Лезвие из листьев осоки

      Через несколько дней в поместье приезжает Кенджи Доноку. В отличие от Иоширо, он не позволяет себе никакой дерзости.       — Как прошла ваша встреча?       — Господин Кенджи извинился за своего сына, а потом мы вспомнили о прошлом и пришли к небольшому соглашению. О смерти моего отца уже известно всем.       В тот же день Иоко сообщает о собрании даймё¹. Такахиро Оотани, Кенджи Доноку, Такуми Хираи, Джун Коматсу, Рю Сакамото, Тетсуя Ивасаки, Рэн Нарита и Иоко Нимори будут представлять интересы восьми кланов империи Нихон на девятом собрании даймё, запланированном в поместье клана Нимори. Решение совета будет задокументировано и передано на рассмотрение императору, Масао Сакамото.

***

      Нэтсуми продолжают преследовать кошмары, причины которых — сомнения и страх перед будущим. На горизонте снова и снова мерещатся чужие знамена, каждую ночь — сражение. Она никому не говорит об этом, носит в себе, как позорное клеймо, но остается совершенно бессильной. Нэтсуми безуспешно пытается вылечиться тренировками, короткими прогулками и отварами из ромашки. Невозможность избавиться от этого чувства хотя бы временно сильнее усугубляет её состояние — вплоть до совсем упаднических мыслей. Нэтсуми снедают одиночество и скорбь, которые рисуют короткие полосы на её предплечьях. Она не понимает, где могла оступиться, но сам факт слабости её духа гложет и истязает. С каждым днем Нэтсуми все сильнее ощущает приближение чего-то неизбежного, чего-то, с чем она не сможет справиться.       В пиршественном зале суетится Фумико с несколькими прислужницами, они едва закончили с уборкой — раскладывают татами с плоскими подушками поверх них по периметру главного стола на низких ножках. В зал хлынет поток розоватого солнечного света. Не задавая лишних вопросов, Нэтсуми осматривается и делает вывод о том, что почти все готово к собранию. Поместье всегда содержалось в чистоте и порядке — в этот день по-особенному, но от всей этой торжественности веет тревогой. Настолько здесь пусто. В коридорах фонари тоскливо горят желтым и оранжевым, в комнатах и залах тишина. Раньше неопалимое красное дерево символизировало стойкость и силу клана Нимори, сейчас — всю его пролитую кровь. Местами на стенах и колоннах можно найти рубцы от лезвий, гравюры помнят смерть. Но собрание даймё состоится именно здесь.       Выполнив выданное накануне поручение, Нэтсуми встречает Иоко впервые за целый день к полудню. Она стучится, получает дозволение, заходит в её спальню через выдвижную дверь. Приветственно поклонившись, Нэтсуми скромно держится у входа. Иоко её приглашает — Нэтсуми присаживается на колени напротив. Они смотрят друг на друга, затем звучит просьба отчитаться. Нэтсуми неторопливо докладывает обо всех приготовлениях.       — Хорошо, — кивает Иоко, — но что насчет тебя?       — Я готова ко всему.       Иоко приподнимает голову, оценивая Нэтсуми, и наблюдает прежнюю уверенность и спокойствие, а затем непрозрачно улыбается. Нэтсуми улыбается в ответ, подавляя болезненный укор к себе. Ей приходится лгать, что хуже — ей приходится лгать госпоже. Непростительно, но ещё более непростительно было бы подвести её, раскрыв свои колебания.       Нэтсуми уходит с чувством опустошения. Она долго боролась с бледной тенью своего страха, а теперь, когда смотрит в ветром возмущенное отражение в пруду, видит, как этот же страх встает во весь рост и опутывает её. Та былая уверенность — всего лишь блажь. Храбрость вне сражения. Понимание настигает её слишком поздно. Легко приставить лезвие к горлу человека, который даже не намеревается всерьез убить — что же делать с десятками и сотнями опытных воинов? Нэтсуми не боится за свою жизнь, она боится не уберечь госпожу, как не смогла уберечь семью и близких.       