Sublata causa, tollitur morbus

Ночью начался дождь. Рей расценила это погодное явление, как настоящий подарок судьбы, потому что долго ворочалась и не могла уснуть. Она выскользнула на балкон и подставила лицо и ладони прохладным струям, не беспокоясь о том, что тонкая батистовая рубашка намокнет и прилипнет к телу, порочно очеркивая все его контуры. Она уже давно не боялась наготы, но одна только мысль об этом пустила по позвоночнику неприятный импульс, заставивший девушку обнять себя за плечи, словно пытаясь спрятаться. Нежный весенний дождь легко обернулся новым кошмаром – воспоминанием о ледяных струях, беспристрастно скользящим по измученным голодом скелетам, уже мало напоминающим людей, жмущимся к стенам, друг к другу; лишь бы хоть немного сохранить ускользающее тепло. В те мгновения казалось, что от отсутствия пищи и солнечного света кожа превратилась в папиросную бумагу, которую легко может содрать жестокое прикосновение студеной воды. Воды, сдирающей не кожу, но частички души, как огрубевшие мозоли, вырывающей воспоминания, осколки целостности крушащейся личности. Воды, которая была такой желанной в темных застенках, где можно было продать родную мать хотя бы за одну драгоценную каплю; но в итоге оказавшейся такой жестокой. Рей отдернула руки от дождевых капель и спряталась под козырек. Ей сразу стало чертовски неуютно и захотелось вернуться в теплую постель, замотаться с головой в одеяло и не выглядывать оттуда как минимум месяц. Но, к несчастью, простыни были влажными от пота и хранили в себе осколки душных тяжелых кошмаров. Был, впрочем, способ покинуть весь этот замкнутый круг – коробочка с пилюлями на дне чемодана, рядом с тщательно завернутым в белье револьвером. Но сделать это, означало пасть духом. Все-таки пасть духом. А она привыкла быть сильной девочкой. Вопреки всему. И если однажды смогла пройти через ад и сохранить себя, то теперь, не могла позволить себе подобной трусости, уже будучи в раю, пусть и отравленном горькими ошметками прошлого. Тот маститый психиатр в Женеве был прав: всего лишь нужно время. Немного больше времени. Рей вернулась в комнату и села на краешек постели. Ее взгляд невольно скользнул по лицу спящего на диване Рудольфа, и она испытала укол чувства вины и грустной беспомощной нежности. Милый Рудольф! Какой еще мужчина стал бы так носиться с ней, ее кошмарами и призраками прошлого? Какой мужчина согласился бы спустя уже три месяца после свадьбы по-прежнему спать раздельно, потому что она «еще не готова»? Если будет когда-нибудь вообще готова. Если сможет пересилить отвращение и страх, которые в ней вызывают человеческие прикосновения. Или дело было не в этом? Рей откинулась на подушки, брезгливо оттолкнув все еще мокрое одеяло, и прикрыла глаза, надеясь на маленькую возможность провалиться в глубокий сон без сновидений. Тело было истощено долгой дорогой, сменой климата, путешествием и новыми впечатлениями, но беспокойный разум никак не соглашался позволить ему заслуженный отдых. Впрочем, Рей все-таки задремала. И снились ей не кошмары, ей снился Финн. Было лето, в городе стояла жуткая жара, но для двух детей, выросших в пустыне температура была более, чем комфортной. Они сидели на той самой набережной Сены, где река раздваивается, огибая острова, и открывается отличный вид на причудливые шпили и башни Нотр-Дама. Между друзьями прямо на каменном парапете стояла бутылка дешевого лимонада, завернутая в бумагу, и они пили из нее по очереди. Это был первый день, который они провели порознь и теперь наконец-то снова встретились, потому что оба оказались в разных учебных заведениях – Финн в школе искусств, Рей в маленьком и не очень престижном медицинском колледже. Они наперебой делились впечатлениями, которых было так много, словно за время разлуки каждый из них пережил как минимум одну человеческую жизнь. - Я познакомился с отличными ребятами, - говорил Финн и Рей почувствовала едкий укол ревности, - я хотел бы представить тебя им… Один парень, Поль, он такой общительный, хочет стать писателем. Рассказывал, что встречался с Генри Миллером и даже показывал свои наброски самой Гертруде Стайн… и ей понравилось… - Я не понимаю, о ком ты говоришь, - тихо и обиженно сказала Рей. Тогда сияющие глаза Финна погасли, он разволновался и схватил девушку за руку. В те времена она еще не избегала тактильных контактов, а с Финном они и вовсе привыкли постоянно притрагиваться друг к другу. Это было чем-то вроде привычки. – Я же темная, - добавила Рей совсем мрачно. - Ну что ты! – воскликнул