Шут, Маг, Цирк и его душа

Первое представление нового сезона прошло невероятно — цирк был битком, труппа работала слажено, а стены буквально дрожали от оваций. Даже Роман, не то что Михаил, признал — шоу нисколько западным и европейским не уступало. Об Александре он и не вспоминал, да и в общении стал словно бы проще, не таким чёрствым, как прежде. Впрочем, о Колесникове многим отчего-то не думалось, не вспоминалось ни его лицо, ни голос, будто бы связанные с ним события вылиняли до белизны, а то и вовсе приснились. Разве что Виктор и Екатерина могли похвастаться тем, что узнали бы Александра на фото. Ксения же совершенно забыла о нём — даже имя у неё из головы вылетело. Если и заговаривала на эту тему, иначе как «фокусник» не называла. Вопреки опасениям Димы и Виктора, она не стала похожа на себя прежнюю, а так и светилась солнышком, улыбалась и шутила, готовила пирожки, а уж на манеже работала со всей отдачей. Савельевы частенько подтрунивали над Димой, дескать, какая жена выйдет, но Морозов не спешил с чувствами. На самом деле сердце его навечно принадлежало… душе цирка, и никакая другая девушка ему не требовалась. Да и Ксения, которая, казалось бы, вспоминала про детскую влюблённость, снова стала общаться с Димой исключительно как с хорошим другом. И отчасти так было спокойнее им обоим. Виктор — по настоянию дочери — посетил кардиолога, и оказалось, что сердце у него в отличном состоянии. Ксения, конечно, придирчиво изучила все рекомендации, но ей пришлось отступить. Виктор знал, что и это — дар души цирка. Она никого не оставила просто так, каждого наделила чем-то ещё, только и об этом говорить не спешили. Всё-таки чудо должно чудом оставаться, негоже о нём трепаться на каждом углу. *** Тридцать первого декабря днём было ещё одно представление, а после него дружно решили справлять новый год прямиком в цирке. Екатерина Марковна обещала, что стол всем понравится, а уж ей в этом отношении можно было доверять. И вот, когда уже вечер стремительно перетекал в волшебную ночь, Иван Фёдорович вышел из превращённого в банкетный зал буфета и остановился напротив окна. Шёл снег, за стеклом виднелся парк, сейчас больше походивший на сказочный лес, сизое небо, подсвеченное городом, напоминало купол огромного цирка. Иван Фёдорович задумчиво погладил себя по подбородку. Как ни хорошо шли дела, а что-то тихонечко ныло у него внутри, так незаметно, что только в тишине и почувствуешь. Разобраться бы, что это такое… Он переступил с ноги на ногу и вздохнул. Позади открылась дверь, выпуская в коридор кого-то ещё. — А что это вы тут киснете? — Екатерина Марковна в нарядном платье и с вечерним макияжем казалась значительно моложе своих лет, хотя Иван Фёдорович и раньше замечал, какая она всё-таки видная, красивая женщина. — Устал, наверное, — пожал он плечами, опуская глаза под внимательным взглядом. — Случается. Сейчас встряхнусь. — Что вас тревожит? — она подступила ближе. Вот только Иван Фёдорович и сам того не знал, лишь повернулся, неуклюже пожимая плечами. — Если б понять, — вырвалось у него. Екатерина Марковна мягко обняла его за плечи и подтолкнула, он послушно пошёл в указанном направлении, совершенно не представляя, что же она на самом деле задумала. Тонкий запах её духов внезапно успокоил его и утешил. Они прошли к пожарной лестнице и спустились на первый этаж. Марковна вдруг спохватилась: — А отчего вы, Иван Фёдорович, не пришли сегодня с супругой? — С супругой? — удивился он и зачем-то продемонстрировал руку без обручального кольца. — Так у меня её и нет, и не было никогда. Не… получилось, как-то. Екатерина удивлённо усмехнулась и помолчала, а потом решительно надавила на дверную ручку. Иван