Лезвие из листьев осоки

      В величественной обители клана Нимори никогда раньше не было так пусто и безрадостно, как этой длинной осенью, в дни скорби и смятения. У этих женщин и детей нет мужества, и они не способны одним усилием воли сдержать рыдания, смахнув слезы — их плач превратился в уже привычную заунывную песню, доносящуюся отовсюду, из-за каждой двери, где притаилось горе; и даже если ты не слышишь этот плач — его улавливают другие органы чувств: зрением — поймаешь взгляды, их слабый блеск, касанием — ощутишь мелкую дрожь. Истощенные лишениями, люди в подчинении клана Нимори теперь уверены, что их больше никто не будет способен защитить. Они полагают, что оказались без крова посреди жестокой пустыни, которая из часа в час подвигает к ним тяжелые раскаленные добела пески. В этом отпечаток их малодушия, но к ним стоит отнестись со снисхождением. Обычный человек, так или иначе, подлинно слуга лишь своей природы, только самурай может подчинить себе свою природу, ведь у него есть другой — который превыше — господин.       — Когда солнце опустится и вас начнет клонить в сон, я продолжу неусыпно нести караул возле вашей спальни, — голос Нэтсуми преисполнен решимости, но в то же время сохраняет в себе характерную скромность, как и при любом другом обращении к госпоже. Она знает, что ещё очень долго не удастся найти ни одного человека, который мог бы подменить её, поэтому во благо госпожи не ведает ни усталости, ни пощады к себе. — Вы просили известить, когда слухи о смерти вашего отца подтвердятся, — неторопливо, но все так же твердо продолжает Нэтсуми, её взгляд всегда направлен в глаза госпожи, Нэтсуми не позволяет себе увильнуть ни на секунду, — сегодня посланники клана Доноку просили передать соболезнования, скоро Доноку захотят воочию вас увидеть, госпожа.       Нэтсуми носит мужское оружие — катану, — с которым она научена умело обращаться с ранних лет. Она считает, что сейчас у неё нет права быть женщиной, поэтому с готовностью отрекается от своего женского естества, чтобы служить госпоже в полной мере, как любой самурай в клане Нимори до неё. Нэтсуми хранит в себе решимость при необходимости доказать, что достойна носить катану наравне с мужчиной.       Длинные прямоугольные полосы света, льющегося из окна, приобретают персиковый цвет, который минута за минутой плавно перетекает в оттенки красного — так подкрадывается вечер. Нэтсуми ощущает, как её ног касается прохладный ветер — по спине проходят мурашки. Она остается невозмутимой, словно бы ветер старается поколебать её в верности госпоже, как колеблет знамя на стене или края вафуку¹, а Нэтсуми, подобная не ткани, но стали, не поддается, не ежится и не вздрагивает. Нэтсуми видит все прошедшие и последующие дни как одно испытание, по итогу которого станет ясно, что уготовано ей судьбой; она уже окропила меч кровью убийц своей семьи. Теперь же Нэтсуми необходимо добиться от себя такого же хладнокровия, стоя перед лицом госпожи, а уже позже — перед лицом смерти. Как и любой человек, она чувствует, как тяжело ложится такая ноша на её плечи, но остается несгибаемой. Нет ничего постыдного в том, чтобы испытывать трудности, когда находишь в себе силы их преодолеть. И поэтому Нэтсуми перечит своему змию, сжимающему её сердце плотными кольцами постыдных сомнений и страха. Если сдавить извивающееся тело змия крепче, чем он сдавливает тебя, его хватка ослабнет, он обессиленным упадет и растает в пучине прошлого. Пока что Нэтсуми лишь приложила к нему руку, но она знает, что однажды ей удастся коснуться кончиками пальцев линии, пересекающей ладонь, если не при жизни, то на грани смерти. Тогда она ещё ближе подойдет к познанию своего Пути.       Госпожа Иоко неулыбчива и бледна, как море соли, в ней ощущается холодный блеск сотни мельчайших кристаллов; по ним, по отчаянно мелькающему блеску, многие решат, что она разбита, но нет — сотни собранных вместе тончайших кристаллических лезвий не менее опасны, чем цельный клинок. Она смотрит на Нэтсуми с достоинством, взвешивает её слова и быстро понимает, что ей нечем ответить. Госпожа Нимори молча кивает, а затем опускает взгляд в небольшой резервуар с водой, выполненный в форме водяной лилии, там, в темноте, её отражение мутит легкая рябь, когда госпожа проводит кончиками пальцев по водной глади и хмурится самой себе.       — Мы должны быть готовы к тому, чтобы в ближайшие дни принять гостей, — сообщает госпожа и тут же строго добавляет: — Но только с официальным визитом, мне не нужны ухажеры.       Для Иоко более чем очевидно, что любой из соседствующих кланов начнет покушаться на территории Нимори сразу же, как только утихнет траур. Они начали бы уже сейчас, но их сдерживает воинское милосердие. Также вскоре — или уже — милосердие взовет к десяткам наследников из разных кланов, влюбленных в госпожу Иоко с первого взгляда и обещающих отдать ей свои сердца в обмен на все те же территории, которые они будут пытаться обглодать в любом случае. Иоко к этому готова, а Нэтсуми будет готова самолично вырвать эти самые сердца из их грудных клеток — стоит только госпоже этого пожелать.       — Ваши люди в горе, но они сделают для вас все возможное. — Затем Нэтсуми дополняет, низко поклонившись: — Остальное вы можете доверить мне.       Нэтсуми видела, как росла и воспитывалась Иоко, так — издалека. Несколько раз она слышала, как отец Иоко, которому служил отец Нэтсуми, иногда говорил, что эти дети — он имел в виду десятилетнюю Нэтсуми и нескольких мальчишек — будущее клана. Только мальчишки успели быстрее Нэтсуми принести присягу, а затем сложили головы вместе со своим господином. Нэтсуми знает, что госпожа Иоко держится даже лучше, чем должна. Лучше, чем могла бы любая, кому не было предначертано взять под свою ответственность ослабевший клан Нимори.       Нэтсуми оставляет Иоко наедине с собой, выходя за дверь и глубоко вдыхая прохладу вечера. Сладко пахнет цветами. Она улавливает этот аромат ещё до того, как ей на глаза попадается Кеико, несущая неприличных размеров букет. Нэтсуми останавливает её за плечо, строго взглянув, и вопросительно приподнимает бровь.       — Иоширо Доноку пожелал встречи и привез с собой подарки, — обеспокоенно тараторит Кеико, пыхтя и с трудом удерживая букет.       Нэтсуми кивает ей, показывая на пол, и Кеико с облегчением опускает его. Обстоятельства требуют от Нэтсуми только одного — спровадить нежеланного гостя, когда госпожа не ждет никаких разговоров и ранее давала понять: такие ранние пташки — плевок в её сторону. Но ещё прежде, чем она успевает выйти к Иоширо навстречу и попросить прекратить домогательства, снаружи слышится мужской бас:       — Не вижу здесь ни одного воина! Был бы я разбойником — никто бы не смог остановить меня! Я не могу оставить этот дом и его хозяйку без надлежащей защиты, мне не позволит моя честь. — Уже видя перед собой Нэтсуми, но игнорируя её учтивый поклон, словно просто не замечая, Иоширо вновь нетерпеливо выкрикивает: — Вы же не оставите меня на пороге после долгого пути?       Но Нэтсуми не успевает ничего сказать — сама Иоко выходит на террасу и смотрит на Иоширо сверху вниз с неодобрением, но тот радуется даже такому вниманию и слезает с лошади, самодовольно улыбаясь. Позади него стоят слуги, всем своим видом поддерживающие господина. Иоширо явно не рассчитывает ни на какое сопротивление, он прибыл налегке, пересек границу соседствующего клана — и теперь он здесь, гордый своим нахальством.       — Иоширо Доноку, — голос Иоко рассекает тишину, — что служит оправданием вашей непочтительности?       Тот хмурится, становясь похожим на нахохлившегося фазана, и дарует сдержанный поклон, красноречивый жест — вежливость и пренебрежение. Он насмехается над положением Нимори.       — Меня привели печальные известия с вашей стороны, защитить девушку в таком затруднительном положении — мой долг, неужели вы со мной не согласны?       Но в ответ он получает молчание. Госпожа Нимори кивком отдает приказ Нэтсуми и исчезает в тени. Иоширо раздраженно стискивает зубы и намеревается осаждать Иоко и дальше, даже если для этого нужно будет вторгнуться в её личные покои, но ему перекрывают путь. Иоширо приходится обратить внимание на Нэтсуми, но он отказывается воспринимать её всерьез.       — Уйди с дороги, я не в настроении общаться с прислугой! — гневно отпугивает Иоширо, махнув рукой, и злится ещё больше, когда Нэтсуми продолжает стоять на том же месте. — Что тебе нужно?       — Госпожа Иоко не желает вас видеть, — спокойно разъясняет Нэтсуми, сдерживая любые проявления эмоций, — уходите и не появляйтесь больше, пока ваш клан не уведомит нас об официальном визите.       Лоб Иоширо прорезает морщина. Он угрожающе кладет ладонь на рукоять закрепленной на поясе катаны и удивляется, когда Нэтсуми делает то же самое, не отступая ни на шаг. Иоширо ухмыляется, его слова звучат все так же надменно:       — Так это про тебя говорила та девчонка? — щурится и скалится, вздернув нос. — А я-то не поверил, думал — шутка, а ты настоящая. Полагаю, единственный способ пробудить голос разума вашей госпожи — показать, насколько она на самом деле беззащитна.       Он неторопливо вынимает катану из ножен, но застывает, ощущая холод лезвия на шее. Ослепленный своей гордостью, он поставил себя в уязвимое положение и не успел даже принять стойку — Нэтсуми оказалась быстрее.       — Уходите, здесь уже было пролито слишком много крови, — по-прежнему уважительным тоном настаивает Нэтсуми.       После этого Иоширо убирает оружие и отступает, хотя явно не принимает поражения. Он понимает, что любой другой поступок сейчас привел бы его к ещё большему унижению — на это и рассчитывала Нэтсуми, ведь Иоко вряд ли одобрила бы бессмысленное кровопролитие.       — Увидимся позже, — на прощание уязвленно обещает Иоширо и велит своим людям разворачиваться.