Шут, Маг, Цирк и его душа

В июле в цирке началась напряжённая работа, постепенно вырисовывался сценарий, и каждому в труппе находилось дело. К августу это уже вошло в колею — установились часы тренировок, были утверждены практически все номера. И пока на манеже меняли оборудование, артисты готовились к обкатке номеров шоу уже в «боевом режиме». Август пришёл в город как-то исподволь, почти неожиданно. Как будто весь мир забылся в духоте и жаре, и вдруг повеяло свежим ветром. Первое число выдалось на редкость прохладным и свежим, почти осенним. И вместе с этой прохладой, давшей городу вздохнуть спокойно после удушливого жара, разнеслись по улицам города пряные запахи трав и совершенно удивительный свет. Виктор Анатольевич всегда ждал прихода августа, он любил этот месяц, хотя с ним были связаны не только самые счастливые, но и самые горькие воспоминания. Свадьбу с Анастасией они сыграли как раз в первую неделю августа, и дни в том году стояли такие же пряные и светлые. Резниченко не мог не вспоминать о жене, когда сам ветер, солнце, весь мир будто нашёптывал ему её имя. Но не только о свадьбе думалось Виктору в августовские дни. Именно в этом месяце Анастасия ушла от него, исчезла из его жизни навсегда. Счастье и горе настолько переплелись, что Резниченко всегда в эти дни бывал сам не свой. Ксения часто замечала, что в августе с отцом творится что-то неладное, но выспросить причину или даже догадаться о ней не могла или не хотела. Ей всё чудилось, что дело именно в измене матери, но глубже она никогда не заглядывала, а Виктор не раскрывал ей истинных причин своей скорби. *** Десять лет уже минуло с того дня, когда Анастасия уехала, как Виктор понял немного позже, с фокусником, что появлялся в цирке несколько раз, пытаясь выбить для себя местечко в представлениях подступающего сезона. Можно было бы ревновать, испытывать злость и ярость по отношению к удачливому сопернику, но Виктор слишком верил своей супруге. А в тот день, когда Анастасия прощалась с ним, в глазах её была безграничная любовь. Она не изменяла, Резниченко мог бы поклясться чем угодно. Едва познакомившись, Настя и Виктор нашли друг в друге родственную душу. Их взаимопонимание часто граничило с мистикой, они едва ли не читали мысли друг друга, и многие подмечали, что влюблённые и говорят одинаковыми словами. А бывало, Виктор начинал фразу, а Настя заканчивала за него. И после свадьбы эта удивительная связь никуда не исчезла, напротив, стала ещё глубже. Такой поддержки, такой любви было ещё поискать. За годы совместной жизни супруги нисколько не надоели друг другу. Они были счастливы вместе, и частенько их отношения становились предметом зависти, но никакая сплетня, никакой злой язык не могли испортить, даже хоть сколько-нибудь повлиять на них. Ещё до свадьбы Анастасия рассказала Виктору, насколько верит в цирк, как сильно любит его. Она называла себя Хранителем этого волшебного мира. Тогда супруги беседовали весь вечер, рассуждали о своих ощущениях, и к утру почти шутливо поклялись друг другу защищать цирк любой ценой. Виктор не знал, что эти, почти детские, заверения могут вспомниться спустя годы и повлечь за собой такие чудовищные последствия… Едва в цирк начал захаживать заезжий фокусник, Анастасию будто подменили. Она стала нервной, меньше улыбалась, даже осунулась. Виктор испугался, что жена приболела, и всё старался выспросить, что с ней происходит, но впервые за годы их совместной жизни Настя молчала, скрывая свои чувства. Ей было тяжело, этого никуда не спрячешь, но Виктор никак не мог понять, чем же помочь. Шли дни, и Анастасия всё чаще заговаривала, что цирку нужна помощь, ему угрожает какое-то несчастье. Но стоило Виктору задать хоть какой-то вопрос, как жена тут же замыкалась в себе, качала головой и старалась заняться каким-нибудь делом, лишь