Фёдорович был уверен, что пожарный выход закрыт, но створка подалась и с тихим скрежетом открылась, выпуская их в лёгкий морозец и снежную круговерть. — Смотрите какой! — Екатерина Марковна запрокинула голову. — Ну точно звёзды. Снежинки оседали на её волосах и ресницах, скользили по шёлку платья, и Иван Фёдорович подумал, что ей, должно быть, холодно. Он обнял её за плечи, стремясь согреть. Внезапно е чувство прошило его электрическим током. Вот так — так, как они стояли сейчас, — было правильно. Отчего-то правильно. Екатерина Марковна не отстранилась, ей-то уже давно было всё ясно. *** Незадолго до полуночи Дмитрий вышел из шумного зала, чтобы остаться с цирком наедине. Он очень нуждался в этом, и потому поторопился уйти подальше, чтобы звуки музыки и чужих голосов растворились в тишине и сумраке. Добравшись до выхода на манеж, он помедлил, а потом всё-таки решился. Золотой круг арены манил его. Внутри, конечно, было темно, и Дима запрокинул голову, силясь рассмотреть купол. Тишина была до того гулкой и звонкой, что страшно было даже дышать, чтобы не разбудить эха, шелестом разбегающегося по трибунам. Морозов зажмурился, представляя, какой увидел душу цирка в первый раз. Было ведь почти так же темно, почти так же тихо. Мысленный взор нарисовал ему хрупкую акробатку, но когда Дима раскрыл глаза, она не исчезла. Сидела вверху на трапеции и с любопытством смотрела на него. И хотелось бы сказать ей столько разного, и… было совсем незачем. Ведь разве же она не знала о нём всё? Разве не читала, как открытую книгу, его сердце? Дима протянул к ней руку, в одном жесте пытаясь выразить и любовь, и восхищение, и даже благоговение. Душа цирка прыгнула и, сделав сальто, приземлилась прямо перед ним, почти коснувшись ступнями арены. Она, конечно, не говорила, ей было это незачем. Только подошла ближе и погладила по щеке. В глазах кружилась звёздная муть. Дмитрий улыбнулся — такой подарок на новый год показался ему самым лучшим из возможных. Душа цирка же в ответ приложила ладонь к своей груди, а затем переметила тонкие пальцы на грудь Дмитрию. И это прикосновение он почувствовал, внутри же раздался ясный голос: «Теперь ты — хранитель, ты не останешься один, твой род должен продолжаться. Не отдавай мне всю любовь, достаточно и немногого, та, кто встанет рядом с тобой, скоро придёт в этот цирк». И после этого она исчезла. Дима почти физически ощутил, что где-то сейчас начали бить куранты. *** В новогоднюю ночь Ксения сначала веселилась со всеми, а потом внезапно устала и выскользнула из зала, чтобы немного побродить по пустым коридорам, тонувшим во мраке. На душе у неё было легко-легко, будущее виделось замечательным, и она медленно шла, улыбаясь родным стенам и почти не задумываясь ни о чём. Вскоре она оказалась у гримёрки клоунов. Дверь туда была отчего-то открыта, и Ксения, некоторое время постояв в размышлениях, всё-таки вошла, ожидая полной темноты. Но нет, помещение озарялось мягким светом, который излучала… картина. Ксения улыбнулась портрету матери и неловко сказала: — С новым годом, мам, — ей хотелось верить, что где бы Анастасия ни была, она слышит поздравление. — Ты прости меня, кажется у меня раньше плохо получалось… Но будет лучше, правда-правда. Я, кажется, поняла что-то очень важное. Красивые глаза матери смотрели с затаённой лаской, и Ксения тихонько вздохнула. Всё-таки матери ей очень не хватало. И сейчас даже будто бы больше, чем в детстве. И вдруг на плечи легли тёплые ладони. — Всё в порядке, девочка моя, — послышался голос. Ксения никого не видела рядом с собой, но прикосновение ощущала необыкновенно сильно. — Береги отца, а я всегда рядом с вами. Как уж могу. — Я