Бушует осенний вихрь! Едва народившийся месяц Вот-вот он сметет с небес.
Это напоминает Нэтсуми прошлую осень. Она закрывает глаза и видит вспышку — под её ногами расступается тьма, мутные мерцающие блики света постепенно складываются в картинку, медленно обретающую формы и цвета. Вырисовывается фигура мужчины, но вокруг него до того много света, что ничего не разглядеть. Свет до боли режет глаза, но затем Нэтсуми бережно укрывает кудрявая тень дерева. Нэтсуми узнает своего отца. Он садится под кленом и достает небольшую исписанную тетрадь. Нэтсуми не приближается, чтобы не побеспокоить, но отец замечает её, по-доброму улыбается и подзывает к себе. — Что тебя волнует? На его улыбающееся лицо тут же наплывает рябь, так, словно теперь Нэтсуми смотрит на его отражение в пруду. — Что такое страх? — Это тень наших самых искренних стремлений. — А если я больше ничего не боюсь? Свет меркнет — образ отца полностью заволакивает тьма, из которой слышится чей-то искаженный голос: — Это повод бояться тебя. Вскоре даже бесформенный силуэт полностью растворяется, но в брошенной под увядающим кленом раскрытой тетради проявляются незнакомые строки. Нэтсуми не успевает их прочесть, как видение исчезает, но она запоминает, на какой странице нужно искать таинственный стих. Нэтсуми открывает глаза. Она слышит шорох дождя, чувствует запах сырости. Пространство вокруг залито красным светом фонаря. Откуда-то издалека доносится детский радостный восклик: "Я ничего не боюсь, когда рядом со мной папа!" Но Нэтсуми видит лишь размытую вихрями и водой тьму за границей резного парапета. После ритуала она часто видит её — тьму. Тьма есть не только вокруг, но и внутри. Поставив фонарь рядом с собой и перегнувшись через парапет, Нэтсуми протягивает раскрытую ладонь навстречу каплям дождя.***
Уже несколько недель подряд во время тренировок Нэтсуми не бывает одна. За каждым её движением внимательно следят две пары глаз. Когда Кеико и Мэй приходят сюда впервые, Нэтсуми думает, что им попросту скучно, но уже на пятый раз она понимает — в этом кроется какая-то более благородная причина. Они старательно изучают её технику. У Нэтсуми нет никакого преподавательского опыта, поэтому она не предлагает им уроков, она даже никак не комментирует свои действия. Каждый раз их импровизированные занятия заканчиваются на молчаливом наблюдении со стороны, но все чаще Нэтсуми представляет себе, как младшая, но более крепкая Мэй будет управляться с нагинатой, а неуклюжая Кеико — хотя бы с танто. В такие времена каждый должен уметь себя защитить. Взмах, ещё взмах — назад. Вперед. Снова взмах. Бамбуковый меч тяжело ударяет соломенное чучело и сбивает с него капли. — Сзади, Нэтсуми, сзади! — вдруг кричит Кеико и едва сдерживает смех, закрывая лицо. Нэтсуми реагирует — стремительный разворот и выпад. Удар. Кажется, что она бьет всерьез, на деле — вполсилы, но этого хватает, чтобы выбить оружие из рук неумелого противника. Мэй отшатывается назад, шикнув и нахмурившись от боли, и забавно встряхивает руками. — Подними, — наставительно командует Нэтсуми и затем кивает на другое чучело, — и поупражняйся с тем. Бей со всей силы, почувствуй, как крепко нужно сжимать рукоять. Иначе это бесполезно. — Я сама таскала ведра на кухню, — отступая, но не стушевавшись, говорит Мэй и ожидает одобрения, — и ещё делала упражнения, которые делал… Она осекается и отводит взгляд. — Хорошо. Нэтсуми предполагает, что Мэй хочет отомстить, а светлая память о Кунайо добавляет ей решимости. Может, именно эта решимость и сделает твердой её хватку в будущем. Госпожа Иоко наверняка догадывается о стремлениях сестер Коикэ, поэтому отправляет их в ночной дозор. Коикэ не приходится заставлять. Это ещё раз напоминает Нэтсуми о давнем разговоре. Женщина тоже может быть хорошим воином. Даже та женщина, которую готовили только ходить в шелках и хранить домашний очаг. — А ты? — Нэтсуми косится в сторону беспечно ловящей лучи вечернего солнца Кеико. — Тебе бы тоже не помешало. На фоне сестры у Кеико особенно выделяются по-детски пухлые щеки и большие глаза. Сейчас она не так часто улыбается, как раньше, но Нэтсуми все равно удивлена её жизнелюбию. Кеико лениво опускается в прохладную влажную тень площадки для тренировок, берет со стойки первый попавшийся бамбуковый меч и на пробу взмахивает им перед собой. — А мы вправду можем сражаться? — скромно спрашивает Мэй, обернувшись. — Если