Лекция о секретном

      Торфинн широко зевает и от нечего делать наматывает на палец длинную прядь сидящего рядом Кнуда. Тот раздраженно косится в его сторону, закатывает глаза, но молчит. Пишет усердно конспект, щурится, когда меняется очередной слайд, и переписывает с экрана нужную информацию.       Лекция потоковая, но центральная аудитория ломится от заинтересованных слушателей, и это совершенно не удивительно. Профессор сегодня не абы кто, а доктор исторических наук, человек известный в историческом сообществе, и слушать его — сплошное удовольствие. Единственный преподаватель, у которого даже Торфинн, мастер прогулов и умелец вылезать сухим из воды, посетил без малого все до единой лекции за эти три курса.       — Ты будешь хоть что-нибудь сегодня записывать? — недовольно шипит вскоре Кнуд, глядя на его пустые страницы. — У нас с ним экзамен в конце семестра, а ты сам знаешь, какой он дотошный.       Торфинн хмурится, дергает за светлую прядку, заставляя красивое личико старосты поморщиться, и складывает руки на столе.       — Ну хоть ты-то не занудствуй, а, — говорит он и снова зевает. — Терпеть не могу крестовые походы.       Он укладывает голову на руки и смотрит сверху вниз на слайд, на котором как раз горит изображение с картой пятого крестового похода. Торфинн без особого интереса разглядывает морской путь венгерской армии от своих земель до Палестины, когда рядом тихонько поскрипывает скамья. Это Кнуд придвигается ближе и быстро шепчет ему на ухо:       — То, что он потрахивает тебя время от времени, не дает тебе поблажек. Когда же ты наконец поймешь?       Ухмылка расплывается по губам, и Торфинн щерится, глядя в синие холодные глаза.       — Тебе просто завидно, — говорит он и мельком смотрит в сторону профессора. — Надрачиваешь на его лекции каждый месяц, чтобы держать планку отличника, а я — всего-то беру в рот пару раз ради автомата.       Он довольно жмурится, видя, как бледные щеки заливаются гневным румянцем.       — И вообще от любопытства кошка сдохла. — Торфинн пожимает плечами. — Тебя не касается, как и что я сдаю.       Кнуд хмурит брови и утыкается в тетрадь, испещренную аккуратным мелким почерком.       — И почему из всех людей мой лучший друг — именно ты, — с напускной горечью вздыхает он и продолжает конспектировать.       — Да ну, брось, — улыбается Торфинн и бодает его лохматой макушкой в плечо. — Ты же любишь меня больше всего на свете.       — К сожалению.       Телефон Кнуда, лежащий между ними на столе, дважды мигает индикатором.       — Вон, твой ненаглядный пишет, — бросает Торфинн, а сам подсматривает время. Без четверти восемь. До конца лекции всего каких-то пять минут.       Пока Кнуд увлеченно отвечает на сообщения, Торфинн снова опускает голову на сложенные перед собой руки и цепляется взглядом за точеную фигуру преподавателя. Аскеладд сегодня... красив. Нежного оттенка голубая рубашка (точно подбирал под цвет глаз, думает Торфинн), бархатная темно-серая жилетка в тон брюкам, вместо галстука — атласный платок на шее. Он стоит полу-боком к аудитории, неторопливо рассказывает что-то про султана аль-Камиля и даже не подозревает, что каждым своим словом, каждым жестом магнитит к себе до невозможного сильно, что даже смелости не хватает этому сопротивляться.       Торфинн сглатывает и вздрагивает.       — Сегодня едешь домой один, — шепчет вдруг Кнуд, выводя его из оцепенения. — У меня дела.       — О, у кого-то намечается секс?       — Дела, — повторяет тот с нажимом.       — Блин, стопудово.       Торфинн тихо прыскает, а Кнуд улыбается и деловито заводит волосы за ухо.       — Как ты там говорил? Про кошку. Так вот и ты не лезь.       — Да я вообще молчу.       Спустя пару минут аудитория заполняется разговорами: лекция подходит к концу и все потихоньку начинают расходиться. Торфинн кидает в рюкзак нетронутую тетрадь и единственную ручку, дожидается Кнуда, и вместе они спускаются по ступенькам к кафедре. Вокруг профессора скапливается народ, кто-то что-то спрашивает, кто-то кого-то зовет. Торфинн встает на цыпочки, смотрит поверх голов студентов на усталый, но довольный профиль Аскеладда, и в мыслях его что-то неожиданно щелкает.       — Знаешь, — обращается он к стоящему за спиной Кнуду, — кажется, у меня тоже появились кое-какие дела. Прям неотложные.       Он слышит цоканье языка, чувствует легкий тычок в бок и оглядывается.       — Да что? Просто хочу поговорить с ним, ничего больше.       Глаза Кнуда подозрительно сужаются.       — Знаю я это твое «просто», — вздыхает он и смотрит на наручные часы. — Ладно, развлекайся, а мне пора.       Они глядят друг на друга короткий миг, и худенькая фигурка Кнуда, укутанная в бирюзовый свитер, растворяется в дверях посреди толпы. Торфинн смотрит ему вслед, а затем терпеливо ждет, когда кучка не в меру любопытных однокурсников и ребят с потока чуть рассеется. Он заранее приметил на преподавательском столе, возле ноутбука, футляр с ключом от аудитории, и взять его, пока вокруг профессора галдят студенты, — не проблема. Поэтому, как только появляется возможность, он проскальзывает рукой меж широких спин парней и незаметно стаскивает его со стола.       Проходит еще парочка долгих минут, когда последние студенты, наконец, благодарят и прощаются с профессором. Торфинн следует за ними по пятам, и стоит им перешагнуть порог, запирает за ними дверь. Замок легко поворачивается, бесшумно щелкая, и он, сжав в ладони ключ, прижимается спиной к двери. В аудитории становится неожиданно тихо и пусто, только Аскеладд шуршит бумагами и складывает вещи в сумку. Торфинн наблюдает за его движениями, а затем негромко откашливается, заставляя профессора вздрогнуть. Синева его строгих глаз встречается с блестящим янтарем, губы мажет на секунду незаметной улыбкой, и лицо Аскеладда вновь становится бесстрастным.       — Вы что-то хотели, мистер Карлсефни? — спрашивает он и закрывает крышку ноутбука. — Смотрю, сегодняшняя лекция пришлась вам не по нраву.       Торфинн ведет плечами. Сердце отчего-то заходится таким быстрым стуком, что мешает дышать.       — Да нет, с чего бы?       — Сколько ни глядел в вашу сторону, вы всю дорогу уныло лежали на столе, — безразлично говорит профессор, заставляя Торфинна залиться краской и едва подавить смешок. — Неужто было настолько скучно?       — Вы же знаете, что крестовые походы — не мой конек.       — Это еще почему? На крайнем семинаре на вопрос о детском походе вы дали блестящий ответ.       Торфинн опускает глаза. Похвала из его уст всегда действовала на него особенно.       — Вот викинги и их бесчисленные саги, — говорит он, — действительно интересны, а этот Иннокентий Третий со своим вторым Латеранским собором гроша ломанного не стоит.       — Четвертым Латеранским собором, — спокойно поправляет его Аскеладд. — Смотрите, так и до рандеву с комиссией не далеко.       Он окидывает Торфинна быстрым не читаемым взглядом, а у того аж пальцы на ногах поджимаются.       — Если только в комиссии будете вы, сэр, — не подумав и совсем тихо вдруг говорит Торфинн, но Аскеладд прекрасно слышит. Улавливает в низком голосе волнение, замечает, как розовеют щеки, и улыбается.       — Ни капли не сомневаюсь в ваших способностях, мистер Карлсефни, но вряд ли в присутствии комиссии вы сможете сдать мне экзамен как обычно.       Сделав акцент на последних словах, от которых у Торфинна мурашки бегут по спине, профессор застегивает сумку, снимает со спинки стула пиджак и растерянно оглядывает стол.       — Вам не попадался на глаза ключ?       Торфинн поджимает губы, мнется секунду, а затем вытягивает перед собой руку. Маленький ключик с футляром позвякивает в его пальцах. Светлые брови удивленно вскидываются, а уголки рта поднимаются в доброй ухмылке.       — Так не хочется приходить ко мне на экзамен в декабре?       — Честно говоря, — с запинкой произносит Торфинн, чувствуя, как садится от волнения голос, — если бы было можно, я приходил к вам каждый день.       