стараюсь, — выдохнула Ксения, пытаясь не расплакаться. — Я… — Знаю, милая моя, — тёплый голос словно отдалился. — Не печалься ни о чём, впереди только хорошее, я тебе обещаю. Ксения кивнула, и тут ладони исчезли, как пропал и свет от картины. Некоторое время Ксения стояла в темноте, а затем выскользнула в коридор и прикрыла дверь за собой. Она не собиралась подвергать сомнению то, что видела, чувствовала и слышала, как не желала обсуждать это с кем-то ещё. Сердце билось пока неровно, точно она только что бежала, но это был не страх, а какое-то иное чувство, Ксения просто не знала ему никакого названия. — Нужно бы вернуться, — произнесла она вслух специально, чтобы раскатившееся по коридору эхо её успокоило. — Там меня уже потеряли. И поспешила обратно к буфету. Новогодняя ночь продолжалась. *** Первого января Николай Васильевич привычно перещёлкнул телевизор на кухне с канала на канал и внезапно попал на местные новости. В честь праздника там было немало поздравлений и шуток, и он уже собирался поискать что-то поинтереснее, но тут… Начался ролик, посвящённый цирку. Его цирку! Он был на первом представлении и желал пойти ещё, но немного стыдился попросить у Ивана Фёдоровича лишний билет, а в кассах уже давно всё было распродано. Теперь же, глядя на калейдоскоп из обрывков выступлений, он едва не прослезился. Как же хорошо всё вышло, как интересно, как волшебно. Застыв перед экраном, Николай забыл, что поставил чайник, не вспомнил о печенье, которое хотел переложить в тарелку. Он всё смотрел и смотрел, пока сзади не подошла его супруга. — Ты чего это? — спросила она, усмехаясь. — Всё своим вторым домом любуешься? — Да… — потерянно отозвался он. — Как бы… Как бы нам… — А знаешь, у меня для тебя подарочек есть ещё один, — тут ролик всё-таки закончился, и Николай удивлённо посмотрел на жену. — Подарочек? Мы же вроде ночью… — Пойдём, пойдём. Да брось чайник, потом выключишь, — она увела его к новогодней ёлке. — Ну-ка, приглядись, всё ты нашёл-то в полночь? Николай вчера не заметил красный конверт, но сегодня на нём красовался знакомый клоун, та самая статуэтка, что он не смог оставить в кабинете, когда покидал пост директора. Смущённо хмыкнув, он поднял конверт, уже понимая, что там может быть. И действительно, внутри оказалось два билета на первое же представление нового года. — Вот тебе чудо, — усмехнулась жена. — Спасибо, родная, — обнял он её. — Знаешь же, чем радовать… Она тихонько засмеялась. — С тобой-то всегда всё просто. Всегда. На кухне требовательно засвистел чайник. *** На афише цирка улыбался шут. Колпак его съехал на одну сторону, а в зеленющих глазах было столько лукавства и задора, что кто бы ни увидел эту физиономию, а сразу начинал улыбаться. Цирковой сезон заканчивался, к городу подбиралось на мягких лапах лето, даже ночи уже стали яркими и тёплыми. В этом году май оказался добрым и с удовольствием согревал всех после затянувшейся почти до апреля зимы. Ксения выпорхнула на крыльцо и некоторое время стояла, прикрыв глаза. Солнечный свет гладил её по плечам и лицу, и было это так невероятно приятно, что она не могла отказать себе в удовольствии немного понежиться. Сегодня тренировка прошла замечательно, а завтра последнее представление в этом сезоне, и Ксения уже придумала, какой номер хочет поставить в следующем. Жизнь была совершено восхитительна. Позади распахнулась дверь, вышел Аркадий Медведев и остановился, поневоле залюбовавшись акробаткой. Ксения почувствовала его взгляд и обернулась. — Аркадий! — обрадовалась она. — Я хотела как раз обсудить новую программу. — Ох, я нарасхват, — он усмехнулся. — Только что отбился от Савельевых. Тогда с тобой только в кафе! — В кафе? — она