Иная судьба: Рей Тодороки

Больно. Адски больно. Каждый сантиметр бедер разрывается на части, словно матка продолжает нещадно увеличиваться в размерах, сдавливая соседние органы всмятку. Тельце моего ребенка чувствуется, как большой огромный комок с кипячеными длинными иголками, рвущими без жалости внутренности, и я рыдаю от всех этих ощущений, что преследуют меня последние пять часов. Мне не жалко свою судьбу, свои чувства, если мне предстояло всё это пройти перед тем, как встретить своего малыша — я это сделаю, какие бы муки не проходила. — Вдох! — приказным тоном произносит акушерка. Глубоко и резко вдыхаю в себя воздух, сжимаю зубы и задерживаю дыхание, пытаясь потугами вытолкнуть своего сына. «Солнце, давай, совсем чуть-чуть», — сквозь слезы молюсь, но очередной приступ боли выводит меня из себя, и горло разрывается в крике. Студеное дыхание подкрадывающейся смерти парализует меня, начиная с кончиков пальцев. Спина перестает покрываться мурашками от прохладной кожаной обивки кресла. «Я так умру. Я скоро умру», — начинаю истерить, пока физически меня одолевает полнейшая апатия. Нет, дайте мне жить, хотя бы ради ребенка, прошу! Господи, нет, нет, я должна жить, это мой долг, как матери, и я… В глазах резко темнеет, и боль начинает пульсами отступать от моего тела. Вздыхаю облегченно — тело уже не так напряженно, как раньше. Я зажмуриваюсь. Перестаю что-либо чувствовать. Теряюсь в пространстве, во тьме, пытаюсь открыть глаза, но ничего не получается — я продолжаю плавать в невесомости, в неизвестности, чувствую, как отдаляюсь с каждым мигом всё больше от моего малыша, хочу кричать: «Нет, стойте! Верните мне его!», но слова застревают еще в грудной клетке, не давая никакой возможности для предотвращения ужасного. Мой сын, мой дражайший ребенок, почему в моей жизни происходит все так? Твоя мама не бросила тебя. Я так хочу наблюдать за твоим взрослением, ухаживать за тобой, всей душой желаю этого, несмотря на то, что не знаю твоего отвратительного отца в лицо… Я лишь хочу услышать его первый плач, хоть немножко, хоть краем ушка, прошу вас, выполните мое желание, это ведь для вас ничего не стоит! Ведь можно тут же отправить меня в неведение, но позвольте уловить родной мне крик! — Дɐваņ, ƍыстрǝǝ¡ — непонятный скрежет, похожий на человеческий голос, врывается в бездушное пространство, обитаемое лишь мною. — Еǝ пʎльɔ… — звон колокола с едва узнаваемыми человеческими словами все ближе раздается к моему бестелесному состоянию. — Спɐсɐǝм рǝбǝнʞа! Да, молодцы, спасайте крошку, не стоит ставить мою жизнь выше его! Меня уже не вытащить, так спасите его! — Ох, ǝго ш̷ǝю̷ ̷оƍв̷и̷л̷а̷ ̷п̷уп̷о̷в̷ин̷а… Я тǝбя прошʎ тоvько нǝ єто нǝтнǝтнǝтнǝт только Нǝ єТО ТОvqʞОНǝєТО «Верните моего сына!» — истошно ору в пустоту, пытаясь разбить кулаками невидимое препятствие.  — Mon petit garçon*, — прощебетала я, бережливыми движениями поглаживая свой живот. — Ma maman** была бы рада видеть меня такой, — задумавшись, сделала небольшую паузу, — счастливой. Она постоянно называла меня сильной девочкой. Но я не была такой, — какая-то горечь коснулась моего языка. Незаметно поморщилась, показав испорченное лицо лучам солнца. — Я была слабой, зависимой от нее, не могла за себя постоять. Меня в школе называли «Ле монстл’уа», — нарочито картаво произнесла последнюю фразу, —…а всё из-за шрамов на мне. Ну, и из-за моих восторженных рассказов о Франции, — грустный смешок. Моя крошка пнулась в животе. Я растрогалась, смахнула выступившие слезы на глазах и выдохнула, снова скрыв рубцы на теле платком. Лицо осмелилась не отворачивать, продолжив ласкаться в утреннем свете. — Я не хочу, чтобы ты был таким же ранимым, но и не хочу, чтобы ты родился бездушным. Нужно во всем искать меру… чтобы никакая чаша весов не перевесила, чтобы ты жил в гармонии с собой и телом. Мне казалось, что он внимательно меня слушает. Какая глупость, да? — Как... огонь и лед. Горение — «sho», — протянула я и прикрыла глаза, когда ветер вновь по-матерински коснулся моих уродливых щек. — Замораживание — «to», — закончила, дожидаясь вердикта. Тот радостно топнул ножкой. — Тогда… — сквозь слезы промолвила, — доброе утро, Шото. Я всего лишь хотела увидеть своего ребенка. Моего родного, теплого, нежного, с чистым взглядом и младенческим криком. Почему именно со мной случилось такое несчастье? Я ведь думала, что всё позади, я полюбила дитя от насильника, искренне, всем своим грязным сердцем. Мне показали материнское счастье, будто зная, насколько я зависима от него. Зная, насколько женщина с уродливыми, нечестивыми шрамами на лице недостойна семейной тишины. Но в чем провинилось мое дитя? ____ Mon petit garçon (фр.) — мой маленький мальчик Ma maman (фр.) — моя мама