Сердце бешено колотится в груди, стук его эхом раздается в висках. Каждый раз, стоило им остаться наедине, точно как сейчас, собственное тело предавало Торфинна. Никакая близость не нужна, когда одного красноречивого взгляда и мягкого тона достаточно, чтобы вскружить ему голову. Он стоит, будто вкопанный, и смотрит, как Аскеладд, вздохнув глубоко, оставляет вещи на столе и присаживается боком на стул. Опускает локоть на спинку и вальяжно закидывает ногу на ногу.       — Что ж, тогда удивите меня, мистер Карлсефни, — протягивает профессор, складывая руки в замок. — Дайте знать, сколько дополнительных занятий нам с вами нужно, чтобы поставить вам высший балл.       Аскеладд говорит это, совершенно не меняясь в лице, однако голос его, бархатный и глубокий, стелет так мягко, что колени дрожат. На ватных ногах Торфинн идет в его сторону, кидает на стол ключ, облокачивается на трибуну и ждет. Ждет, сам не зная чего. Продолжения лекции или чего-нибудь куда более интересного. Они молчат короткое время, и профессор первым нарушает повисшую в аудитории тишину:       — Назовите мне, пожалуйста, причину, по которой легат и кардинал Пайо Гальвау отказал султану аль-Камилю в отбытии из Египта в обмен на Иерусалим? Все-таки это и было основной причиной для осады Дамьетты.       Торфинн припоминает что-то такое из конспекта Кнуда.       — Отсутствие единства в руководстве, — уверенно отвечает он и получает кивок.       — После возвращения в город-крепость Иоанна де Бриенна крестоносцы снова идут на юг, к Каиру, и...       — И оказываются разбиты войском аль-Камиля, которое совершает набег на немцев, как только получает возможность.       Профессор вновь согласно кивает и покачивает ногой.       — Но и это ведь не конец. Аль-Камиль вступает в союз с другими правителями сирийских земель, однако это оказывается ни к чему.       Он замолкает и дожидается ответа.       — Потому что на пути к Каиру немцев ждет катастрофа. Разлив нильского канала, который они прежде пересекали сухим, заполнился водой и теперь...       — Достаточно, — останавливает его посреди фразы Аскеладд, и Торфинн выдыхает. — Очень хорошо, а то ведь так упорно притворялись, что совсем меня не слушаете.       Торфинну хочется сказать, что он всегда слушает, всегда смотрит и все запоминает, пускай по нему и не видно, но слова застревают в горле, когда профессор протягивает к нему руку.       — Иди ко мне.       Сердце пропускает удар, а легкие забывают, как нужно дышать. Что дышать вообще нужно. Торфинн замирает на мгновение, сбрасывает с плеча рюкзак и сжимает в ответ широкую ладонь. Аскеладд легко притягивает его к себе. Всего пара шагов — и Торфинн опускается на сведенные вместе колени. Он волнуется — сегодня и каждый раз, даже когда начинает игру сам. Контролировать дыхание становится труднее с каждой секундой, и он приникает тесно к чужому телу, обнимает за плечи и утыкается лицом куда-то в шею профессору. От него пахнет невероятной, красивой смесью: одеколон отдает пьянящей горечью, а платок пропитался крепким запахом сигарет. Торфинн дышит им, жадно втягивает носом шлейф острых ароматов и подрагивает, когда руки осторожно касаются его плеч. Пальцы давят несильно, обводят контуры острых лопаток, ложатся на бока, а затем забираются под толстовку.       — Как всегда, с ног до головы горячий, Торфинн, — замечает негромко Аскеладд, теплом обдавая шею, и Торфинн согласно кивает.       Ладони под одеждой такие же горячие, обжигают и прожигают его. Он дышит часто, когда пальцами Аскеладд касается ребер, трогает живот, скользит выше и дотрагивается легко до сосков. Невесомо гладит по ореолу большими пальцами и щекоткой разносит возбуждение по всему телу.       