засмеялась. — Это что, свидание, что ли? — Деловой разговор, — погрозил пальцем Медведев. — Но с мороженым. — Ах, с мороженым, — Ксения поправила спортивную сумку на плече и напустила на себя подчёркнуто строгий вид. — Хорошо, я согласна. Но не думайте, Аркадий, что мы станем говорить о чём-то, кроме программы! — Посмотрим, — он подхватил её под локоть. — Всякое может быть, если мороженое придётся по вкусу. Они вместе сбежали по ступенькам и направились через парк, но не успели отойти далеко, когда на крыльцо вышли Виктор и Степан. — Я вот, знаешь, — проводил дочь взглядом Виктор, — одного не пойму… — Чего? — спросил Степан, заранее усмехаясь. — Что ей всё же надо? Вроде с Димой да с Димой, а теперь, смотри-ка, Аркадий? — Сейчас она больше о цирке думает, чем о них, — Степан кивнул в сторону остановки. — Пойдём уже, тебе-то что, пусть живёт. — Да удивляюсь просто… — Если ты к Настеньке прикипел сразу, не всем же так поступать, — Степан повёл его прочь от цирка. У афишной тумбы они вдвоём замедлили шаг, загипнотизированные взглядом шута. — Хорош, — фыркнул Степан. — Но на тебя не похож ни капли. — Разве он должен быть не на тебя похож? Его же с тебя рисовали, — скептически нахмурился Виктор. — Вот ещё! Аркадий как раз твои фотографии рекламщикам отнёс. — Да не было такого никогда! Они снова уставились на афишу. Шут не был похож ни на кого из них, да вот в лице всё равно чудилось что-то странно знакомое. Только не вспоминалось ничего, хоть тресни. — Ладно, может, они ещё кого отрисовали, — пожал плечами Виктор. — Ивана, например. — Фёдоровича? — Степан захохотал. — Вот так номер, может, и с него. Они снова молчаливо вгляделись в афишу и секунду спустя засмеялись громче прежнего. Дизайнеры, конечно, постарались на славу, но всё же образ Ивана Фёдоровича теперь словно бы вынырнул с глубины, проглянул через нарисованный грим. Да, это действительно был Коткин, и забавнее шутки, наверное, было не сыскать. Степан и Виктор всё-таки двинулись дальше, а шут хитро смотрел им вслед. Стоило им отвернуться, как лицо шута в жарком воздухе словно потекло, неуловимо меняясь. Быть может, это всего лишь бумага афиши глянцево блестела в солнечном свете, а может, она даже немного испортилась от вчерашнего дождя, но если приглядываться, рассматривать черты лица, то оно утрачивало всякие черты Коткина и превращалось в ещё какое-то… Вот только не понять, в чьё. Впрочем, кому бы это надо было, так пристально изучать афишу с шутом?.. *** Дима Морозов появился на крыльце в числе последних. Он тоже проходил мимо афишной тумбы и невольно затормозил, склонив голову к плечу. — Смотришь, — удовлетворённо кивнул он шуту, как старому знакомцу. — Молодец, смотри-смотри. И пошёл дальше, точно ничего не случилось. Уж ему-то — одному из немногих — это лицо было знакомо, и он путать его с Иваном Фёдоровичем не спешил, как и объяснять другим артистам, кого видит на улыбчивой афише. Хранитель цирка ничего о цирке не забывает — ни плохого, ни хорошего, вот и у Димы память стала цепкой и крепкой. Не то что у остальных. Им можно было позволить себе жить сегодняшним днём, радоваться и печалиться мимолётно, легко отпуская чувства. Дима же ничего не упускал, рыцарь должен всегда оставаться на страже. Каждую секунду. Правда, лучшей доли для себя Дмитрий Морозов и не видел. В этом-то и было для него настоящее счастье. Цирк засыпал в закатных лучах, тягучий зной первого по-настоящему жаркого дня сменялся свежестью и прохладой майского вечера, загудели жуки, зажглись фонари на аллеях… Сказка заканчивалась, но, конечно, начиналось сразу несколько других. Так полагается, так всегда и бывает, когда шут лукаво смотрит на мир вокруг.