ID работы: 9392157

Иная судьба: Рей Тодороки

Джен
R
Заморожен
371
автор
Размер:
47 страниц, 4 части
Описание:
Примечания:
Работа написана по заявке:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
371 Нравится 39 Отзывы 140 В сборник Скачать

2.2

Настройки текста
Я понимала, что это неправильно. И за это начинала ненавидеть себя. — Братик в последнее время не выходит из комнаты, совсем уже затух! — бурчала Фуюми, ступая по холодному полу босиком, и никак не походила на замерзающего ребенка. — Ему тренировки не в тягость, мам, как бы не выглядело это со стороны, — обернулась та и примирительно улыбнулась. — Ясно. Надо было ответить ей про достоинство старших братьев, всучить шерстяные носки и шутливо дать подзатыльник. Так бы я и поступила, если бы сердце не стучалось бешеным ритмом, заставляя лицо гореть от приливающей крови, а руки — потеть от подкрадывающегося нервного срыва. Совесть не отлипала от меня, мысли не слетали с орбиты, крутясь вокруг старшего сына… с психической травмой. Он ожидал любви от мамы, а получил один страх. Хотелось завыть от несправедливости, хотелось навсегда спрятать в себе жалкую сторону, закопать под самой безвестной и тусклой кромкой сознания. Но, увы — эта кромка начинала трескаться с первого пробуждения в теле неизвестного мира. Убежище для неприглядных чувств и мыслей сгинуло вместе с прошлой жизнью. Раньше это было моим любимым способом избежать неприятных эмоций: ведь так удобно забыться, перетерпеть и пойти дальше, пока горькая льдина под солнцем времени тихонько таяла, струйками расходясь по всем отсекам мыслей. Примерно так я и выживала бок о бок с отцом, главной проблемой жизни, и нищетой, терпела побои и оскорбления, находила отраду в бесконечной работе. Чуть позже я смогла выбраться оттуда, найти себе захудалую квартирку и перевести дух. Сейчас же не обращать внимания на переживания в груди не могла никак, и уж тем более спрятать от самой себя. — Тойя! — Фуюми требовательно позвала брата и стукнула костяшкой по седзи. — То-о-о-ойя, — протянула та, оперевшись руками о дверь. — Это Фуюми! Многого стоило, чтобы пойти за дочерью следом, хоть Тойя и не виноват в том, как я себя чувствую. Взгляд упал на зазор между полом и дверью, через который лился дневной свет на бамбуковый пол коридора. Ожидание становилось нестерпимее с каждым новым словом с детских уст, с каждым тиканьем часов в обременяющем шуме, но еще нестерпимее оказалось стоять здесь, когда серединный свет растворился в тени. Тойя по ту сторону двери встал напротив нас, и этот факт заставил мою кожу покрыться мурашками. — Ты же там, я знаю, — раздосадованно хныкнула Фуюми и повернулась. — Он не хочет выходить, что делать? Я не сводила глаз с просвета: тень чуть шевельнулась, за этим движением последовал скрип половицы. Дочь с возмущением выдохнула и постучалась особенно громко в последний раз, тоже услышав шевеление в комнате. В тотчас мрак рассеялся, и на полу остались растекаться одни лишь лучи света. — Ушел, — обронила я и сделала шаг назад. — Ему надо время, — она поджала губы, разочарованная неудачей. — Поговорю с ним потом. Без тебя, — неуверенно добавила та и столкнулась с моим взглядом. — Не иди к отцу, хорошо? Мы же договорились, да? Мы отошли от комнаты — причин оставаться не было, и поэтому мне захотелось облегченно вздохнуть. — Ты же не пойдешь к нему? — та не отходила от темы. — Нет же? Я не хотела касаться этого вопроса, так как сама не знала, как лучше поступить, а давать обещания раньше времени стало бы опрометчивым решением. То есть… кто знает, может, единственным и лучшим выходом будет поговорить с Энджи о Тойе и детях? Отказываться от наиболее удобного решения проблемы — глупость. — Посмотрим, — я улыбнулась, положив ладонь на детскую спину. — Сначала покажи свою каллиграфию… тетради, и тогда поговорим. Точнее, на завтраке. Что вы проходите сейчас?

