Аномальная активность. Эхо прошлого

Фельдшер знал, что выглядел привычно уставшим в своей довольно скромной для вылазок защите и толстой черной куртке, наброшенной на плечи поверх нее – вместо белого халата и обогревателя. Коморку медпункта, скудно обставленную двухъярусной койкой, рабочим столом да относительно целым шкафом со старым умывальником и неизменным металлическим ведром под ним, действительно пробирало ощутимым осенним сквозняком. Снежок так и стоял в дверях, точно зашел не к месту и не ко времени. Конечно, знал, что доктор собирался прилечь вздремнуть, но вместо этого склонился теперь над нижней койкой, устеленной старым грязным матрацем, а длинные темные с густой проседью волосы, обычно собранные в небрежный хвост, рассыпались по плечам, волнами спадая вниз, неаккуратно зацепились за капюшон. Пронзительно-яркий свет настольной лампы вырезал из пространства длинные четкие тени, тянущиеся от рук к пациенту, к стене, высвечивал мельчайшие дефекты на покрытых выцветшими завитушками обоях. - Присядь, – наконец тихо предложил мужчина старому знакомому, тоже пододвигая себе табурет, – Давно не виделись… и хорошо. Не страшно без маски по станции гулять? – Фельдшер почти не надеялся, что его укоризненный взгляд не примут за самый обыкновенный: до чертовой матери усталый, – Респиратор не лучшая защита от людей. Смотрю, уже нашелся провожатый... Дело твое, конечно. Не обернувшись и не ожидая ответа, мужчина как раз стянул предмет одежды, которого не хватало Снежку, с пациента, аккуратно повернул его голову, лежащую на подушке без наволочки. Похоже, что спешить тут некуда. Снежок как будто не слышал, о чем его спросили. Следил только за каждым движением раздражающе неотрывно, острым, болезненным взглядом, подолгу останавливался на ничего не выражающем, неестественно спокойном лице Ветрова, от одного вида которого знакомому с ним человеку наверняка сделалось бы не по себе. - Так, – сосредоточившись, чтобы не начать отключаться, снова подал голос врач. – Рвота, кровотечение. Головой ударился, говоришь… уже после, как падал. Хм. Ты уверен? Никаких повреждений не вижу, а тут надо сильно приложиться… вряд ли удар был вообще. Н-да… Очень маловероятно, что был. Это странно. Пронзительный взгляд серых глаз снова устремился на позднего посетителя, так и не шагнувшего в сторону свободной табуретки. Вся его фигура казалась напряженно-окаменевшей, намертво приросшей к стене. Возникла кое-какая мысль. Так, догадка. - Знаешь что… Раньше признаки недомогания у него были? - Замедленная реакция, – кивнув, припомнил сталкер, в хрипловатом голосе сквозили старательно сдерживаемые нотки паники, которые легко было принять за нетерпение, – но недостаточно, чтобы забеспокоится, двигался он нормально, я подумал, переутомился… - Еще? – коротко перебил Фельдшер, возвращаясь к осмотру, как будто мог что-то пропустить. Удовольствия от того, что приходится снова работать вместо сна, он предсказуемо не испытывал, быть может, потому голос звучал спокойно, немного даже жестче обычного, а фразы получались отрывистыми: - Кровотечение, даже небольшое? Головные боли? - Насчет крови: сейчас была на лице и в респираторе, довольно много, а раньше не знаю. Даже если да, он не сказал бы… пару раз жаловался на головную боль, но это с ним часто. Он обычно плохо спит, только последние пару суток засыпал при любой возможности, я… – тон стал почти растерянным, взгляд заскользил по полу, метнулся на стену, сквозь стол, ища и не находя опоры, – я должен был заметить раньше. Правильно, сам догадался к чему вопросы, никогда же не был дураком. Снежок уставился в угол с каким-то полным досады и чего-то еще выражением, не читаемым по одним только сощурившимся глазам, едва заметные морщины в уголках которых сразу как будто углубились, стали резче. Хотя, быть может, это свет. Многие на него жаловались, зато когда надо человека заштопать все хорошо видно. - Только что, когда мы пили в зале, Ветров говорил с трудом, – точно заставляя себя продолжить, снова приглушенно заговорил мужчина, – я подумал, что он под пьяного косит… Получается… возможно, еще нарушение речи. - Когда это началось? – окончательно развернувшись от койки к своему позднему посетителю, уточнил Фельдшер, сначала скрестив руки на груди, а потом устало потерев пальцами правый висок. Только мигрени сейчас не хватало. Снежок внезапно вскинулся и уставился на него нечитаемым взглядом, как будто до него окончательно дошло нечто, о чем он даже думать не хотел, надеясь на возможный