Финн, - прости… я не хотел, чтобы ты себя так чувствовала. Ты самый важный для меня человек. Между ними не было ничего, даже отдаленно напоминавшего любовь. Они скорее были названными братом и сестрой, хотя Рей догадывалась, что в одно время парень испытывал к ней романтические чувства, со временем поменявшие свое направление и ставшие крепкой привязанностью. Они были семьей. Тогда. - Ты тоже, - прошептала Рей и снова проснулась вся в слезах. Она чуть не вскрикнула, потому что в комнате уже было светло, а над ней склонился Рудольф, уже одетый и нацепивший свои смешные круглые очки. Девушка отползла подальше от него на кровати и забилась в угол. - Милая, ты в порядке? – взволнованно спросил он. Рей вытерла слезы тыльной стороной ладони и села, кутаясь в одеяло от легкого утреннего холодка. - Да, - сказала она, - просто приснился кошмар. Весь день они гуляли по городу, наслаждаясь теплым весенним днем. Впрочем, по сравнению с Женевой и Парижем, здесь скорее царило лето, настолько высокой была температура, не смотря на то, что только начался апрель. Остыть от жары и передохнуть они заходили в прохладные и почти пустынные музеи, пили вино и свежевыжатый апельсиновый сок в маленьких домашних ресторанчиках. Рудольф даже сделал несколько снимков на дорогой японский фотоаппарат, который приобрел накануне поездки. Рей не любила фотографироваться, но терпела, чтобы лишний раз не задевать чувства мужчины. Она натянуто улыбалась и думала о том, что пора бы избавиться от привычки прятать свое лицо. Она другой человек, ей больше не нужно скрываться. Но как отделаться от того, к чему привыкал за десятилетия в такой короткий срок? В детстве, окруженная похотливыми и довольно грубыми арабами, она заматывала все свое тело в ткань, особенно большое внимание уделяя маскировке лица. Так у нее было меньше шансов привлекать к себе внимание. Со временем, осознав, что ее фигура выглядит скорее мальчишеской, Рей избавилась от необходимости сооружать многослойные конструкции из тряпок и просто прикидывалась парнем. Она коротко стригла волосы, носила просторные шаровары из грубой ткани и рубаху на манер тех, что выбирали для себя местные юноши, а на пояс вешала короткий кривой тесак, стащенный из антикварной лавки Платта. Первое время в Париже, она продолжала прикидываться парнем, впрочем, уже с большим трудом утягивая подросшую грудь. Иногда даже наклеивала себе бутафорские усики, веселившие Финна до слез. Но выбора не было – женщин принципиально предпочитали не брать в тот медицинский колледж, если они не были богаты или благородны. Конечно, у безродной девчонки из Алжира была только одна возможность затесаться в ряды студентов и она не могла позволить себе упустить этот шанс. В сопротивлении она носила короткое каре, но часто прятала волосы под париками. За те несколько лет, невидимого существования и подпольной деятельности, она отлично научилась превращаться и заметать следы, играть с образами и личностями. Это часто спасало жизнь. Потом… потом было лучше не попадаться на глаза надзирателям, но эту миссию она провалила. И Рей запрещала себе думать и вспоминать об этом. Теперь же она свободная и счастливая женщина, с длинными волосами, в легком ситцевом платье и американских туфлях на маленьком каблуке могла спокойно и гордо шествовать рядом со своим мужчиной по улицам древнего города. Наконец-то не пряча лицо, не пытаясь надевать на себя маски… Но, кажется, эта самая женщина – ухоженная, прячущая под косметикой и специально для того отпущенными волосами старые шрамы, смотревшая на нее в зеркало, была лишь очередной маской. Очередной ролью, с которой она справлялась из рук вон плохо. Вокруг был прекрасный город, цветущий сад и доброжелательные люди, но внутри она носила склизкий и холодный кусочек того ада, который просто нельзя было оставить за чертой прошлого. Ад, который всегда с тобой. Рудольф забылся и попытался взять Рей за руку, но она шлепнула его по пальцам. Он не обижался, оправдывая ее поведение старыми травмами. Он вообще был слишком идеальным, хорошим и заботливым. Не смотря на все ее капризы, долгие мрачные взгляды и постоянную привычку шарахаться от прикосновений, ближе к вечеру, мужчина наградил ее сытным ужином в довольно дорогом ресторане. Они вернулись в отель ближе к ночи и вчерашний портье, заулыбался, при виде своих постояльцев, словно они были старыми знакомыми. - Сеньор, - радостно сказал он, подлетая к Рудольфу, - в знак извинения за вчерашние неудобства администрация приняла решение выделить вам лучшую