Торфинн стонет и толкается бедрами в бедра, срывая с губ профессора благодарный вздох. Отстранившись на миг, стягивает с его горла шелковый платок и прижимается губами туда, где стучит быстро пульс. Мягкая бородка колет щеку, пока он не торопясь выцеловывает влажную дорожку от ключицы до мочки уха, которую вбирает затем в рот, посасывает, лаская языком, и вновь не сдерживает стона, когда пальцы сжимаются на сосках сильнее.       — До чего же ненасытный мальчик, — довольно шепчет Аскеладд, разнося по позвоночнику мириады мурашек, за что Торфинн целует его крепко в шею.       — Только с вами, — отвечает он и обнимает его, прижимаясь всем собой.       Между ними виснет недолгая тишина, которую разбавляет вкрадчивый и любопытный голос преподавателя:       — А есть и другие?       Торфинн отрывается от него, заглядывая в потемневшие синие глаза.       — Никто и никогда, — быстро говорит он и льнет к желанным губам поцелуем.       Сильные руки сжимаются на его талии, а Торфинн зарывается пальцами в светлые волосы, слегка оттягивая их. Они целуются неторопливо, скользят чутко и нежно языками по губам друг друга. Никакой страсти, только блаженное наслаждение, которое растекается по их телам сахарным медом. Торфинн ерзает, вжимается в Аскеладда, чувствуя, как тягучей петлей все внутри него сковывает, а мысли растворяются, невнятным туманом застилая глаза. Горячие ладони скользят вниз по спине, короткие ногти приятно задевают кожу. Торфинн чуть выгибается, и тогда руки профессора легко проскальзывают под джинсы.       Тихое «ах» срывается с зацелованных мальчишеских губ, когда пальцы стискивают ягодицы. Аскеладд целует его снова, уже глубже, напористее, вжимает в себя, и Торфинна ведет похлеще, чем от двух бутылок красного сладкого с Кнудом напополам в эти выходные. Он двигает резко бедрами, тянет за мягкие пряди и крупно вздрагивает, стоит профессору коснуться молнии на его джинсах.       С жарким шумным выдохом он разрывает поцелуй и перехватывает его кисть. Синие глаза смотрят вопросительно, а брови хмурятся.       — Что случилось? — спрашивает Аскеладд и тянется погладить его нежно по щеке. — Ты же хочешь.       Торфинн притирается к теплой ладони, мажет влажными губами по запястью и приникает шепотом к уху:       — Хочу. Я так хочу вас, думать ни о чем другом не могу.       Он толкается ему в руку в подтверждении собственных слов, стонет и прикусывает губу.       — Но я здесь не ради себя, — говорит Торфинн, отстраняется и отводит взгляд. — Вы выглядели таким уставшим к концу пары, поэтому...       Не договорив и заметив заинтересованность с очевидной примесью догадки в глазах профессора, он клюет его быстрым поцелуем в щеку, сползает на пол и укладывает подбородок на острое колено.       — Поэтому расслабьтесь и получайте удовольствие.       Он чувствует, как полыхают неистовым жаром скулы от такой пошлости, и ему становится стыдно за себя от довольной улыбки, которая растягивается на лице Аскеладда.       — В любой другой раз я бы и не подумал соглашаться, — ведет плечом тот, — но раз ты так завелся, делай, что хочешь.       Профессор откидывается на спинку стула, чуть разводит ноги в приглашающем жесте и смотрит на него сверху вниз. Смотрит так, что дышать становится трудно и рот наполняется слюной — так хочется Торфинну сделать задуманное.       Он кладет руки на колени и легко скользит вверх, оглаживая бедра сквозь дорогую ткань брюк. Водит по ним кончиками пальцев, царапает ноготками и чувствует, как подрагивают слегка мышцы под ладонями от напряжения. Торфинн смотрит Аскеладду прямо в глаза и щекой трется о ногу. Придвигается ближе, и колени сжимают его плечи, когда он опаляет теплым дыханием пах.       — Полагаю, у нас не так много времени, — хрипло произносит он, дотрагиваясь губами до складок брюк. — Я быстро.       И не дожидаясь ответа, Торфинн тянет за пряжку ремня. Руки его подрагивают от нетерпения, он торопливо справляется с пуговицей и ширинкой и сглатывает тяжело вязкую слюну. Бросает жгучий взгляд на поддернутое возбуждением лицо Аскеладда и прижимается ртом к его члену через белье.       