я гей? помогите пожалуйста

Когда он разрешил Хинате потрогать себя, он правда не знал, чего ожидать. Может, чего-то страшного, чего-то, чего они не делали раньше. Они не делали этого раньше, но это не совсем то, чего он ожидал. — Хината, — Кагеяма лежит на спине, хмурясь Хинате, который, кажется, намеревается согнуть его колени, чтобы расширить свободное место на кровати. — Ты сам сказал, что я могу прикоснуться к тебе, — Хината звучит совершенно невозмутимо, будто то, что он делает, абсолютно не странно, будто он не водил пальцами по голеням Кагеямы пять минут. — Никаких «но». Кагеяма не собирается отступать, но он не понимает. Когда Хината попросил дотронуться до него, он уже приготовился к… ну, прикосновениям, которые напоминали ему о том времени, проведенном на кровати Хинаты, бедро, плотно прижатое к его паху, и… ему лучше не думать об этом когда он лежит на спине. Хината немного шевелится рядом с ним, выглядя довольным собой, что ли, но есть и еще кое-что. Что-то, что Кагеяма чувствует своим животом, осознание того, что они одни в его комнате, на одной кровати, и Хината, которому он разрешил касаться себя. Возможно, это то, чего ждет Хината. Возможно, Кагеяма не единственный, кто не знает, как это делается, кто не уверен, что произойдет, если он это сделает. Поцелуи это одно, тот случай на кровати Хинаты – другое, но осознание того, что они делают это намеренно и целенаправленно – это совершенно другое. Кагеяма тянет время, а затем убирает Хинату со своих колен, словно это какая-то запретная зона. Это раздражает. Кагеяма срывается, его рука вырывается наружу, и он крепко зажимает запястье Хинаты. Он слышит резкий вдох, напоминающий писк, звук, который обычно издает Хината, когда он испуган, и Кагеяму бесит, что он считает это милым, но это на самом деле мило, и это нормально. — Перестань быть тупицей, тупица. Возможно, он слишком крепко сжимает Хинату, но тот ничего не говорит; он жует внутреннюю сторону своей щеки, смотря на Шое, немного хмурясь. — Ты сам сказал, что я могу… — Да, я сказал, что ты можешь, так почему ты этого не делаешь? — Кагеяма недовольно морщит нос. Он уже приготовился к чему-то странному и страшному, но это просто… ладно, странно. Они молча смотрят друг на друга, теплое запястье Хинаты все еще в пальцах Кагеямы. Это даже для него неловко; Хината – обычно тот, кто говорит, тот, кто не боится выпалить из своего рта все что, черт возьми, угодно. Если он не хочет ничего говорить, то должно быть это плохо. Он уже открывает рот, чтобы сказать ему, что они не должны этого делать, даже если это попросил сам Хината. Кагеяма иногда может быть придурком, он это знает, но не такой уж он и придурок. Но Хината опережает его. — Это странно, — выпаливает он; его щеки краснеют, и он отводит глаза от взгляда Кагеямы. — Странно, что ты смотришь на меня и ждешь, чтобы я что-то сделал. Я чувствую себя дошкольником; когда мне попалась роль дерева, и все смотрели, и меня тошнило, и… Кагеяма в ужасе от истории Хинаты, потому что, кажется, что его сейчас вырвет на кровать. — Если тебя вырвет, я по-настоящему с тобой расстанусь, — заявляет он, но что-то в этом утверждении заставляет его желудок сжаться, что Кагеяма списывает на волнение. Например, проснуться в день важного матча, и осознать, что он уже сегодня, это реальность, и отступать уже поздно. Он не собирается расставаться с Хинатой; это просто убивает его, и он крепче сжимает запястье парня, прежде чем отпустить его. Он всегда умел успокаивать Шое, и сможет сделать так и в этот раз. — Просто делай, что хочешь. Это всего лишь я, и я сказал, что ты можешь. Я не собираюсь злиться и не передумаю. Они молчат еще несколько секунд. — Ты уверен? Кагеяма смотрит на него, и по лицу Хинаты расползается застенчивая полуулыбка. Это заставляет его желудок сжаться. На этот раз, когда пальцы Хинаты возвращаются к ноге Кагеямы, он не останавливается на коленях. Небольшие теплые прикосновения щекочут бедро парня, и он вынужден выдохнуть и сосредоточиться на потолке, чтобы попытаться сохранить спокойствие. Это просто прикосновения, Хината только начал, он не может возбудиться из-за подобного. — Я тебе нравлюсь? Это неожиданный вопрос, и волнение Кагеямы как рукой снимает, когда он оглядывается на Хинату. Впрочем, он больше не выглядит застенчивым, а просто задумчиво смотрит на то, как его пальцы прижимаются к коже Кагеямы. Он не знает, что сказать. После всего этого, он думает, что ему нравится