***

К вечеру я подуспокоилась насчет Тойи и пошла на кухню, чтобы осмотреть ее перед совместным завтраком: где что лежит, как включить плиту, какие продукты имеются в холодильнике, каковы мои возможности. После времяпровождения с Фуюми настроение у меня поднялось. Я смогла со спокойной душой сосредоточиться на кухонных принадлежностях, не думая о «радостях» жизни и старшем сыне, даже подпевала что-то под нос и с увлечением рассуждала: тамагояки или оякодон? — Продукты и для одного, и для другого — есть, — хмыкнула перед открытой дверью холодильника. — Тогда… что полезнее? Скрежет замка из коридора привлек мое внимание: я замерла на месте, прислушиваясь к звукам и стуча в раздумьях пальцем по дверце холодильника. Кто-то открывал входную дверь — дело трех секунд, но за эти секунды в голову успела прийти замечательная идея: «Если Иноэ-кун с Нацуо — оякодон, если Энджи — тамагояки». С геройских дел мог возвращаться муж, а могли няня и Нацуо с вечерней прогулки. В проеме с шуршанием пальто появился Энджи с лиловым синяком на скуле и без глупого костюма прямиком из марвеловских комиксов, который я углядела в геройских журналах. Нет, тот был черной водолазке и брюках, в нерабочей одежде. Где он тогда был? Без разницы: пусть хоть по борделям развлекательно прогуливался, главное, чтобы заразу домой не приносил. Но он не глупый, сам все понимает. И кто вообще сказал, что герои приходят домой обязательно в своих латексных боди? Только представить: едешь усталая домой в метро, в глазах — рябь от цифр после тяжелого буднего дня на работе, ноги уже не держат тело… И твой взгляд натыкается на эпатажную женщину в прилипающему к телу ядерно-зеленом костюме «особого», геройского дизайна; например, с рукавами-гранатами или открытым животом с грудью. И тут ты — чуть ли не волной сотрясаешься от вибрации поезда, в застиранной рубахе, выцветшей юбке, колготки — все в зацепках. Стоите вы рядышком, как из противоположных миров, и выделяетесь на фоне друг друга. Вот я это хорошо себе представила, заодно поблагодарила всех Богов за то, что изначально родилась в нормальном мире без этой сверхъестественной нелепости, и воспитали меня не на восхищении героями. Энджи не прошел сразу наверх, как обычно, а остановился у кухни, повернувшись ко мне побитым лицом, и внимательно рассмотрел меня, будто стараясь выцепить какую-то ошибочную деталь из общего образа. Я не хотела говорить, поэтому поздоровалась одним кивком головы, но тот не стал уходить, наоборот, продолжил следить за каждым моим движением. Он понял, что я — не Рей? Следит за тем, чтобы я ничего не натворила? Пришел поесть? Проголодался? Я всегда готовила отцу, и он любил так встать над душой, чтобы «доченька» поторопилась ему что-либо приготовить. Это же так работает? Сейчас я в хорошем настроении, несмотря на Тойю и неприятные воспоминания прошлого, все-таки сейчас в жизни все идет на лад, а проблема нехватки денег в этой семье совсем не актуальна. Поэтому я решила приготовить Энджи мисо суп. Мы оба молчали, иногда кидая взгляды друг на друга, я продолжала нарезать тофу, он — пялиться или на меня, или на окно, сложив руки на груди. Никто из нас не начинал разговор, понимая, что он заранее предопределен, как провальный. Тот даже не пытался сказать про мою руку что-то вроде: «Аккуратнее», зная, насколько «хорошо» отреагирую на такой бессмысленный совет. Между нами нет общих тем. Мы можем только повозмущаться друг на друга, а портить отношения больше нам обоим не хотелось — еще запретит общаться с Шото, тогда я точно здесь все снесу и мое психологическое здоровье будет под вопросом. Спустя полчаса суп был готов. Я разложила по столу принадлежности на двоих и без слов приглашения села ужинать. Он все еще не собирался есть — нахмурился, не понимая, что я делаю. — Ты же сам наблюдал за готовкой, — намекнула я ему на то, что еда не отравлена. Говорить напрямую такие опасные