The Nightcomers

Их следы все еще здесь, прямо у нее под ногами, рассекают влажную почву, поросшую дикой ромашкой и душистой полынью, аромат которой ветер разносит на много миль вокруг, пытаясь отыскать хоть одну живую душу, чтобы подтолкнуть ее к началу бесконечных жизненных скитаний. Ванесса знает, что здесь никого нет. Даже призраков, даже голосов, что преследовали ее долгие годы, даже прислужников зла, борющихся за ее душу. Она одна там, где когда-то была очень счастлива, и это заставляет ее тонкие губы растянуться в улыбке. Ванесса поднимает глаза к тусклому северному солнцу, запрокидывает руки и кружится так сильно, что все события ее жизни, — печальные и счастливые, — сливаются в одно узорчатое полотно с очень ярким и понятным ей одной рисунком. Приходит облегчение и спокойствие, которых она жаждала так долго. Как ни старайся, не вспомнить ей теперь ни Вербис Дьябло, ни очередность трав для зелья, придающего сил, ни даже как пальцы ее когда-то, испачканные липкой кровью, ловко выводили маленького скорпиона на шершавых камнях, что служат оградой этому дому. Колдовство осталось в другой жизни, и резница с Беллентрийских болот, обучавшая ее защите от того, чем сама являлась, теперь превращается в Джоан Клэйтон, ту, что родилась на заре времени и оказалось в том же месте, что и Матерь всего Зла, отвергнувшая свою участь. Она ходит тенью по холмистым горам, но не заходит в дом, который когда-то подарила маленькому скорпиону, и Ванесса понимает, что резница лишь присматривает за ней, как делала всегда. Ночами не видно звезд, а днями голубого неба, но ей по нраву северные края и место, куда привела ее жертва, и душа больше не болит, не разрывается на части от сомнений и страхов, а крепнет и наполняется светлой грустью при мысли о тех, кто остался. Кто будет жить. И, — Ванесса молится об этом каждый день, прижимая сжатые кулачки к губам, — будет жить так, как того достойны. У реки есть старая Ива, чьи ветви вырисовывают на водной глади замысловатые узоры, будто древние руны, из тех, что мистер Лайл видел в Египте на древних пирамидах, а потом показывал Ванессе длинными вечерами в покинутом всеми доме, наполненном сигаретным дымом, которые она выпускала изо рта тонкой струйкой или пушистым клубом, словно это была ее завеса, защита от окружающего мира. Глаза Ванессы — цвета реки и руки так же холодны, поэтому она проводит там дни, думая о том, что за жизнь у нее была, какие решения она принимала, сколько в ней было ошибок, поражений и побед. О людях, которые были ее частью, будто драгоценные камни в прочной огранке. Мина смеется где-то за холмом, но Ванесса боится ее взгляда, ее осуждения и того, что даже теперь, спустя столько лет и жертв, она не простит ее. Поэтому из ее рта вместе с дымом вырывается лишь шепот: — Будь счастлива. И смех подруги стихает в гудении холмов, потому что нет ничего, что поздно исправить, но всему свое время. Иногда в водной глади она видит их. У кого-то глаза грустные, а у кого-то они горят лихорадочным пламенем в ожидании перемен, которые могут никогда и не произойти. Сэр Малкольм, роняющий горькие слезы старика без опоры, на ее могильный камень, сжимающий разросшуюся траву узловатыми и сильными пальцами. Он нашептывает своей названной дочери рассказы о дальних странах, где он побывал, будто бы она снова вернулась в беззаботное и босоногое детство. Ванесса гладит водную гладь, желая, что бы ее пальцы касались его колкой и седой щетины, и умоляет его отправиться в путешествие, где он бы нашел покой, как настоящий искатель приключений и исследователь, которым он и является. И, наверно, Бог слышит ее молитвы, потому что сэр Малкольм садится на корабль с парусами столь белыми, что Ванессе становится и радостно, и больно от такого великолепия, а потом морские брызги окропляют его лицо, и сердцу становится легко от близости неизведанных берегов. — Я привезу вам диковинного зверя, мои дорогие, — шепчет он бескрайнему океанскому простору, и Ванесса слышит, как за холмом к смеху Мины прибавляется знакомый и давно забытый неуверенный смешок Питера, которому, наконец-то, не надо заслуживать право на любовь отца. Теперь она беззаветна. Ванесса видит Виктора, у которого под глазами больше не залегают синие тени, а руки не трясутся от желания впасть в сладкое забытье, хотя дыра, оставленная в сердце чем-то незнакомым, никогда не заживет окончательно. Но доктор старается жить дальше, построить то, что было разрушено кирпичик за кирпичиком, и