комнату. Пойдемте, я помогу вам перенести вещи… Рудольф был крайне вежливым и достаточно стеснительным человеком. На его лице мгновенно написалось жуткое смущение и явное нежелание менять номер, к которому он уже успел привыкнуть, но умение говорить «нет» не входило в его сильные стороны. Он уже покорно поплелся за бодрым портье, когда тот вдруг остановился и кивнул Рей. - Сеньора! Вам оставили сообщение, - он взглядом указал на аккуратно сложенный белый конверт, лежащий на стойке. Рей не нужно было даже задавать лишних вопросов, чтобы узнать от кого она получила послание. Дождавшись, когда Рудольф и портье поднимутся по лестнице, ведущей к лифту, она схватила конверт и яростно разорвала красивую упаковку. Внутри было письмо, испещренное мелким, аккуратным почерком. «Дорогая кузина! Бабушка Стефания передает тебе привет и интересуется, не хочешь ли ты нанести визит пожилой родственнице. В последнее время она чувствует себя не важно, но все-таки прибыла в Рим, в надежде на аудиенцию с тобой. Надеюсь, что ты найдешь для старушки немного времени в своем плотном графике. Бабушка также хотела бы поделиться с тобой новостями об одном нашем общем знакомом, с которым вы любили играть в детстве. Помнишь его? Рыжий скверный мальчишка. Позвони мне или напиши! С любовью, твоя сестрица Сара». Рей растерзала конверт на мелкие кусочки и выбежала на улицу, присела за крайний столик в небольшом патио, принадлежавшем отелю, и подожгла обрывки в пепельнице. Затем закурила трясущимися руками и затянулась густым, едким дымом. Ну почему они просто не могут оставить ее в покое? У нее и так из рук вон плохо выходят попытки отстроить простую человеческую жизнь. Без всех этих запутанных шпионских ребусов, писем от несуществующих родственников, анаграмм и головоломок. Она приехала в Рим, чтобы отдохнуть душой и телом, а не ввязываться снова в какую-то безумную переделку, рискующую привести девушку обратно в застенки гестапо или в тюрьму. Конечно, она лукавила. Первую весточку от По она получила полтора месяца назад, когда они с Рудольфом только планировали отложенное из-за работы супруга свадебное путешествие. Сообщение было еще более коротким, чем предыдущее. Одно слово – Италия. И Рей, хоть и растерзала как обычно конспираторское письмо, но несколько недель надоедала Рудольфу, что всегда мечтала побывать на родине мировой культуры и искусства, посмотреть Рим, Венецию и Флоренцию, погреться на солнышке в Неаполе и на Сицилии. К счастью, ее новоиспеченный супруг был достаточно хорошо обеспечен для послевоенного времени и легко мог исполнить любую прихоть любимой женушки. «Рыжий, скверный мальчишка» - усмехнулась девушка и подумала о том, что из По действительно мог получиться отличный писатель, если его слог и манера выражаться могла развеселить даже такого мрачного человека, как она. Значит, вот на чей след им удалось напасть… А она почему-то давно считала его мертвым. Что же… Конечно, она ждала отыскать совсем другого человека. Девушка невольно встрепенулась, потому что к ней спешил официант. Толи он забеспокоился, что дама уйдет, не дождавшись возможности сделать заказ; толи заметил маленький пожар, все еще полыхавший в пепельнице. Рей вскочила с места и вдруг уперлась взглядом в широкую спину мужчины на другом конце патио. Она попятилась и облокотилась о стену, чтобы сохранить равновесие. Темные густые кудри с теперь уже частой сединой, куда более длинные, чем раньше. Массивные плечи и длинные руки, затянутые в черное пальто. Изящные пальцы, сжимающие сигарету над переполненной пепельницей. И кольцо. Да, она могла ошибиться и увидеть призрака прошлого в незнакомом человеке. Но, черт возьми, это массивное серебряное кольцо с фамильным гербом могло принадлежать только ему. Кольцо, шрамы от которого навсегда останутся на ее теле. - Сеньора? – обеспокоенно протянул официант совсем рядом с девушкой, и она чуть не вскрикнула от неожиданности. Сердце бешено стучало, и его скорбный набат заполнял голову. Нужно было пошевелиться и бежать, вернуться в номер, сказать Рудольфу, что ей не понравилось в Риме, и она хотела бы скорее продолжить путешествие дальше, погреть косточки на побережье, вернуться обратно домой в Люцерн, да хоть сбежать на другой конец света… Но она стояла, словно жена Лота, чувствуя, как холодеют конечности, превращая ее в живое каменное изваяние. Как назло, мужчина с проклятым перстнем на пальце, словно почувствовал ее взгляд, и обернулся, вперившись в нее внимательными, темными, как сама бездна, глазами. И хищно улыбнулся.