диагноз старого знакомого, как на шанс, а не как на приговор. Что может найтись другая простая причина, что все эти симптомы, знакомые бывалым сталкерам, могут указывать еще на что-то, кроме очевидного и, наверное, самого страшного. К осознанию чего более непредвзятый в данной ситуации Фельдшер медленно подводил его с тех пор, как понял сам. Да и Снежок не мог не понять. Особенно теперь, даже если раньше не хотел. А раз он сейчас так смотрит, то, скорее всего и к сожалению, Фельдшер прав, и никакой травмы не было. - Нет. Не говори мне… – суеверным шепотом начал мужчина. - Снежок, – и жестко, и в то же время примирительно перебил врач, – прекрати. Просто… не надо. Сухие жилистые пальцы пригладили короткую бородку, поднялись выше, вновь рассеянно заскользили по виску, массируя привычно и безнадежно. Мало ли похожих ситуаций видел Фельдшер, да и сам Снежок… хоть раз. Кто как не он, казалось бы, должен понимать и не начинать понапрасну эту знакомую до конкретных, повторяющихся от раза к разу высказываний тираду с отрицаниями… но когда и у кого бы это получилось? Не из железа же люди изнутри сделаны, в самом деле. И все думают: «со мной такого не случится», «только не со мной», а как случается… тоже ничего нового, в принципе, не рассказывают. Боль у всех одинаковая. Чаще всего Фельдшер слушал о ней – людям так легче, но сегодня не то время и состояние. Похоже, он мало чем может помочь. Жаль. Очень жаль. Ребята оба ведь не отморозки, и за столько времени друг другу, пади, не чужие люди стали. - Я… – начал было сталкер, похоже, толком не зная, что собирается сказать. - Снежок, – врач тяжело наклонился вперед, глядя в пол, волосы закрыли часть его лица, возможно, удачно, – послушай меня. С ним… что-то произошло, да? Похоже, ты знаешь где и что именно. А результат мы оба видим. Значит, искать другие причины нет смысла. - Я шел там же, с нами был еще человек, и ничего. Признаков пси-излучения тоже не было, а я знаю, каково попасть под него, Фельдшер, поверь мне, так вот, – понесло мужчину, голос с хриплого шепота переходил на резкий и все более громкий, – один дьявол знает, что именно нас тогда накрыло. Я говорю «нас», слышишь?! С ним не могло произойти того, о чем ты думаешь! Да у него здоровья на весь Янов хватит, а ты мне теперь, по сути, говоришь, что он закончит зомбировнным! Когда мы дошли до станции, все было в порядке, обычно симптомы развиваются… быстрее… – порыв понемногу сошел на нет, как и уверенность, с которой сталкер доказывал обратное неизбежному; она медленно перешла в стойкое отрицание очевидного, обычно так ему несвойственное. - Значит, вам повезло… – должно быть, для Снежка его слова действительно звучали как приговор, – если можно так выразиться. Я понимаю, он твой друг… Все понимаю. Можно понаблюдать за ним какое-то время, посмотреть на динамику, убедиться, но ты же знаешь, чем это закончится. Тут не в здоровье дело. Лучше подумай, в чем разница между тем третьим человеком, тобой и Ветровым. Скорее всего, эта разница спасла вас и убила его. Конечно, это только моя догадка. Снежок медленно опустился на давно предложенную табуретку, жалобно скрипнувшую под его весом. Посидел так неподвижно несколько секунд, в полной тишине, повисшей в медпункте плотным душным комом, затем вдруг отдернул респиратор, будто он внезапно перекрыл дыхание, закрыл руками совсем бледное лицо, провел по нему вверх, размазывая скудную влагу, проступившую в уголках покрасневших глаз, жестко зарылся пальцами в ощутимо отросшие волосы под капюшоном, болезненно сгребая их назад. Расфокусированный, подозрительно помутневший взгляд скользнул по человеку, лежащему на койке. Фельдшер знал это состояние, сам когда-то проходил через нечто подобное: мозгами все понимаешь, но верить упорно отказываешься. - Жаль. Хороший сталкер. Если хочешь, найду ребят, которые помогут с ним, если куда-то недалеко надо… Фельдшер знал, что прозвучит жестоко, даже смиренно готовился к возможной агрессии в ответ, но не предложить помощи не мог. - Нет, – торопливо перебил Снежок сиплым, дрогнувшим голосом, как будто боялся позволить врачу закончить предложение, – не… не надо… Ты… извини за это. Есть просьба. - Слушаю. - Сутки. Пусть полежит у тебя сутки, ладно? Потом я заберу его. Пожалуйста, – как будто окончательно взял себя в руки мужчина, снова выглядевший более-менее сосредоточенным, возможно, быстро перешел к стадии, на которой ненадолго заталкивают свое горе подальше в сознание, перестают винить себя и весь мир хотя бы