Равенство

Ровный ход машины и шелест колес убаюкивал. Они ехали в такси, и Диана устроилась у Курта на плече, сквозь опущенные ресницы наблюдая за вечерним городом. Теплые пальцы мужа аккуратно перебирали золотистые пряди, нежными движения дразнили кожу головы, расслабляя ее, и без того расслабленную алкоголем и поездкой. Голос Курта вытащил ее из раздумий. — Диана, удали запись, — мягко попросил Курт, продолжая свои медленные восхитительные движения. — Ммм… Нет, — ответила она, все так же продолжая смотреть в окно. Курт внимательно смотрел на жену, пытаясь понять, о чем она думает. — Нет? — Курт слегка отодвинулся от нее, его ладонь переместилась с ее затылка на шею, при этом не переставая вырисовывать линии, дразнящие и волнительные. — Нет, — на этот раз ее голос был упрямым и почти снисходительным. — Диана, — он снова ее позвал. То ли что-то в его голосе, то ли повтор просьбы последовавший за отказом (а как многие либералы Диана не любила отказывать дважды), Диана посмотрела на мужа, окинула насмешливым взглядом и повторила: — Нет. Это противостояние, которое когда-то начиналось с распознавания друг в друге последователей двух противостоящих идеологических позиций, не смотря на всю бушующую химию между ними, и теперь принимающие довольно причудливые формы прелюдии, разгорелось за одну секунду. — Диана, — от тона его голоса, означавшем вполне определённый настрой, у нее пробежали мурашки. — Курт. Она отпрянула от него, подперла подбородок ладонью и закинула ногу на ногу, развернувшись к нему. Повела бровью в ожидании. Он решительно скользнул ладонью под ткань ее платья, соблазнительно натянувшемся на бедре, притягивая ее ближе к себе. — А если я найду способ тебя убедить? Мужчина дернул уголком губ и усмехнулся. Диана чуть шире приоткрыла глаза, с удивлением и восторгом наблюдая за своим супругом. Это было не совсем в его стиле. Нет, он мог ущипнуть ее за задницу на домашней вечеринке, мог молча взять ее за руку на каком-нибудь приеме и увести в тёмный угол, из которого она появится снова спустя несколько минут, поправляя волосы, с красным пятном на ключице, со стершейся помадой на губах. Они могли до хрипоты спорить о праве на ношение оружия, а потом так же неистово заниматься любовью, когда аргументы приходили в тупик. Но вот поддразнивания, намекающие движения и ускользающие поцелуи – это скорее было по ее части. А уж тем более использовать как повод запись, которую она сделала на республиканском вечере… Дыхание моментально сбилось, когда она почувствовала, как его ладонь движется еще дальше под ее платьем. Она откинула голову назад, подставляя больше кожи для его поцелуев. Он не торопился, зная, что ожидание заводит ее не меньше чем сам процесс. Она всхлипнула, когда его губы мягко коснулись ее шеи снова и застонала от разочарования, услышав деликатные покашливания водителя, намекающие на то, что они приехали. Курт нехотя отпрянул от нее, и взгляд брошенный им на ее губы, заставил ее сердце пропустить удар, а потом забиться еще чаще. Женщина вышла из машины, заправила прядь выбившихся волос и глубоко вздохнула. Пока ее муж расплачивался, неторопливо нашла ключи в кармане, так же неторопливо направилась к двери. Он следил за каждым ее движением, каждым вздохом и догнал ее уже самых дверей. Войдя в квартиру, она медленно и методично сняла свои украшения и беспечно бросила их на комод. Курт встал у нее за спиной, помог снять пальто, через зеркало, висевшее над комодом, внимательно наблюдая за выражением ее лица. Насмешка давно уступила место нетерпеливому желанию. Он отправил пальто в кресло стоящее в углу коридора, туда же полетела ее сумочка с ничего уже не значащим на самом деле телефоном. Несколько волнистых прядей упали ей на лицо, когда она слегка оперлась ладонями на комод. Облизнула губы, встретилась с ним глазами в зеркале. Он наблюдал за ней чуть прищурив глаза. Она не заметила, когда он успел избавиться от своего пальто. И галстука. И пиджака. Она чуть шире раскрыла глаза, следя за тем, как четкими движениями он избавляется от запонок и бросает их так же небрежно к ее украшениям. Она не собиралась так легко сдаться, но было что-то удивительно возбуждающее в том, чтобы позволить ему делать все, что он хочет и как он хочет. Одна рука легка ей на живот, другая гладила плечи. Она прижалась к нему затылком, а затем выгнулась всем телом, и упираясь ему в бедра, снова перенесла вес на руки, позволяя ему невероятно медленно потянуть за молнию на спине. Он отвел края платья в стороны, обнажая кожу, оставил несколько влажных поцелуев на задней части беззащитно подставленной шеи, провел кончиками пальцев по рельефу позвоночника. — Боже, Курт, — выдохнула она. Прикосновения мужа дразнили ее кожу, едва ли сильнее чем его дыхание. — Мм? — он целовал обнаженные участки кожи, — мне уже удалось тебя убедить? — Нет, — едва ли ее хриплый голос звучал возмущенно. — Нет? — Чуть наклонившись вперед, он провел ладонью по ее ноге, неторопливо собирая ткань платья в кулак. Несмотря на некоторые ее насмешки в прошлом Курту нравилось, когда его жена носила чулки с подвязками, но сегодня он был рад, что на ней только чулки. У него просто не хватило бы терпения разбираться со всеми этими замочками и ремешками. Ее тело гудело от напряжения, когда он прикоснулся к рельефной верхушке чулок. Его пальцы вырисовывали крошечные узоры на внутренней поверхности бедер, иногда случайно задевая уже влажную