До слуха доносится шумный выдох, а сам Торфинн крупно дрожит: собственное тело реагирует пылким огнем внизу живота. Втягивая носом острый запах чужого желания, впиваясь пальцами в бедра, он целует и облизывает нежно сквозь ткань, слегка прикусывает и оставляет на нем влажное пятно. Дразнится, зажмурив глаза от удовольствия, пока не ощущает сильные пальцы, зарывшиеся в непослушные волосы.       — Ты же сам хотел поторопиться, — шепчет профессор и слегка тянет его за пряди. — Будет нехорошо, если я не сдам ключ от аудитории минут через десять.       — Десять минут как раз то, что нужно, — срываясь на хрипотцу, отвечает Торфинн.       Он играется еще немного, посасывает, прихватывает легко зубами и приспускает, наконец, такое лишнее сейчас белье. Не в силах удержаться, ведет по члену кончиком носа от основания до уздечки и мажет языком по головке. Рука в его волосах сжимается, стягивая болезненно прядки, но Торфинну все равно. Он облизывает губы, влажным ртом приникает к члену сбоку и юрким языком обводит вздувшиеся венки. Вылизывает одну за другой, повторяя их контуры, и вглядывается в лицо профессора.       От увиденного желание дотронуться до себя возрастает многократно, но он лишь стискивает пальцами подрагивающие бедра и целует мокро натянутую уздечку. Торфинн смотрит, как Аскеладд сжимает добела губы, как запрокидывает назад голову, как дергается его кадык, и слизывает капельку выступившей на головке смазки. Приспустив белье ниже, он выпутывает из ткани поджавшиеся яички и вбирает одно в рот, ласково проводя по нему языком.       Едва слышный стон доносится до него, и он сам довольно урчит. Ладонью медленно ведет выше, сжимает ею член и большим пальцем размазывает густую смазку по горячей головке. От нового стона плывут мысли. Торфинн давит на мошонку губами, кулаком двигает вверх-вниз несколько раз и все-таки шипит, когда профессор дергает его за волосы особенно сильно.       — Возьми же в рот, наконец...       Их взгляды пересекаются. Янтарный блеск тонет в бескрайней синеве, и Торфинн послушно скользит языком по стволу. Пальцы кольцом сжимаются у основания, и он накрывает истекающий смазкой член ртом. Дрожащий выдох сверху будто становится спусковым крючком: он вбирает его глубоко, сосет старательно и жадно, пока головка не упирается в горло. Он замирает так и выпускает член изо рта с влажным звуком. Вновь смачивает губы слюной и, сделав вдох, повторяет движение. Затем берет член за щеку, посасывает мягко, ощупывая венки язычком, и снова поднимает глаза.       Аскеладд сидит, спрятав лицо за свободной ладонью, и дышит часто, кусая губы. Ноги его дрожат, а пальцы, что зарылись в соломенные волосы, потягивают иногда за пряди, направляя.       Торфинн сжимает сильнее губы, давит нёбом на головку и сглатывает. Ни на секунду не останавливается, кружит языком вокруг и насаживается так плотно, что перед глазами расплываются радужные пятна. Его хватает ненадолго. Он вздрагивает несколько раз и отрывается от Аскеладда, переводя дух. Глаза чуть слезятся. Он смотрит, как покачивается налитый крупный член, блестящий от слюны, и, не удержавшись, одним языком щекотит головку. Слегка надавливает и оставляет влажный поцелуй.       Они оба дышат глубоко и быстро. Аскеладд пальцами мягко массирует его голову, подталкивая, а Торфинн медленно ведет кулаком вверх, прекрасно зная, как тяжело терпеть такую сладостную пытку. Он трется щекой о бедро, из-под ресниц наблюдая, как капелькой выступает на головке предсемя, и снова берет член в теплый рот. Берет до основания, сглатывает пару раз, отстраняется и повторяет, жадно вдохнув перед этим. С каждым мигом Торфинн увеличивает темп, посасывает, сжимая плотно губы, вылизывает каждый изгиб. Помогает себе рукой и не сопротивляется, когда Аскеладд со стоном тянет его за волосы, слабо надавливает, не принуждая, но задавая нужный угол и скорость.       