— Не знаю. Давай попробуем и узнаем…
— Как у тебя все просто, — выдыхает Бастьен, кривя губы в едкой ухмылке. — Что, понравилось делать мне больно? — вопрос слетает с губ раньше, чем брюнетка осознает смысл произнесенных ею слов. Всё же, Ферстаппен не просто задел её самолюбие, он, пускай и не осознанно, ударил по до сих пор незажившей ране. — Я так понимаю, ты даже мысли не допускаешь, что у меня могут быть отношения с кем-то, кроме тебя, да? — на кроваво красных расцветает яркая ироничная улыбка, но пилот австрийского коллектива на вряд ли распознает скрытое в полутонах отчаяние.
— Не смеши. Между тобой и Леклером явная передружба, но не более. Так что, хватит увиливать, Крис. Я признаю что лоханулся с Роше, но это вышло не специально, я этого не планировал.
— Еще бы ты это планировал…
Её «мне больно» привычно остаётся незамеченным, проходит по касательной не задевая даже кожи. Крис спрыгивает со стола, улыбается через силу, складывает руки на груди в нелепой надежде таким образом отгородиться от дрянной реальности, но при этом глаз не прячет… она сильная, она справиться, в конце концов ей не впервой. И хотя признавать это совершенно не хочется, но, к сожалению, Бастьен уже успела привыкнуть к подобным сюжетным поворотам в ее жизни.
Макс ловит взгляд равнодушных карих и дыхание перехватывает. Её «мне больно» пробивает грудину, рикошетит о ребра и проходит на вылет прямиком через сердце. Ферстаппен захлебывается виной и сожалениями, но при этом на задворках сознания мелькает мысль, что случайный, ничего не значащий человек, никогда не смог бы задеть журналистку за живое.
— Как же мне уже осточертело играть во все эти ваши игры. А главное — я даже не пешка, я, чёртова, разменная монета… — брюнетка шумно выдыхает, проходится пятерней по собранным в хвост волосам, честно собирается посчитать про себя до десяти, но, хватает и пары глубоких вдохов — выдохов. Опыт, мать его. — Ладно, заканчиваем с никому не нужной рефлексией. Думаю, в этой довольно спорной для нас ситуации лучше всего будет оставить все как есть… а для компрометирующих и неудобных вопросов от моих коллег — кровопийц, ответ один — без комментариев.
Бастьен бросает взгляд на наручные часы голубоглазого, недовольно поджимает губы, ибо рассчитывать на то, что ее команда все это время подобно Хатико ждет ее возвращения возле арендованной машины было бы верхом идиотизма. Скорее всего, эти двое из ларца уже на полпути к отелю. И все бы ничего, если бы не одно но, сумку с личными вещами Крис перед прямым эфиром закинула в машину, а телефон благодаря Ферстаппену вообще не понятно где… и, да, сейчас, в эту самую минуту, стоя перед парнем, который оказывается ей вовсе не безразличен безопасней всего думать именно о том, как без денег и связи вернуться в отель.
— Посмотри на меня. — Макс поддевает подбородок девушки указательным пальцем правой руки, вглядывается в потухшие карие и выдыхает прямо в кроваво-красные: — В отличие от некоторых, я не играю в игры, так что вся это чушь с пешками и разменными монетами для меня пустой звук. Более того, открою тебе страшную тайну — ты для меня даже не самый желанный трофей… — Ферстаппен делает театральную паузу, самодовольно ухмыляется, но донести свою мысль в итоге не успевает. Ибо откровенно взбешенная его заявлением журналистка прерывает гонщика на полуслове весьма эффектным способом. Залепляет смачную пощёчину.
Пострадавшая щека горит огнём, кажется, Бастьен слегка не рассчитала и не специально конечно, проехалась своими аккуратными коготками по коже. Глубоких царапин ясное дело не оставила, невооружённым глазом вообще хрен что заметишь, но ощущения все равно мягко говоря малоприятные. Но, несмотря на этот вполне ощутимый дискомфорт Макс широко и совершенно искренне улыбается.
— Трофей значит, да ещё и не самый желанный… — рычит кареглазая, уверенно сокращая и без того мизерную дистанцию. — Решил, раз наматываешь круги под флагом Ф1, то можешь позволить себе смотреть на меня сверху вниз? Вот уж не угадал.