Хината, но это все еще страшно сказать, закрепить тот факт, что у него есть к нему чувства, которые являются не совсем платоническими чувствами между сокомандниками. И до Хинаты, который до странности хорошо читает всех, как открытую книгу, даже кого-то такого тупого, как Кагеяма, доходит это, и он задает другой вопрос. — Как ты себя чувствуешь? На этот раз он смотрит на Кагеяму, нахмурив лоб, но не в плохом смысле. Это более любопытно и задумчиво, как он выглядит, когда они учатся; он не понимает вопроса. — Холодно, — Кагеяма почти ожидает, что тот ущипнет его за внутреннюю часть бедра. — Я не знаю. Я уже говорил тебе, что мне нравится быть рядом с тобой, и мне нравится… целовать тебя, — последняя часть вышла слишком грубой, и лицо Кагеямы нагревается. — Я чувствую, что хочу быть рядом с тобой все время, — говорит Хината, обратно возвращая взгляд на свои руки, играющиеся с подолом шорт Кагеямы. — Я имею в виду, мы все время рядом, но я хочу быть с тобой еще ближе. Даже когда ты сердишься. Я не хочу, чтобы ты сердился, не хочу, чтобы ты делал такое лицо, будто ты недоволен или расстроен. Да, Кагеяма понимает. Он ненавидит, когда Хината расстроен. Он ненавидит даже то, как Хината напрягается, как плечи становятся чуть менее расслабленными, как лицо немного сжимается. — Я не расстроен, — он не совсем уверен, куда Хината ведет, но они и раньше все делали наощупь. Как в первый раз, когда они играли вместе. Поэтому Кагеяма идет по этому пути, следуя указаниям Хинаты, позволяя своим словам образовываться под руководством движений парня. Пальцы Хинаты движутся чуть выше, щекоча внутреннюю сторону бедра Кагеямы, чуть-чуть проходя по его шортам. Он сглатывает, но Хината продолжает говорить, что помогает сосредоточиться на нем, а не на скручивающихся нервах в его груди. — Я знаю, что ты не расстроен, глупый. Я говорю не про сейчас, а про типа… всегда, — Хината снова странно сосредоточенно смотрит на него, без доли беспокойства, которое присутствовало всего несколько минут назад. — Я хочу сделать тебя счастливым. Это не помогает тянущему чувству в животе Кагеямы. Он снова сглатывает, и на этот раз он должен сосредоточиться на пальцах, водящих по внутренней стороне его ног, а не на словах Хинаты. — Я счастлив. Мне нравится играть с тобой, обедать с тобой, ходить домой с тобой и… да. Я счастлив. Впервые за долгое время Кагеяма действительно может сказать это. Он счастлив. Его команда делает его счастливым. Хината делает его счастливым. Кого волнует, гей он или нет. Хината, надо отдать ему должное, выглядит немного взволнованным, будто он этого не ожидал, и его руки замирают. И затем появляется эта солнечная улыбка, и он открывает рот, чтобы заговорить, но Кагеяма, наконец, понимает, к чему вел Хината, когда спрашивал, нравится ли он ему. — Ты мне нравишься. Мне тоже нравится быть с тобой. Я ненавижу, когда ты расстроен, и еще больше ненавижу, когда ты расстроен из-за меня, — теперь, когда он решает, что ему все равно, слова сами вываливаются из его рта, ему просто нужен Хината. Вот и все. Неважно, какие у них отношения, даже не нужно их как-то называть. Это просто он и Хината. Если они встречаются, хорошо. Если это любовь, хорошо. Кагеяма не знает, и ему все равно. Он поворачивается к Хинате, улыбка которого исчезла. — Все хорошо, — неловко заканчивает он. — Ты хороший. Если улыбка Хинаты и раньше была солнечной, то теперь она была самим воплощением солнца, яркой и сияющей, и на него становится трудно смотреть, потому что он внезапно бросается всем своим весом на грудь Кагеямы, совершенно позабыв о касаниях, пытаясь придвинуться к нему как можно ближе. Уголок рта Кагеямы дергается, и кажется, что все, о чем он когда-либо беспокоился за все время своего пребывания на земле, теперь не имеет значения, и никогда не будет иметь, потому что Хината улыбается, и он теплый, и да, дышать трудно, но что с того? — Ты такой неловкий, Кагеяма, — щебечет Хината, коленом копаясь в паху Кагеямы таким образом, что это совершенно не возбуждает. В конечном итоге они переворачиваются на пол, и Хината каким-то образом вцепляется в Кагеяму, слишком сильно сжимая пальцы на его запястьях, крича что-то о том, что он «самый сильный», что совершенно не соответствует действительности, он просто застал Кагеяму врасплох. Они заканчивают тем, что пялятся друг на друга, тяжело дыша, лицо Хинаты вспыхнуло от напряжения… и внезапно Кагеяма понимает, что он имел в виду, когда спрашивал, можно