ткань ее белья. — Прикоснись ко мне, — тихо простонала она, и то, что она собиралась сказать властно, прозвучало больше похоже на просьбу. — Ты удалишь запись? Курт замер, не совершая больше ни движения. Удовлетворенно выдохнул, когда она сильнее прижалась к его однозначно реагирующему телу. Он убрал руку с её бедра и развернул лицом к себе. Она закинула руки ему на шею и усмехнулась. — Если нет, ты оставишь свою жену влажной и неудовлетворённой? — сказала она, из последних сил сохраняя спокойно-безразличный тон. — Диана, — он простонал ее имя. Его пальцы скользнули в вырез на ее спине, неосознанно теребили застёжку бюстгальтера. Её ногти впились ему в шею, Диана прижалась лбом к его лбу, ей хотелось целовать мужа и в тоже время разорвать на кусочки за его упрямство. — Поцелуй меня, — она почти прикоснулась губами к его губам. Его нога, зажатая между ее ног, создавала терние, которого было мучительно-недостаточно. Диана никогда не понимала, в какой именно момент их поддразнивающее зажигающее противоборство превращалось в неукротимое желание доставлять друг другу удовольствие. Как будто они одновременное пересекали невидимую черту, за которой кроме обоюдного удовлетворения ничего больше не имело значения. — Поцелуй меня, — прошептала она снова, — ну же, мистер Маквей. Одной его фамилии, произнесённой таким тоном, было бы достаточно, чтобы он сдался. Но когда она запустила пальцы в его волосы, снова прошептала его имя на ухо, он понял, что больше не может продолжать их маленькую игру. Курт поцеловал ее впервые за этот вечер, так как желал все это время, сильно и глубоко. Диана смогла лишь сдавленно простонать от удовольствия, его напор лишал ее способности мыслить, оставлял место только для оголенных первобытных чувств. Их языки двигались плавно и чувственно, добавляя топлива в уже бушующее в них пламя. Его стон заглушил ее собственный, жаром обдав ее кожу, когда она проскользнула рукой между их телами и сжала ладонь на его твердой эрекции. Было бы так легко прямо сейчас резко стянуть с нее белье, подсадить ее на массивный комод, и заполнить ее, медленно и дразняще. Или же встать перед на колени, закинуть ее бедро себе на плечо и прикоснуться к ней губами, свести свою жену с ума несколькими неторопливыми прикосновениями языка и сойти с ума самому от ее стонов. На несколько мгновений он потерялся в ее движениях и образах, замелькавших в его мыслях. Курт решительно взял ее за руку и повел за собой в спальню. Они раздевали друг друга и целовались на ходу, наслаждаясь каждым прикосновением и ощущением объединяющей целеустремленности, с которой они двигались к кровати. Они оторвались друг от друга, только чтобы избавиться от последних элементов одежды. Когда Диана потянулась к чулкам, чтобы снять их он сказал: — Оставь. Уголки ее губ понимающе приподнялись. Казалось бы, они столько раз занимались любовью — бережно и нежно, или позволяя примитивным инстинктам взять на собой вверх. Сменялись президенты, фирмы, люди вокруг них. Менялись декорации, и они сами. Но каждый раз, когда они оказывались в постели это все не играло никакой роли. — Ты была невыносима сегодня, — его низкий хриплый шёпот дразнил ее. Ей нравилось чувствовать его пальцы внутри себя, он хорошо знал, какой ритм ей подходит, чего она ждет от него, и все равно этого было недостаточно. Теперь уже недостаточно. Она только усмехнулась, прижимаясь еще сильнее к его руке. — Так и будешь меня мучить? — его член дернулся от звука ее голоса. — А ты признаёшь, что я прав? — он огладил другой ладонью ее шею, очертил затяжными прикосновениями грудь, едва задел чувствительные соски, наконец заставляя ее выгибаться на встречу его губам, повторяющим движения его руки. — Да? — она бы согласилась с чем угодно, лишь бы только он не останавливался. — Да. — Ты прав? — она обвила его своими длинными ногами — Я прав, — утверждение совпало с его медленным движением в ней. Она хотела еще раз прошептать сквозь сбившееся дыхание, что может быть он и прав, но запись она не удалит, но смогла только сдавленно застонать не в силах сосредоточиться ни на его, ни на своих словах. Только на всепоглощающем давлении. Это случалось редко, но иногда все же Диане доставляло особое удовольствие признать его правоту. Заниматься любовью вот так, спустя столько лет неопределенности, было невероятным подарком. Знать, что завтра они проснутся вместе, и абсолютно неважно, кто из них республиканец, кто демократ. Будут иметь значение только два человека, сумевших построить свои жизни вокруг того, что их объединяет. Она кончила, застонав тихо и протяжно, как бывало только после очень сильного напряженного ожидания, скрестила ноги у него на пояснице, поощряя его двигаться теперь уже в своем темпе. Ей было жарко, и душно, и влажно. И чувствовать, как он поддается неизбежному удовольствию, хрипло стонет её имя, было самым прекрасным завершением их спора. Позже, после того, как их дыхание придет в норму, после того, как они уставшие, но довольные оторвутся друг от друга и займутся своими вечерними ритуалами, после того, как Диана удалит запись с телефона, она возьмет его за руку, тихонько пропоет слова старой песни; она подумает о том, как же она счастлива быть замужем за своим мужем-республиканцем. Он притянет ее к себе, думая о том, как же ему повело со своей невероятной демократичной женой. Консерватор или либерал, в конце концов под одеялом это не имеет никакого значения.