Путь к свободе

       После сокрушительной победы Лорда Волдеморта в Битве за Хогвартс прошло полгода. За это время в Магической Британии установился железный диктат Темного Лорда. Все члены Ордена Феникса подлежали уничтожению, но для Отряда Дамблдора сделали поблажку ввиду того, что многие вступили в него в совсем юном возрасте и якобы не отдавали себе отчета в собственных действиях. Кого-то, кто не участвовал в Битве за Хогвартс и не очень активно пакостил Кэрроу в школе, оправдали, других загнали в лагеря вместе с магглорожденными и некоторыми особенно злостными предателями крови.        На долю семейства Уизли выпало немало испытаний и даже потерь. Погиб в Битве за Хогвартс Фред. За членство в Ордене был казнен Билл. Рон - замучен Круциатусом только за то, что был лучшим другом Гарри Поттера. За то, что едва не убила Беллатрикс Лестрейндж, была зверски убита Темным Лордом Молли Уизли. Артур был ликвидирован тут же, при попытке помочь жене. Чарли, Перси и Джорж — отправлены в лагерь, подвластный Долохову. А Джинни Уизли — в женский лагерь, где сначала правил Яксли, а после попытки мятежа (организованного Гермионой Грейнджер) — Рудольфус Лестрейндж.        Джинни Уизли всегда думала, что она — сильная натура. В конце концов, будучи младшей сестрой шестерых братьев, она имела основания так полагать. Но, оказавшись впервые в жизни без поддержи семьи, девушка уже не была так в этом уверена. Столько потерь в семье, смерть Гарри, крах их мира, - разумеется, Джинни воспринимала приход Волдеморта к власти именно так, - тяжелые условия жизни в лагере — всё это подкашивало. И не только здоровье — за полгода Джинни сильно похудела, и постоянно чувствовала себя смертельно уставшей и жутко голодной. Оставили эти несчастья след и на её характере — она стала тихой, боязливой, и постоянно ждала, что вот-вот её настигнет мучительная смерть.        Первое время Джинни хотела этого. Хотела быть вместе с Гарри. Хотела уйти вслед за родителями и братьями. Но то, что она увидела в первые же месяцы заключения, убедило её в том, что смерть это не выход. Во-первых, потому что кончина обещала быть невероятно мучительной, а во-вторых, потому что пропорционально количеству смертей и страданий вокруг Джинни почему-то всё сильнее хотела жить. Существование в лагере научило её и другому — в бесчеловечных условиях люди раскрываются по-настоящему.        Флер Делакур, например, прожила в лагере всего два месяца, а потом была оправдана по всем статьям. Когда в лагере главенствовал ещё Яксли, он буквально потерял голову, увидев Флер. Вероятно, она использовала чары вейлы, потому что Яксли дал ей полную свободу, чем Флер воспользовалась, чтобы сбежать домой во Францию — по крайней мере, если верить слухам. А Ханна Аббот, которая всегда казалась Джинни неженкой и трусихой, решительно отказала надзирателю, которому понравилась, и была найдена как-то поутру мёртвой за бараками. Со следами насильственной смерти, конечно же.        Старые знакомые раскрывались по-новому, и подчас от этого волосы становились дыбом. В особенности, когда такие ужасные и грязные истории случались с самыми близкими людьми. Полумна Лавгуд, в надежде спасти отца, пошла на отчаянный шаг — сама кинулась в лапы Рудольфуса Лестрейндж. Ксенофилиус, один из немногих мужчин, живших и работающих в их лагере, так тяжело болел, что другого выхода несчастная Луна, видимо, просто не нашла. В результате её отец всё равно умер, жертва оказалась напрасной, а Полумну нашли повешенной на следующее утро. И с этого дня и началась история, в которую попала сама Джинни Уизли…        Было раннее утро. Узницы уже успели позавтракать, и теперь вернулись в барак, чтобы одеться потеплее — привезли новый груз, нужно было разбирать тюки с драконьей кожей