ли прикоснуться к нему. Он тоже хочет дотронуться до Хинаты, чтобы проследить красный цвет, расползающийся по его лицу, по его шее, исчезающий под футболкой, которая обнажает часть его плеча. Кагеяма видит подрагивание горла Хинаты, когда он глотает, и внезапно кажется, что все замедлилось. Это не так, и, может быть, Хината просто очень медленно движется, когда касается пальцами щеки Кагеямы, когда гладит подушечками его челюсть, опускаясь на шею, проходя через горло. Кагеяма не двигается, отчасти потому, что чувствует себя так, будто он примерз к полу, а отчасти потому, что не хочет, чтобы Хината подумал, что он пытается остановить это или уйти. Внезапно он не может думать ни о чем, кроме касаний Хинаты, и это не странно или страшно, это просто... Хината. Это все, что Кагеяма может использовать для описания происходящего. Хината. Во всяком случае, это все, что ему действительно нужно. — У тебя довольно красивая кожа, — голос Хинаты немного натянутый, будто он пытается контролировать ситуацию, но на самом деле это не так. Он никогда не умел скрывать свои чувства, но на этот раз Кагеяма не собирается об этом упоминать. Он не думает, что станет намного лучше. — Спасибо, — это то, что делают в такой ситуации? Кагеяма не уверен, но Хината тоже не выглядит слишком уверенным. На секунду Кагеяма испугался, что облажался. Хината двигается, садится, отстраняясь от него, и Кагеяма хочет схватить его и оттащить назад, извиниться, сделать все, что угодно, чтобы не было так неловко, потому что он резко стал нуждаться в этом: теплые руки, дыхание Хинаты, и его вес на нем. Но тот просто двигается, чтобы приподнять подол футболки Кагеямы, обнажить живот, погладить его грудь. Вздох облегчения, который он собирается издать, превращается во что-то дрожащее. Он никогда не стеснялся своего тела. Кагеяме было все равно на это, особенно когда они всегда раздеваются друг перед другом. Но сейчас это почему-то не так. Хината слишком пристально смотрит на него, словно пытаясь решить математическую задачу, и Кагеяме хочется оттолкнуть его, и протянуть руку, чтобы закрыть ему глаза, сделать что-угодно, чтобы перестать чувствовать себя странно обнаженным, хотя это просто его грудь. В том, как Хината облизывает губы, есть что-то, что не делает ситуацию лучше. Или делает. Кагеяма не знает; это странно и неловко, и он слишком теплый. Пальцы Хинаты скользят по его животу, проходя вокруг пупка, но на этот раз это не щекотно. На этот раз у Кагеямы перехватывает дыхание. — Это хорошо, да? — голос Хинаты звучит немного шатко, будто он тоже не уверен в том, что делает, но в глубине души он уверенно понимает, что все что ему нужно сделать, это кивнуть, да, это хорошо. Но что не хорошо, так это то, как мучительно медленно движется Хината, будто пытаясь заучить что-то своими руками. Или то, как он прижимает их к груди Кагеямы, к его соскам, и ему нравится то, как ладони скользят по нему. И что еще не хорошо, это когда он чувствует, как его шорты натягиваются только от этого. Боже, он надеется, что Хината не заметит. Но он продолжает двигаться, слегка потягиваясь, и, конечно, должно появиться бедро, внезапно потирающее то место, которого не должно быть, и, конечно, Кагеяма должен выдохнуть слишком сильно, слишком удивленно, и Хината поднимает глаза, чтобы встретиться с его взглядом. Кагеяма ожидает смущения. То, что он получает, это дерзкое хихиканье, которое вместо облегчения, заставляет кровь приливать к его щекам, и он пихает ладонями грудь Хинаты. — Заткнись, придурок, — огрызается Кагеяма, прежде чем у Хинаты появляется шанс возразить. — Не думаю, что ты справился бы лучше. Тогда улыбка Хинаты ослабевает, и Кагеяме требуется несколько секунд, чтобы понять, почему. Оу. Он не знает, может ли его лицо стать еще краснее. — Это не моя вина, — бормочет Хината, передвигая ладони назад к животу Кагеямы, выглядя смущенно и застенчиво. — Я растущий организм, и ты… я имею в виду, это случается. Это случается, и Кагеяма не должен удивляться, но он чувствует странную комбинацию из радости, заинтересованности и совершенной подавленности. Все только усугубляется, когда Хината поднимает глаза, чтобы словить взгляд Кагеямы, выдавая волнение покусыванием нижней губы, и пыхтя щекой в размышлении, прежде чем принять решение. — Ты тоже можешь дотронуться до меня. И, боже, это не должно быть таким сюрпризом, и это не должно заставлять тепло накапливаться в его теле, но это так; смущенный румянец на