На разных полюсах

      Танцпол модного клуба сегодня как никогда полон: очередной междусобойчик голливудской тусовки по обыкновению проходит по одному и тому же сценарию — танцы, алкоголь и, разумеется, сплетни, передаваемые из уст в уста. — В общем, эта девица у входа наорала на охранника, а потом зашла в клуб! Представляете? Просто взяла и зашла! — Ого, то есть она сейчас среди нас? — Не волнуйся, Эллен, мы её к тебе не подпустим… — бросает Дэвид равнодушно: до покоя длинноногой модели ему нет дела, куда важнее — его собственный покой, но светский раут на то и светский, что нормы приличия требуют участия в пустословных беседах. И он задаёт вопрос:  — Томас, как она выглядела? — делая это больше из вежливости, чем подлинной заинтересованности. — О, она выглядела довольно стильно — на ней было маленькое чёрное платье, туфли на шпильке, а волосы… — начинает распинаться Томас.       Тарино приходится делать вид, что его занимает вся эта нелепая болтовня, что ему вправду интересно, кто из старлеток прошмыгнул в клуб тайком, с кем спит Николас Бёрд, в каком платье была Лейк Фабли на вечере «Зет Вала» и кому из супругов Бритт после развода достанется опека над шестью детьми, хотя больше всего режиссёру сейчас хочется умчаться в своё поместье и смотреть старые чёрно-белые киноленты, где куда меньше фальши, чем сосредоточено здесь. Дэвид витает в своих мыслях, потягивая виски, когда звонкое девичье «Всем привет!», прорываясь через ритмичное диско, нарушает светскую беседу. Дэвид только возвращает напиток на барную стойку, а этот белобрысый актёришка уже отпускает комплименты подошедшей девице: — Ооооо… Так это была ты… Я не узнал тебя в этом наряде… Прекрасно выглядишь! — Да ничего страшного, — та улыбается так широко, совершенно не обращая внимания на то, что знакомый не помнит, как её зовут (очевидно, они с Томасом знакомы, иначе её приветствие так и осталось бы незамеченным, и неловко повисло бы в воздухе) — а может, и вправду этого не понимает, и Дэвид ухмыляется её наивности.       Ещё одна новоиспечённая звезда, надеющаяся покорить Голливуд — она и не подозревает, что ей так и не суждено выбраться на большой экран, что вся её жизнь пройдёт в нелепом ожидании главной роли, пока она будет разменивать свои юные годы на перебежки между кастингами, довольствуясь третьестепенными ролями в дешёвых мыльных операх, занятостью в массовке и завирусившейся рекламой чистящего средства для ободков унитазов. И то при случае, что ей сильно повезёт, и если блеск её глаз и лоск волос не поблекнут раньше под масляными взглядами и сальными прикосновениями тех, кто обещает ей звёзды на Аллее Славы и пророчит номинации на Золотого Адама, пока стягивает с неё трусики. «Может, лучше облегчить этой наивной пигалице жизнь сейчас, ткнув носом в реальность? Пусть знает, что мир кино — не прогулка по зоопарку, а дикие джунгли, и такие, как она, становятся ужином, а не охотятся со львами», — злорадствует мысленно Дэвид, и, намеренно обращаясь к Томасу, а не к незнакомке, произносит: — Так это та самая нахалка из твоего рассказа? — Угу, — Томас кивает смущённо, уже жалея, что ответил подошедшей. Нарушительница спокойствия собирается что-то сказать, но Тарино перебивает её невысказанное своим вопросом, обращаясь уже напрямую: — Девушка, а вы всегда обманом попадаете на вечеринки? Его тон презрителен, а взгляд чёрных глаз колюч. Пускай поймёт — ей здесь не рады, и чем скорее, тем лучше. Незнакомка откидывает назад лезущую в глаза розовую прядь («О боже, что это вообще за цвет? Ей никто не говорил, что подростковый бунт стоило оставить в своём родном штате, если уже решилась пробиться в Голливуд?» насмехается про себя Тарино) и уверенно отвечает: — Меня пригласили, но забыли дать флаер! — Стандартная отмазка, — фыркает режисёр. — Сегодня в клубе много знаменитостей. Такие, как вы, пытаются пробраться сюда только за одним. Скажите, на кого вы пришли поглазеть? Розоволосая упрямо продолжает: — Я никого не обманывала, меня пригласили. И мне никто не нужен, я пришла к другу. — И кто же ваш друг? — не перестаёт атаковать Дэвид, но вдруг за незнакомку вступается молчавшая до этого Эллен. — Дэвид, перестань наезжать на девушку — она такая милая! Кстати, я Эллен, модель. Девушка протягивает руку для рукопожатия, и незнакомка сразу же жмёт её, хихикая, чем ещё больше раздражает режиссёра. — Приятно познакомиться, я Эмма! — она обращается к мужчине. — Дэвид, а вы не представитесь? Чем вы занимаетесь? Тарино теряет дар речи на мгновение — она вздумала над ним издеваться? Насмехается в ответ за его нелюбезность? Но с какой стати он обязан лебезить перед ней, он — признанный режиссёр, а она — девица из провинции, нацелившаяся заарканить тут звезду! — Какая наглость, — цедит он, не скрывая враждебности, — спрашивать мою фамилию! Эмма удивлённо хлопает глазами. — Эм… Я не понимаю. «Что? Неужели… Она меня не узнала? Ооооо, если это действительно так, то всё гораздо хуже — она не только бездарная посредственность, но и совершенно не знает кинематограф. И какой же придурок её надоумил стать актрисой, когда она совсем не разбирается в кино?» проносятся мысли в голове Дэвида. — Это же сам… — начинает было Эллен, но режиссёр жестом её останавливает. — Раз девушка меня не узнала, останусь инкогнито. Будет меньше шума. Окончательно утратив интерес к происходящему, Тарино вовзращается к поглощению виски. Но Эмма не унимается: — И всё же: кто вы? — Теперь тебе придётся угадывать самой, — смеётся Эллен. — Как в той игре про знаменитостей? — поддерживает Томас. — Точно! Она моя любимая. Давайте сыграем! — Скукота, — бурчит себе под нос Дэвид. — Нуууууу, пожалуйста-пожалуйста! Режиссёр разводит руками, подразумевая, что компания может делать всё, что хочет, ему всё равно, но Эллен складывает ладони в умоляющем жесте, и он закатывает глаза. — Ладно, уговорила. Всё равно здесь больше нечем заняться. — Что за игра? — оживляется Эмма и смотрит на Томаса. — Угадай знаменитость или выполни действие. — Эмма, вопрос для тебя! — хлопает в ладоши Эллен. — Если проиграешь, танцуешь с Дэвидом! Мужчина, поперхнувшись виски, осуждающе смотрит на фотомодель, но та игнорирует недовольство — её взгляд сосредоточен на новой знакомой. — Ой… давай только что-нибудь несложное. — Ничего не могу обещать! Эмма выглядит растерянной и смотрит на Дэвида, а он лишь усмехается. Ради такого выражения лица стоило согласиться — сейчас он убедится, что она глупа, станцует со старлеткой, — чёрт бы побрал Эллен! — даст напутствие, которое держит в уме уже столько минут, и можно считать светский раут оконченным. — Итааааак… Кто на днях стал самым высокоплачиваемым актёром Голливуда? — Хмммм… — девушка хмурится, и между её идеально выщипанными бровями залегает морщинка. Наконец, она неуверенно произносит: — Пэт Бритт? С губ Дэвида слетает смешок. Что и требовалось доказать — бесталанная, бестолковая и глупая вертихвостка. Прежде чем штурмовать кастинги, следовало бы хоть для вида окунуться в историю киноиндустрии… — Неправильно! — радуется Эллен. — Ты должна станцевать с Дэвидом! — Ладно… Эмма выглядит расстроенной, и Дэвид в очередной раз неприятно удивляется — мало того, что она его не знает, так ещё и сидит теперь с таким видом, будто это не он ей делает одолжение, а она, соглашаясь на танец. Не сдержавшись, мужчина язвит: — Чего не сделаешь ради веселья, да?..       