и распределять по цехам. Джинни с Гермионой были распределены на сортировку. Каторжный труд: целый день, не разгибаясь, ворочать огромные тяжелые мешки, изучать состояние шкур, нарезать их ровными пластами на специальном устройстве, а потом опять упаковывать и отправлять дальше. Драконья чешуя была такой грубой, а временами и острой, что руки Джинни не успевали заживать и были покрыты ссадинами и мозолями. Спина болела из-за поднимаемых тяжестей. Стоило помедлить, чтобы хоть минутку отдохнуть, и можно было получить Круциатус. А всё же даже такие условия были лучше, чем работа в цеху по обработке кож, среди химикатов. — Луны не было на завтраке, — заметила Джинни. — Может, стоит зайти к ней?        Гермиона сухо поджала губы, натягивая на себя вызывающие маггловские джинсы. Она единственная, кажется, ещё не растеряла боевого настроя. Оставалась нетерпима к любым контактам узниц с надзирателями и заезжими Пожирателями Смерти, надевала удобные маггловские джинсы на работы, да и взгляд у неё оставался колючим и вызывающим. Как она всё ещё была жива, оставалось загадкой. — Ей стыдно за вчерашнее, вот и не выходит, — отрезала Грейнджер. — У неё умер отец, — возразила Джинни, натягивая поверх тюремной робы кофту с заплатками на локтях.        Её удалось выменять на дневной паёк. С приходом зимы в бараках гуляли такие сквозняки, что без теплой одежды было не выжить. В тот день Джинни и Гермиона разделили одну порцию еды на двоих, зато Уизли обзавелась обновкой. В другой день таким же путем они добыли для Гермионы одеяло получше.        Грейнджер тяжело вздохнула и нахмурилась. Наверное, она и сама уже пожалела, что накануне была так резка с Лавгуд. — Ладно, идём, — отрывисто произнесла Гермиона, и они с Джинни поспешили в коридор.        Узницы жили в комнатах по шесть-восемь человек, но Лавгуды — отец и дочь обитали в отдельной маленькой коморке. Им, если можно так выразиться, повезло. Поскольку Ксенофилиус был всё-таки мужчиной, начальство распорядилось отселить его, а Полумна перешла жить к отцу, когда тот захворал.        Подойдя к двери Лавгудов, Гермиона постучала. — Луна, ты там? Пора идти на работы.        Джинни цокнула языком и с укором посмотрела на Грейнджер. — Что ты как надзиратель? — возмутилась она. — Полумна, пошли, чтобы не было проблем. Никому не станет легче, если тебя ещё и накажут, — сказала она уже громче, приблизившись к двери.        Ответом была тишина. Бывшие гриффиндорки переглянулись. — Может, она уже ушла? — предположила Джинни. — Или сидит там и рыдает, за что получит Круциатус, — пожала плечами Гермиона.        Грейнджер глубоко вздохнула и решительно толкнула дверь. Джинни тут же увидела, как изменилось её лицо — вся краска схлынула, а в глазах отразился ужас. Не дожидаясь разъяснений, Уизли сама сделала шаг вперед и заглянула в комнату. Помимо воли с губ сорвался вскрик, поскольку первым, что Джинни увидела, были тоненькие посиневшие ноги, висящие над полом. Она поспешила внутрь, Гермона тоже, но была слишком поздно. В том, что Полумна Лавгуд была мертва, не оставалось никаких сомнений. Более того, труп явно провисел всю ночь, поэтому приобрел характерный синюшный вид, а в самой каморке стоял ужасающий смрад испражнений — как известно, висельники всегда выпускают из себя всё в момент смерти.        Джинни ощутила, как горло сдавил спазм, и выбежала из комнаты. За ней следом, наткнувшись на дверь, вылетела Гермиона. Увидев их непохожие на себя лица и слёзы, градом льющиеся из глаз, остальные узницы тоже стали заглядывать в камору Лавгудов. Коридор огласили женские вскрики и причитания: — Лавгуд повесилась! — Самоубийца! — Её довели! — Это всё проклятые Лестрейнджи! — Выродки, сколько ещё это будет продолжаться?!        