ненадолго, просто чтобы придумать, что делать дальше. – Мне больше негде его оставить. Мигрень становилась все ощутимей… ну и вечер. Хмурясь, медик хотел предложить как вариант койки на территории «Свободы» и посильную помощь знакомых бойцов, но знал, что сталкер откажется наотрез, – и так у него с группировкой ситуация непростая. Конечно, всегда оставался еще вариант не из худших для его невезучего напарника: закончить все где-нибудь прямо под стенами станции самым простым и гуманным в данном случае способом. Но доктор взглянул на сталкера еще раз и решил больше не пытаться упоминать о подобном. Да и зачем? Снежок сам получше многих знает, какие теперь у него варианты. Посидели так еще немного. Фельдшер достал из кармана куртки пачку сигарет. Не спеша вынул одну, чиркнул пару раз зажигалкой, закурил. Желтовато раскалился в приторном освещении свежий уголек, начавший испускать едкий дым. Снежок ждал, глядя перед собой в пол немного отстраненно, как будто даже спокойно. - Только сутки, – наконец согласился Фельдшер, сам не зная зачем. Скорее всего, из жалости. Потому что толку с такой помощи немного. Снежок рассеянно кивнул, поднимаясь. Слишком громко скрипнули о пол ножки шаткой табуретки. Мужчина медленно вышел, не прощаясь и не оглядываясь. Фельдшер проводил его спокойным, немного сонным, немного раздраженным взглядом. Привычным до оскомины и легкого разочарования от того, что не хватает сил сочувствовать каждому из них от всей истрепанной души. Нехотя взглянул на койку. Помедлил, но все же развернулся к пациенту, чтобы надеть на него лыжную маску, хотя и был уверен: мужчине она больше не пригодится. Из уважения к чужому горю, что ли, раз уж на собственные чувства сил не осталось. Лицо человека, которого между собой сталкеры звали Ветров, снова скрыла черная ткань. Фельдшер неглубоко затянулся, вдыхая, ненадолго задерживая и вновь выпуская дым. Мутные сероватые полосы тянулись от тлеющей сигареты к редко покрытому гнилью потолку, скручивались в кривые спирали и истаивали, наполняя прохладный воздух резким запахом плохого табака. Медик лично сделал на теле этого человека два шва, успевших превратиться в шрамы: сравнительно давно на раскроенном боку и почти недавно на плече, после нападения бюрера; с рукой мужчина разобрался сам, и Фельдшер даже догадывался как именно, такие методы, конечно, не одобряя. Травм с тех пор прибавилось, надо сказать, и все же этому сталкеру везло побольше многих. До времени. Как и всегда: не он первый, не он последний. Подумав еще с минуту чем привязать к койке тело на случай, если пациент, к своему несчастью, очнется, медик решил, что таки зря пошел Снежку навстречу, не место в медпункте приговоренным. Но, может, пока не имеется никакого менее безнадежного пациента, которому понадобилась бы кровать… Ладно. Что обещано, то обещано. Теперь можно немного поспать. *** Колосья касались ладоней, плавно перебирая по коже – шершаво и немного щекотно, неторопливо проплывали мимо и как будто проходили насквозь сероватым золотом. Небо – бескрайнее, ярко-голубое, чистое – раскинулось над головой высоким бесконечным куполом без облаков. Ветра почти не ощущалось, но его легкое теплое движение перебирало короткие светлые волосы, плавно раскачивало стебли, полные зерна, перекатывало по переспелой ниве неторопливые волны – не видать ни конца, ни края. Дышалось свежо и свободно. В простом коричневом свитере и светлых брюках шел он куда-то сквозь хлебное море, не разбирая дороги. Да и не было ее толком, одна беспредельная гладь неубранной пшеницы. На душе царили такие легкость и покой, будто когда-то раньше, невозможно давно он сбросил с себя невидимый груз достаточно большого веса для того, чтобы утащить на дно всего одно, ничтожно маленькое по сравнению с ним, человеческое тело. А теперь груза нет, и только смутные отголоски тревоги где-то на краю ощущений, как будто сгущаясь там, у самой синей полосы далекого горизонта, заставляли нутро едва-едва сжиматься. Точно вместе с тяжестью он оставил нечто по-настоящему важное, дорогое, нужное, но уже не помнил, что именно, ведь тяготило оно почему-то не меньше и, конечно, потащило бы вниз. Хотелось, чтобы этот неторопливый путь длился бесконечно и никуда не вел, ведь, наверное, не может стать еще легче и спокойней, чем теперь. По крайней мере, другого не хотелось. Он раскинул руки, все падая, падая в гнущиеся стебли и сухой травяной аромат, вдыхая его глубоко, пусть и не ощущая жизненно важной потребности дышать – просто от