шутки — нет, спасибо. Энджи не из тех, кто их понимает, неловкость очередную не хочу. — Садись есть, получилось более, чем сносно. Он сдвинул брови сильнее. — С каких пор ты умеешь готовить? Я чуть не уронила тарелку дрогнувшими руками, запоздало догадавшись: Рей не умела готовить. Если продолжу так ошибаться, то вскоре все доберутся до правды. Черт! Семья Тодороки может нанять и повара, раз нанимает нянь. Ущипнула саму себя за руку до боли в наказание, чтобы больше так не глупила, и взялась за палочки; ногти ненароком врезались в них, создавая вмятины — кажется, из-за этого в указательный палец впилась щепка. — Мисо суп даже ты можешь приготовить, — закатила я глаза от собственной глупости. Хорошо хоть, что на ум не пришло готовить более сложное блюдо. — От скуки и не такому научишься, — оправдала себя и потерла место занозы. — Раз тебе скучно, то стоило бы уделить время собственному здоровью, — успел меня попрекнуть Энджи перед тем, как сесть за стол. — Я уделяю себе больше, чем надо матери четверых детей. Благодаря кое-кому, — не могла не процедить сквозь зубы. Энджи замолчал, углубившись в ужин, а я решила не начинать спор, который привел бы в никуда. Еда получилась очень даже вкусной. Вкуснее, чем то, что мне приносили в комнату во время перелома: меня будто хотели насильно посадить на диету, вернув к прежнему истощенному состоянию прошлого тела. Безвкусные каши, супы… липкий, противный рис заслуживал особых ругательств. Я хоть с таким питанием килограммы не сбросила, но кормить Шото грудью точно уже не смогу. В течение этого месяца я и стрессовала, и недоедала, что, в общем, неудивительно. — Тойю переводят с домашнего обучения в школу, — резко подал голос Энджи. — Завтра первый день. Сердце чуть не рухнуло с содроганием вниз от неожиданного упоминания старшего сына. Я исподлобья взглянула в его сторону и с осторожностью спросила: — Он сам… не против? Тот застыл в раздумьях на несколько секунд и, чуть погодя, выдал: — Выглядел счастливым. Даже с прикрытыми глазами у меня не получилось представить его с улыбкой. — А школа? Она хорошая? — я уточнила, зная, что тот не стал бы отдавать детей в ужасное заведение. — Все же так просто, без проблем принять ученика посреди семестра — сомнительно, разве нет? — Мне ее порекомендовали лично, — то ли похвастался, то ли успокоил меня он. — У тебя до сих пор нет номера Тойи? Среди контактов у меня были мама, врач, Энджи и Фуюми. С последней по телефону я и прошлая Рей никак не связывались: ни СМСками, ни звонками — поводов не было, да и желания. Денег, в принципе, тоже — я вдруг вспомнила, почему не додумалась позвонить мужу, когда меня «держали» взаперти. На балансе было отрицательное число, видимо успели сняться после моего когда-то входящего звонка врачу, а я тогда чуть не разбила экран со психу — слишком большие надежды были на заветный гаджет. — Тойи? Нет, а должен быть? — Для безопасности я скину тебе его контакты, — оставил меня с таким сухим ответом Энджи и продолжил есть. — Ладно… И пополни мой баланс. Наш разговор снова исчерпался и мы замолчали; единственной темой, на которую мы были готовы говорить — дети. Ни увлечений, ни интересов, ни банальных сплетней… Лишь дети. Угрюмо и скучно, если честно, но это и к лучшему. Если бы муж больше интересовался женой, то сразу бы заметил подмену, и тогда пришлось бы кое-кому точно сидеть в комнате с мягкими стенами. Энджи стукнул пустой тарелкой, отодвинулся от стола на скрипучем стуле и встал, сверля мое лицо бирюзовыми глазами с каким-то отторжением: я побоялась, что в тот момент он скинет всё со стола с возмущениями: «Ты не моя жена! Признавайся, кто ты!», но тот с тайным значением кивнул мне, положил неведомую бумагу на стол и покинул столовую. Даже не поблагодарив. Я привыкла, что мою еду не хвалят: отец принимал все как должное. И все же обидно было… Осторожно взяв листовку в руки, я прочитала:

Eternity

Школа «Eternity» включает в себя младшее и среднее образование с углубленным изучением естественных наук, физической культуры. Мы нанимаем исключительно лучших учителей, среди которых присутствуют бывшие и действующие герои, педагоги с признанными в ученом обществе научно-исследовательскими работами, известные врачи и не только. Спецподготовка к поступлению на геройскую специальность отличает наше учебное заведение от других ему подобных.

Оставалось надеяться, что Тойе там понравится.

***

Улица и дом были погружены в дремотную тишину, убаюкивающую особой ночной атмосферой. Солнце тонуло в горизонте, пока небо укрывалось чернью, но мягкий свет, беря начало от бежевого светильника на тумбе, расползался по моей комнате. Рядом, на латунной кровати, расположилась я с чашкой зеленого чая в руках — милая нянечка Иноэ посоветовала от бессонницы, которую я заработала во время месяца самоизоляции и недели без mon petit garçon. В общем, сидела на одеяле я и почитывала дневник, все строчки которого были перечитаны мною и не раз. Они давали представление о внутреннем мире Тодороки Рей, но не более. Так почему я возвращалась к нему снова и снова? Голос сомнения не утихал: «А вдруг пропустила строчку? Вдруг не заметила важную деталь? Ты еще не проверяла, есть ли там слипшиеся страницы?! А как тебе идея: разобрать зачеркнутые предложения? Делала в прошлый раз? Ну, в этот раз точно должно получится». И поэтому я сейчас сидела, листала книжку… занималась бесполезным занятием. Все, что можно было получить отсюда — уже получила, но не могла я отпустить этот «артефакт», не могла положить в дальнюю полку пылиться до лучших времен. Дневник, вместо того, чтобы дать спасение, грузил меня лишними переживаниями. «умер» — всё, что разобрала из зачеркнутых строк за целый месяц. Никакого прогресса. Шото недовольно закряхтел от недостатка внимания. Захотелось думать, что тот специально сделал так, чтобы отвлечь маму от моря волнений. Подошла, как всегда, к люльке и взяла сына к себе на руки. Он не дремал, любопытно оглядывал мамино лицо и пытался улыбнуться. Каждый раз, когда я смотрела на него, сердце обливалось лаской и любовью, хотелось вечно стоять так, прижав малыша к себе, и не думать ни о чем, кроме как о Шото. Но у меня есть еще трое детей. Я хочу, чтобы они были моими, чтобы я их любила так же, как и Шото, но все так сложно и неоднозначно… И не к кому обратиться за помощью — примут за сумасшедшую. Я рада детям! Я рада семье! А любви хватает только на одного, хотя сегодня мы с Фуюми замечательно провели время — я научила ее трем кандзи, показала сына, и та покорчила ему рожицы. Прошло все мирно, мы разошлись без грусти и я даже на секунду подумала: «Как хорошо, что она моя дочь». Наверное, все придет со временем, сейчас же надо наслаждаться тем, что чувствуешь к Шото. — Не хочешь есть? — удивленно спросила и слегка потрепала его пушистые, короткие волосы. За этот месяц они заметно отросли: теперь разница в цветах была заметна еще больше. Красный и белый — удивительное сочетание, он словно дух Рождества или сладкий леденец. Такой необычный ребенок — и мой! Олицетворение фантастической сказки. — Mon bébé, — улыбнулась, пока гладила Шото — детское тепло согревало душу. — Мой. Темно-бирюзовая обложка дневника выделялась на светлом одеяле и насмехалась надо мной. Я выучила почти все его содержание, и ни разу не забывала последнюю фразу, написанную вульгарно-красными чернилами. — Хн-м-м… — резко захныкал малыш из-за вкрадчивого сна, осевшего на тонкие веки. «Кажется, мне уже тошно от нерожденного ребенка», — таким образом кончалась последняя исписанная страница. Ее ребенка. Я с прикрытыми глазами начала того укачивать, тихо напевая слабым голосом незамысловатую мамину колыбельную*: — «L'était une une p'tite poule grise Qu'allait pondre dans l'église Pondait un p'tit coco Que l'enfant mangeait tout chaud». У Шото нет ничего от меня: голубые глаза явно не мои, как и красные волосы, но белые… белые волосы ведь тоже не мои. Малыш унаследовал их от беловолосой Рей, никак не от черноволосой Миято. А дети… остальные дети?.. — «L'était une p'tite poule noir, — громче продолжила я, повторяя интонацию мамы. Qu'allait pondre dans l'armoire Pondait un p'tit coco Que l'enfant mangeait tout chaud». Фуюми, Нацуо и Тойя — они так благосклонно ко мне относятся, потому что для них я — мама, Рей Тодороки, женщина, которая их родила, перестала уделять внимание и заперлась в комнате, забеременев четвертым. Ища в нем спасение. От кого? — «L’était une p’tite poule blanche qu'allait pondre dans la grange Elle pondait un p'tit coco que l'enfant mangeait tout chaud». Но я ведь тоже во время беременности искала в Шото спасение: от одиночества, от насилия, от ненависти. Между мной и Рей гораздо больше общего, чем я бы могла подумать. Глупо так судить ее, когда сама не являюсь образцом для подражания и воспринимаю чужой опыт близко к сердцу. Я бездушно примеривала ее мысли, чувства и обстоятельства, словно пыталась натянуть вещь не того размера на себя, и поэтому судила — она сжимала мою грудную клетку, съеживала плечи и не подходила по расцветке. — «L’était une p’tite poule rousse… Шото уже сонно моргал, расслаблялся, то и дело склонял голову ко мне. qu'allait pondre dans la mousse Elle pondait un p’tit coco que l'enfant mangeait tout chaud». И я мерила страх к Тойе на себя. Как могу бояться девятилетнего мальчика, который при первой нашей встрече плакал, чей голос тогда дрожал? Я — не Рей, но раз уж по Божьей воле оказалась не на своем месте, что плохого — пользоваться благами ее? Любовью детей, которых она недооценивала? Ведь я сталкиваюсь и с плохими сторонами жизни девушки — меня запирают, водят на приемы, думают, что могу легко сойти с ума. Рей, наверное, будет обидно, что никто не заметил подмены. Ни муж, ни дети — никто. Мне было бы грустно… и очень больно. — «L'était une p'tit' poule brune qu'allait pondre sur la lune… Я успела положить малыша в кроватку, когда тот засопел. Улыбнулась совсем по-новому, приветственно, смотря на сына Рей, моего сына, и кончиками пальцев пригладила его прическу. Elle pondait un p’tit coco… Я не остановилась, шепотом напевая, хоть и укрылась уже одеялом. …que l'enfant mangeait tout chaud». Мне лишь хочется сделать так, что если Рей снова заменят — это уже заметит вся ее семья.