Джинни всю трясло, и она едва сдерживала рвотные позывы. Перед глазами всё плыло от слёз. Неверолось. Это ведь Полумна! Та самая Полоумная Полумна, которая училась с ней на одном курсе! Частенько сидела рядом на сдвоенных занятиях и молола беспросветную чепуху! Безобидная, не от мира сего Полумна, которая никогда ничего плохого не сделала!        Тут же всплыл в памяти вчерашний разговор. То, что они с Гермионой ей наговорили в пылу досады, заметив характерные синяки на запястьях, припухшие губы и растрепанные волосы. Но разве на саму Луну так сильно злились Джинни с Гермионой? Нет, конечно, им просто было до одури и обидно и больно, что Лавгуд решилась пойти на такое по собственной воле, какими бы ни были мотивы. Было ясно, что у многих не было выбора, но у те, кто сам просился в гостевой домик, в котором останавливались проверяющие, или сам Рудольфус Лестрейндж, отдавались врагам ради какой-то корысти. Это вызывало отвращение такой силы, что мыслить трезво было невозможно. Неужели Полумна убила себя из-за того, что сказали они с Гермионой? Но ведь должна же она была понять, что сказано это было в пылу гнева на ситуацию! Уже сегодня Джинни, всё осознав, попыталась бы её утешить! — Это из-за нас, — срывающимся голосом прошептала Уизли, хватая Гермиону за руку.        Карие глаза Грейнджер в ужасе расширились. — Нет! Что ты такое говоришь, Джинни? — Мы вчера накинулись на неё, и она это сделала! — страшным шепотом проговорила Джинни. — Мы тут ни при чём. Если кто-то и виноват, так это этот выродок Лестрейндж! — отчеканила Гермиона. — Джинни, не думай, что это мы виноваты! Это всё эти проклятые убийцы, эти изверги! Они доводят нас всех до ручки, не оставляя другого выхода!        Уизли замолчала. Было куда легче поверить в то, что во всём виноваты Пожиратели Смерти и Лорд Волдеморт, чем признать свою ответственность. Ведь это же было, в самом деле, невозможно — даже самой себе сказать, что Полумна Лавгуд наложила на себя руки из-за резких слов подруг! — Что тут за шум? — раздался голос одного из надзирателей, и Джинни с Гермионой синхронно повернули к нему головы. — Полумна Лавгуд повесилась! — воскликнула Гермиона, смело выходя вперед. — Идите и посмотрите, до чего ваш начальник довел ещё одну невинную душу!        Джинни с гордостью взглянула на Гермиону. Да, вот так! Всё правильно! Эти выродки должны понимать свою вину. — Молчать, Грейнджер! — привычно отмахнулся надзиратель.        Гермиона дерзила так часто и так упорно, что её уже почти не наказывали за выходки вроде этой. Поговаривали, что Беллатрикс Лестрейндж как-то обмолвилась, что сама хотела бы разобраться с наглой грязнокровкой, и с тех пор Гермиона негласно считалась собственностью леди Лестрейндж, с которой не хотел ссориться ни один из надзирателей.        Убедившись, что Полумна на самом деле мертва, надзиратель ушёл за подмогой. Джинни и Гермиона опять переглянулись. Лица у обеих были белее снега. — Почему она это сделала? — спросил кто-то. — Вчера была у Лестрейнджа, — сокрушенно сказала Лаванда Браун. — Не вынесла стыда, видимо. — Сама пошла? Лавгуд? — с сомнением протянула Парвати. — Она хотела спасти отца, — подала голос Джинни, и девушки с удивлением взглянули на неё. — Но оказалось поздно.        Узницы зашептались с новыми силами. Наконец кто-то ушлый нырнул в комнату Лавгудов и вышел оттуда со свернутым подмышкой одеялом. Гермиона вскинулась было, но Джинни сжала её руку. — Лавгудам уже не нужно, а кому-то поможет пережить зиму, — успокаивающе проговорила она.        Джинни надеялась, что Гермиона сама догадается тоже что-нибудь забрать, но Грейнджер, если и подумала об этом, то во всяком случае вида не подала. Только вздернула подбородок, всем своим видом показывая, что она-то уж выше мародёрства. Джинни тяжело вздохнула. Это было правильно, конечно, но, с другой стороны, вряд ли она бы стала ночами думать, какое именно одеяло её согревает.        