удовольствия. Пахло миром. Пахло… прошлым. *** Ранним утром прошел дождь. Часам к десяти неглубокие лужи высушило солнце, и влага поднялась в воздух вместе с дурманящим запахом свежескошенной травы под приоткрытым окном. Желтые занавески на простоватой для человека при деньгах кухне перебирал едва ощутимый сквозняк. Обыкновенная хрущевка, приведенная в сравнительно божеский вид каким-никаким ремонтом и новой мебелью орехового цвета, немного не вписывавшейся в резковатую белизну стен и потолка, которая по задумке должна была зрительно расширить пространство. Наверное. Светловолосый мужчина закончил заваривать кофе, традиционно негромко матюкнув про себя тормознутую кофеварку, поставил на лакированный деревянный стол маленькую белую чашку и уселся за него сам, тяжело рыпнув стулом по новенькому, тоже доставуче светлому паркету. Выглянул в окно: погода разгулялась, небо ясное, солнце светит так, что хоть траву подпаливай, будь та посуше. Сразу вспомнилось, как он увлекался такими пожароопасными забавами, когда еще в школу ходил. «Когда ходил – когда не ходил», – подумалось вдруг, и мужчина почти улыбнулся, предаваясь воспоминаниям. Почти. В общем, отличный день, чтобы, к примеру, сгонять на шашлыки. Или умереть. Сделал глоток из чашки. Крепковато получилось, на любителя. Может, заесть чем… Взгляд на часы – до выхода времени полно. У двери раздались шаги, точнее, стук каблуков. Ёкараный бабай, он же просил надевать в доме носки или тапки… - Женя-я, – тон на грани капризного полоснул по нервам не хуже напильника, когда в кухню заглянула любопытная, профессионально заштукатуренная рожица его нынешней пассии, – Же-ень, мы в кафе поедем? Обладательница длинного белобрысого хвоста, собранного почти на макушке, и очевидно крашенного, а так же фигуры, которую они вместе еще в начале «отношений» четко оценили на энную сумму в месяц, просунулась в помещение почти полностью, нарушая своим появлением атмосферу утренней тишины и какого-никакого уюта. А ведь только хотел сосредоточиться на предстоящем деле, подготовка которого, к слову, тоже отняла уйму времени, но нет. На очередное имя тоже не сразу получилось отреагировать, как на свое. Надо над этим поработать. Ведь почти сходу придумал, что вписать в паспорт – толку извилины зазря перегружать, если скоро все равно новый будет? Теперь вот немного жалел. - Не поедем, – подавляя черт разберет откуда поднявшееся раздражение, что всегда получалось плохо, почти спокойно отозвался он, – у меня работа. - Ну бли-ин, – насупилась девушка, надувая густо напомаженные красным губы, – а что я кушать буду? Я голодная. Ты обо мне не заботишься. - Почему это? – нахмурился «Женя-я», по большей части еще прибывая в своих мыслях. – Бабла у тебя навалом, общепит через дорогу. А хочешь нахаляву пожрать, так суп в холодильнике. Боже, какое все-таки имя, совсем к нему не клеится, отстает как старые обои. Может, потому, что, произнесенное таким вот наигранным голоском, по ушам режет… - Бля, ну я же стараюсь, – уже совсем другим тоном раздосадованно процедила очередная «она», недовольно процокав к холодильнику. В принципе, так даже лучше. Естественней. В своем коротеньком синем платье и на каблуках, нагнувшаяся к холодильнику и из жадности достающая кастрюлю с его нехитрой стряпней, девушка выглядела странно, почти смешно. Задница, конечно, у нее имелась что надо, и при нехитрых бытовых манипуляциях в обтягивающем шмотье смотрелась вызывающе, как и планировалось обладательницей. Вытащила. Поставила на сносную белую плиту, не прося помощи. Открыла крышку, придирчиво принюхалась. Взяла из верхнего ящичка ложку и недоверчиво отхлебнула. Слега скривила свои пухлые губы. - Ты готовишь, как мудак, – что ж, выносить его третью неделю способны немногие, эта еще ничего протянула, а поистине ангельское терпение дар все же редкий. Мужчина знал, что готовит уж точно получше, чем эта кафешно-ресторанная фифочка с ее длинными острыми когтями цвета мокрухи, которые вполне могут считаться оружием, но в быту, к сожалению, никакой пользы не принесут. Ну и ладно, работа по дому в оговоренный пакет услуг все равно не входила. - Конечно. А ты до сих пор красишься, как шалава, – уже очевидно едко заметил он, но, тут же сменив тон на неожиданно жесткий, зыркнул на девушку и добавил: – Не устраивает что-то – выметайся, или вспоминай, о чем добазаривались. Я бабки плачу не для того, чтобы твои сопли и эти… мины твои кислые терпеть. Сказал – у меня работа. Значит, пожелай удачи, спроси когда вернусь