***

— Мам, спой еще! Малыш лет пяти, облокотившись о подушку, глядит с умоляющими, карими глазами, а я лежу рядом и перебираю шрамированными руками детские черные пряди. Кто это? Щурусь, всматриваясь в постороннее лицо, и тут же удивляюсь — это же Шото! Прямой аккуратный нос, открытый взгляд, брови домиком, тонкие губы, расплывающиеся в искрящейся улыбке. И как я не сразу узнала его? — Что тебе спеть? — смеюсь от счастья. — Японскую? — Нет, французскую. Которую тебе бабушка пела. Про курицу, — объясняет тот, жестикулируя. — «Tout chaud», — напевая. — А-а-а… — тяну понятливо я. — Как-то язык у меня сейчас заплетается для пения на французском. — Провожу руками по макушке сына. Волосы темные, отросшие до ушей — и почему-то мне из-за этого непривычно. — Хочешь расскажу, почему моя мама пела именно ее? Шото с интересом вскидывает голову и смотрит на меня. — Впервые она ее спела, когда мне было пять. Я спросила про перевод, и та ответила… — Каждая курица сносила яйцо в разных местах, а ребенок его находил и кушал. Я знаю! — горделиво говорит он и ухмыляется так, как это может сделать только ребенок. — И ты заплакала. — Было жалко куриц-мам. Я представила, как меня отбирают у мамы, съедая… Да, я зарыдала. И твоя бабушка успокоила: «Зато ты не такая жадная, как малыш из песенки. Не съела без спроса чужое яйцо. Это не так?» — А ты что? — А я после этого два года не ела яичницу, — снова посмеиваюсь. — В семь поняла настоящий смысл маминых слов. И с тех пор она пела эту колыбельную каждый раз, когда мне было грустно. Будто напоминала: «Зато ты не жадная, не отобрала чужих детей у матери». В груди что-то сжимается от стыда. — И ты не такая? — Взгляд Шото слишком серьезен для ребенка. Нет, он не похож на моего сына, но понять, что именно не так — не в моих силах. Я пугаюсь, когда пытаюсь найти отличия, детское лицо все сильнее и сильнее расплывается перед моими глазами, сменяясь на сплошное черное пятно. — Нет… Разве я такая? — говорю, не чувствуя губ. — Сама подумай. — Нет? — Тогда почему плачешь, мам? — Его уголки губ поднялись в расслабленной усмешке, совсем не схожую с ребячьей. Мой Шото так бы не улыбался. — Я не твоя мама… — А чья ты мама? Чужих детей? В голову приходят Фуюми, Нацуо, Тойя и… Шото… Настоящий Шото. Я вдруг понимаю, на что этот самозванец пытается намекнуть — и злюсь. Сильно злюсь, скорее, даже выхожу из себя, гневно кидая взгляд на того. Я уже успела разобраться в себе — и чужие слова меня нисколько не тронут! Мама пыталась научить меня совсем иному, и, очутившись в Рей Тодороки, она бы поступила точно так же! Защитила бедных детей, полюбила их… Это же так очевидно! Ведь не мы виноваты в этой насмешке судьбы, как же иначе поступать? — Уж точно не твоя! — кричу, толкая незнакомца с кровати. — Мама! — раздается с его стороны. Звучит младенческий плач, пронзительный, но никак не трогающий душу. — Это я! Ты меня променяла… — Голос сорвался, утонул в пустоте и заполнил комнату шипящей тишиной. На полу вместо фальшивого Шото лежит светлый кусок ткани. Это лишь сон, очередной кошмар среди сотен таких же, уж кому, как не мне привыкать? Я все никак не просыпаюсь, остаюсь в огромной комнате без окон и дверей — кровать и голые стены. Даже своего сердцебиения не слышу. И ползунки, в точности такие же, которые я покупала еще в прошлой жизни своему ребенку, оказались перебором. Открываю рот, чтобы закричать, нет, завопить, как новорожденный — будто я впервые вдохнула разреженный свежий воздух, обдирающий глотку изнутри. Но кто-то садится рядом — слышу сквозь сон лязг кровати, шорох простыни и частое дыхание, — мягко берет меня за руку шершавой, обжигающей и маленькой ладонью и утыкается лицом в мой живот. Что-то родное проскальзывает в этих ощущениях, мягкое и теплое, как свежий хлеб. Становится хорошо — как дома, и даже кричать больше не хочется. Я лежу, пока меня кто-то обнимает, во сне. И пытаюсь не думать о том, что сон уже давно прошел.