научитесь, — кивает Нэтсуми, — вам ничто не помешает. — Ничто? Нэтсуми улыбается. — Ничто. Мы должны забыть обо всех сдерживающих нас традициях, когда весь традиционный мир хочет лишить нас имени. Их не воспитывали так, как воспитывали Нэтсуми, но они знают, как важна семья — и как важен клан. Особенно сейчас. На секунду поверив, что времена отчаяния отступают, Нэтсуми краем глаза замечает, как из-за угла выходит обеспокоенная Фумико. Она просит пойти за ней и помочь. — Не хочу тревожить этим Иоко... — Что случилось? Тяжело вздохнув, Фумико резко выпаливает: — Госпожа Масуйо заперлась у себя. Я слышала, как в её покоях плачет ребенок. Они торопятся, поднимаясь на второй этаж поместья. У сдвижной двери Нэтсуми прислушивается, прислонившись, — опасения подтверждаются, когда до неё доносится надрывистый детский плач. Попытки сдвинуть дверь или дозваться до госпожи Масуйо не увенчиваются успехом. Если она решила убить себя, но пожалела ребенка... Нэтсуми идет на крайние меры. Она отходит от двери и задерживает дыхание, чтобы на резком выдохе протаранить преграду плечом. На второй раз бамбуковая дверь поддается и вылетает из пазов. Плечо саднит, но Нэтсуми не придает этому значения. По горлу сидящей у стены женщины медленным багровым ручьем стекает кровь, пятная вафуку, на полу рядом лежит окровавленный клинок. Порез недостаточно глубокий для быстрой смерти. У женщины на руках плачет завернутый в хлопковые пеленки ребенок. Живой. — Вы решили оставить себе жизнь? — осторожно пытается привлечь внимание Нэтсуми и замирает, переступив порог и сделав ровно два шага, пока Фумико проходит дальше и присаживается рядом с Масуйо на колени. — Госпожа Масуйо, вы слышите? Масуйо самозабвенно улыбается, но не реагирует. Едва ли она намерена закончить начатое. Едва ли она способна. У неё не хватит духа. — Принести что-нибудь, нужно закрыть рану! — оборачивается и взывает к кому-то Фумико. — Нужны тряпки и какой-нибудь успокаивающий отвар. Нэтсуми замечает, что за её спиной уже собирается небольшая толпа соседей, пришедших на грохот. Они ждут в неуверенности за чертой комнаты, но затем парочка из них осторожно приносит все необходимое и обходит Нэтсуми, чтобы помочь. Нэтсуми наблюдает за тем, как Масуйо и ребенка окружают заботой, и, убедившись, что её участие больше не понадобится, тихо покидает помещение. Масуйо не верит в госпожу Иоко и не верит в будущее клана. Нэтсуми останавливается посреди коридора, задирает рукав и разглядывает почерневшие шрамы на коже ниже запястий. Сомнения остаются следами на её теле, но в душе подозрительно пусто. Нэтсуми никогда не сомневается в госпоже. Она может сомневаться только в собственных силах. Но не теперь.***
На рассвете солнечный диск выплывает из-за лиловой полосы горизонта и раскрывается хризантемой с юбкой мириада лепестков, что пронзают опадающие алые листья деревьев вдали. Нэтсуми кажется, что она слышит их мягкий шелест за окном. — Я искала послание в старой тетради. Нэтсуми затуманенным взглядом смотрит на госпожу Иоко. Та её не прерывает. Кажется, что она все и так уже знает. Она все знает. — Но там оказалось пусто. Тонкие губы госпожи Иоко трогает малозаметная улыбка. Иоко протягивает руку к Нэтсуми, но застывает на полудвижении, в нескольких сантиметрах до её запястья. Нэтсуми раскрывает ладонь и ощущает приятное тепло невесомых прикосновений, словно капли дождя. Её пальцы предательски дрожат. — Я решила, что это и есть послание. Нет никакой предопределенности на моем Пути. Госпожа Иоко кивает. — Я хочу посмотреть, есть ли ещё метки на твоем теле, — говорит она и повелительно касается плеча Нэтсуми. Нэтсуми невольно передергивает им. Ослабив оби и развернувшись спиной к Иоко, Нэтсуми садится на колени и высовывает руки из рукавов кимоно и нижней рубахи, пока Иоко аккуратно стягивает их с плеч. Нэтсуми подбирает и придерживает ткань нижней рубахи на груди, чтобы она не соскользнула совсем, но её спина остается полностью открытой. Госпожа Иоко плавно обводит рисунок на лопатке, но сейчас Нэтсуми не волнует наличие ещё одной метки. Она подумает об этом, когда её дыхание выровняется, а с лица спадет жар. Момент не омрачает даже боль, когда Иоко зачем-то гладит по ушибленному плечу. Никто ещё так сильно и при этом беспрепятственно не нарушал личное пространство Нэтсуми. — У вас очень нежные руки, госпожа, — шепчут её пересохшие губы. — Потому что они не бывали в бою.