К вечеру в сопровождении телохранителей один за другим в поместье прибывают семь даймё, Иоко встречает их и приглашает в просторную гостевую до назначенного времени. Нэтсуми всегда находится рядом с госпожой, а потому знакомится с каждым из даймё, среди которых Иоко оказывается самой молодой. После неё идет Рю Сакамото, сын императора. Как поясняет Иоко, в императорской семье титул даймё передается от императора к его сыну по достижении последним шестнадцати лет — до этого времени император руководит и кланом, и империей. Рю Сакамото носит титул даймё уже восемь лет. Он чрезвычайно обходителен, но скептичен. В коротких диалогах то и дело проскальзывают намеки и предложения. Он словно бы уже знает, чем закончится собрание, и пытается утешить Иоко, которая вежливо, но недвусмысленно отказывает, оставаясь неприступной. Примерно такой же тактики, что и Рю, придерживаются почти все остальные даймё, но в более пассивной форме. Разговоры между ними остаются в формальном поле, но эхо пробивается через рамки. К началу собрания Иоко становится самым обсуждаемым объектом для большинства собравшихся — трудно поверить, что речь на самом собрании пойдет не о её скором замужестве.       Собрание проходит за закрытыми дверями, Нэтсуми остается только ждать в гостевой, приглядывая за порядком. Кто-то из сопровождающих Рю Сакамото самураев, мужчина с изображением щитомордника на темно-голубом хаори, увлеченно рассказывает о делах в империи — о развитии императорской школы боевых искусств, о театральных представлениях в столице и об окончательном вытеснении враждебных племен с территории.       Нэтсуми, как и другие, внимательно слушает. Это помогает отвлечься от тяжелых мыслей. Кроме редких непонимающих взглядов, никто из телохранителей не обращает внимание на женщину в своей компании, сама Нэтсуми одновременно испытывает и отчужденность, и солидарность. Так или иначе, все они здесь для того, чтобы защищать своего сюзерена, и это роднит их между собой, но в то же время держит по разные стороны. Они опасны. Никто из них не помедлит извлечь из ножен клинок, когда это будет необходимо. Они несут знамена других кланов, они — те, с кем до изнеможения сражается Нэтсуми в беспокойных снах.       В один момент воздух словно бы застывает, по помещению гулко разносятся звуки, разговоры затихают — повисает напряженная тишина. Нэтсуми кажется, что она слышит голоса за стеной, но уже через несколько минут раздается щелчок затворки — самураи неспешно встают и проходят в коридор. Нэтсуми оказывается последней, но она успевает увидеть лица покидающих поместье даймё. Они вежливо улыбаются, но улыбаются не потому, что действительно чем-то довольны — они скрывают за этим свою уязвленность. Нэтсуми догадывается об этом, когда замечает Иоко, которая безмятежно провожает взглядом уходящих. Они заходят в зал и закрывают за собой двери, оставаясь наедине. Иоко держит в руках бронзовую маску. Нэтсуми расставляет и зажигает свечи.       — Совет отказался от ночлега в поместье?       — Совет решил не беспокоить нас своим присутствием. Они разобьют лагерь.       Иоко подходит и поднимает маску выше, так, чтобы пламя свечей скользило по грубо очерченным скулам и неестественной кривой ухмылке. Нэтсуми завороженно смотрит в искаженное отражение на лбу маски — она видит себя и темноту за своей спиной.       — У меня есть к тебе просьба.       Нэтсуми кивает.       — Эта маска была вручена Сэберо Нимори, когда империя только зарождалась, она — символ власти нашего клана. — Положив маску на стол, Иоко достает из рукава небольшой нож. — Протяни мне свою ладонь, Нэтсуми.       Холодное лезвие рассекает ладонь Нэтсуми, затем то же самое Иоко проделывает с собой. Они берутся за руки — по рукам струится, смешиваясь, их кровь.       — Только те, кто по крови связан с Сэберо, имеют священное право надеть эту маску, но я не могу этого сделать.       Нэтсуми хмурится и нерешительно мотает головой. Она даже не знает о подобных ритуалах, тем более — о их значениях, о последствиях.       — Я сомневаюсь в том, что могу быть достойной этого.       — Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вижу отражения своих сомнений. Ты противостоишь им ради меня, — Иоко заметно смягчается, — благодаря этому я нахожу в себе силы идти дальше.       Теряется, застывает, Нэтсуми не может пошевелить даже губами, когда Иоко берет окропленную кровью бронзовую маску и подносит, прижимая к её лицу. Холод, но не холод металла — холод по всему телу. Разливается, течет по венам, застилает глаза. Все кажется несущественным. Безразличным. Далеким. Затем отпускает — уходит вниз. Черная пелена расплывается, просачиваясь за край глаза. Остается только обуглившаяся расколотая маска и что-то чужое на месте прежних страхов и отчаяния.