и поцелуй, что ли, а не вот это вот все, что ты… черт! И я сколько раз просил: рисуй, блядь, на себе что-нибудь попроще, что ли... - Это Красиво! – перебила возмущенно, обиженно, став вполоборота и глядя на него, как на непробиваемого кретина, который довел честную бабу до слез своим тугоумием и стремным вкусом. – Ты знаешь сколько надо времени, чтобы так накраситься? Всем мужикам всегда нравилось! - Еще раз повторяю: мы так не добазаривались. Иди смой камуфляж с рожи, это ужасно, видит бог. При последних словах он устало провел рукой по лицу. Как же достало, господи-боже. Как же его все достало… Девушка еще с полминуты стояла к нему спиной. Ожидал чего угодно: истерики, летящей в лицо кастрюли, слез, претензий по материальной части, но вместо этого она отдышалась немного, справляясь с волной накатившего, должно быть, до слез возмущения, или еще чего. Потом вдруг развернулась и, выдав пугающе правдоподобную улыбку, сказала почти не приторно: - Прости, милый, – подошла со спины, положила руки на плечи, как будто не заметила, как он напрягся, – я не хотела ругаться… Удачи тебе на работе, – шепнула на ухо, приближая лицо для поцелуя, но вдруг изнутри поднялся такой протест… Он не резко, но уверенно поднял руку, вынуждая девушку отстраниться. Ну уж нет. Слизывать с нее штукатурку удовольствие сомнительное. И ведь пару недель все нормально было вроде а теперь точно поперек горла стало. Конечно, он понимал, что скоро так случится, ведь все для того на товарно-денежных и строилось, в общем-то, чтобы ни к одной из них не привязаться. Ведь если нарисуются заинтересованные в его потрохах и прознают, что к кому-то из своих ближних он небезразличен, что вообще есть такие – все, готовый заложник. А из него самого, получается, с такими картами на руках самым мерзким образом веревки вить можно. Нельзя, короче. Да и не особо хочется… Но, ежели по совести, то ведь никого в своей жизни он и не любил, кроме матери. Так, сначала понтов ради с бабами водился – мол, если есть у тебя, значит, ты не совсем лох. Потом потому, что известно чего хотелось, а как на что посерьезней пару раз решался, так все не то выходило, а чего действительно хотелось, как-то и словами высказать бы не получилось... Одним словом – не то. Вспомнилось вдруг, как в каком-то там классе, – в общем, еще совсем шкетом был, – отвел за гаражи одноклассницу свою, и предложил встречаться за шоколадки, которые тогда нахаляву ему достались. Не столько потому, что девчонка нравилась, а потому, что у другого пацана в классе девушка была, а у всех остальных нет. Ребята их сначала дразнили, а потом завидовать начали. Ну и он решил свой авторитет таким идиотским способом тоже немного поднять. Хах. Не помнил даже, чем кончилось, только что одноклассница согласилась, а потом все это как-то сошло на нет. Может, потому, что шоколадки закончились. Н-да. Лиха беда начала?.. Снова сделалось гадко. От этой бабы очередной, от всего на свете и прежде всего от себя. В следующую секунду мужчина четко осознал: она – последняя. Вот кого он обманывает? Что пытается заменить? Привязанность, которую просто не может себе позволить? Которой никогда, в общем-то, не испытывал... Хватит. Просто хватит. Ничего ему больше не нужно. Так, как получилось теперь, тем более. Лучше вообще никак. От принятого решения сразу сделалось легче. - Ты тоже извини, – сухо выдавил мужчина, поднимаясь со стула. – Поговорим, как вернусь. Человек, так уверенно и нудно названный Женей, забросил на плечо тяжелую сумку, направляясь по узкому светлому коридору к прихожей, предсказуемо не испытав желания обернуться. Странно, в обыкновенных джинсах, серой майке и наброшенной легкой черной куртке на солнечной улице, полной прохожих, он вдруг ощутил себя неуютно, как будто не хватает чего-то посерьезней, вроде бронежилета… Да, работенка у него не сахар, но так внезапно раньше не накрывало, даже после возвращения с передовой, когда служил по контракту. Не объяснимое с большего предчувствие ползущей по лбу красной точки прицела, а нечто совсем другое… Как будто когда идешь надо хорошенько смотреть под ноги и прислушиваться к каждому шороху. В городе-то, днем. Зачем? Мины тут ему фанаты, что ли, прикопали? Бред. Накатило, одним словом. Поначалу подумалось все же что его как-то обнаружили и теперь следят, но признаков наружки не имелось, и когда он попетлял немного по городу на общественном транспорте для пущей уверенности, странное, непонятно откуда знакомое ощущение потихоньку притупилось, перекрытое