Больше, чем можно

Теперь я думаю, Джинни, как безветренно волнуется солнце на твоих волосах, как Ты переплавляешь его в серебро, в бусы, рассыпавшиеся по асфальту. Как Ты улыбаешься небу или чему-то, что видишь в нем, или тем деревьям из парка, которые наклонились посмотреть на Тебя и теперь это они пытаются вытянуть из Тебя то, что Ты всегда скрывала от них. Теперь за Тобой следит весь мир. Ты, наверное, не изменилась в лице, осталась той же Джинни, с которой я сентябрьскими вечерами любил ходить по окраинам города, с которой я рисовал акварельные скетчи, прогуливая пары, где, вроде бы, тоже рисовали акварельные скетчи (но у нас были другие, свои — Свои)… Да, наверное, ты осталась той же Джинни… Той Юджинией, которую Я когда-то полюбил. Мне бы хотелось не знать об этом солнце на твоих волосах, о деревьях, о руках, резко за́мерших, как на паузе, и о глазах, которые перестали искриться, с какого угла не смотри. Мне не нужно было знать это, мне нужна была Та Ты, Джинни! Зачем ты это изменила? Я не понимаю, зачем Ты это изменила. И не хочу понимать. Ничего не хочу понимать!.. Знаешь, Кейт ненавидела тебя. Наверное, потому что знала, что Ты намного лучше нее, намного правильней, намного чище. Признаться, я тоже иногда думал, что ненавижу Тебя — из-за того, что Я был недостоин такого человека, как Ты. Я всегда был где-то за Тобой, не успевал, спотыкался, а Ты пари́ла, не обращая внимания на грязные дороги под своими ногами. Я бы хотел тоже так парить, да… «Её Тебя звали Юджинией -/По паспорту, не по лицу,/Ей Тебе подошло бы имя более… синее:/Ей Тебе хотелось улететь в синеву»… До сих пор помню, Джинн. Мне кажется, так лучше звучит, как думаешь?.. Ах, Джинни, Джинни... где же ты сейчас? Улетела…