— Может, дашь мне договорить? — Ферстаппен в силу своего роста смотрит на свою разъяренную фурию сверху вниз. Честно пытается быть серьёзным, но в итоге расплывается в самодовольной улыбке. Ему вновь удалось вывести журналистку на живые эмоции, а это плюс одна победа в копилку его личных достижений.
— Спасибо, не надо, самое важное ты уже сказал. Не переживай, на слух не жалуюсь, так что и в повторе не нуждаюсь. — Бастьен смело вглядывается в беснующийся Гиперборейский на радужке и… тонет в обжигающе холодных голубых. Захлебывается своими и чужими чувствами и даже не пытается спастись.
— Глупышка, ты не трофей — ты мой вредный, свободолюбивый Котенок.
— Звучит слишком слащаво и откровенно по киношному, еще бы назвал меня какой нибудь несбыточной мечтой, — фыркает девушка, уклоняясь от до боли желанного прикосновения. Ей бы стоило уйти громко хлопнув дверью еще минут пять назад, но Бастьен устала бегать, да и от себя все равно не убежать.
— Почему же сразу несбыточной? Ты ведь здесь, стоишь прямо передо мной и в который раз демонстрируешь свой ебучий характер.
— Я же тебе уже говорила, не нравится — насильно не держу.
— Так и я тебе говорил, что нравится, но ты принципиально меня не слышишь.
— Слова — это просто набор букв и звуков, — парирует девушка, стойко выдерживая на себе непривычно тяжелый взгляд гонщика.
— Согласен, слова действительно нихрена не значат, важны только действия… — Макс подаётся вперёд, тем самым вынуждая брюнетку инстинктивно отступить назад. Дистанция увеличивается, но легче от этого никому не становится. Бастьен упирается поясницей в край стола, смотрит строго на довольно ухмыляющегося парня, а глупое сердце с чего-то решило перейти в спорт режим. Эндорфин в крови зашкаливает, коньячная радужка стремительно исчезает в чёрном мареве зрачка, журналистка даже не замечает как в дурацком предвкушении неизбежного проходится кончиком языка по вмиг пересохшим губам.
Макс вглядывается в черную бездну родных карих и хваленый самоконтроль впервые за долгое время даёт сбой.
— Всё закончится плохо — обречённо констатирует Крис.
— Не забегай вперёд, — гонщик вновь сокращает дистанцию, упирается ладонями в деревянную столешницу, на этот раз не давая журналистке и шанса на побег. — Да и какая разница когда и как это закончится если в процессе мы будем счастливы? — произносит насмешливым тоном, чуть наклоняя голову вбок.
— Вот чего ты добиваешься? — устало выдыхает Бастьен смотря в холодные голубые, а после опускает взгляд ниже, подвисает на пару секунд на пухлых губах, и окончательно зависает на скрытой от любопытных глаз форменной водолазкой крепкой мужской груди. Ферстаппен усмехается, берëт ладонь брюнетки в свою, позволяя прикоснуться к рвущемуся из груди сердцу. А Крис от этого по сути безобидного действия кроет как от какого-то лютого психотропного, окончательно и бесповоротно.
— Хочу тебя поцеловать, — серьëзным тоном заявляет Макс, крепче сжимая ладонь кареглазой в своей.
— И что тебе мешает?
— А тебе прямо не терпится, да? — улыбается во все тридцать два гонщик.
— Решил включить заднюю? — журналистка вопросительно поднимает левую бровь, по-прежнему лицезрея широкую улыбку напротив.
— Заметь, ты даже не отрицаешь, что хочешь чтобы я тебя поцеловал, — светловолосый легонько ударяет указательным пальцем по аккуратному девичьему носику.
— Ты самовлюбленный паршивец…
— А ты невьебенно красивая девушка, которая совершенно точно чертовски сильно мне нравится, — парирует пилот, усмехаясь, но в тоне при этом нет и намёка на несерьёзность его слов. — Иди ко мне.
Макс медленно наклоняется к лицу журналистки, укладывает правую ладонь на её шею и целует трепетно и нежно. Не ощутив никакого сопротивления, Ферстаппен приподнимает кареглазую за бедра, заставляя схватиться за его шею и усаживает на деревянную поверхность, не прерывая при этом столь долгожданного поцелуя. А Крис пальчиками в волосы гонщика зарывается, путается в коротких мягких прядях, откровенно наслаждаясь происходящим.