Девушка хихикает натянуто, но в следующую секунду расплывается в широкой улыбке, и её лицо приобретает то же благоговейное выражение, с которым она подошла к их компании полчаса назад. Пара выходит на танцпол. Дэвид подходит к Эмме, берёт её за руку, кладёт вторую руку на талию девушки, едва её касаясь, и начинает двигаться в такт музыке. Эмма двигается с ним в унисон, смотря ему прямо в глаза, и когда её лицо так близко, он наконец может рассмотреть его в деталях — и удивляется в очередной раз за вечер. Правда теперь это удивление иного рода. То, что она симпатичная, он заметил сразу — впрочем, это мог быть и просто удачный макияж, а аккуратные черты лица и пухлые губы отнюдь не лотерейный билет в беззаботную звёздную жизнь… Но лишь вблизи Тарино понимает, что новая знакомая не просто молода, а даже слишком… чересчур молода. Возможно, стоит простить ей невежество — она наверняка была совсем ребёнком, когда его первый фильм покорял кинотеатры… Смилостивившись, Дэвид решает поддержать светскую беседу — ну или её подобие: — Вы неплохо танцуете. Занимались хореографией? — О, нет, в школе я часто бегала на дискотеки. При упоминании дискотек ему сводит зубы — теперь он не сомневается, что она не так давно закончила школу и её решениями руководит ветер в голове. — Терпеть их не мог! — Дискотеки? Почему? — Там было слишком скучно. — Видимо, просто не нашлось девушки, с которой хотелось танцевать. Эмма кокетливо глядит на него, стреляя глазами. «Ну вот, началось, и эта туда же», — устало думает Дэвид. — Наверное… Зато теперь от них отбоя нет, — он красноречиво поглядывает на девушку, надеясь, что до неё дойдёт смысл его фразы. Но ей либо плевать на подначки, либо она совсем не умеет отличать насмешки от откровенности, и оба варианта режиссёру одинаково не нравятся. — Это связано с вашей знаменитой фамилией? — Да, и с ней тоже… Дэвид чуть наклоняет голову к уху Эммы, уже собираясь начать заготовленный монолог о хищниках в джунглях, как вдруг музыка резко обрывается, софиты гаснут, и одновременно с этим включается основной свет. — Что за?.. Последние слова Тарино тонут в беспорядочном шуме стремительно врывающейся в клуб полиции. — ВСЕМ ОСТАВАТЬСЯ НА МЕСТАХ! Эмма, явно не готовая к такой неожиданности, взвизгивает и прижимается к мужчине. Её паника по всей видимости распространяется и на Дэвида — он машинально обхватывает её второй рукой, заключая девушку в объятия. Она хватается пальцами за его пиджак, и розовые локоны едва заметно поддрагивают. Полицейский в мгновение ока оказывается прямо перед ними. По его лицу ходят желваки, ноздри вздуты, а взгляд поистине осатанелый. — О-о-о… — испуганно выдыхает Эмма. Дэвид выходит из оцепенения, отстраняясь от девушки, и спокойно произносит: — А что случилось? — Сейчас узнаешь! — со злорадством отвечает полицейский, и в следующий миг руки Дэвида оказываются заломаны, а сам он прижат лицом к стене. Боковым зрением режиссёр видит, что его новую знакомую постигла та же участь, и с ней служители закона тоже не церемонятся. — Эй, убери лапы! Но полицейский только сильнее вжимает Дэвида в стену и начинает шарить по карманам, охлопывая их. Нащупав что-то в заднем кармане, он победоносно усмехается и вытаскивает на свет пакет белого порошка. — Многовато для одного, а? — шипит полицейский, продолжая злорадствовать. — У нас вечеринка, между прочим! — цедит Тарино, мысленно проклиная того, кто подбил его на подобное безумство. Полицейский разражается смехом. — О, простите, я совсем забыл о вашей спутнице! — Я не его… — протестует Эмма. Но хранителю правопорядка совершенно плевать на её аргументы. Для него всё очевидно — он же сам видел, они пять минут назад стояли, обнявшись. «Чёрт побери, надеюсь, тут не было журналюг…» — проносится в голове режиссёра. — Девушка, и сколько же наркотиков вы вместе приняли? — Я не понимаю, о чём вы! А-ай! Из своего незавидного положения Дэвиду не представляется возможности увидеть всей картины, зато слышит он всё очень отчётливо. Эмма плачет — тихо, редко всхлипывая, но истерика уже накрывает её с головой. Судя по всему, полицейский до боли сжал её руку — мужчина слышит его вкрадчивый шёпот, обращённый к начинающей актрисе: — Ах, ты не понимаешь… А если я посильнее сожму… Эмма вскрикивает и разражается теперь уже громкими рыданиями. — Не трогай её! — кричит Дэвид, наугад пиная в пространство позади себя в надежде достать до зарвавшегося полицейского, за что снова оказывается вжат в стену. Режиссёр чертыхается — вступиться