***

Я встала с первыми лучами солнца к завтраку. Слезать с кровати не хотелось по моральным соображениям — все еще волновалась из-за Тойи, так еще и, пустоголовая бошка, забыла вчера за ужином уговорить Энджи на психолога для сына. Хотя бы для сына. Тут как ни посмотри, а полноценный психиатр нужен всей семейке, мне и мужу в первую очередь, в последнюю очередь няньке и водителю, но если начну настаивать на этом — никто не станет параноичку психованную слушать. Конечно же, какие проблемы могут быть в геройской семье? Энджи слишком консервативен, чтобы понять: психиатр нужен не только для шизофреников. И что прикажете делать в такой безнадежной ситуации? Попробовать убедить семейного врача в необходимости… м-м-м, психологического осмотра? Телефонный звонок застал меня врасплох: я, оклемавшаяся после перелома, протянула руку к смартфону и захотела подскочить, но запуталась в одеяле и с грохотом свалилась на пол, как последняя неудачница из подростковых сериалов. В последнее время находилась совсем не в ладах со своим телом — вечно падала, поскальзывалась, билась об уголки мебели, в общем, оправдывала свою прошлую фамилию Бернардайн — правда, была я не «смелая как медведь», а «неуклюжая, как медведь». Как бы не отмахивалась, а привыкнуть к чужому телу, чужой жизни сложнее, чем кажется. И это подтвердила надпись, высветившаяся на экране телефона печатными буквами: «Мама». А я даже не знала ее имени. Рей уважала маму и из-за нее терпела неудачный брак. Когда Тойе было два-три года, Энджи поссорился с родителями жены, поводом было ослабленное здоровье их внука, но совсем скоро тот их задобрил подачками и деньгами, «данью уважения», как писала Рей. Конец. Единственные вещи, которые я знаю о своей новой «маменьке». И кто, как не родная мать заметит странное поведение дочери? Я поставила вызов фоном, чтобы открыть переписку с мамой и прочитать ее внимательнее, запомнить ответы Рей. Стыдно признаться, но до этого я не заглядывала туда — не додумалась, мысли были заняты другими делами. Вот только… когда я прочитала несколько сообщений, было уже не до звонка. Совсем не до него. 03:49, Вы: Я так больше не могу… 05:02, Вы: Все уже нормально, он просто опять стучался ко мне, думал, что Энджи прячется от него в родительской спальне. Отогнала спать. 07:14 Вы: Извини, что писала ночью — нервы. Энджи сейчас тренирует Тойю. 09:08, Мама: Я на работе. 09:08, Вы: Позвони во время перерыва. 12:02, Вы: Врач приходил. Если я не перестану нервничать, то рожу раньше срока. Это может отразиться на моем ребенке… 15:08, Мама: Поздно заметила, после работы позвоню. 19:30, Вы: Мам? Ты уже дома? 19:54, Вы Ты где? Не отвечаешь на звонки, на сообщения! Я волнуюсь… 20:01, Вы: Из-за Энджи я сорвалась на Фуюми! 20:23, Мама: Постыдилась бы. Сдерживать себя надо уметь, при чем тут ребенок? 20:26, Вы: Почему ты мне не позвонила? 20:32, Мама: У меня тоже есть свои заботы. И своя семья. Если тебе плохо — обращайся к мужу. И учись уже разговаривать с ним. Тебе не хватает звонков со мной на выходных? Я не могу уделять беременной замужней дочери с 3 детьми 24 ч. в неделю. 20:32, Мама: Тебе скоро 28 лет, Рей. Пора взрослеть. И хватит, возьмись уже за воспитание детей, перестань страдать бездельем и нытьем. 21:16, Мама: Я вижу, что ты прочитала мои сообщения. Правда глаза колет? Сходи хоть раз с Энджи на могилу или проведи время с детьми. Я хочу тебя поддерживать, но вижу беспричинное нытье, я была сиротой, когда твой отец избивал меня. 21:19, Вы: Ты думаешь это так легко? Забыть, вернуться к тому, что было? 21:22, Мама: Энджи же пытается. 21:25, Вы: Уже нет. Только позавчера ужинал со своей матерью. Я бы на его месте во время Обон сидела дома, и я никогда не навещу с ним могилу… 21:26, Вы: Прости, но в твоих словах я не вижу смысла. 21:26, Вы: Позвоню в субботу. Больше беспокоить не буду зазря. 21:27, Мама: ОК.