бы только ничего не сказать. А потом наступил август, и Анастасия, буквально за пару дней до годовщины, сказала, что ей нужно уехать. Виктор был бы и рад назвать это предательством, но он видел — жена делает это из странной необходимости, как будто решается на что-то, больше похожее на священную войну, чем на бегство с любовником. Виктор отпустил, отпустил, не понимая, куда и зачем, не мечтая, что Настя будет сообщать о себе. Не прошло и недели, как Виктор узнал, что Анастасия разбилась в автокатастрофе, смерть её была мгновенной. Машина, как он понял, принадлежала тому фокуснику, но его самого с Настей не было. Виктор так и не сумел рассказать дочери об этом, и год за годом нёс в своей душе эту боль, не делясь совершенно ни с кем, смиренно снося расползающиеся за спиной слухи. Шестым чувством Виктор понимал, что Настя сама подстроила эту аварию, но зачем и почему — он не мог объяснить. Только в душе жила необычная уверенность — это связано с цирком. Всякий раз одиннадцатого августа Виктор оставался в цирке на всю ночь, чтобы в глухом одиночестве вспомнить о той, кого любил больше жизни… *** Погода с утра не задалась, моросил мелкий неприятный дождик. Виктор шёл по улице к цирковому зданию, почти не замечая ничего вокруг, только иногда поправлял воротник куртки. Как и обычно, в этот день он больше существовал в воспоминаниях, чем в реальности, хотя дождь его удивил. За десять лет он не мог бы назвать ни одного года, когда бы одиннадцатого числа было пасмурно. Напротив, солнце всегда сияло как-то по-особенному ярко. Дождь был лишь в тот самый день, когда Анастасия разбилась, а после, из года в год, стояла солнечная погода. Впрочем, Виктор не стал слишком долго размышлять об этом. О чём мог бы рассказать ему дождь? Только о тоске и грусти, а стареющему клоуну казалось, что уж эти-то чувства он уже познал до самого дна. Ксения сегодня собиралась прийти попозже, и Виктор порадовался тому, что с утра до него никому нет дела. Ему и не хотелось с кем-нибудь говорить, только бы посидеть где-то в стороне от шума, почувствовать привычные цирковые запахи, пусть даже и пыли, помолчать о своём. Степан, догадывавшийся о чём-то, но никогда не заговаривавший о возникавших мыслях, оставил Виктора в гримёрке одного. Толку от Резниченко одиннадцатого августа не бывало, это он уяснил уже давно. И вот, сидя у заплаканного дождём окна, Виктор смотрел на бегущие капли и вспоминал о жене, как она смеялась, как говорила, как плавно двигалась… Когда-то острая боль теперь не вонзалась прямо в сердце, не вгрызалась так сильно, что хотелось рыдать, нет, она поутихла со временем, превратилась в ноющую, стонущую где-то за грудиной. Только всё же она нисколько не стала слабее. В гримёрке был большой портрет Анастасии, не фотографический, его написал какой-то местный художник, восхищённый тем, как она держалась на арене. Портрет в массивной раме висел на противоположной от двери стене, и Виктору часто казалось, что Анастасия всматривается в каждого вошедшего, точно пытается рассмотреть его душу. Обычно Резниченко не позволял себе подолгу смотреть на картину. Слишком уж больно становилось, слишком уж хотелось к жене, пусть нарисованной. Но одиннадцатого августа он решался вглядеться в облик Анастасии в очередной попытке отыскать хоть какие-то ответы. *** Виктор не заметил, когда подошёл и остановился напротив портрета. В какой-то момент он понял, что рассматривает милые сердцу черты лица и почти плачет. Слова, столько лет не желавшие в этот день находиться, прорвались, и он заговорил, ещё очень тихо, будто смущаясь: — Настя, сколько лет уж прошло, а я никак не могу забыть… — он только головой покачал. — Как можно забыть? Пусть мир меняется, всё уже не так, как было когда-то, а внутри у меня всё то же. Ксюша-то выросла, знаешь ли, красавица стала, да