более насущными мыслями. Немного выцветший за мутными, грязными окнами город плыл мимо смазанной зеленовато-серой чередой деревьев, остановок, рекламных вывесок и невысоких домов с одинаковыми квартирами-хрущевками, не знавшими капитального ремонта еще со времен распада Союза. Людей в скрипучем троллейбусе скопилось немного – не час пик, и все равно казалось, что внутри душно. Как сознательный гражданин, он купил и пробил талончик, сидя теперь у окна на синем пластиковом сидении, погруженный в свои мысли. На коленях покоилась черная увесистая сумка. Как человеку в определенных кругах востребованному, работать ему приходилось много где: и в столице, и за границей. Последнее доставило в свое время немало гемора, потому что склонности к иностранным языкам мужчина никогда не проявлял, а английский, помнится, понадобился тогда позарез. Страдал ужасно, будь его воля, согласился бы на ежедневные марш-броски в течении месяца с соткой отжиманий на финише, чем на такой вынос мозга, но когда очень надо, как говорится… Не суть. Всякое было. И вот теперь, с позиции своего уже относительно немаленького опыта, делалось интересно, зачем кому-то убирать на первый взгляд безобидных людей в забытом последними чертями Мухосранске, да еще со всеми понтами, напоказ? При этом класть нехилые такие бабки на его найм, проживание и текущие расходы – уж какие, дело личное… Как и интерес заказчика, в общем-то. С такой точки зрения справедливо. Но подозрительно. Неужели на этот раз подстава?.. И ведь чем больше готовился, тем больше в голову лезли такие вот стремные мысли. Конечно, был еще шанс соскочить: пересесть на автобус, к примеру, прокатиться куда-нибудь еще, вернуться, собрать пожитки и исчезнуть из города… заработав себе солидный минус к репутации и большую вероятность того, что этот заказ последний, а он в таком случае для многих серьезных людей сделается просто типом, который слишком много знает. Так что для поспешного включения заднего хода нужны весомые причины, как тот же хвост, которого, как выяснилось, пока нет. Возможно, как нет ничего, кроме обострившейся паранойи. Вышел из троллейбуса на остановке, измазанной уродливыми непонятными граффити и обклеенной мусором из разноцветных рекламных листовок. Даже эта изначально выкрашенная в синюю краску жертва СМИ, пропаганды и местной шпаны выглядела немного веселее, вся залитая солнечными лучами. Одетая в слишком теплое осеннее пальто старуха проводила его недовольным взглядом, словно недавний пассажир виноват в том, что пришел не ее транспорт. Больше по дороге на нужную улицу внимания на него никто не обращал. С правой стороны узкого тротуара громоздились похожие один на другой пятиэтажные дома со старыми, возможно, текущими крышами и стопроцентно засранными голубями чердаками там, где они имелись. Разница чувствовалась только ближе к перекрестку – там, кажется, начали очередной косметический ремонт, и перекрасили последние по улице постройки в более жизнерадостные салатовые тона, вместо грязно-бело-желтых в облупившиеся серые пятна. По левое плечо через дорогу тянулся небольшой уютный сквер. Издалека оттуда доносились радостные детские визги и вопли. Мужчина свернул направо, углубляясь во дворы. Дня три назад он еще раз прогулялся здесь, все тщательно проверив, накладок произойти не должно. А если вдруг чего, выкрутится по ситуации. Скорее всего. Квартира на пятом этаже одного из домов, до которого не добрался больше маскирующий, нежели реальный ремонт, в это время дня пустовала. Ее хозяин страдал трудоголизмом в тяжелой форме и фанатичной любовью к распорядку дня, русскому народу в основной массе не свойственными, а потому мало кого из его соседей заразившими. Притом, что других его родственников поблизости не имелось, чтобы внезапно припереться и прочистить несчастному мозги, ну или хотя бы приготовить чего-нибудь нормальное человеку, да вытащить куда на выходные. Удобно. Потребовалось время, чтобы побольше о нем разузнать и скопировать ключ к нехитрому замку. Поднявшись в провонявший сигаретами, но неожиданно чисто выметенный подъезд с обвалившейся кое-где несвежей штукатуркой, покрашенной, как было видно на сколах, уже несколькими слоями краски разных цветов, мужчина довольно ловко натянул резиновые перчатки и быстренько отпер дверь на всякий случай с таким видом, как будто приперся к себе домой. Внутри встретили безвкусные обои и холостяцкий беспорядок в маленькой прихожей, да пыль на шкафчиках. Домашних животных у владельца не имелось, что тоже