Светловолосый целует кареглазую один раз, затем второй, третий… тихонько шепчет между каждым поцелуем о том, какая Крис красивая, своенравная и что она вся такая идеально не идеальная исключительно для него одного. Опаляет чувствительную кожу шеи горячим дыханием, дразнит едва ощутимыми прикосновениями. Бастьен вздрагивает, когда чувствует, как пальцы гонщика скользят по голым бедрам, задевая край коротких шорт, но все равно выгибается навстречу нежным прикосновениям.
— Макс, какого хрена ты ещё не на брифинге? — входная дверь встречается со стеной, оглушая, кажется, весь моторхоум грохотом, но главное прерывает нареченную мистером Вольффом парочку на весьма пикантном моменте. — Сорри, не хотел мешать… — Бред театрально прикрывает глаза ладонью, наощупь пятится назад, расплываясь при этом в придурошно счастливой улыбке. — А знаешь, уверен никто из команды не будет против если ты и вовсе пропустишь это собрание, — доносится донельзя довольный голос физиотерапевта из-за вновь закрытой двери.
— Дай угадаю, в его контракте нет пункта о неразглашении подробностей твоей личной жизни, да?
— Вообще-то есть, но что-то мне подсказывает, что прямо сейчас он забивает болт на этот пункт. — Ферстаппен равнодушно пожимает плечами и явно собирается продолжить с того места на котором их прервали, но Крис упирается ладошками в грудь светловолосого и слегка отстраняется.
— Подожди, разве ты не закрывал дверь на замок?
— Закрывал, но как видишь Бред этого не заметил…
В помещении воцаряется тишина, не давящая своей тяжестью и неопределённостью, а уютная, почти домашняя. Гонщик и журналистка внимательно смотрят друг на друга, изучают, ловят каждый полувздох… и сами не замечают как воздух вокруг них вновь начинает потрескивать, искрить, напряжение стремительно достигает кретичиской отметки, того и гляди вновь разразиться скандал, но вместо упрёков и обвинений из-за злополучной двери можно услышать смех.
— Ты же понимаешь, что этот поцелуй, ничего не меняет. Все остаётся по-прежнему, — отсмеявшись и привидя наконец в норму дыхание, брюнетка решает на всякий пожарный сразу прояснить ситуацию, дабы потом спустя время не было и шанса на недопонимание.
— Я бы больше удивился скажи ты обратное, — усмехается голубоглазый, заправляя выбившуюся прядь за ушко девушки. — Слушай, я не собираюсь давить на тебя и уж тем более не хочу навязываться, но, единственное о чем попрошу, пожалуйста, не избегай меня.
— Я… — Бастьен привычно собирается отмахнуться, мол, что за глупости, заняться ей больше нечем что ли, но когда едкие слова уже готовы сорваться с языка, приходит осознание масштаба проблемы. Она ведь и правда в последнее время неосознанно избегала любого не профф контакта с одним конкретным пилотом. — Хорошо, не буду. А теперь, когда мы услышали и поняли друг друга, не пора ли тебе отправиться на брифинг с инженерами.
— Ты же слышала Брэда, мне официально разрешили прогулять собрание.
— Ещё чего. Хочешь чтобы Хорнер порвал мою тушку на британский флаг? — Макс отрицательно качает головой, но при этом и не думает двигаться с места. — Вот и я не хочу, так что, будь хорошим мальчиком и не зли понапрасну начальство.
— Да я при любом раскладе отгребу за сегодняшнюю выходку. Так хоть отчитывать будут действительно по делу. К тому же, сейчас у меня есть куда более важные дела нежели анализ провальной квалификации.
— Вот же несносный мальчишка, — как-то совсем обречённо выдыхает Бастьен. — Знаешь, целовать меня ты можешь в любое время, а вот поменять настройки в болиде перед завтрашней гонкой, насколько я помню, можно только сегодня. — На самом деле Крис нет никакого дела до настроек и подготовки болида к финальному заезду, в этот самый момент ее волнует исключительно чёрное светило зрачка стремительно скрывающее неистово бушующие воды Северного Ледовитого. Да самодовольная усмешка на удивление мягких губах. — Доволен? — почему-то признавать, что совершенно не против очередной сессии поцелуев дико неловко. Щеки трогает едва заметный румянец, сердце сбоит, но взгляд при этом серьёзный, холодный, пробирающий до костей.
