Утро и день субботы мы ругались. Кричали все. Даже папа! Только он — в мою поддержку. Остальные же выступили единым фронтом:
— Ира! Ты сошла с ума!
На удивление все возмущались слаженно, словно играли в одном оркестре. Партию первой скрипки исполняла мама:
— Ирина! Ты столько лет училась! Ради чего?! Чтобы пойти неизвестно куда непонятно кем?!
— Да как училась! — вклинивалась тётя Вера.
— С красным дипломом! — подливала масла в огонь тётя Галя и добавляла, с нежностью глядя на своих сыновей: — Не то что мои лоботрясы.
— Вот бы мне врачихой быть! — мечтательно протягивала Люська, жена старшего тёти-Галиного сына. — Всегда в белом, все тебя слушаются… — она мечтательно закатывала глаза.
— А почету скоко! Дед Фока с другого конца деревни пришёл! А он же с печи уже год как не слазил, — дребезжала баба Шура, мать дяди Пети.
— А главное — всегда свежая копейка! — басил и сам дядя Петя. Для него этот аргумент был решающим.
Сбор клубники отошёл на второй план. На огороде стоял гвалт. Папа умолк, обречённо махнув рукой, принялся рвать ягоды. Я же продолжала огрызаться. Ведь на кону моё будущее!
— Мне никогда не нравилась медицина! Это мама мечтала видеть меня врачом! А чего хотелось мне, ей даже в голову не приходило спросить! — выкрикивала я, чувствуя, как вскипают на глазах злые слёзы.
— Да разве же ты хотела быть кем-то нормальным?! — мама даже руками всплеснула. — Школу закончила и на попутках путешествовать собралась!
— Иринка, да ты шо?! А снасильничают?! — присоединилась тётя Галя.
— Или чего хуже в лесу убьют и закопают, — добавила тётя Вера.
— Да весь мир так путешествует! — возразила я. — Да и кому я нужна?!
— Вот именно! — взвилась мама, словно ей наступили на болючий мозоль. — Никому! Твои одноклассницы уже все замуж повыходили…
— И развестись успели, — буркнула я, ругая себя за неудачную фразу, которая спровоцировала столь ненавистный мне разговор о замужестве.
— И родителей внуками радуют, — не могла успокоиться мама, — а ты?! Ведь не глупая и не уродина… — Она зашмыгала носом и сквозь слёзы продолжила: — Тридцать лет уже, и всё одна…
Все помрачнели. Замужество — дело архиважное, особенно в деревне.
— А ничего вы не сделаете, если на ней веночек безбрачия, — вдруг провозгласила Люська.
Все уставились на неё, мгновенно позабыв об истинной причине ругани. Люська, польщённая вниманием, продолжила:
— Вы же знаете Светку Буркину? — обратилась она к тёте Гале, которая согласно закивала и подалась вперёд в надежде услышать сногсшибательную новость. Невестка, конечно, не подвела, выпалив: — Ей уже тридцать пятый год, а она никак не могла выйти замуж. Уж что они только ни делали, ничё не помогает. А потом поехали на хутор к бабке Гадючихе, и та сказала, что это ей за грехи в роду наложен веночек безбрачия. И она дала такую молитву специальную, которая этот веночек снимает. Светка её целыми днями читала и вышла замуж.
— Точно, вышла! — пробасил дядя Петя. — Мы ещё магарыч на работе пили.
— А где эта Гадючиха живёт? — спросила мама, отчего-то шёпотом.
— Петро вас отвезёт, — с готовностью откликнулась тётя Галя.
— Мама, тёть Галя, вы что, верите в это мракобесие? — я удивлённо уставилась на них.
— Но ведь помогло же той Светке! — принялась защищаться мама. — В такой ситуации на всё согласишься.
— Да в какой — такой — ситуации?! — закричала я. — Почему это такая для вас всех проблема?
— Да в такой, что останешься ты в старых девках! — завопила в ответ тётя Галя. — Кто в старости кружку воды подаст?!
— Ну знаете, если выходить замуж, чтобы в старости тебе кружку воды подали… — я аж задохнулась от возмущения.
— Деточка, ты не сердись, а они дело говорят, — влезла баба Шура, — как же одной, без мужа? Он же и подмога, и советчик. Не дело это — одной, — она затрясла головой в подтверждение своих слов.
И этим людям признаться, что я люблю женщин?! На меня вдруг напали такая тоска и безысходность, что я уселась прямо на грядку и заплакала.
Мама присела рядом и, обняв меня, зашептала:
— Ириша, мы же все любим тебя и хотим самого наилучшего, — она тоже плакала, — да к чёрту эту карьеру! Лишь бы личная жизнь сложилась! Если ты уж так сильно хочешь работать не по специальности, хорошо, — вздохнула мама, — но хотя бы ради меня ты можешь поехать к этой бабке? Я знаю, ты не веришь… — подняла руку в предостерегающем жесте, не дав мне сказать, — но ведь бывают чудеса! — она умоляюще посмотрела на меня. — А вдруг и правда есть этот веночек или какие-то энергии, о которых мы и не подозреваем, отойдя от природы и живя в городах!