только без тебя у меня ничего не получается. Несчастлива она, а что я с этим сделаю, Настя? Какой из меня отец вышел? Я и слова-то подобрать не могу… — Виктор опустил голову, внезапно почувствовав жгучий стыд. — Я, знаешь ли, до сих пор никому не верю. Ты права была, порассказывали всякого, да только я понимаю, что ты не виновата в том, что тебе приписали. Слухи жестоки, не пощадили твоей памяти, не пощадили нашу дочь. Теперь что у неё в голове разве поймёшь? Мне бы только знать, почему так всё вышло. Виктор снова всмотрелся в портрет, будто ждал ответа. То ли от слёз, застилавших глаза, то ли от чего-то ещё, но казалось — портрет чуть мерцает. Переливается блёстками трико, в которое была одета нарисованная Анастасия, да и глаза её лучатся особенным блеском, совсем как при жизни. — Настя-Настенька, — прошептал Виктор внезапно осипшим голосом. — Что же я без тебя делаю здесь? Как будто я хочу оставаться тут без тебя… Он замолчал, отошёл к окну, вгляделся в пелену дождя, снова вспоминая. Ливень-то был такой же. Облака с утра в обложную, ни единого просвета, будто и не август уже, а октябрь. И ветер был холодный. Встал Виктор тогда рано — сердце болело, да так, что и таблетка не помогла нисколько. Ксения ещё спала, а он в цирк пошёл, точно там стены лучше докторов лечат. Но и правда стало легче, пока не позвали в кабинет директора. Звонок был странный, Николай Васильевич сказал, что из соседнего города, и вышел, не стал прислушиваться. Чужой, какой-то механический голос сообщил, что в автокатастрофе погибла женщина, при ней были документы на имя Анастасии Резниченко, и теперь Виктору нужно приехать на опознание. Тогда Виктор до последнего не верил. Сорвавшись в другой город на такси, он мечтал, чтобы всё оказалось чудовищной ошибкой. Но в морге под белой простынёй действительно лежала Настенька, его Настя, только уже никогда он не увидел бы её улыбки, не услышал бы её смеха. Она ушла… Вот когда стало ясно, отчего так сердце болело. — Настя, — шепнул он снова, отметая страшные картины. Нет, не о том надо думать в такой день. Не о смерти, а о жизни. Виктор снова развернулся к портрету. — Я, знаешь, Настя, подумал, что ты сделала что-то. Не просто так всё случилось, не просто. Только мне бы понять что? Он надолго замолчал, вглядываясь в портрет, точно ожидая, когда же жена на нём оживёт и ответит. *** Виктор не видел, что позади него остановилась акробатка, сквозь тело которой можно было рассмотреть, как на двери шелушится старая краска. Одетая в такое же трико, как у Анастасии на портрете, душа цирка молча смотрела в спину клоуну. Глаза её, полные звёзд, сияли слезами. Душа цирка точно знала, что совершила Анастасия, и была благодарна ей. Вот только рассказать Виктору она не могла. И в тот момент, когда Резниченко повернулся к двери, душа цирка истаяла, не оставив о себе даже тумана. *** …Анастасия росла в цирковой семье, и с детства её окружали поверья и приметы, цирковые легенды и сказки. Мать Насти, Лиза, знала их невероятное множество. Каждый вечер рассказывала она маленькой дочери что-нибудь новенькое, захватывающее, и, конечно, Анастасия безумно хотела стать частью этого волшебного мира. В здание цирка Настя всегда заходила, затаив дыхание, почти как в храм. Сколько раз мама говорила ей, что у каждого цирка есть душа, и всегда девочке хотелось встретить её, коснуться, поговорить. Но та, конечно, скрывалась, только нет-нет, а погладит щёку ребёнка солнечным лучом или без всякого ветра распахнёт двери. Знала Анастасия, что есть люди, готовые поймать душу цирка, отнять у неё привычный мир, и с такими людьми, как говорила мама, нужно было бороться. Начинать, конечно, следовало с себя, а значило это — сохранять всегда улыбку в сердце, не желать другим зла, не завидовать и в цирке жить одной большой семьёй. Важно было полностью