***

— Фуюми уже уехала в школу, — сказала няня Иноэ. — Сато, — наш водитель, — попросился освободиться раньше, чем обычно. Накрытый стол выглядел пустым с графином теплой воды, четырьмя тарелками пряного омлета, корзиной салфеток и упакованными онигири. Все, что здесь находилось, я делала для детей с любовью и старанием, но в итоге — провал. — Хорошо, — вздохнула, царапая палочками тарелку. — Может, Нацуо подойдет… — Скорее всего, тот спит: не пошел в детский сад из-за больной головы, — кивнула смирно она. — Если же по правде говорить, то он просто не захотел никуда идти. Поешьте, не морите себя голодом. От пустого желудка рябило в глазах, а заманчивый запах все еще теплой еды только будоражил неудовлетворенный аппетит. Я опустила взгляд на стол, чтобы определиться: ждать или не ждать; замялась на пару секунд, прикусив язык, и обронила: — Иди к Шото. Хочу побыть одна. — Вам помочь убрать стол потом? — не отставала Иноэ. Она опекала меня все время: то ли воспринимала за пятого ребенка, то ли Энджи взял на работу не совсем «няню», а, скорее, опекуна, но ее забота никогда не пересекала границы, поэтому я ничего и не делала с этим, да и оказалось удобным это на самом деле. — Нет, я сама, — покачала головой. — Все в порядке. Дурацкий сон вместе с философскими, ненужными мыслями настиг меня сейчас, в утомительном ожидании. — Зовите, если что-то понадобится, — напоследок сказала няня и вышла из столовой. Черноволосый, «нормальный» Шото, тело со шрамами — очевидно, что я все еще скучаю по прошлой жизни, какой бы плохой та не была, я к ней привыкла, я ею жила. Не настолько, чтобы искать способ вернуться — нет смысла, разве что в гроб, — но настолько, чтобы видеть ее во сне. Голова заболела от стольких сложных мыслей — все же целый месяц ничего не делала, не задумывалась о ситуации в целом из-за стресса и спокойно принимала чужую роль: моя-то прервалась, как и настоящего Шото. На первый взгляд на меня взошло благословление: чудесное перерождение, полная и приличная семья — и, казалось бы, чему тут волноваться? В итоге у всех проблемы с головой, даже у Фуюми, которая не хочет меня пускать к отцу на переговоры насчет Тойи. Кому придется это решать? Мне! Если бы не я, а Рей здесь была — как она бы повела себя? Осталась бы нянчится с Шото, поговорила бы с Тойей, Нацуо, Фуюми? Вряд ли, и спустя много лет они бы ее возненавидели за отсутствие в своей жизни. «Я здесь все же имею вес», — проскользнула мысль, от которой мне стало гораздо легче — как груз упал с души. — «Я — не прошлая Рей». Хлопок двери вывел меня из дум. — Что ты здесь делаешь? — раздался знакомый недовольный тон неожиданно — Энджи всегда появлялся не вовремя и не к месту, всегда задавал глупые вопросы. Я бы съехидничала, мол, ем, что еще-то делать в столовой? Но на фоне трех полных едой тарелок моя пустая выглядела жалко и смешно при таком ответе. — Жду, mon mari… — покорно ответила и сбилась на французском, так как все же говорить слова на этом языке не самая хорошая затея в теле Рей, знающей лишь японский. Но понимать — это одно, а отвыкать и не говорить по привычке — иное. — Кхм, мой муж, — сделала вид, что откашлялась, посмотрев на того — за его спиной мелькнула знакомая рыжая макушка. — Жду чего-то, — голос дрогнул, когда полное любопытства лицо Тойи показалось мне. На удивление, наша встреча не была настолько эмоциональной для меня и грандиозно-панической, как я думала еще вчера: сердце один раз дрогнуло от волнения, но быстро вошло в привычный ритм и больше не беспокоило меня. Сын выглядел здоровым и нисколько не зашуганным, как в тот вечер, нет, он был даже радостным и… счастливым? Здоровый румянец на щеках, блеск в глазах, растрепанные по-мальчишески волосы и заметная улыбка на губах — всё выбивало из колеи и заставляло теряться в догадках. Тойю словно подменили. Теперь он не был похож на бедного мальчика в пустой комнате, не был похож на того, кто не открыл дверь мне и Фуюми вчера, кто описывался в дневнике Рей. Тот перестал быть тем, кого можно было бояться. Такая перемена добавляла большей таинственности к ситуации в семье — я нахмурилась, когда столкнулась с ребячьим взглядом старшего сына. Он определенно не мог дождаться учебного дня. Энджи заметил мой хмурый взгляд в сторону Тойи и «ненароком» скрыл того за дверью со словами: — Жди на улице. Как странно — еще три дня назад я бы избегала всяческих встреч со старшим сыном, а сейчас не хочу его отпускать: мы не виделись столь давно и даже не поприветствовали друг друга хотя бы кивком головы, не обменялись словами. Вдруг почувствовала себя крупной дурочкой из-за беспричинного