Тем временем остальные узницы тоже стали заходить в коморку Лавгудов и выходить кто с чем. Парвати Патил взяла себе теплую куртку Полумны. Лаванда — её ботинки. Воровато озираясь, узницы спешили поскорее ухватить хоть что-то, что сделает невыносимую жизнь в лагере хоть чуточку легче. Те, кто поспели последними, забрали даже потрепанный журнал «Придира» и маленькие перчатки в сине-серую рэйвенкловскую полоску. Джинни почувствовала, как в носу защипало, и отвела глаза от зияющей двери, чтобы не видеть покачивающиеся ноги Луны.        Пришло двое надзирателей, и узницы расступились, пропуская их в каморку Лавгудов. Один из них обрезал школьный шарф, и тело Полумны с глухим стуком упало на пол. Джинни не могла заставить себя посмотреть на то, что ещё недавно было Луной. — Что тут произошло? — раздался зычный голос, и Джинни увидела крепкого мужчину в мантии Пожирателя.        Это был Рабастан Лестрейндж. Его она уже знала в лицо и крепко ненавидела. Этот человек частенько наведывался в лагерь вместе со старшим братом, и слава о нём ходила самая что ни на есть ужасная. Шептались, что если старший Лестрейндж, хотя и явно сумасшедший, то всё же без причины на крайности не пойдет, то младший — сущий бес, способный на всё.        Джинни инстинктивно вжалась в стену, ощутив опасность, исходящую от этого страшного человека. Лестрейндж же прошел в камору Лавгудов и взмахом палочки скинул с лежанки простыню, которой уже успели накрыть Луну. Мисс Уизли поспешно отвела глаза от одутловатого посиневшего лица с вывалившимся языком и выпученными стеклянными глазами, и уставилась на лицо Лестрейнджа, на котором не отразилось ничего кроме легкого отвращения. Разве что брови мужчина с неудовольствием сдвинул. — Её обнаружили висящей на балке, — заговорил один из надсмотрщиков. — Повесилась на школьном шарфе. Ночью умер её отец, вероятно, это и послужило причиной.       Джинни сжала руки в кулаки. Ни слова о том, что Луна была в домике управляющего! — Да как вы смеете! Это вы и вам подобные довели её до такого!        Уизли медленно повернула голову и посмотрела на Гермиону. В душе всё замерло от липкого страха. Да, Гермиона права, замалчивать это нельзя, но ведь это же проклятый Лестрейндж! Когда взгляд его темных, почти чёрных глаз обратился на Грейнджер, по пути скользнув по Джинни, у той даже сердце пропустило удар. Уизли тут же обругала себя — она ведь всегда была смелой, но это вечное ожидание боли и смерти, преследующее уже полгода, почти сломало её. — Ваш брат виноват в смерти Полумны! — продолжала Гермиона, воинственно вскинув голову и входя в камору Лавгудов. — Он — бездушное чудовище, убийца и насильник! Как и все вы!        Джинни мысленно вся съежилась, видя, как меняется лицо Рабастана Лестрейнджа, как его глаза наливаются кровью, а смуглое лицо наполняется гневом, приобретая красноватый оттенок. — Кто такая? — требовательно спросил он. — Грейнджер, — ответил один из охранников. — Грязнокровка. Она у нас не в себе. — Это дело поправимое, — процедил Лестрейндж. — Унесите тело и отправьте заключенных на работу. А ты, грязнокровка, задержись.        Хотя все остальные поспешили убраться подальше от ярости Лестрейнджа, Джинни медлила. Не хотелось оставлять Гермиону с ним наедине. Наверняка, она получит Круциатус. Надо будет помочь Грейнджер дойти до их комнаты после этого и уложить на лежанку.        Взгляд Лестрейнджа остановился на Джинни, но та не сдвинулась с места, хотя внутри всё сжалось от первобытного страха. — До тебя дойдет очередь, — посулил ей мужчина. — А сейчас — вон, живо.        