критерий важный. Соседняя с этой квартира, к слову, пустовала уже месяца полтора, ожидая счастливого покупателя, который мечтает прожить в ней всю жизнь. Будь, хорошо, пускай Женя немного менее замороченным, выбрал бы ее, да с нее, помнится, и начал, когда подходящее место искал. Но зная, как работают местные менты, которые тоже с нее бы начали, можно надеяться, что на ней они и закончат. Потому что даже если у стражей правопорядка найдутся толковые ребята и примерно разберутся с траекторией выстрела, вряд ли кто-то из них сможет сказать наверняка из какого именно из расположенных впритык окон квартир стреляли: из пустой, или жилой. А самый простой вариант, как правило, самый верный. Но это не значит, что не надо перестраховаться. Короткий взгляд на наручные часы: на подготовку и ожидание у него три часа. Хозяин же вернется к ночи, если, конечно, все силы небесные не ополчатся против происходящего. Но пока вроде бы нет. Мужчина достал из меньшего кармана сумки бахилы, надел. Черную куртку застегнул еще до входа в подъезд, сейчас только накинул и затянул капюшон, чтобы волоснёй на ковер лишний раз не сорить: хотя терпимый беспорядок вокруг и на руку, нельзя упускать ничего, просто на всякий случай. Взял сумку, прошел в зал. На обклеенных коричневыми обоями стенах висит несколько картин не в тему, одна над письменным столом; компа стационарного нет, а ноутбук трудоголик этот везде с собой таскает. Старая люстра со старческого дизайна плафонами-цветочками под потолком, бежевый ковер на полу с советским узором аккурат у окна… Вот какой идиот будет стелить на пол светлое, особенно если не сильно дружит с чистотой? Эх. Нет уж, сегодня с чужой мебелью надо аккуратно. Достал клеенку, расстелил на полу, уселся на нее и начал вынимать прочее содержимое. Винтовку попроще он бы собрал и с завязанными глазами, но не СВД с парой наворотов по части оптики, настраивать которую придется отдельно. Конечно, проще притащить ее с собой уже собранную, в футляре для чего-нибудь левого, но так точно привлечешь внимание. Даже если нет – сама вероятность попасться на глаза с такой «гитарой» за спиной, например, какой-нибудь старухе, пялящейся в окно вместо телека, чревата последствиями. Будь он ментом, в первую очередь поперся бы кошёлок местных опрашивать. А они поболтать любят, все бы вспомнили, как назло, заразы, деталь-то приметная. Сумка – и та риск. Поэтому уходить отсюда он будет в спортивной куртке синего цвета, заранее с собой прихваченной. Так если его кто и упомянет, что тоже маловероятно, то даже не тупому менту по расходящимся показаниям трудно будет сходу определиться когда «незнакомый мужик в черной куртке» зашел, когда вышел. Пока основной инструмент собирал, детали на свои места прилаживал, потом пока настроил, установил на штатив для верности – так, чтобы на не сильно дотошную экспертизу могло показаться, что стреляли из самого края окна соседней квартиры – всякого понемногу передумал. В том числе назло закрались и невеселые мысли о том, что пора бы ему еще много с чем завязывать, не только со шлюхами, а вот, например, со своей «работой»… По совести, пока она совсем не отсохла. «Нет у тебя никакой совести, козлина, – нашептывало нутро мерзким таким голоском. – Если б была, ты в это дело поганое даже не сунулся бы». А даже реши он теперь соскочить, то что? Обошлось бы такое желание слишком дорого. Тут так просто не получится, как теперь ни захоти. Ожидание тянулось привычно нудно, но он старался не отвлекаться от наблюдения за сквериком из-за удобного тюля, на всякий случай. Сидел так полчаса где-то, невеселые мысли думал, пока на выложенной крупными бетонными квадратами дорожке, с выбранного ракурса хорошо просматривавшейся между деревьями, не показалась полноватая при ее немалом росте молодая женщина с внушительной черной косой, игриво переброшенной на плечо. Надела красную кофточку и белую юбку как будто специально, чтобы заметнее получилось. Мужчина знал: сегодня у нее день рождения, поэтому женщину отпустили с работы пораньше, чтобы отпраздновать с семьей. Единственное, что не входило в первоначальный план: такой же черноволосый веселый парень лет пятнадцати, который бодро вышагивал рядом, о чем-то разговаривая с целью и помогая волочь сумки – сын. Черт. Неизвестный никому наблюдатель счастливой семейной сцены поджал губы. Нет, свалить сейчас – значит потерять еще неделю, может, две. Притом, что тянуть с заказом дальше будет уже некрасиво. Придется как есть, на глазах у малого. И не с