Я недоверчиво уставилась на маму. Очередная манипуляция? Или же мечта «Ира Островская — счастливая жена и мать» лидирует?
Внутренний голос твердил: «Соглашайся! Ты ничего не теряешь! Зато все остальные будут счастливы и отстанут от тебя хотя бы на время!»
— Хорошо, — согласилась я после недолгих раздумий. — Но в понедельник я иду на работу в туристическую фирму!
— Договорились, — охотно согласилась мама, — может, встретишь там своего принца, — сказала она мечтательным голосом.
— Может, — согласилась я, подумав вдруг… об Александре.
***
К бабе Гадючихе мы поехали вечером. Дядя Петя вызвался переговорить с бабкой, умаслив её ведром клубники, чтобы она отставила все свои дела и занялась мной. Для специальной молитвы мама приготовила деньги, потому что Люська сказала, так надо. Мы забрались в машину, и дядя Петя дал по газам.
По дороге мама неустанно напоминала мне о том, как нужно себя вести в таких местах: сидеть молча, только отвечать на вопросы, не смеяться, не умничать, не демонстрировать сарказм. Я обещала сделать всё правильно.
Баба Гадючиха, узрев клубнику, тотчас же отставила своё неотложное дело — сидение на крыльце — и пригласила нас всех в дом.
Меня она разместила за столом, а маме наказала стоять посреди комнаты. Сама же зажгла свечку и, водрузив её на столешнице перед моим лицом, приказала смотреть на огонь не мигая.
— Яйцо принесли?
— Какое яйцо? — мы непонимающе уставились на хозяйку.
— Куриное, можно гусиное, утиное. Я выкатываю куриными яйцами.
— А страусиное можно? — не удержалась я, за что получила разгневанный взгляд от мамы.
— Можно, — последовал ответ, — главное, чтобы яйцо. Но раз нет яйца, значит, буду другим способом узнавать. Этот способ потруднее будет, — она тяжко вздохнула и принялась доставать какие-то узелочки. Вытащив несколько тыквенных семечек, Гадючиха задвигала ими по столу, неразборчиво что-то шепча.
— Да, деточка, наложен на тебя венец, — провозгласила она спустя минут пять. — Да такой, что одной молитвы будет мало.
— А что же надо ещё? — испуганно пискнула мама.
— Очень в роду нагрешили… грешников много… — протянула ворожея, словно и не слыша мамину реплику, — а дитя теперь страдает, — с этими словами она взяла мою голову и начала вертеть в разные стороны, пока у меня в шее что-то не хрустнуло. — Вот, уходят грехи от души невинной.
Я еле сдержалась, чтобы не расхохотаться от абсурдности происходящего. Словно средневековье какое-то… Да и бабка та ещё актриса. Хоть бы мне шею не вывихнула.
— Сейчас я буду читать очень сильную молитву, — предупредила она, — если потекут слёзы или начнёшь чихать, ничего страшного.
Она зажгла пучок какой-то травы. Из неё повалил жуткий дым и вонь. Гадючиха стала бормотать что-то под нос, водя пучком из стороны в сторону, потом снизу вверх, словно рисуя крест. Я расчихалась, глаза стали слезиться.
— Ага, выходят грехи, — радостно прошептала бабка.
— Может, хватит уже этого дыма? — просипела я.
— Ира! — строгим голосом сказала мама.
Я умолкла и вытерпела-таки экзекуцию до конца. Бабка встала из-за стола, пошла в дальний угол комнаты и принялась плеваться и зевать так заразительно, что мы с мамой тоже присоединились.
— Вот видите, сколько заразы в вас сидело, — Гадючиха повернулась к маме.
— Так она вышла из меня? — мамин голос звучал взволнованно.
— Не вся, — огорчила её бабка, — но не волнуйтесь, я и вам дам сильную молитву. А ещё у вас есть дети?
Я опять не выдержала и спросила:
— А разве вы не видите?
— Ира! Ты же обещала! — одёрнула мама.
— А что такого? Я в первый раз в таком принимаю участие. Конечно, мне интересно…
— Я всё вижу, — сказала Гадючиха, — но вы должны сами ответить.
«Ай да бабулька! Не подкопаешься!» — восхитилась я про себя.
— Детей нет. Только муж ещё, — отбарабанила мама.
— Ему тоже надо приехать, — зловещим голосом изрекла бабка Гадючиха.
— Он не может. Ему на работу, — прозвучал грустный ответ.
— Ничего, — ворожея умолкла надолго. Скорее всего, даже уснула, потому что громко всхрапнула, что, видимо, её и разбудило. — Так у вас есть дети? — снова спросила она.
«Неужто у бабульки нарколепсия?»* — мелькнул диагноз в моей голове.
Гадючиха опять принялась зевать: видимо, в такое время она обычно уже спала. Поэтому минут через пять нас выпроводили из дому, с бумажками, исписанными каракулями.
***
В воскресенье мы возвращались домой. В машине стояла тишина. Мама читала молитву, время от времени переспрашивая, читаю ли я свою. Получив утвердительный ответ, ненадолго успокаивалась, потом опять спрашивала.
Я же сидела, держа в руках листочек, и думала о завтрашнем дне.