отдаваться своему труду, чтобы как можно больше восхищённых улыбок зажигалось во время представления. И Настя старалась изо всех сил, мечтая, что когда-нибудь станет настоящей Хранительницей души цирка. Время шло, Анастасия уже училась в цирковом, когда новость из родного города ударила её прямо в сердце. Отец и мать Насти погибли во время пожара в цирковом здании. То выгорело дотла. Она отлучилась с учёбы, чтобы устроить дела, никому не рассказав, что произошло у неё в семье. Стоял тёмный мрачный ноябрь, и трудно было не унывать, но Анастасия держалась, позволив себе расплакаться только лишь раз. Никто не заметил в ней никаких перемен, когда она вернулась в училище. За учёбу Настя уцепилась, как за единственное спасение. И до самых холодов она спала без снов, только чтобы хоть немного передохнуть. Снег в том году выпал поздно, декабрь уже перешёл за середину, а снеговые тучи только-только приползли из-за гор. И в ночь, когда снежное покрывало наконец-то укрыло город, Анастасия увидела во сне свою мать. Сон был настолько реальным, настолько ярким и настоящим, Лиза как будто бы и не изменилась. Обнимая дочь, она рассказала, что их цирк погиб без души, и Настя обязательно должна защитить, спасти тот, у которого увидит душу. Как бы страшно ни было, что бы ни пришлось сделать, но душа цирка должна спастись. Анастасия поверила своему сну. Она пронесла эту веру сквозь годы и даже мужа заставила принять роль Хранителя цирка, пусть и словно в шутку. Она знала, что в нужный момент Виктор не подведёт её. Когда же появился человек, в котором Настя узнала ловца цирковых душ, она не раздумывала и ни в чём не сомневалась. Оставшись в цирке до ночи, пока не разошлись почти все, Анастасия долго упрашивала душу цирка показаться, объясняла, что её тревожит, умоляла и рассказывала о себе. И душа цирка ответила ей, понимая угрозу. Их странный разговор в ту ночь, больше похожий на соприкосновение взглядами, разрешил для Насти последние вопросы. Заручившись помощью души цирка, она придумала, что необходимо сделать, как отвадить зловещего фокусника. Душа цирка действительно помогла Анастасии завладеть вниманием заезжего мага, заставить его увезти её прочь из города. Улучив момент, Анастасия сделала единственное, что могло оградить её цирк, её дочь и мужа от гибели — она принесла себя в жертву. И тот самый чёрный маг забыл путь к цирку, оставил душу его в покое… *** Виктор ничего об этом не знал, но любящее сердце трудно обмануть. Он чувствовал, что Анастасия защищала и его, и дочь, и цирк. Понять бы, в чём был корень — и, может быть, Резниченко стало бы проще, но никто не мог рассказать ему подробностей. *** — Отец? — заглянула в гримёрку Ксения. Виктор, вздрогнув от звука её голоса, спешно отвернулся от портрета. — Что, Ксюша? — спросил он, не уверенный, что готов сейчас разговаривать с дочерью. — Что ты тут делаешь один? — она стояла в дверях, и в глазах её было странное выражение. После той ссоры они всё-таки вновь начали общаться, почти наладили отношения, но всякий новый разговор для Виктора казался игрой с огнём. Он никак не мог предсказать поведение Ксении и привык уже, что взорваться та может от сущей безделицы. — Да вот, задумался, — он сел за гримировочный столик. — Ты меня искала или просто забежала? Ксения тут же отвернулась, нервно прошлась по комнате, скользнув по портрету матери взглядом. — Я… За ту ссору она так и не извинилась, и с каждым днём это тяготило её всё больше и больше. А сегодня, проснувшись в квартире в одиночестве, она долго плакала с утра. Отчего слёзы так и лились из глаз, Ксения не знала, но испугалась своего состояния. Теперь ей пришло в голову, что, быть может, просить прощения уже как-то поздно. — Да? — Виктор смотрел на её отражение в зеркале, и казалось, что так он способен заглянуть в её душу. — Хотела