Хотя всё существо вопило бежать как можно скорее, Джинни всё еще стояла на месте. Только когда Гермиона кивнула ей, Уизли убралась. Дверь за ней тут же захлопнулась — Пожиратель применил запирающее заклинание. Джинни стояла под дверью и переминалась с ноги на ноги. — Уизли, бегом на работы, пока не получила хорошее пыточное! — рявкнул надзиратель. — Да-да, иду. Только возьму рукавицы, — сказала Джинни и, пользуясь молчаливым соизволением, зашла в комнату, где жила вместе с Грейнджер и ещё четырьмя девушками.        Она нарочито медленно подошла к своей лежанке и стала копаться в грубо сколоченной тумбочке рядом. Из комнаты Лавгудов было слышно басистый голос Лестрейнджа, но никак не удавалось понять, что он там говорит.        Джинни понадеялась, что, может, обойдётся и без Круциатуса, и, взяв большие, мужские рукавицы, в которых было сподручнее ворочать тюки и разрезать шкуры, уже поднялась было на ноги… Когда за стенкой раздался глухой удар и звук падающего тела, а затем пронзительный крик Гермионы. Выронив пресловутые рукавицы, Джинни опрометью вылетела из комнаты и бросилась к каморке Лавгудов. Но надзиратель, бывший в коридоре, перехватил её и оттолкнул в сторону лестницы. — Уизли, жить надоело? Иди отсюда. — Там Гермиона! — воскликнула Джинни, опять порываясь кинуться спасать подругу. — Я не могу…        Надзиратель цокнул языком и закатил глаза. — Иди, говорю. Ну, получит твоя подружка парочку хороших Круциатусов, и всё. А ты, если вздумаешь помешать, костей потом не соберешь. Надо оно тебе?        О, если бы только у неё была палочка! Тогда бы Джинни показала им всем! Стерла бы эту издевательскую ухмылочку с лица этого паршивого недоноска, наверняка закончившего Слизерин всего несколько лет назад, а потом ворвалась бы в комнату, и хорошенько приложила Лестрейнджа каким-нибудь крепким проклятьем! Но, увы, палочку у Джинни уже давно изъяли, и теперь она могла лишь сжимать кулаки в бессильной злобе. А потому, справедливо рассудив, что помочь Гермионе она никак не сможет, Джинни поспешила на выход, чтобы хотя бы не слышать её криков.        Когда Джиневра выходила из барака, она опять услышала пронзительный вопль Гермионы, и внутри у неё все сжелось.        «Он сказал — парочка Круциатусов, и всё. Этот должен быть последним,» — решила она, и отправилась на работы.        Где-то минут через сорок, когда Джинни вовсю ворочала необработанные драконьи шкуры, силясь разобраться, какие из них со спины, а какие более мягкие — с брюха, над ней нависла чья-то тень. Разогнувшись и поморщившись от привычной боли в спине, Джинни увидела надзирателя, который дежурил в коридоре, когда она уходила. — Иди, помоги Грейнджер, — проговорил он негромко. — Она жива? — взволнованно спросила Уизли. — Естественно, — фыркнул надзиратель. — Ну, живо!        Джинни бегом побежала в барак. Натерпелось убедиться, что с Гермионой всё в порядке. Ведь она была единственным близким человеком, что остались у Джинни. Она была подругой Гарри. Гарри… Стараяь не думать о погибшем любимом, Джинни быстро взбежала по лестнице и, оказавшись на втором этаже, едва не врезалась в кого-то. — Полегче, рыжая, — предостерегли её.        Джинни подняла взгляд и обомлела, увидев перед собой Рабастана Лестрейнджа. Видок у него был тот ещё — на щеке царапины, волосы всклокочены. В душу закралось ужасное подозрение, и Джинни шарахнулась от мужчины, больно ударившись локтем о стену. Пожиратель задержал на ней тяжелый взгляд, но, к счастью, просто прошёл мимо.        Стараясь унять бешено колотящееся сердце, Джиневра поспешила в комнату Лавгудов. Воображение рисовало ужасающие картины, но, когда Джинни ворвалась туда, всё оказалось не столь красочно, как ей воображалось, но не менее отвратительно.        