The Nightcomers

Итан скитается по этой земле так долго, что едва ли помнит, кого ищет. Воспоминания стираются из его памяти и постепенно, и внезапно, словно глубокие следы на песке, которые смывают волны: кажется, что они останутся там навсегда, но вдруг на их месте всего лишь пустота. Он живет среди индейцев в резервациях Канады, потом уходит дальше на север, к самой кромке бушующего, но вечно холодного океана, учит язык — клокочущий и гнусавый — народа с высокими скулами и раскосыми глазами, а потом огибает горные хребты, чтобы найти себя в холодных горных пещерах, бесконечно прислушиваясь к мерному журчанию водных потоков в глубине земли. Итан знает, что может оказаться, где угодно. Завтрашний день его не интересует, пустота вокруг не дает появится блеску в темных глазах, на губах не играет улыбка. Он больше не бежит от прошлого, наоборот, старается его удержать. Часами вспоминает тихий шепот, что скатывается по лестнице в гостиную медленно, будто жемчужина падает по деревянным ступенькам. Одинокое распятие на стене, кровавого скорпиона на грубом камне, часы ночных бдений у постели женщины с небесными глазами и волосами темными, будто вороново крыло. Ее крепкую хватку на его запястье, — не отпускай меня, — изгибы локона у основания шеи, тугого, непослушного и шелковистого. Дым, клубящийся под потолком, призрачной завесой, окутывающий пучки сушеной лаванды и вереска. Терпкий аромат восточных пряностей и амбры. Маслянистый, чуть горьковатый, теплый и колючий одновременно. Это было модно тогда, в дни, когда Итан мог быть счастливым. Флаконы из цветного стекла переплывали моря и океаны, их охраняли в бурю и во время корабельных бунтов, пока они не оказывались в самом Лондоне, в нежных руках какой-нибудь леди, у которой в душе звучала мазурка и вечная песня желания любви. Но ни одной, ни одной из них не было под силу укротить этот аромат восточных стран, где люди могут пересекать пустыню, покрывают тело татуировками, а глаза подводят темной сурьмой. Их кожа впитала солнечный свет и всю темноту непроглядной ночи Сахары. Их нутро закалил зной и безжалостных холодный ветер, молниеносно меняющий линии барханов, тянущихся до самого горизонта. Девицы Альбиона не понимали таких страстей. Были они, их белоснежные платья с кисейными рукавами, редкие звездные сапфиры на шеях, звонкий смех и нежные улыбки. И была она. Та, что вышла из самых глубин мрака, познала Тьму, открылась ей, впустила в себя, и подчинила себе. Та, что выдыхала изо рта тысячи призраков, храня в себе мудрость этого древнего мира. Его ужасы, страхи, опасности. Его надежду, красоту и покой. Итан не знает, зачем ему было даровано бессмертие. Со временем, он начинает думать, что Бог наказал свою Гончую за невыполненное предназначение. Он забывает свою жизнь, тот ее отрезок, который имеет значение. Слышит голос отца, видит собственные руки, обагренные кровью, — он не знает чьей, — тонет в омуте предсмертных стонов, но… Но не Ванессу. Он забывает ее. Рана в его груди, прямо там, где было сердце, вырванное по живому ее рукой, никогда не заживает, и любовь к ней все еще остается константой его жизни. Но так больно, так невыносимо мучиться от невозможности повернуть весь мир вспять, поменять солнце и луну местами, бросить вызов самом Дьяволу, что Итан не может не забыть. Он бы сделал все, что попросила Ванесса. Разорвал бы каждого, кто стоит между ними на куски, был бы для нее другом, братом, мужем, отцом ее детей, слугой и любовником, если бы она позволила. Итан знает, не может не знать, что убил бы ее вновь, если бы такого было ее желание. Каждый день он молит молчаливого Бога даровать ему возможность последовать за ней. Проходят года, десятилетия, а потом и века. Итан не сдается, он пытается, постоянно пытается уйти туда, где вновь ощутит запах ее духов. Бог все еще молчит. * * * Мир меняется стремительно, чья-то невидимая рука уничтожает города, возводит на их месте новые, крошит горы и осушает моря, чтобы дать жизнь ручьям, рекам или пустыне. Итан едва ли замечает. Он идет по немногочисленным улицам Коцебу, отстранено замечая, что с одной и с другой стороны его окружает бесконечная гладь океана. Пахнет рыбой, выхлопными газами и китовьей кровью. Ему нравится здесь. Немноголюдно и тихо, у местных суровые лица и пустые глаза. Настоящие дети Арктики, закаленные и суровые борцы, которые вынуждены постоянно проигрывать природе. Итан тоже проиграл. Он здесь среди своих. Все вокруг привычно, спокойно и идет своим чередом. Холодная зима и короткое лето, люди рождаются и умирают, открывают глаза по утрам, думая лишь о том, когда снова закроют их вечером, погружаясь в сон, где смогут прожить другую жизнь. Здесь, на самом отшибе, над пропастью бездны, так легко забыть о том, что его жизнь бесконечна и наполнена леденящей пустотой. И вдруг, среди этой привычно какофонии звуков, запахов, картинок, возникает то, от чего Итан замирает посредине улицы, и в его легкие врывается само прошлое, боль, бесконечность, тьма, свет. В него врывается Любовь. Он чувствует этот запах, маслянистый, чуть горьковатый, теплый и колючий одновременно. Видит отблеск синевы в волосах воронова крыла. Голубые глаза, рядом с которыми океанские глубины кажутся почти прозрачными дождевыми каплями. Ванесса смотрит на него, и из ее рта вырываются тысячи призраков. И внезапно Итан понимает. Бог не проклял его, а благословил. Ему просто следовало ждать, когда все вернется на круги своя, и Гончая Бога обретет предназначение заново. — Здравствуйте, мистер Чандлер, — шепчет Ванесса, когда огрубевшие пальцы Итана стискивают ее подбородок, почти грубо. Отчаяние в этом касании. В нем надежда и обреченная любовь. — Будешь ли ты защищать меня в этой жизни? — с надеждой спрашивает она, когда из глаз Итана сами собой брызжут слезы. Боль уходит, а потом становится сильнее. Страх нерушим, это константа их жизней, его ожидания и ее надежды. Им всегда будет страшно, что один вновь останется без другого. — До нашего последнего вздоха, — почти рычит он, сжимая Ванессу в объятиях. Это угроза, это обещание, это нерушимая клятва, которую Итан приносит молчаливому Богу, Ванессе, Тьме и Свету, всему миру. Бог все еще безмолвен. Но он улыбается.