схлопнулся вокруг нас, прежде чем мы успели одеться. Удивительно, что сегодня, спустя несколько столетий, я практически не испытываю той боли, что вначале, которая сжирала меня изнутри после ее смерти. Боль – лишь иллюзия, тренировка воли и сознания, и уж моральные раны точно не должны подкашивать такого сильного демона, как я, раз уж даже физические для меня – эфемерный пустяк. Урок, что я усвоил надолго. Все, что мне дозволено – испытывать лишь злость. Ярость. Гнев. Страдать от неестественно-извращенного чувства любви крайне низко и непроходимо глупо. Сегодня, проснувшись этой ночью, словно наяву почувствовав горячее тело Асми и ее разрывающе-сильные объятия, я твердо уверен, что мной двигала лишь похоть. Желание продолжиться в ком-то таком же сильном, как и я. Мы считали друг друга истинной парой, избранными, связанными – а такая связь, как известно, дает небывалую силу, дитя от такого союза множит силу обоих родителей. Все, чего я хотел – власти. Безграничного влияния в обоих мирах. И это – правильно. Чего же я хочу сейчас? Вряд ли воссоединения с любимой – подобного рода чувства я давно выжег из своего нутра. Взглянуть в ее глаза и причинить боль, используя все способности своего разума, один лишь холодный расчет, отомстить раз и навсегда, причинив все те страдания, которые она когда-то нанесла горячему и неопытному мне? Вероятно. Впрочем, это всегда успеется. На деле я хочу лишь закончить начатое. Свершить действо такого масштаба, что навсегда изменит положение сил между Адом и Раем. Продолжиться в ребенке, что бросит вызов самому Шепфа. И ни я, ни мой отец – Сатана не смогут равняться силами с тем, кого я произведу на свет. Точнее – на тьму. Вероятно, сон пришел ко мне не просто так. Видимо, момент настал. Зеркало смотрело на меня изнутри непроглядной, опустошающе-высасывающей тьмой. Если так выглядит само Небытие – что же, я готов даже преклонить колени в восхищении. Нельзя не восхищаться тем, что может быть одновременно ничем, и при этом – всем. Даже моих сил хватит только на то, чтобы заглянуть в него лишь раз. Я не мог просить его показать мне Асми – ее давно уже не было ни в одном из миров. Любое напоминание о ней было стерто за те сотни лет, что облетели мироздание после ее смерти. Связь с ее энергией теперь тоже была более чем эфемерна – она менялась с каждым новым рождением, каждым повторяющимся круговоротом ее наказания, которое она должна проходить снова и снова после ее низвержения из преисподней. Правду говорят, что ничто для бессмертных, если они умирают здесь, в пространстве между Адом и Раем – лучшая из участей. Вечно проживать смертную жизнь – худшее наказание для того, кто когда-то имел крылья и полную свободу. Мысль о том, какой вопрос задать зеркалу, пришла ко мне сама собой. Ну конечно. Самое ощутимое и осязаемое, что я могу ему предложить – это часть собственной души. Попросить его найти ту, что связана с моей, является частью энергии, что течет по моим демоническим венам. Где бы ни была сейчас Асми, она хранит в себе частичку меня, как и я – ее. Зеркало глотает мою энергию жадно, и будь его воля – оно бы выпило меня до капли, всасывая в свое непроницаемое ничто, и окажись на моем месте кто-то иной, точно пропал бы в безвестности артефакта, достойного не каждых рук. Я точно знал, что достоин. Зеркало отозвалось на мою энергию, податливо, сразу понимая, что мне нужно. Отозвалось обратной энергией, выплюнуло в меня ответ – с дьявольской силой, с частичкой меня оно было не в силах тягаться, да и я не желал своими помыслами вреда мирозданию, в том виде, в котором я их зеркалу подносил. На мгновение почувствовав то, что искал, я тут же отпустил само воплощение Небытия от себя, заворачивая в ткань полнейшего поглощения – такие артефакты нельзя оставлять активированными надолго. Моя истинная, половинка моей души – как же молода и потрепана ее энергия была сейчас, практически бесцветная, холодная, вобравшая в себя все краски своих воплощений. Мгновения, что мне дало испытать на себе зеркало, маленькой капельки вкуса воплощенной ауры Асми – мне этого хватило. Я найду ее. *** – Найди ее для меня. Леви посмотрел на меня внимательно, будто стараясь проникнуть в задворки самых моих пят, самых глубинных извилин, считывая потаенные намерения и вычленяя отголоски всего, что я вкладывал в эти слова. Впервые я позволил этой ищейке залезть себе в нутро столь глубоко. – И что после? – Убей. Леви продолжает смотреть. Я беру его снова за руку, чтобы закрепить те отголоски нужной энергии, что я ему показал с минуту назад. Отдаю последнее. Все, что я помнил. – Придется замешать нескольких смертных. – Мне плевать, – на все его вопросы я отвечаю почти сразу. – Она должна оказаться здесь. Умрет насильственной смертью – значит, выгрызет себе возможность обрести крылья. – Будет Непризнанной. – Знаю. Прекращай болтать. Твое дело – обеспечить ей скорейшую смерть. – Никто не должен узнать об этом, Люцифер. Леви держится очень хорошо – но я чувствую его страх, прохладный, едкий, слегка омрачающий смрадом его чистейшую темную душу. Он хороший демон, первоклассная ищейка, специалист в своем деле и имеет за своей спиной не одну тысячу отравленных завистью душ. Я бы мог потратить кроху своей энергии, чтобы показать свое к нему мало-мальское уважение, но мне слишком плевать. – Тебе я скажу то же самое. И вот теперь я трачу часть себя, чтобы его убедить. Обильно полить семена страха, что начинают взрастать активнее, пронзая твердыми стеблями его нутро. Видеть меня со стороны – то еще удовольствие. Никто не узнает о том, что я брал зеркало. Равно как и о том, что я верну Асми назад. Она даже не будет помнить о том, кто она. И ни у кого не будет шанса узнать ее. Я получу свое, а как только мироздание сумеет опомниться, будет уже поздно.