ушах Хинаты, то, как он возится с поясом шорт Кагеямы, не из-за желания снять их, а просто из-за присутствия беспокойства. Кагеяма протягивает руку, чтобы остановить его, прежде чем осознает это, но уже сжимает Хинату ладонью. Все было довольно односторонне слишком долго. Кагеяме надо взять себя в руки. Хината хочет прикоснуться к нему, конечно, но ему вдруг приходит в голову, что, может быть, Шое тоже хочет, чтобы он к нему прикоснулся, и от этого у него происходит короткое замыкание. Он начинает красиво и просто, кладя руку на щеку Хинаты, которая чуть круглее, чем у Кагеямы. Горячо и удивительно, как Шое совершенно не вздрагивает или вообще не уходит; на самом деле, похоже, он поддается этому. Грудь Кагеямы переполняет что-то теплое и тяжелое, и он обязан протянуть руку и ущипнуть Хинату за нос, чтобы компенсировать это, просто чтобы он не перегрелся и не задохнулся, или еще что-нибудь столь же неприятное. — Задница, — говорит Хината немного в нос из-за Кагеямы. Он восполняет это, проводя по мягким волосам парня – мягким и пушистым, он как котенок – а затем убирает руку и тянет подол еще влажной футболки Хинаты. — Ты должен ее снять, — Кагеяма не хотел казаться соблазнительным, или пошлым, или что-то типа того. Хината слишком долго был во влажной одежде, и если он заболеет, это будет проблемой для них обоих. Он, похоже, соглашается, и быстро вылазит из своей футболки, еще больше растрепывая волосы. А затем настала очередь Кагеямы прижать руки к животу Хинаты, избегая мест, которые, как он хорошо знает, очень щекотливы. Даже под влажной футболкой его кожа такая теплая, и Кагеяма видит, как румянец достигает его шеи, как его соски немного затвердевают, и… — Перестань пялиться на них! — Хината ломается, поднимая руки и прикрывая грудь руками. — Мерзость, ты как старик, Кагеяма. — Придурок, ты же только что мои трогал! — а Хината что-то возмущенно шипит о том, что это естественное мальчишеское любопытство, и он не пялился или что-то еще, но Кагеяме становится слишком жарко, и это уже занимает слишком много времени. Когда нервы еще были на месте, медленные движения были как раз, но теперь он немного нетерпелив, немного одержим, немного больше, чем обычно. Он вырывает руки Хинаты, игнорируя нерешительные вопли протеста, а затем прижимает большой палец к соску, потирая его подушечкой, немного поражаясь тем, как он себя чувствует. На его промежность оказывается давление, и следующий выдох Кагеямы звучит как стон. — Ты играешь грязно, — Хината тяжело дышит и краснеет, но, похоже, он в порядке. На самом деле, более чем в порядке, судя по тому, как он прижимает колено к медленно растущей палатке в шортах Кагеямы. — Я был о тебе лучшего мнения. Ты просто распускаешь руки, Кагеяма. Приставучий и грубый. А потом он оседлал ноги Кагеямы, скользнул выше по коленям, наклонился, и их животы внезапно сжались, от чего воздух покинул его легкие слишком быстро. Более того, он чувствует что-то горячее и сильное на себе, и это определенно не колено Хинаты, что подтверждается тем, как тело его немного дергается. — Придурок, — выпаливает Кагеяма, скрипя зубами. Хината, щеки которого ярко красные, безразлично смотрит на него. — На самом деле я не ожидал, что это будет похоже на это, — признается он, но это, похоже, не мешает ему шевелить бедрами на Кагеяме, и тот не может помочь, кроме того, как надавить. Это сильно отличается от того, когда они в последний раз делали что-то подобное. На самом деле они сейчас касаются, более или менее, даже не смотря на ткань. Сейчас Кагеяма не думает, странно ли это или нравится ли ему Хината. Он думает об этом чувстве, о том, какой Хината теплый, о его бедрах, как он изредка издает странный испуганный звук, когда двигается. Кагеяма и сам не совсем молчит, хотя если спросить его позже, он будет отрицать каждый свой громкий вздох. Он будет отрицать, что прижимался к волосам Хинаты, смущаясь и раздражаясь от этого смущения. Он будет отрицать тот факт, что он кончил первым на всю внутреннюю часть его шорт, из-за маленьких бедер, сжимающих его собственные, и хриплых звуков, которые издает Хината, когда он двигается, как прижимает свое лицо к шее Кагеямы, когда его бедра немного дрожат. Тем не менее, Кагеяма не собирается отрицать, что ему это нравится, что ему нравится Хината, что, может быть, он просто крошечный гей для этой солнечно-яркой тупицы, которую он, вероятно, считает своим лучшим другом, и, вероятно, чем-то намного большим.