извиниться, — Ксения подошла ближе и опустила ладони на плечи отцу. — За… Помнишь? — Помню, — едва заметно кивнул он, опасаясь спугнуть внезапную откровенность дочери. — Я прошу прощения, — она прикрыла глаза. — Не хотела так грубо… Да ты и сам знаешь, я несдержанная, готова сорваться в любой момент. Удивляюсь, как ты терпишь меня ещё. Сколько я уже гадостей наговорила тебе. — Ничего, Ксюша, — погладил Виктор её ладони. — Я прощаю. Люблю тебя, девочка моя. Что поделать, я ведь тоже не всегда прав. И не всегда могу сделать так, чтобы ты была счастлива. Она шумно выдохнула, сдерживая слёзы. — Что за день сегодня такой? — прошептала едва слышно. — Отчего вдруг так хочется плакать и плакать? У Виктора едва не вырвалось «Так ведь Анастасия умерла сегодня», но вовремя осёкся. Он и хоронил-то жену тайком, кремацию заказывал, только бы Ксения не узнала ничего о страшной гибели своей матери. Любое признание прямо сейчас будет стоить доверия дочки, и Виктор только молчал, не желая придумывать какую-нибудь ложь. — Наверное, дождь виноват, — нашла сама причину Ксения и печально улыбнулась. — Сегодня, говорят, у вас и репетиции-то нет. — Мне нужно кое-что закончить, — уклончиво отозвался Виктор. — А ты долго сегодня будешь? — До пяти вечера работаем, — Ксения качнула головой. — Домой вместе пойдём? Она нечасто предлагала это, и Виктор в другой день непременно бы согласился, но сегодня ему жизненно необходимо было совершить ежегодный ритуал, который он придумал сам в честь Насти. — Нет, Ксюш, я допоздна сегодня. Она только кивнула и пошла к двери. Задержавшись на пороге на мгновение, Ксения добавила: — Я ужин приготовлю, но если не дождусь, спать лягу, — и вышла. Виктор закрыл лицо ладонями. Ему было тяжело, и когда дочь отталкивала, и когда внезапно становилась мягкой и ласковой. Сегодня же он никак не мог позволить себе провести время с Ксенией. Весь год он копил в себе эмоции, чтобы потом одиннадцатого августа рассказывать Анастасии, которая тепло улыбалась с портрета, обо всём, что легло на сердце. Правильно ли это, Виктор не знал, но поступать как-то иначе не мог. *** День закрутил заботами и разговорами, а серый дождь всё стучался в окна, всё плакал и плакал. Постепенно все разошлись, и Виктор остался один в цирковом здании. — Что же случилось с тобой, Настя? — спросил он, как обычно, и конечно, не получил ответа… *** Александр Колесников проснулся от ужасной головной боли. Он не чувствовал подобного более десяти лет, и теперь, лёжа в постели, понимал, что не может даже подняться, чтобы отыскать таблетку и налить себе стакан воды. От разыгравшейся мигрени перед глазами мерцали круги, подташнивало, и справиться с накатывающей волнами болью не было никакой возможности. Колесников не был склонен к мигреням. Да что там говорить, он уже так долго практически не болел, что и забыл, как это может быть. А самое главное, он только смутно представлял, что теперь нужно делать. Укутавшись в одеяло, он почти нырнул в подушки и затих, пытаясь сообразить, откуда взялась странная болезнь. Сосредоточиться на чём-нибудь было тяжело, всё время отвлекали странные мысли, обрывки разговоров, которые он не мог вспомнить целиком, кусочки мелодий, словно подслушанные где-то. Александр куснул себя за губу, и солоноватый привкус крови немного привёл его в себя. И тут же он ясно увидел перед собой девушку. Одетая в лёгкое летнее платье, она мягко улыбалась, а вот глаза её были непроницаемы. Колесников несколько оторопел, не в силах понять — шутит ли с ним его сознание, или девушка ни с того ни с сего появилась прямо посреди комнаты. Чуть позже он как-то разом понял, что стоит на обрыве, склон порос травами и маленькими ещё деревцами, а далеко внизу острые камни, выступающие из земли, как гигантские зубы из челюсти великана. Девушка была здесь же, она