Колени уже ноют от напряжения, а собственное тело горит огнем, пульсацией разнося неистовое желание по нервным окончаниям. Торфинн цепляется пальцами за чужие бедра, чувствуя, что профессор приближается к самому краю, берет глубоко и не отстраняется, когда Аскеладд не выдерживает и толкается навстречу. Крупно вздрагивает, и мышцы его ног сокращаются под ладонями, пока семя обжигающе стреляет в нёбо. Торфинн ждет и глотает все до единой капли.       Низкий стон приятно ласкает слух. Сердце бьется в груди сумасшедшим ритмом, а лоб покрывается испариной. Простонав носом, он старательно и устало лижет опадающий член, ощущая на языке горьковато-сладкий привкус, улыбается и дрожащими руками натягивает обратно белье. Застегивает молнию и даже пуговицу и укладывает голову Аскеладду на ногу, пытаясь отдышаться. Профессор же гладит его мягко по волосам, пропускает длинные прядки сквозь пальцы и вздыхает.       Между ними виснет молчание, прерываемое лишь теплым дыханием, медленно возвращающимся в норму, и первым его нарушает Торфинн:       — Вы ели что-то сладкое? — шепотом спрашивает он и поднимает глаза на удивленное лицо профессора.       Тот задумывается на мгновение, а затем легко и понимающе смеется.       — В столовой сегодня был ананасовый сок.       — Очень вкусно.       Щеки его вспыхивают румянцем. Он встряхивается и встает с пола. Затекшие колени болезненно разгибаются, и он трет их, исподтишка наблюдая, как Аскеладд поправляет рубашку и застегивает ремень.       Они собираются в тишине. Профессор завязывает на шее платок, Торфинн ждет его и, когда дверь в аудиторию за ними закрывается на ключ, просит Аскеладда дождаться его на улице. Тот соглашается, и Торфинн быстро идет в уборную, где моет руки и обдает холодной водой пылающее лицо. Смотрит в зеркало на свое отражение — волосы растрепаны, губы припухли, щеки горят алым — и улыбается самому себе. В животе все еще потягивает истомой, но уже терпимо, поэтому он лишь поправляет наскоро прическу и спешит на улицу.       Профессор и впрямь ждет его. Стоит чуть поодаль, закутанный в плащ, и курит свои крепкие сигареты. В свете фонарных столбов Торфинн едва различает его выражение, но нутром чувствует, как тот улыбается, стоит ему только приблизится.       — Прости, но здесь не угощу, — произносит Аскеладд и тушит бычок об урну. — Нечего курить на глазах преподавателя.       — Стрельну потом у Кнуда, — усмехается Торфинн в ответ.       Метро отсюда совсем неподалеку, и они идут в его сторону вместе. Торфинн прячет руки в карманы толстовки и цепляет на голову капюшон. Сентябрьский ветер приятно холодит лицо.       — Знаете, сэр, — вдруг говорит он, — в таких темпах я и крестовые походы полюблю не меньше, чем эпоху викингов.       В речь Аскеладда возвращается формальность:       — Уверен, с такими-то успехами у вас точно есть на это потенциал, мистер Карлсефни.       Торфинн поджимает губы, пряча от прохожих улыбку.       — А что насчет еще парочки дополнительных занятий? Иннокентий Третий и его второй Латеранский собор сами себя не выучат.       — Четвертый Латеранский собор, — как и прежде, мягко поправляет его Аскеладд, и уголки его строгих губ приподнимаются. — Думаю, как минимум несколько занятий вам точно не помешают, а там, глядишь, и заработаете себе кучу баллов на автомат.       От легкого флирта, проскальзывающего в ласковом тоне, и от, казалось бы, обыкновенного диалога между студентом и преподавателем, который на самом деле таит за собой нежный интимный секрет, у Торфинна сердце вновь заходится быстрым темпом.       — Пообещайте мне, — произносит он негромко и серьезно, когда впереди уже виднеется вход в метро, — что такого, как я, у вас больше не будет.       Он говорит это и останавливается. Спустя два шага останавливается и Аскеладд. Они смотрят друг на друга, пока мимо снуют прохожие, и Торфинн слушает стук собственного сердца.       — Пожалуйста.       Профессор вздыхает и возвращается к нему. Запускает руку под капюшон, привычным жестом взлохмачивая непослушные волосы, и так же тихо отвечает:       — Обещаю.