за Эмму его заставил рефлекс, и этот опрометчивый поступок только укрепляет веру полицейского в то, что девушка является подружкой Тарино. — Я готов своими руками передушить всех наркоманов и дилеров в этом городе! — орёт полицейский, брызжа слюной во все стороны. — Но я говорю правду, я не имею никакого отношения… — Эмма продолжает настаивать на своём. — Правду ты скажешь в участке и уже не мне. Полицейский надевает наручники на девушку, а затем они защёлкиваются и на запястьях Тарино. Полицейские тащат парочку через весь зал под взгляды собравшихся в клубе знаменитостей. «Отлично, я обеспечил повод для сплетен на новую неделю. Грёбаный закон джунглей… Надеюсь, Эллен хватит ума позвонить Вуду, и он вытащит меня — в конце концов, из-за его долбаного порошка я подставился, — размышляет Тарино, пока их волокут к выходу. — Вот только моей новой знакомой не повезло — за неё вряд ли кто-то внесёт залог. Жалеет ли она сейчас о том, что решилась пробраться в клуб без приглашения?» — Отпусти девушку — она ни при чём, — он предпринимает последнюю попытку переубедить полицейского, но тот непреклонен. — Девушка наркоторговца всегда в деле! — Но я не его девушка! — А врать сотруднику закона нехорошо, — укоризненно цокает полицейский, смотря на Эмму. Тут его взгляд приобретает странное выражение. — Постойте-ка, я вас знаю! Дэвид тоже смотрит на Эмму — неужели она уже успела где-то сняться? Может, ей сегодня повезёт больше и она окажется избавлена от оков наручников прямо сейчас? Тяжёлый мыслительный процесс, судя по выражению лица, происходит в голове служителя закона. — Вы сегодня днём просили у меня милостыню! — кричит полицейский, наконец вспомнив, откуда ему знакомо лицо арестованной. — Я отыгрывала роль, я — актриса! Ситуация настолько абсурдна, что Тарино начинает смеяться. Полицейский грубо встряхивает его, заставляя умолкнуть, и начинает хохотать сам. — Ха-ха, насмешили! — Почему вы мне не верите? — Потому что я слишком хорошо знаю жизнь, дорогуша, — полицейский останавливается, с яростью смотря на девушку. — Я за километр чую наркоманов, бандитов и прочее… — он выдерживает театральную паузу («Как же ты переигрываешь», — морщится в этот момент Тарино) и выплёвывает: -…отребье. Так вот: от вас двоих просто разит, — с крайне неприятной улыбкой заканчивает он, переводя взгляд то на Дэвида, то снова на Эмму. Ярость, сдерживаемая Тарино на протяжении долгих минут, прорывается. Она словно чёрное нефтяное пятно, расползающееся в его нутре, обволакивающее всё вокруг, липкое и цепкое, и ей нет конца. Забыв о нормах приличия, мужчина кричит: — Ах ты ублюдок! — и начинает вырываться. Двое полицейских удерживают его, не позволяя напасть на довольно ухмыляющегося мудака. — Полегче, а то я ведь могу и вмазать. А что — сопротивление в ходе задержания, все подтвердят, что ты сам напросился. Так что лучше по-хорошему — топай своими двоими. Твоя подружка всё уже усвоила, пора и тебе успокоиться. Дэвид смотрит на понуро бредущую Эмму. Её заплаканные глаза скрываются за розовой чёлкой, поэтому ему тяжело понять, о чём она размышляет в данный момент. Полицейские выводят обоих на улицу и рассаживают по разным машинам. Перед тем, как нырнуть в салон автомобиля, Эмма озирается по сторонам в поисках спутника, но Дэвид уже сидит в машине. Он видит, как в свете фонарей и полицейских мигалок её волосы отсвечивают всеми оттенками цветового круга — совсем как тогда, ещё меньше часа назад, в клубе под светом софитов, когда её ладонь была в его руке, а он почти касался губами её уха, собираясь озвучить одну из самых жестоких и оскорбительных тирад в своей жизни, которая отвадила бы её от пороков Голливуда, что могли превратить в ничто её юность и развеять сладкие мечты словно пепел. «Но полиция преуспела в этом больше», — думает Дэвид и равнодушно отворачивается. Сирена надрывается во весь голос, разрезая тишину ночных кварталов. Машина стремительно мчится через город в полицейский участок.