Коломбина

      Ей начинала нравиться однообразная работа официантки.       Гэс закрыла квартиру на втором этаже, дёрнула проржавевшую ручку на себя, убеждаясь, что дверь захлопнулась. В Старом Готэме этот ритуал проводят все жители многоэтажных домов, хотя редко кому он помогает. Под вечер этот район города начинает постепенно оживать, узкие грязные улочки переполняются людьми, торопливыми и угрюмыми, точно попавшими в Бермудский треугольник. Выбраться из Старого Готэма практически невозможно — это не отдельная часть построек, не ярко-ядовитые вывески; это настоящее болото с мглистым, глубоким дном. Гэс много об этом думала, порой используя свои мысли вместо сломанных наушников. Её кругозор начинался маленькой точкой на двухкомнатной, пыльной квартирке и заканчивался в клубе, где гудели ноги и болела спина.       Она пришла к выводу, что однообразие — лекарство, способное заглушить тот внутренний крик, который редко даёт спать по ночам.       Осень началась поздно. Ещё в октябре ветер был не таким промозглым и влажным, пробирающим до костей через кожаную куртку и высокие сапоги. Ноябрь превратил ночную жизнь в извечную борьбу за выживание и сохранение причёски. Закатное небо походило на фейерверк из розового, красного и оранжевого. Гэс поняла, что видит чистое готэмское небо впервые за два с лишним года. Захотелось остановиться — так пафосно, как это делают героини мелодрам в вечерний эфир по четвергам — засмотреться на россыпь, разлитый бочонок красок, может даже закурить одну-две сигаретки и вдруг осознать, что все её старания, все планы, всё то, что окружает её на протяжении долгого времени — пустота, отдающая горечью снотворного, крепким кофе и однообразной работой. Последнее виделось ей сейчас самым отвратительным. Гэс обернулась назад, рассматривая невидимый след на мокром асфальте, обдумывая быстрый, наспех придуманный, побег, но вместо активных действий, только хмыкнула. Куда ей бежать?       Нет, сейчас станет легче. Уже больше месяца это помогает.       То, что Гэс считала временным спасением, горело розовым и синим, блестела вывеска, и всё это разноцветное марево вытеснило с центральной улицы остальные монотонные, кирпичные здания. Хозяин клуба бросал вызов, показывал, где находится один из его внутренних органов, который можно смело повредить. Сколько человек проживёт без печени? Максимум день, половина из которого проваляется в коме. Поэтому мистер Джей не боялся, хотя изредка появлялся здесь, чаще присылая своих людей проследить за порядком и провести некоторые маловажные встречи. Гэс ни разу его не видела. Из персонала его почти никто не видел, кроме говорливого бармена Олби. Сегодня не его смена.       Внутри пахло насыщенными сладкими духами. Полупустой зал пыхтел дымом, разговорами, золотой свет над барной стойкой разливался тоненькими струйками по каменному полу, доходил до первых круглых столиков, и невидимая стена чётко и ровно обрубала его. На сцене пела Лайза Холл, что-то грустное, тихое, неуловимое. Гэс осмотрелась. За баром Дюк Балдер наливал в снифтер коньяк. Алкоголь обволакивал янтарной густотой овальные кубики льда. За заказом подошла Гарнет, в короткой чёрной юбке и в блестящем топе.       Гэс резко поняла, что ненавидит это место.       Она проходила по залу всё выступление Холл, разносила выпивку и мелкую закуску, а ближе к полуночи зал превратился в карнавальное сумасшествие. На смену живой музыке пришли ударные биты, мужской скрипучий голос с мощных подвесных колонок. Обезумевшая толпа прыгала, тёрлась друг о друга потными, разгорячёнными телами, пробираться сквозь этот поток с подносом оказалось непосильной задачей, Гэс вынужденно сдалась, осталась возле барной стойки. Гарнет фыркнула. Ей нужны были деньги, очень много денег, чтобы оплачивать хорошенькую квартирку через пару кварталов отсюда и покупать себе премиленькие безделушки. Гэс не пыталась с ней соперничать, ей это ни к чему. Новые враги усугубят и так плачевное положение.       