Коломбина

my nemesis on stilts is gaining on me

      » Завяжи ей глаза, придурок… Зачем… Ну, не знаю, может, чтобы ей было комфортней уснуть. Осёл, чтобы она дороги не запомнила… Мы ведь собираемся её грохнуть. Так что пусть перед смертью насмотрится… Не смейся, болван, и делай то, что тебе говорят. Дино назначил меня главным… Ладно, ладно, не кипишуй… Ай, сука кусается… Не переусердствуй. Женщина всё-таки…»              В лёгких кончился воздух. Гэс думает, что мысли о нём перед смертью — не лучшая идея. Но думать о другом не получается. Каждая заноза в подкорке мозга, въедаясь до крови, вызывает знакомую волну мурашек, по позвоночнику вниз, чтобы напомнить, кто она на самом деле. Гэс не хочет вспоминать. Абсолютно ничего и всё сразу, чтобы наполнить лёгкие хоть чем-то перед последним выдохом, обязательно на три. Символизм останется с ней даже под землей, как нечто инфернальное и родное, то, что шагает вместе с таблетками и приступами ярости. В пору сжечь весь Готэм, а не валяться в душном багажнике. В пору сказать ему, что на самом-то деле любви и привязанности нет. Есть скулящая межреберная прострация, и вырвать к чертям полудохлое сердце, отдать ему с воплем о помощи. Ей не хотелось принимать его сторону — неоновый зеленый, херес, глок у самого лица, чтобы чувствовать пьянящей порох. Ей не хотелось жить — с засохшей коркой от томатного сока на руках, с прокуренным диваном в гостиной, со всем этим мешком хлама на дне души. Значит, принять неизбежность…       А может попытаемся, птичка? Что тебе стоит…       Нет, не в этот раз.       Что ж… Я рада была знать тебя.       Странно, но я тебя тоже.       Машина останавливается. Как останавливается её сердце на половине удара. Гэс не вслушивается в копошащиеся звуки, закрывает глаза до полной кромешной темноты. Она не сравнится с черничной и паточной, но она всё ещё липкая, ослепляющая.               10:45 p.m. «За мной следят» — 10:53 p.m. «Номер» 11:01 p.m. «Гэс, это Ассо-младший. Я выезжаю». 11:04 p.m. Пропущенный вызов: Фрост. 11:04 p.m. Пропущенный вызов (2) Фрост. 11:10 p.m. Пропущенный вызов (3) Фрост.              Это не удар, когда по щеке проходятся костяшками, разбивают губу в кровь, только чтобы из внутренней боль стала внешней. Когда-то Гэс думала, что справится с проблемой можно, стань она из внутримышечной явной и опосредованной; чтобы её потрогать можно было. Как трогает её здоровяк, весь из мышц, жира и агрессии. Она в нём живет сама по себе: в его рыбьих глазах, в широченных ладонях, в низком, хриплом голосе. Он весь агрессия, и с завистью Гэс вглядывается в его смуглое, загорелое лицо. Здоровяк треплет её по щеке, сплёвывает в сторону и отходит. За ним маленький, аккуратный, холённый. Гэс его уже видела.       — Я думал убить тебя сразу…       — Что остановило?       — Это… — Ассо-младший достаёт из кармана вельветового пиджака её телефон и включает дисплей. 11:45 p.m. Пропущенный вызов (5) Фрост. — На весь Готэм есть только один Фрост.       — Ведешь перепись населения Готэма? — Гэс хочет ухмыльнутся. Так делает дядя, когда его начинают раздражать. Дино молча всматривается в её лицо. Хмыкает. Кивает — то ли своим мыслям, то ли очередным приказам. Здоровяк не шевелится. Они в металлическом квадрате, заперты, и лампочка под потолком иногда качается. Гэс слышит шум воды. Доки.       — Послушай. Ты убила моего брата.       — Убила.       — Тебе приказал Джокер?       — Нет.       Дино громко вздыхает.       — Мой брат был ещё тем говнюком. И я, может быть, спустил дело на тормозах — знаешь, месть всегда найдет свою жертву. Родерику было за что мстить. Но у меня есть подозрение, что в этом деле замешено что-то совсем не личное.       — Твой брат был говнюком. Этого достаточно.       — Тебя хорошо выдрессировали, Харриент.       Гэс, наконец, ухмыляется. Месть всегда найдет свою жертву.       — Я никогда не убивал женщин. Мне кажется, это делает тебя мерзавцем.       — Вы все заканчиваете школу ораторов?       Ассо-младший не отвечает. Кивает ещё раз и здоровяк отлипает от стены, тремя размашистыми шагами оказывается совсем рядом. Из-за пояса достаёт кольт и снимает его с предохранителя.       Гэс на коленях, с позорно завязанными руками впереди и с застывшей на губах ухмылкой. У неё ноет спина, в доках холодно и сыро, февраль кусается из-за щелей и воет за металлическими стенами. Всё, что она запомнит — отрывочность жизни, от точки до точки, где каждый отрезок есть борьба. Хочется вспомнить Ирла, купленные сигареты, теперь вымазанные в грязи, мокрые от снега под подошвами торопящихся домой. Хочется вспомнить «Воздушную тюрьму» с Кейджем и Кьюсаком, вспомнить глок перед Говардом и что-то, застывшее во времени, в том отрезке, который она никогда не назовет жизнью. Но она вспоминает красную дорожку на шее от дорогой помады — у неё такой никогда не было. Вспоминает, как потом отстирывала вещи в ванной, стоя над раковиной, и, всматриваясь в запотевшее отражение, постыдно радовалась своему падению. Она вспоминает Джокера, как если бы один отрезок борьбы был полностью на его стороне. Кольт на уровне лба.              Когда-нибудь он расскажет ей, почему одна звезда сожрала другую. Истории, которые должны разрушать изнутри — романтика неоновых вывесок и шерри.       — После привези её ко мне. Птичке нужна новая клетка.       Когда-нибудь он спросит её про любимый цвет и про то, как правильно хоронить врагов. Чтобы запомнилось на годы, чтобы Готэм после этого не спал сутки напролет и сошел с ума окончательно. Джокер облокачивается на мягкую спинку кресла и выдыхает. У него бледная кожа — он живет в черничной темноте, потому что готэмский бог проклял его. Возведя одну величину, другая, обязательно, пойдет на дно. И если готэмский бог думал, что ад наступает с полуночью, то он ошибался.              Выстрел. Гэс думала, что умирать больно. Сердце лопается воздушным шариком в груди и разрывает, наконец, ребра. Свобода. Но умирать не больно. Так же привычно тяжело дышать из-за воздуха, а звуки оглушают как при жизни. На её лице кровь, чужая, она это понимает, когда открывает глаза. Здоровяк на земле. Дино убегает в другую сторону, отстреливаясь.       — Фрост, остальных мы положили ещё там, — они все в чёрной униформе, и разглядеть их лица невозможно. Фрост, неизменно, в костюмчике офисного работника, и походка у него пружинистая, мягкая. Он быстро развязывает руки Гэс и надо, наверное, по законам жанра упасть ему в руки, зацеловать до смерти. Она смотрит ему в глаза, с понимаем и грустью — будто действительно хотела пулю в лоб.       — Скоро буду высчитывать процент за каждое спасение твоей задницы.       — Вряд ли за меня кто-то заплатит.       — Ты ничего не понимаешь в бизнесе.       — Не понимаю.       Поднимается на ноги и отряхивает колени. Не то, чтобы внешний вид сильно волновал.       — Пошли, я подвезу тебя.       — Галантности не занимать.       Фрост отпускает троих в униформе. Остальных Гэс не видела. Зачищать, в общем-то нечего было.       — Да. Ассо сплоховал.       — Он спрашивал про тебя.       В машине душновато и пахнет сладко. Фрост разрешает открыть окно.       — У меня появился поклонник?       — А ты сомневался в себе?       — Скорее в Дино.       За окном в размытое пятно превращаются домишки, люди, деревья. Гэс следит за ними сонно, устало, зевая и отвлекаясь разве что на водителя.       — Что он хотел от тебя? Ну кроме того, что ты с особой жестокостью убила его брата.       — Сказал, что если бы дело касалось лично нас двоих с его братом, он бы закрыл на это глаза. — Гэс трогает разбитую губу. — Но дело в тебе и в твоём боссе.       — В Джокере?       — А есть ещё один? Познакомишь?       — Иди к чёрту! — Фрост внимательно следит за дорогой. Гэс тоже, поэтому когда он сворачивает не туда, тут же поворачивает к нему голову с немым вопросом. С укором. Она догадывается, куда он её везет. Это дорога выложена у неё на шее и жжется до сих пор.       — Он знает?       — Да.       — Послушная собачка.       — Иначе я не спас бы тебя.       — Может это и к лучшему. Ты бы попытался. Драма.       — Ты хотела умереть?       — Нет. — Пожимает плечами. Не хочет смотреть в его сторону. Предательски щиплет в носу. — За меня могли решить. Знаешь, в такие моменты ты не думаешь об истинном желании.       — А как же борьба?       — От неё быстро устаешь.       — Он сломал тебя.       — Наконец-то до тебя дошло. — Хмыкает. — Он и тебя сломал, Фрост. Только сбой у нас разный.       — Я бы хотел, чтобы с тобой…       — Не надо. Пожалуйста. — И голос срывается на последнем слове. Они едут в тишине, и улица перекрикивает их мысли воем сирен.       Машина останавливается у входа в клуб. Гэс выходит быстро, без особых приглашений и привычной фростовской галантности. Смело заходит — это всё, что она могла позволить себе. В полночь ад продолжается. С громыханием басов, с привычным алкогольным флером и неоном. Она будто не уходила отсюда. Фрост показывает на балкон и молча отходит в сторону. Гэс в пыли, в крови и ей хочется одеться по-другому. Не так просто. Со вкусом. Для него.       — Тебе пришлось не сладко, пупсик.       — От сладкого полнеют.       — Твоим языком шелк резать.       Джокер встает. Медленно обходит столик и замирает напротив. Гэс прямая и деревянная, неживая перед ним, в этом золотом свете и отблеске стекляруса.       — Птичка, ты постоянно заставляешь меня нервничать. — С недовольством цокает языком. Он достаточно близко, чтобы провести пальцами по её подбородку. На белой пудренной коже мазок крови. — Может мне лучше убить тебя, чтобы голова перестала болеть.       — Проще выпить таблетку от головы. — Он больно хватает её за шею, притягивает к себе.       — Верно, малышка. Есть много способов упростить себе жизнь.       — Хоть один и я исчезну из твоей.       — Нет-нет-нет, — ей в губы. — Я не это имел ввиду. Зачем тебе эти сцены? Мы ведь можем поговорить нормально. Да? Ведь можем? Можем? — меняет интонацию, играет голосом и Гэс пытается отстраниться. Хватка у него железная, он не отпускает её даже на дюйм. — Он не повредил тебя?       — Нет. — Шипит. Ей хочется отойти, спрятаться, избежать любой конфронтации с ним. Они заканчиваются одинаково. Гэс больше не хочет отмываться от него. У неё нет на это никаких сил.       — Хорошо. Это хорошо. — Джокер читает её по взгляду, по тому, как она поджимает губы, как старательно выискивает на его переносице очередной ответ на свой вопрос. — Нам надо так много обсудить.       — Нам нечего обсуждать.       — Правда? — хмыкает. — Ты права, детка. — Отпускает её резко, отходит чуть в сторону. — Знаешь, я начал не с этого. Прости. У меня так давно не было отношений. Сердце без любви черствеет. Ты права. Конечно. — Джокер повышает голос, становится рупором пафоса. — Я знаю, кто подставил тебя. Расследование было коротким. А Ассо-младший слишком разговорчив, когда ему ломают пальцы. — Гэс хотела улыбнуться, и, кажется, Джокер это заметил. — Приведите подарочек.       Гэс оборачивается на шаги. Гарнет выглядит замученной — её волосы прилипли ко лбу, к шее, а руки дрожат. Она мельком смотрит на Малвайн и отворачивается.       — Эта крошка оказалась яблоком раздора. Будь я Евой ни за что бы не отказался от такого лакомого кусочка. — Непривычно тихо смеется. — Что ж, Гэсси, — её дергает, он отходит ближе к диванчикам. — Причастие никогда не бывает приятным. Но у нас так много дел впереди, что нужно решить всё на берегу. — На столе, прямо перед ней, знакомый фиолетовый кольт и сейчас он не направлен привычно ей в лоб. Гарнет с испугом опускает на него глаза и машинально отходит назад, наваливается на двух амбалов, которые с презрением отталкивают её от себя. — Подойди ко мне, птичка. — Она знает, что Джокер обращается к ней. Но молчаливо отстраняется, рассматривая причудливый фиолетовый на стеклянной столешнице. — Не будь привередой, Гэсси, подойди к папочке. — Она отлипает, как если бы её тащили к нему на аркане. Клоун за спиной, дышит ей в ухо, выплевывает каждое слово с особым наслаждением. — Ты ведь хочешь этого, верно. Хочешь? Гэсси, детка, ответь.       Гарнет как-то особенно давится слезами — тихо, жмурясь при каждом новом его слове. И Гэс, тая от всего, чувствует, как медленно её начинает это раздражать. Как кипит в сине-зеленых венах отравленная ненавистью кровь. А Лили плачет, боится и Гэс не понимает почему. Ведь это не она…       — Не думай, что я не знаю, о чём ты в своей маленькой красивой головке мечтаешь. Твои мысли громче, чем сирены Готэма. Давай же.       Гэс хватает со стола фиолетовый кольт. Поднимает его так же, как это делал здоровяк в доках.       — Так ты убила Балдера?       Гэс больше не слышит музыки клуба. Не слышит назойливый голос Джокера и скулёж Лили. Её вопрос распотрошил, вывернул наизнанку и за спиной официантки Дюк, в своей крови, в грязи, похожий чем-то на неё саму.       — Это тебе. А то сидишь с кислой рожей, смотреть противно.       У Дюка в руке точно такой же кольт, и он, в шутливой манере, повторяет за ней каждое движение. Лили затихает.       Выстрел.       Гарнет легкая. Падает бесшумной на ковролин. Гэс ничего не чувствует. Наверное, это должно пугать. Она не боится. Опускает руку. Джокер сзади. Целует её в плечо. Кажется, этого достаточно, чтобы отбросить назад все сомнения и понять…       Что ты всегда была такой. Дорогая, брось играть привереду. Сегодняшний ужин был вкуснее предыдущих. Жаль, что мы не сожгли её.       Она хочет вернуть фиолетовый кольт ему, но он перехватывает её за запястье.       — Теперь он твой. Новогодний подарок от Санта-Клауса. Ты ведь была хорошей девочкой, верно?       — Нет. — Гэс впервые за вечер улыбается. Оживает. — Я была очень плохой девочкой.       Амбалы выносят Гарнет с балкона. Клуб не заметил ещё одного трупа на своей земле. И вряд ли это могло кого-нибудь волновать под дарк техно и коктейли с разноцветными зонтиками. Джокер обходит её и останавливается у самого лица.       — У нас много работы, птичка. Ты готова к ней?       — Запасись таблетка от головы.       Ей не хочется этого. Гэс знает, что сломается через три дня. Джокер починит. Это неизменный круговорот грехопадения. И после того, как руки сжимают шею, опускаются ниже, на ключицы, грудь, живот, ей не отмыться.              Гарнет кидают к Дино. Присыпают землей — молча, без прощания, только быстрее бы закончить работу. Над Готэмом красный рассвет и продолжающийся с ночи вой сирен. Лили хотела бы быть рядом с Дюком. Это не красивая история любви, а что-то вроде драматичности, когда под вино и сигареты вы обсуждаете своё место захоронения. Дино не будет рад. Дино лежит неестественно. У него сломана челюсть и пальцы. И сейчас он ни чем не лучше тех, кого так любил называть «жертвами мести». Гарнет кидают к Дино.