— Не совсем… — и прежде чем журналистка начнёт возмущаться, гонщик прирывает её на полувздохе очередным тягуче сладким поцелуем. — Не скучай тут без меня, Котенок, — выдыхает Макс в кроваво-красные, залепляя звонкий чмок на прощание в щеку, через не хочу выпускает брюнетку из своих рук и быстрым, решительным шагом покидает свои скромные владения.
— Иди уже… — недовольное ворчание карегелазой вызывает по идиотски счастливую улыбку, а ещё жгучее желание съязвить. Голландец уже в дверях собирается обернуться, дабы образ сидящей на столе взъерошенной девчонки навсегда въелся в память, но риск поддаться соблазну не просто слишком велик он блядь, равен ста процентам. Так что Макс не оборачивается и в прямом смысле через не могу идёт выполнять свою вообще-то любимую работу.
Оставшись одна Бастьен шумно выдыхает, стягивает с волос почти спавшую резинку и ощутимо проходится ноготками по коже головы. Бросает взгляд на дверь за которой пару минут назад скрылась надежда Ред Булла на чемпионство и ловит себя на мысли, что уходить-то по-английски совершенно не хочется. Спрыгивает со стола, не спеша проходится по своему временному убежищу, помещение небольшое так что много времени это не занимает. Досадливо хмыкает ибо узнать что-то новое о Ферстаппене из окружающей обстановки не удаётся. Подумывает, а не сходить ли в общий зал за кофе, но отвечать на вопросы откровенно не хочется, поэтому устраивается на жёстком диване. Пялиться в стену быстро надоедает, так что журналистка принимает горизонтальное положение в надежде разглядеть в светлых панелях над головой если не смысл жизни, то хотябы намёк на подсказку, в каком направлении начинать разгребать вот это вот все…
***
21:17 номер в отеле. Монреаль. Канада.
— Ну и на что именно ты злишься?
— Я не злюсь.
— Как скажешь. Но напоминаю, что именно ты хотел, даже настаивал, чтобы я попробовала построить отношения с Максом.
— Я помню.
— Так чего тогда злишься?
— Да не злюсь я! — рявкает Шарль, залпом осушая янтарную жидкость в своём бокале. Вообще-то, пить на кануне гонки дерьмовая затея, слишком много непредсказуемых последствий на утро. Но Шарлю холодно, чертовски холодно, а алкоголь хоть немного согревает изнутри.
— Знаешь, ты весьма посредственный лжец.
— Лжец я отличный, дело в тебе…
— Во мне? — кареглазая скептически приподнимает бровь, останавливается в шаге от ванной комнаты, оборачивается на незваного гостя, невольно демонстрируя ему белое кружево бюстгальтера. Всё же не стоило расстегивать рубашку на ходу. Но кто ж знал, что в спальне её поджидает Леклер.
— Да, в тебе. Ты смотришь глубже чем другие. Не просто смотришь, а видишь… это бесит, интригует и самую малость цепляет.
Бастьен хмурится. Шарль редко бывает в «таком» настроение, но когда его накрывает, то неприятностей не избежать. Уж она-то знает это как никто другой… в последний раз, когда на тот момент ещё просто друг оказался вот как сейчас «не в духе» он за малым не загремел в полицейский участок. Благо мужчина с которым пилот скудерии сцепился на дороге был очень и очень далек от мира формулы 1, так что попросту не признал в оборзевшем засранце без пяти минут первого номера всемирно известной гоночной команды.
— Я расстанусь с Сине, — от слов парня веет не просто холодом, а ничем не прикрытым безразличием. Как будто речь идёт не о девушке с которой он как минимум состоит в дружеских отношениях, а о какой нибудь бесполезной безделушке за пару центов. — Хотя, чтобы с кем-то расстаться, для начала нужно с этим кем-то начать встречаться, не так ли? — Шарль вопросительно преподнимает бровь, на Бастьен в открытую не смотрит, крутит в руках опустевший бокал, и как ни в чем не бывало продолжает: — Думаю, логичнее всего будет оставить все как есть, то есть не присваивать нашим взаимоотношениям какой либо официальный статус.
— Это глупо, тебе нужны связи её отца, к тому же, Шарлотта действительно тебе нравится. — Крис так и стоит на месте, ежится то ли от холода, то ли от собственных слов. Но так как в комнате тепло, выходит, что передергивает её вовсе не от прохладного ночного воздуха. И это не хило так раздражает.