Гармиона скорчилась на лежанке совершенно обнаженная и всхлипывала. Её трясло мелкой дрожью. Губа была разбита, всё тело украшали отметины безжалостно грубых рук, и невооруженного взгляда хватило, чтобы понять, что у неё сломано запястье. Зажмурившись, Грейнджер почти беззвучно рыдала, прижимая к себе опухшую руку, изогнувшуюся под неправильным углом. — Ге… — голос сорвался. — Гермиона? — прошептала Джинни, опускаясь рядом с подругой и едва не испачкавшись в рвотных массах рядом с убогой постелью.        Смрад в комнате был настолько ужасающий, что глаза чуть ли не слезились. Разило нечистотами и едким потом. Джинни, стараясь не вдыхать глубоко, положила руку на трясущееся плечо Гермионы, но Грейнджер только замотала головой и заплакала ещё сильнее. Закрыла лицо здоровой рукой. — Надо привести тебя в порядок, пока кто-нибудь не увидел, — зашептала Джинни. — Всё равно узнают, — простонала Грейнджер сдавленным, едва слышным голосом. — Боже, как же больно…        Джинни окинула подругу взглядом. Открытых ран не виднелось, и Уизли решила, что речь по большей части о руке. Она знала, что Гермиона была с Роном, и надеялась, что случившееся — хотя и было в высшей степени мерзко — не должно было сильно ранить Грейнджер хотя бы в физическом плане.        Однако же, с ней явно было что-то не так. Когда Джинни сняла с себя кофту и накинула на Грейнджер, а затем стала помогать ей подняться, стало ясно, что добраться до комнаты Гермиона не сможет. На все попытки встать девушка ощущала такие муки, что тут же падала без сил и заливалась слезами. Ноги у неё буквально подкашивались. — Мерлин всемогущий, что же он с тобой сделал, — тоже заплакала Джинни, кое-как поднимая Гермиону вновь.        Грейнджер сделала пару шагов и, коротко вскрикнув, осела на пол, не взирая на все усилия Джинни её удержать. Застонав и зажмурившись, она опять вся сжалась. Тогда Джинни решила оставить её в комнате Лавгудов пока что-то. Устроила на кровати Полумны, а сама побежала в душевые, чтобы набрать в таз воды. Пришлось долго упрашивать дежурившего там надзирателя, но всё же тот позволил — наверняка слышал крики Гермионы, и всё понимал.        Вернувшись с едва теплой водой, Джинни намочила полотенце и кое-как омыла Гермиону, а так же подчистила нечистоты с пола. Принесла ей чистую одежду. Затем упросила дежурного вызвать целителя, но тот лишь отмахнулся и, поднявшись в комнату Лавгудов и бегло осмотрев Грейнджер, заявил, что это только вывих. И, не долго думая, сам вправил той запястье. Гермиона закричала и бессильно откинулась на подушку. Она наконец-то потеряла сознание. Рука, однако же, заняла правильно положение. — Лестрейндж — просто чудовище, — не удержалась Джинни, глядя исподлобья на надзирателя. — Молчала бы ты лучше, — посоветовал тот. — Тем более, что Лестрейндж о тебе спрашивал, - добавил он, прежде, чем уйти.        Джинни почувствовала, как в сердце пропустило удар, а в ушах зашумело. Нет-нет, он же уже получил своё! Чего он хочет от неё?! Джиневра опустила взгляд на Грейнджер, которая медленно приходила в себя, с сглотнула ком в горле. — Как рука, Гермиона? — спросила Джинни, заботливо убирая с лица Грейнджер растрепавшиеся волосы. — Вроде лучше, — пробормотала та, пошевелив конечностью. — Но как же больно…        Джинни опять нервно сглотнула. Душа разрывалась от желания облегчить страдания Гермионы, но она не понимала, чем может помочь. — Где, Герми? — тихо спросила Уизли, поглаживая подругу по плечу.        Та только зажмурилась и покачала головой. Из её глаз опять струились крупные слёзы, и, казалось, конца им не будет.        