Лезвие из листьев осоки

      Нэтсуми во второй раз за ночь обходит периметр второго этажа поместья. Внутри небольшого фонаря с бумажным абажуром в её руках горит свеча, озаряя широкую террасу из красного дерева. На небе и в небольшом пруду, разбитом во внутреннем дворе, плывет скромный полумесяц, разливая равномерный холодный свет. Тишина, только коротко завывает ветер, но стоит прислушаться, как отовсюду начинает доноситься звон колокольчиков. Так песни сверчков сливаются в единый гомон, прославляющий цветущую и увядающую осень.       На границе восточного крыла, перегнувшись через резной каменный парапет, Нэтсуми вглядывается в ночной полумрак, чтобы убедиться, что мост на реке, ставшей оборонительным рубежом наряду с вырытым вокруг поместья рвом, по-прежнему поднят.       Монотонный шелест волн заставляет Нэтсуми помедлить, но когда она оборачивается, то замечает ещё один блуждающий огонек в окружении багрового отсвета стен. Быстрым шагом она устремляется к нему навстречу. Нэтсуми пытается угадать по смутным очертаниям, кто бы это мог быть, и, едва приблизившись, резко останавливается, чтобы поклониться, — перед ней в ночном кимоно предстает госпожа Иоко. Усталые глаза над острыми подчеркнутыми мягкой тенью скулами госпожи несут глубокий отпечаток бессонницы.       — Я хочу, чтобы оставшуюся ночь ты провела в постели, Нэтсуми, — мягко повелевает Иоко. Нэтсуми хочет что-то ответить, но не решается: не может возразить, — однако первая же мысль до того очевидна для Иоко, что она рассудительно добавляет, успокаивая: — Кеико и Мэй будут обходить поместье вместо тебя. Мне нужно, чтобы ты была полна сил для других дел. Иоширо поступил глупо, но кто знает, на что ещё он пойдет перед тем, как Кенджи Доноку узнает о притязаниях младшего сына.       — Да, госпожа. Я понимаю.       — Но прежде составь мне компанию.       Терраса с внешней стороны поместья немного уже, чем с внутреннего двора, её и черную черепичную кровлю подпирают ряды каменных колонн — на капителях же, как и на розово-лиловых знаменах клана, красуется махаон. Поместье построено на возвышенности, здесь как на ладони простирается вся округа. Красные леса, раскинувшиеся по всей территории клана Нимори, на рассвете вспыхивают пожарищем и не затухают до самого заката. Во тьме же деревья — лишь осторожные мазки тени, как и бледные силуэты хижин землепашцев недалеко от рисовых полей.       Присев на скамейку, Нэтсуми и Иоко сначала долго молчат, а потом заводят разговор о прошлом. Они шепчутся, поддаваясь ночной тишине, и почти теряют привычную формальную сдержанность в общении, как бы всего лишь продолжая песнь сверчков своей плавной беседой. Они неизбежно приотворяют все более тревожные темы, постепенно доходя до того, что их действительно беспокоит.       — Кунайо никак не мог смириться, его даже отругал отец. Он сказал ему, что тот, кто не готов принять поражение, будет проигрывать снова и снова.       — Ему было всего шестнадцать.       Нэтсуми помнит окровавленное тело Кунайо, оставленное в самой гуще. Он лежит с катаной в руках и дырой в груди посреди пиршественного зала, будто вновь сраженный понарошку — его кажущееся ещё таким детским лицо остается незапятнанным, как и лезвие клинка. Вот-вот неугомонный Кунайо встанет и предпримет ещё попытку, а затем — ещё, ведь самурая не пугают никакие ранения. Нэтсуми идет дальше и встречается взглядом с Иоко, как сейчас. Сжимая в руках бесполезную перед ликом смерти катану, Нэтсуми склоняет голову и падает на колено перед своей госпожой.       — Во время присяги ты сказала, что будешь нести свой долг как мужчина, но мне это не нужно, Нэтсуми.       — Что вы хотите этим сказать?       — Женщина тоже может быть хорошим воином.       — Женщина должна найти мужа и служить ему, но мой выбор — служить только вам, это выбор, которого нет у женщины.       — Мы должны забыть обо всех сдерживающих нас традициях, когда весь традиционный мир хочет лишить нас имени.       У двери, ведущей в спальню Иоко, Нэтсуми приходит к пониманию слов госпожи — вместе с тем она окончательно мирится с мыслью о неизбежности предстоящих тяжелых испытаний на её Пути. Никакого легкого решения не будет. Так или иначе, едва ли не весь мир противостоит клану Нимори, но выстоять — их общий долг перед предками, перед всей историей клана.       Разбудив Кеико и Мэй, Нэтсуми коротко инструктирует их, хотя все инструкции сводятся к тому, что караульные должны как можно скорее оповестить Нэтсуми и Иоко о возможной опасности. Нэтсуми не рассчитывает на то, что сестры Коикэ смогут сделать что-то большее в случае реальной угрозы. Сопроводив сонных караульных до поста, она отправляется в свои покои, не спеша, оттягивая момент неизбежной встречи с самой собой.       Приятно ссутулить плечи, позволив себе немного пригнуться к полу, умыться и отложить катану — благопристойная слабость, если никому не суждено её наблюдать. Нэтсуми не надеялась оказаться в теплых объятьях постели ни сейчас, ни в ближайшие дни, тем не менее она не может уснуть, несмотря на полную измотанность. Она не может расслабиться. Нэтсуми уверена, что ей удалось смириться со смертью родных и принять свою участь, не уступая страху — змию, — но что-то все же мешает ей хотя бы ненадолго провалиться в сон. Она закрывает глаза и всякий раз видит перед собой ухмылку Иоширо, стоящего посреди целой армии самураев. Он жаждет крови.       Поместье клана Нимори не алеет на горизонте рассветного зарева — его укрывает синее пламя и тяжелый беспроглядный дым. Нэтсуми снова слышит плач, там, посреди сгущающейся тьмы пожара. Она бессмысленно бредет по лестницам и коридорам, переступая через трупы знакомых мужчин и женщин, отводя взгляд от их обожженных ужасом лиц. Она быстро понимает, что среди них — все, кого она когда-либо знала. Застигнутая пламенем Мэй, держащая за руку уже мертвенно-бледного Кунайо; Фумико, на чьем лице солевыми пятнами застыли слезы, и усыпанная лепестками камелии Кеико. Минуя и их, Нэтсуми проходит в пиршественный зал и там находит многих других представителей клана Нимори, во главе которых родители Иоко. Они сидят по местам вокруг праздничного стола, все как один смотрят на Нэтсуми остекленевшими глазами, их губы едва шевелятся, их голоса звучат в голове Нэтсуми. Она отступает назад и упирается в закрытые двери. Смотрит по сторонам — рядом по обе стороны от неё стоят её мертвые отец и мать, они присоединяются к ропоту, пока кольца синего пламени пожирают всех, словно люди вокруг — всего лишь восковые фигуры, тающие свечи внутри фонаря.