— А тебе нравится Ферстаппен. — Леклер недовольно поджимает губы, хмурится, взвешивая все за и против, встречается взглядом с кареглазой и не сдерживает ироничной усмешки. Естественно она уже все знает.
— Да, нравится, но, заметь, о любви мы не говорим, — выдыхает брюнетка, плюхаясь рядом с пилотом Феррари на постель.
— Любовь понятие относительное, не постоянное и совершенно точно не стабильное. Именно поэтому мы о ней и не говорим… — равнодушно подмечает гонщик, ненавязчиво давая понять, что все что касается чувств по-прежнему остаётся под запретом. При других обстоятельствах, это задело бы, но сейчас, конкретно в этот момент, журналистка облегчённо выдыхает. Ибо разбираться в чувствах Леклера нет ни сил ни желания. Ей бы самой найти бедолагу, который вместо неё распутает клубок гирлянд из чувств, эмоций, сомнений и всего прочего. — Лично мне от связей старшего Сине нет ни пользы ни вреда, но вот Лоренцо они были бы полезны. По крайней мере, на первых порах.
— Вот поэтому я и говорю тебе не глупить. Безусловно, это ненормально, когда ради интересов родных приходится задвигать свои собственные на второй, а иногда и на третий план… но я понимаю почему так делаешь ты, а главное принимаю это. К тому же, сам же говорил, что наша дружба легко переживёт мои отношения с Ферстаппеным.
— Наша дружба переживёт любых твоих недо кавалеров. Но кто сказал, что я хочу возвращаться к «просто друзьям»? — как только злополучной стакан оказывается на прикроватной тумбе, внимание Шарля полностью переключается на лежащую рядом с ним девушку.
— Хочешь ты этого или нет, но дружба с привилегиями все равно рано или поздно закончилась бы. Ты же знаешь, если я решу дать Максу или кому-то другому зеленый свет, то все интрижки на стороне тут же прекратятся.
— Знаю. Это мне в тебе и нравится.
— То есть, тебя зацепил исключительно мой внутренний мир, да? — Крис лукаво улыбается, поднимается с кровати, вытягивается в струнку, демонстрируя подтянутое тело. Бросает на Шарля озорной взгляд через плечо. Закусывает уголок нижней губы и на цыпочках делает шаг в сторону, при этом соблазнительно покачивая округлыми бёдрами. Скидывает на пол надоевшую за день рубашку, медленно расстегивает ремень на шортах, делает едва уловимое движение ножками и плотная ткань как по волшебству скрывает её босые стопы.
— А ты дамала я повёлся исключительно на красивую обертку?
— Нет, что ты, я с первого взгляда поняла что тебя в людях интересует исключительно их морально волевые качества, связи и, конечно же, их способность разглядеть за вежливой улыбкой тебя настоящего.
— Ауч. А вот это было больно.
— Спасибо, я старалась.
— Знаешь, Ферстаппен плохо на тебя влияет, — голубоглазый пренебрежительно фыркает закатывая при этом глаза.
— А мне кажется, что виной всему моё общение с тобой, — кареглазая ухмыляться, пожимает плечами и лёгкой походкой от бедра спешит скрыться ванной комнате. Но буквально через секунду выглядывает из-за двери и показывает монегаску язык.
Шарль искренне смеётся, запускает в уже закрытую дверь подушку… а внутри при этом все ломается.
Все же им действительно не стоило переступать и без того уже порядком размытую границу дружбы. А Крис ведь предупреждала, спрашивала и конечно же уточняла. Но тогда это казалось правильным решением, да и сейчас тоже. Шарль вообще-то ни о чем не жалеет. Просто, он не ожидал, что отдавать «свое» другому будет так чертовски больно. До сегодняшнего вечера Леклер свято верил, что несмотря на всю глубину своих чувств к кареглазой он в любой момент сможет отойти в сторону.
На деле все естественно оказалось иначе.
Шарль знает, что сейчас должен отступить, отпустить… события ведь развиваются именно так, как он изначально планировал, но вряд ли его кто-то осудит за желание оттянуть неизбежное ещё хотя бы на пару дней.
— С понедельника.
— Что с понедельника? — Крис отрывается от настройки температуры воды в душе и непонимающе смотрит на стоящего в дверях ванной комнаты гонщика.
— С понедельника мы станем просто друзьями, не раньше.