смотрела вниз, не обращая внимания на то, как её волосами играет ветер. В руках у неё была карта Таро. Александр ощутил жгучий интерес. Ему хотелось увидеть, что там за карта, что она значит. Протянув руку к девушке, Колесников почувствовал, что не может коснуться её. Незнакомка было точно прозрачной, как сгусток тумана, морок или призрак. Но карта Таро в её руках оказалась совершенно настоящей. Заметив интерес, девушка отодвинулась от него, поднося карту к губам. Глаза её казались тёмными, будто наполненными звёздным небом. — Отдай, — сказал Колесников и удивился, что голоса ему совершенно не слышно. — Отдай! — повторил он громче, но снова не раздалось ни звука. А девушка опять посмотрела вниз, на странные камни, на сухую траву и выпустила карту из ладони. Ветер понёс её прочь, кружа, как осенний лист. Александр зло взглянул на незнакомку, и тут ему почудилось, что он видел её раньше, вот только вспомнить, когда и при каких обстоятельствах, никак не получалось. — Кто ты? — спросил он, но вышло только беззвучное шевеление губами. Карта упала между серых глыб, ветер потащил её по земле. Колесников присмотрелся, силясь разобрать, что же там нарисовано, но даже не сумел понять — рубашкой или картинкой вверх она упала. А девушка уже балансировала на склоне, раскинув руки. Глаза её были закрыты, а на теле сквозь тонкую ткань платья проступали странные тёмные пятна, будто кровь. Колесников мотнул головой, и вспышка боли вдруг подсказала ему, что, вероятно, он провалился в сон и сейчас во власти принесённых болезнью образов. «Надо проснуться», — подумал Александр. Но, конечно, это было не так-то просто. Он взглянул на обрыв, и ему пришла странная мысль, только подтверждавшая, что вокруг действительно сон: если кинуться вниз, то обязательно вырвешься из удушливого видения. Александр смутно помнил сны, полные страха падения, когда летишь, ожидая удара, пока не проснёшься. Сейчас можно было сделать лишь один шаг, буквально кинуться за той улетевшей картой, и он окажется в реальном мире, вдали от странной девушки. Вот только это было жутко. Ветер утащил карту в траву, и Александр потерял её из виду. Он разозлённо взмахнул руками и неловко шагнул вперёд, ожидая чего угодно, даже боли. И действительно открыл глаза в своей постели. Головная боль сидела в висках, но была уже не такой сильной. Александр сел на постели, потёр ладонями лицо. В окна мерно стучал дождь, и он решил, что это внезапная перемена погоды повинна в его самочувствии. С трудом поднявшись, Колесников подошёл к рабочему столу и вытащил из стоявшей там шкатулки колоду Таро. Перетасовав наскоро карты, он бросил на столешницу одну из них. Пятёрка кубков. Александр смотрел на рисунок, и в голове его крутились возможные варианты толкования. Потеря, эмоции, нестабильное состояние… Он никак не мог сообразить, что же может означать такая карта именно сейчас. Мигрень разыгралась с новой силой, и Колесников ухватился за спинку кресла, чтобы устоять на ногах. На карте двое стояли, разделённые обрывом. Мужчина был спиной, а девушка повернулась лицом, и Александр буквально вцепился взглядом в её черты. Перед глазами всё плыло, мерцали круги, а голова взрывалась болью, но Колесников мог бы сейчас поспорить, что на карте — та самая незнакомка из сна. Да и обрыв будто бы тот же самый. Он почти зло вложил карту обратно в колоду. Его память играла с ним, он понял это. Девушка с обрыва… Он знал её! И каким-то образом она повлияла на него, сделала с ним что-то. Обессиленно Александр сел в кресло, опираясь локтями на стол, и прикрыл лицо ладонями. Боль не уходила, не хотела рассеиваться, и Колесников потерялся в ней, растворился, не в силах бороться. Сдавался ли он когда-либо раньше, смог ли его хоть раз обыграть кто-то, кроме брата? Ответов не было, вопросы только причиняли большую боль.