Дюк поставил рядом с ней харрикейн — оранжевая густая жижа со льдом, розовой трубочкой, завязанной в слабый узел и парой свежих вишен. Гэс удивлённо стрельнула в парнишку взглядом.       — Какой столик?       — Это тебе. А то сидишь с кислой рожей, смотреть противно.       — Я не пью. — Гэс положила пальцы на ножку харрикейна, медленно отодвинула его от себя. Оранжевая жижа качнулась, лёд звякнул о стенки бокала.       — Гэс, я никому не скажу…         — Я знаю. — Им приходилось перекрикивать музыку и гомон. Она не убирала пальцев с холодного стекла, рассматривала еле различимую ледышку. Сидеть тяжело, она только сейчас это поняла. Мешает что-то под свободной юбкой. Когда Гэс вспоминает об это, то дёргается, пальцы истерично срываются с потеплевшей ножки, сжимаются в кулак. Дюк пожимает плечами, забирает себе тропический коктейль, и становится так одиноко, что выть хочется.       — Завтра здесь будет ещё ярче, — проговаривает Балдер. Гэс, осознавая нестерпимо горячую реальность, переводит на бармена пустой взгляд. На дне чёрных зрачков тонет его узкое, обросшее лицо.       — Чего так?       — Гарнет слышала, что завтра сюда приедет … — Дюк замялся. — Босс.       — И кто ей это сказал? — она постаралась быть максимально безразличной ко всему, но на дне зрачка, вместе с лицом Дюка, отражалась слишком заметная заинтересованность. Неужели…       — Охранники. Их предупредили.       Новость уколола острым, карманным ножом прямо под рёбра. Гэс окончательно ушла в себя, и под конец рабочего дня стояла на краю знакомого обрыва, пытаясь найти за считанные секунды правильный, нужный, а главное спасительный ответ на миллионный вопрос. Гарнет стягивала с длинных, подкаченных ног юбку. Гэс всегда оставалась последней в раздевалке, ей было что прятать от коллег. От заносчивой Гарнет тем более.       — Ты завтра на смене? — вопрос повис в душном воздухе бумажным самолётиком. Острый край бумаги мог поранить Гэс; она точно знала ответ, но решила разыграть спектакль.       — Да. — Голос Гарнет всегда казался на срыве, будто она хочет накричать на собеседника, сейчас он неприятно надломился, захрипел, как старый телевизор. Чтобы телевизор начал работать без помех, его следует хорошенько ударить по крышке. Гэс не отказалась бы от такого финала комедии, но стоически придерживалась заведомо готового плана — он родился за барной стойкой. Спасибо Дюку, он замечательный акушер.       — Не повезло же тебе, — Гэс отвернулась от официантки, подошла к своему шкафчику. Она слышала, как задребезжало дыхание у девушки, как она заинтересованно хмыкнула.       — Почему?       — Дюк сказал, что завтра на вечеринку заявятся братья Ассо. Не знаю, что они здесь забыли. Но тебе лучше не высовываться.       — А он откуда про них узнал? Ассо уже давно не бывали в Готэме. Им незачем сюда приходить. — Гарнет проглотила наживку в виде своего бывшего — Джимми Ассо, но её тёмные глаза заблестели пугающим, отталкивающим интересом.       — Не знаю, малышка. Я просто предупредила.       — Пойду, спрошу у Дюка, — план оборвался, как канат, а Гэс летела в пропасть с того самого знакомого обрыва. Не в первый раз всё идёт коту под хвост. В таких случаях следует поступать радикально. Ей, наверное, надо бы всё хорошенько обдумать, но однообразная работа омертвляет мозг.       Гэс ещё больше убеждается, что это место — дерьмо.       Её движения резкие, обрывистые, точно ливень, начавшийся полчаса назад. Она выбегает следом за Гарнет, успевает нагнать её перед стеной тел и ловко ставит подножку. Официантка летит следом, с обрыва, падает на каменный, чёрный пол. Лодыжка опухла за считанные минуты, и уже после рабочего дня Дюк приложил к розовой коже пакетик льда. Гарнет почему-то не решилась спрашивать его об Ассо, о разговоре с Гэс. Она старалась вообще не думать об этом, не понимая, что произошло. В ушах звенела ломящая пустота и тихое змеиное шипение. Завтра не твоя смена, Гарнет. Не твоя!