страха перед Тойей и разочаровалась: как все же легко манипулировать эмоциями, по крайней мере, моими. Рей, сама того не зная, вынудила меня столкнуться с психологическими препятствиями — этого никак нельзя было избежать, учитывая… специфические обстоятельства. Я попала в чужое тело, играю чужую роль без воспоминаний, без опыта тела, без каких-либо подсказок, наставлений, намеков, что это дар свыше, а не случайность, что я не как гребаный инопланетянин — заняла оболочку и пытаюсь спародировать личностные повадки. Продолжаю метаться между чувствами, будь то к члену семьи или к ситуации в целом. — Рей. — С каких пор это стало моим именем? — Не нагружай Тойю своими проблемами. Энджи смотрел твердо, без сомнений, а я из его слов поняла только то, что это связано с подлинной владелицей тела, но никак не со мной. — Кто бы говорил. Сам не лучше, — устало намекнула я на тренировки, к удивлению, без ехидства, и прикрыла глаза ладонью. Ранний подъем сказался на состоянии. — Я хотя бы не прячусь от сына, запираясь в комнате, — он нашел себе оправдание, и до того смешное, что я не смогла сдержать усмешки. — У меня есть цель, в отличие от тебя. А чего добиваешься ты? Нервного срыва у Тойи? — Уж явно не воспитания ребенка героем, — огрызнулась, не стерпев такого отношения к Рей. Да, иногда я могу ее осуждать за многие поступки, но также я лучше, чем кто-либо другой, знаю все переживания, фобии и травмы отчаянной девушки, а Энджи лишь знает, как довести ту до точки кипения. — Я больше не буду доставать Тойю, если тебе так нужно мое обещание. И не доведу его до истерики. — Кучу раз ты давала мне эти пустые обещания, и всегда нарушала их, — отрезал тот, сложив угрожающе руки на груди. — Твоим словам я больше не верю. — Отлично, значит поверишь поступкам, — кислая улыбка коснулась губ. — Закончил? — Да, — он поморщил лоб с бывалым своим выражением лица хмурости, будто не хотел давать мне слово, но решил-таки поддаться жене. Соврала бы, сказав, что не находила забавным наши диалоги — мне нравилось находить грань между «дерзостью» и «повиновением». Я стукнула ногтем по нужной тарелке, попросив: — Тогда дай Тойе в школу онигири. — Я могу обеспечить его нормальной едой. — Дай сыну онигири, — проговорила тихо, без угрожающей интонации, но зазвучало это жестко. — Я упаковывала их специально для детей, но Фуюми успела уехать раньше. — Энджи все еще стоял на пороге, не торопясь исполнять просьбу жены. — Просто подойди и возьми этот кулек, что сложного? Пожалуйста, — перешла на просящий тон. — И скажи, что от мамы. — Меня ты не задобришь такими действиями, — заявил авторитетно он, взял упаковку с едой для сына и взглянул на меня с подозрением и негодованием. Опять. Как и вчера. Ему, думаю, неясны слова и поступки «Рей», ведь она все годы с тем вела себя иначе. Я, к сожалению, никогда не узнаю, как именно та разговаривала с ним. — Я пытаюсь исправиться, — решила ответить тому. — С чего бы? — с ноткой издевки спросил он, остановившись у стола. — Я устала бояться, — на одном дыхании выпалила. — Не хочу больше запираться в комнате, не обращать внимание на детей, доставать мать. — Так бы, может, и ответила Рей. — Я не хочу, чтобы жизнь пролетела мимо меня, — поджала губы я и опустила глаза. В какой-то мере это было моим страхом — прошляпить судьбу и счастье. — Ведь так легко можно проснуться в восемьдесят лет и осознать, сколько возможностей ты пропустил! И, прозвучит странно и фальшиво, но Шото заставил переосмыслить многое, — я снова кинула неуверенный взгляд на Энджи с надеждой, что такая причина смены поведения прозвучала нормально и не натянуто. В его глазах впервые мелькнули понимание и сожаление, значение которых теперь мне стали неясны. А уже подумалось, что предугадываю все мысли мужа… — Я понял. Передам Тойе, — сухо и неожиданно спокойно сказал он. — Отдыхай. И ответь Кори-сан, она уже знает про то, что произошло на родах. — Удачного дня… Скажи это Тойе от меня, — я такими словами попрощалась с Энджи. Если бы еще вчера мне сказали о том, что совместного завтрака так и не случилось, но зато увидела я мельком Тойю, поговорила не самым приятным образом с мужем и осталась довольна — не поверила бы ни за что, так еще бы и мазохисткой обозвала. Ведь так странно — привыкать к новому месту. Так странно — видеть перед собой руки с чистой кожей без шрамов и чувствовать, что все на своих местах. Разозлится ли Рей, если теоретически я при выборе останусь жить здесь?
Примечания:
Отношение автора к критике
Не приветствую критику, не стоит писать о недостатках моей работы.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.