13 июля, 1827. Ровно год с момента казни пятерых внеразрядных бунтовщиков.
В давно пустующий кабинет, преодолев тяжёлые шторы, крадётся юркий лучик утреннего солнца. Бежит по пыльной поверхности стен, книжным корешкам, освещает мельчайшие частицы, кружащиеся в воздухе, и вскоре падает на предмет, находящийся на столе — небольшую рамочку. Она, заботливо поставленная чьей-то рукой в прошлом, теперь вся в пыли, однако, это нисколько не мешает разглядеть двух молодых людей, которые запечатлены на фото.
Сидят на веранде летней усадьбы: оба счастливые,
живые. Тот, что помладше, ярко улыбается и, кажется, будто эта улыбка способна затмить само солнце. В его кудрявых волосах путается венок из одуванчиков, наверняка невероятно жёлтых, самых жёлтых из всех одуванчиков, которые он только смог отыскать. Ах, если бы фото было цветное!
Другой же, находясь в полуметре, смотрит на кудрявого с особой нежностью во взгляде, будто на главную ценность своей жизни. Он протягивает руку, чтобы смахнуть с лица мальчишки цветочную пыльцу, но не успевает: камера прерывает момент резко,
как виселица — человеческую жизнь, стоит только коснуться щеки. Летний вечер, двое наслаждающихся жизнью людей и носатый чайник тотчас же навеки замирают на маленькой картинке.
Аромат одуванчиков рассеивается вместе с лучом света, ранее исследовавшем комнату. Мелькнув на прощание, тот скрывается обратно за шторы и уступает место сумеркам. Рамку, как и всё остальное в кабинете, окутывает привычная темнота, но даже в полном мраке ощутимо внутреннее свечение улыбающегося солнечного юноши, и можно уловить далекое
«ну, Серёж, чего же ты со мной опять, как с дитём малым!».
— С тобой по-другому никак, Миш, — ласково улыбается, вытирая жёлтое пятнышко, которое только усиливает солнечность «дитя».
— Чтобы ты не обижался на меня, так уж и быть, предоставлю честь подписать все наши памятные кадры, после их проявления, тебе.
От этих слов глаза Миши загораются ребяческим блеском, заставляя сердце Серёжи на секунду дать сбой. Казалось бы, такая простая мелочь, а он этому рад. И правда: он всё ещё такой мальчишка.
***
Их уже давно нет в живых. Вслед за годом пролетают ещё два, пять, десять. Тот,
чьё правление они так отчаянно не хотели допускать, и сам скоро присоединится к ним в лучшем мире, оставив престол своему сыну. Только старая деревянная рамочка неустанно хранит картинку, правда, со временем немного выцветшую местами. На обороте её аккуратным почерком Миши выведено, чтобы остаться в вечности:
«Михаил Б.-Р., Сергей М.-А. и чай с одуванчиками.
Июль 1825.»