в конце концов возвращается туда, где все началось: на берег Темзы в непогожий день, когда он вытащил из воды окоченевшее тело. Джон Клэр скорбит о ней, читая стихи, чувствуя свое одиночество острее с каждым днем, пока в его голове роются образы и отголоски облика и голоса Ванессы. Он тихо, почти напевая, зачитывает Суинберна в лепрозориях и кварталах, пораженных чумой, куда приходит помогать больным. Там он и встречается с архитектором его жизни, и теперь простить, понять, потянуться и не ненавидеть гораздо легче, потому что Ванесса легонько дует на воду, подталкивая их навстречу друг другу. Судьба Дориана петляет по миру красной тонкой нитью, и Ванесса лишь знает, что он идет за той, что изменила его существование и пробудила ото сна. Потери и разочарования идут за ним по пятам, но желание собрать разбитое воедино гонит его вперед, хотя тщеславие и себялюбие по прежнему затмевает взор. Ванесса разводит изумрудную тину руками, надеясь, что это поможет мальчишке, которому сотни лет, стать мужчиной. Их следы все еще здесь, прямо у нее под ногами, рассекают влажную почву, и Ванесса задумчиво мерит ногу по отпечаткам, будто они могли измениться за то время, что они провели порознь. Итан, какую бы фамилию он не носил, остается для нее навсегда тем, что удерживает дерево в бурю: корнями, к которым она продолжает непозволительно страстно тянуться, поэтому в речной глади его путь не отражается. Ванессе остается лишь молиться и желать ему жизни, которой он достоин, не поисков, но покоя, не тоски, но радости, которая заполнила бы его душу. Она бы хотела сказать ему не вспоминать о ней слишком часто, отпустить ее и позволить себе жить так, как он всегда мечтал. Но разве может Гончая Бога покинуть ту, что поклялся охранять? Ей представляется бескрайние просторы иссушенной земли с глубокими шрамами, на дне которых течет теплая вода, и Итан, скачущий на мустанге, под копытами которого поднимается пыль. Так ей видится его свобода: возвращением туда, где он был рожден. В чреве магии апачей и дикой природы. Ванесса была бы рада, если бы ее сердце перестало болеть о нем, но о себе она не молится никогда. В конце концов, река и так показала ей слишком многое, а Итан должен пройти свой путь один. И когда в один день она слышит шаги, ступающие по следам ее босых ног, которые расплываются под тяжестью ковбойских сапог, Ванесса не хочет шевелиться и дышать, потому что это может быть всего лишь тихий голос со дна реки, что проникал в темные сны, где были лишь запах да звук. — Ванесса, жди меня, — обещал он, а Ванесса лишь безутешно пыталась всмотреться в илистое дно, чувствуя, что сердце ее исчезает и несется через время и пространство. Эти миражи были сладкие как патока, но резали не хуже заточенных клинков Сембене, и Ванесса встает медленно, чувствуя, как кора ивы царапает нежную кожу лодыжек. Оборачивается и тут же зажмуривается, вновь попадая в плен темноты, в которой легче удостовериться, что это всего лишь сон, а не реальность, на которую она надеялась. — Открой глаза, — тепло его шершавых ладоней обжигает ей щеки, она качает головой, поджимает губы, но находит дрожащими пальцами его запястья, прижимая ближе к себе. — Ты дождалась меня, — выдыхает он облегченно. — Я боялся, что ты уже рядом с ангелами, где тебе самое место. — Я всегда буду ждать тебя, — шепчет Ванесса, оставляя смазанный поцелуй на покрытой мозолями коже. — Но сейчас не время. Твоя жизнь продолжается. — Посмотри на меня, — дыхание Итана ласкает ее лоб, и она открывает глаза, смотрит испуганно и почти затравленно, ожидая, что он тут же исчезнет. — Это не моя жизнь, если в ней нет тебя. Ванесса смеется и плачет, пока Итан, — просто ее Итан, — смотрит на нее так всепоглощающе и отчаянно, что даже становится страшно. Страшно вот так любить и быть любимой. И хоть ее сердце не тревожит больше тьма и зло, Гончая Бога прижимает ее к себе так долго, будто будет охранять ее даже здесь. Охранять всегда. Потому что один раз он уже не смог защитить, и это буквально разорвало душу на части, которые Ванесса обязательно поможет ему собрать и залатать на берегу той реки, пока Итан будет смотреть на нее с той же жадностью, одержимостью и желанием. К следам прибавляются новые, и на этот раз их то смывает пришедшим с юга дождем, то ветер разрушает четкий контур. Так ли уж это важно, если теперь есть кому оставлять их каждый день? Ванесса и Итан танцуют до того момента, когда первая звезда прорывает молочную завесу облаков.