младшей дочкой она, не с мужем, а именно с сыном… Что-то внутри едва ощутимо, предательски екнуло, одновременно до боли и до злости на себя за то, что стиснул теперь зубы и колеблется, типа выбирая момент получше. Серый кусочек ткани на ветке, привязанный туда пару дней назад, раскачивало ветром еле-еле. Мужчина сделал кое-какие поправки. В принципе, как и обещали – погода идеальная. Цель приблизилась аккурат к намеченному месту. Да, цель. И вообще… все же как обычно. Вроде бы. Кроме свидетеля. Так они и раньше бывали, все равно парень вовремя не очухается. Так что за… На лбу выступила непривычная в такие моменты испарина. Ладно провинившиеся перед своими бандюки, ладно очевидные конкуренты по бизнесу и прочие по финансово-незаконным причинам неугодные тому или другому пахану, была даже неверная жена почти хорошего, но на ее несчастье влиятельного человека – всех проходили, ни разу не дернулось ничего, но блин, ее-то за что?.. Хотя, за что всегда найдется. Дама в городской администрации не в последнем кресле сидела, может, не подписывает чего кому принципиально, это понятно, но так-то ее зачем? Следующей в назидание? И ведь хорошие деньги на это потрачены… Вдруг сделалось даже отстраненно любопытно: как он поступит, когда через жалкие секунды четыре наступит лучший момент для выстрела. Будто часть сознания наблюдала сейчас со стороны и ждала разрешения внезапной внутренней дилеммы с бесстрастным интересом. Четыре. Три. Два. Один… Отсчет окончен, лоб виден в прицел, значит, надо стрелять. Палец привычно вдавил спусковой крючок – на грани рефлекса. Внутри всего на мгновение всколыхнулся отголосок неуместного разочарования – как будто он в самом деле ждал, что не сможет. Очень смешно. И почему-то чертовски досадно. Выстрел вышел почти бесшумный. Гильза так же тихо отскочила на клеенку, покрывающую ковер. Сразу закрыв окно и мельком замечая, как парень начинает метаться вокруг споткнувшейся вдруг матери, он отточенными, быстрыми, но не слишком торопливыми движениями отсоединил несколько частей от винтовки так, чтобы поместилась в сумку, надел другую куртку, аккуратно свернул внутрь клеенку, и через три минуты, избавившись от бахил, еще в перчатках проверял заперта ли входная дверь чужой, навсегда оставшейся позади квартиры. Вдруг как током ударило: гильза. Где?.. Обшарил карманы куртки и сумки, нервничая, что задерживается в подъезде. Нету. В сумке? Хоть убей, не помнил, как клал ее туда, как вообще поднимал с клеенки… значит, не поднял. Но все равно почему-то продолжал искать. Неужели, и правда, оставил, кретин?.. «Нет, – промелькнуло вдруг в голове отстраненно, как-то слишком уверенно, хотя память твердила обратное, пока он судорожно шарил между упаковок с тем, что может стать отличными вещдоками, если будут доказывать его вину в заказном, а там известно куда и по какой статье, – нет. Что-то идет неправильно. Такого не было». В тот раз, когда стрелял по женщине с сыном, он точно поднял гильзу, положил в пакет, а потом в карман сумки. Так какого хрена ее нет?.. Сам не понимая, на что надеется, еще раз сунул руку в уже проверенный правый карман и – неждан: гильза-то на месте, пакет другой какой-то, но есть. Там, где мгновение назад под пальцами скользила только пустота ткани. Растерянно нахмурившись и сморгнув пару раз, он ругнулся больше от раздражения по поводу потерянной минуты, сунув находку обратно ко всему остальному, с чем разберется чуть позже, в другом месте. Вышел из подъезда, ни с кем не столкнувшись, пониже надвинул уже синий капюшон и не спеша растворился во дворах, петляя изученными заранее улочками. Чуть позже капюшон, конечно, снял – больно приметно. На душе давно не было так погано. Против воли, назло вспомнились длинные рыжие волосы, заплетенные в косу и игриво заброшенные на плечо, веселая, немного хитрая улыбка, которая, как говорили в детстве, у них одинаковая, как он еще мальчишкой помогал волочь сумки до дома, и они смеялись вместе, хотя житуха шла такая, что и пореветь на разные лады было не грех. Как шли по грязной разбитой колее своей почти деревни домой, а с поля дурманяще несло свежескошенной травой, как сегодня, как… господи, ну почему сейчас, а?! Будь оно все проклято… Пропади оно все к чертовой матери! Дома ждал преждевременный расчет и, наверное, с самого начала желанное расставание с продажной, как в каком-то смысле и он сам, осточертевшей женщиной. Дома ждала очередная съемная квартира в чужом городе, а значит, у него нет дома. Значит, дома не ждал никто.