Тихо все! - дышать нечем!

      Раджан не знал, как им удалось втянуть его в это. Должно быть, он сам виноват: приехал без предупреждения в Париж, ввязался в сомнительную деятельность, спас любовника жены…влюбился в любовника жены. Раджан моргнул, встряхивая голову. Нет, нет, тогда еще не влюбился. Это произошло попозже. В коттедже его друга? На Эйфелевой башне? После потрясающего секса на троих?       Раджан со стоном прикрыл глаза и потер виски, чувствуя, что краснеет как мальчишка. Это все шампанское и эйфория от всеобщего счастья, от победы, от густеющей в воздухе любви на Эйфелевой башне и жаркой, требовательной любви после, в номере отеля. Он просто потерял голову. Он просто позволил вести себя послушно на веревочке, как козленка на заклание, и его привели, положили на алтарь и отлюбили так, что еще два дня после шумело в голове, а дыхание позорно сбивалось стоило лишь увидеть, как Вольфганг обнимает Калу. Или как он кормит ее пирожными, а она облизывает крем с его пальцев. Или как она подходит к нему сзади, прижимается щекой к лопаткам, обхватывая тонкими руками мощные плечи, и прикрывает глаза, будто до сих пор не веря, что он действительно с ней. Раджану бы ревновать, но вместо этого он засматривается на них обоих.       А потом Вольфганг остается в его жизни так запросто и легко, что Раджан даже не успевает возмутиться хотя бы для вида.       В Мумбаи душно и влажно после недавно закончившегося дождя. Солнце пыталось пробиться сквозь пышные тучи, и пробивалось, наполняя воздух светом, насыщая улицы красками и слепя глаза. Раджану пришлось опустить козырек, чтобы спокойно вести машину. Он постучал по рулю, останавливаясь на светофоре, и провел череду пестрых пешеходов невидящим взглядом, направленном скорее в себя, чем на улицу. Он все еще не находил себе места, все обдумывал, как ввязался в это.       Вольфганг ходит по его дому в мягких моджари и тонких домашних шароварах, варит потрясающе вкусный кофе, и Раджан заворожено наблюдает, как он перетерает в пальцах специи и бросает в турку. Кала с мечтательной улыбкой на губах, пересыпает купленные крупы из пакетиков в банки с чисто профессиональной аккуратностью. Как это стало его жизнью?       Принимать из рук Вольфганга кружку. Засматриваться на его руки, сильные, жилистые, перевитые синими под белой кожей венами. Спокойно смотреть и осознавать, что он делит его любимую Калу с другим мужчиной.       Сидя за рулем машины на мучительно долгом перекрестке, Раджан на секунду уплыл в марево прошлого вечера, чувствуя, как перехватывает дыхание от воспоминаний о сильных руках Вольфганга и мягкой податливости Калы.       Он тогда зашел в тишину квартиры и нашел их в спальне. Кала сидела перед зеркалом за столиком и расчесывала волосы, перекидывая их то на одно плечо, то на другое, и Раджан тогда увяз в ее мягком, призывном взгляде, брошенном ему через зеркальную гладь. А потом он посмотрел на Вольфганга. Белоснежный, не тронутый еще загаром, он полулежал на кровати в ворохе подушек, в одних только тонких домашних штанах, и в его глазах тягуче ворочалось что-то первобытное и жадное, от которого в животе тугим жгутом сворачивался жар, а в паху теплело. Он казался могучим, властным махараджей, и у Раджана сбивалось дыхание. Кала неслышно подошла к своему мужу, прильнула, поцеловала его плечо, и принялась раздевать его, находя и захватывая его губы. Они целовались сладко и долго под насмешливым и жарким взглядом Вольфганга.       Раджан так и не понял, кто они ему и кто он сам, то ли это у него гарем, то ли он сам в гареме, а когда эти двое затащили его на кровать, распяли между собой, вылизали всего, вылюбили до бессмысленной вязкой пустоты в голове, до алых всполохов перед глазами, до сорванного горла — то это было уже не важно. Раджан был зажат между ними.       Вольфганг брал его сзади, с неумолимой точностью долбя рельефной головкой члена по простате, а Кала выгибалась под ним, подаваясь бедрами, тихо постанывая, такая мягкая податливая ласковая. — Боже, да, сладкий, узкий, какой же ты, — как в бреду бормотал Вольфганг, целуя его плечи, разрываясь ментально на собственное удовольствие и на удовольствие Калы.       Он мог перенестись и почувствовать, как восхитительно Раджан входит в Калу, когда он сам подается бедрами. Вольфганг ощущал, будто он и трахает, и подставляется, и это было так поглощающе, обволакивающе прекрасно, что сознание проваливалось в плывущее нечеткое марево, а тугое удовольствие хлесткими волнами било в пах. Раджан застонал и сжался на члене, дрожа всем телом, и это подтолкнуло к краю Вольфганга и Калу.       Их разметало от наслаждения, растащило-распластало так, что в прекрасном мареве удовольствия, была их любовь, их чувственность и ничего больше. А Вольфганга и Калу сплавило вместе, да так что они не сразу очухались. Когда Раджан нашел в себе силы ворочать языком, он лениво нежась между женой и любовником, уточнил, что на них нашло, потому что еще ни разу его не оприходовали так, что пошевелиться не было сил. — Прости, — сказала Кала, наклоняясь и вкусно целуя его, проскальзывая языком в податливый рот. — Просто у Номи и Аманиты сейчас медовый месяц, — сказал вместо нее Вольфганг, потому что Раджан и Кала увлеклись и едва не пошли на второй круг, — И у Кафеуса с его подружкой все хорошо, и у Лито… — И у Райли с Уиллом, и у Сун, — добавила Кала, одним тягучим кошачьем движением, седлая Раджана, — У нас, хм…как бы сказать. Цепная реакция? — Цепнее некуда, — хмыкнул Вольфганг и голодно поцеловал Калу.       А потом Раджану было не до рассуждений. Эти двое об этом позаботились.       Раджана вывел из вязкой задумчивости звук раздраженных клаксонов, кажется, он прозевал светофор, и люди переходили дорогу уже второй раз. Неудобно вышло. — Да ладно, ладно, я понял, — пробормотал Раджан, сжимая на руле пальцы и стартуя сразу же, как светофор зажегся зеленым.       Его телефон мигнул входящим сообщением, и Раджан покосился на присланную фотографию, тут же алея щеками и судорожно выдыхая, пытаясь переключиться на дорогу. Не хватало еще раз зависнуть на светофоре, это было бы уже не смешно.       На фотографии Вольфганг лежит на животе, косится через плечо с многообещающей ухмылкой, а Кала в прозрачном пеньюаре делает селфи на его фоне, невесомо положив руку на его молочную крепкую задницу, слегка проскальзывая большим пальцем в ложбинку между половинками. И сообщение «мы скучаем, ждем тебя» с кучей сердечек.       Ладно. Ладно. Он понял. Кажется, на него тоже подействовала эта их цепная реакция. И не важно, как до этого дошло. Главное ведь, что происходящее сейчас в его жизни, его полностью устраивает.