В течение следующих двух дней Джинни разрывалась между своей обычной работой и уходом за Гермионой, которой разрешили отлежаться несколько суток, прежде, чем вернуться к работе. Она так и оставалась в каморке Лавгудов, а Джинни приносила ей еду, обрабатывала ссадины и меняла горшок. В последнем она как-то раз заметила кровь и поняла, что не осмелится ничего спрашивать у Грейнджер. — Всё ясно, — как-то вечером, уже после отбоя, проговорила Браун. — От обычного секса таких последствий не бывает. — О чем это ты? — спросила Джинни, на самом деле не будучи уверенной, что хочет знать ответ. — Видимо, этот поганый Лестрейндж изнасиловал её ещё и сзади. Это намного хуже.        Джинни ничего не ответила, и уткнулась лицом в подушку, чтобы никто не услышал, что она опять плачет. Мерлин и Моргана, когда же кончатся их страдания? Есть кто-нибудь на небесах или нет? Всему ведь приходит конец рано или поздно, а они все словно застряли в этом аду. И неизвестно, кто будет следующей, неизвестно, что будет завтра. Может, Полумна выбрала верный путь?        От воспоминаний об её обезображенном смертью лице замутило, и Джинни зажмурилась, силясь прогнать страшный образ. Только бы Гермиона не сделала того же, что и Лавгуд! Но нет, Грейнджер сильная, она оправится. Наверное… Хотя Джиневра была не так уж в этом и уверена. С того дня, как всё произошло, Гермиона почти не ела и целый день смотрела в стену. Видимо, Лестрейндж действительно сделал с ней что-то страшное, и это сломало даже Гермиону Грейнджер. Из-за этого и сама Джинни чувствовала себя слабее.       Пал последний оплот, в котором все черпали стойкость духа. Джинни заснула в слезах, как и бесчисленное количество вечеров до этого.       На следующий день, позавтракав, Джинни побежала наверх отнести еды Гермионе. Та всё так же неподвижно лежала, отвернувшись к стене, и было непонятно, спала ли она. Глаза у неё были покрасневшие, в правом даже полопались сосудики. На скуле цвел синяк, да и по всему телу их было достаточно. — Гермиона, ты должна поесть, — твёрдо проговорила Джинни, ставя на пол миску с кашей. — Не сдавайся, Гермиона! Если ты сдашься, что делать всем остальным?       Грейнджер молчала, и по её пепельно-серому лицу опять текли слёзы. — Ты ведь сама говорила, что мы должны выжить. Мы должны быть сильными, когда нас освободят… — Кто освободит, Джинни? — глухо спросила Грейнджер.       Уизли даже растерялась. Она не могла бы сказать, что удивило её больше — этот вопрос, или совершенно бесцветный голос Гермионы. — Как это — кто? Сопротивление, конечно! Подполье! — Никто не придёт, Джинни, — едва слышно проговорила Гермиона. — И никто нам не поможет…       Джинни замерла, не зная, что сказать. Как будто что-то оборвалось внутри и навалилось чувство безысходности. — Не смей так говорить, Гермиона, — прошептала она. — Не надо. Мы будем сильными, мы сможем… Давай же, Гермиона! Ради Рона, ради Гарри! Они погибли не напрасно! Мы дождемся возможности, мы восстанем из пепла, мы… — Жалко прерывать такую пылкую речь, но, к сожалению, я ограничен по времени, — раздался от двери густой, низкий голос.       Узнав его в одно мгновение, Джинни рывком развернулась, и в тот же миг почувствовала, как Гермиона стиснула её руку. В дверях стоял Рабастан Лестрейндж собственной персоной. Он окинул Гермиону презрительным взглядом, а затем обратил его на Джинни. Та словно приросла к месту, и так и сидела на полу, сжав руку Гермионы в ответ. — Идём, рыжая, — велел Лестрейндж, и нетерпеливо махнул рукой, видя, что Уизли не шевелится. — Нет, — прошелестела одними губами Грейнджер. — Только не Джинни… — К-куда? — дрогнувшим голосом спросила Джиневра. — Не заставляй меня ждать, я уже начинаю нервничать, — заметил Пожиратель. — Ну же!       Джинни пожала руку Гермионы, и поднялась. На негнущихся ногах она прошла к двери, протиснулась мимо мощной фигуры Лестрейнджа, а потом что-то вдруг ударило ей в голову, и Джинни побежала со всех ног. Где-то в глубине души она понимала всю тщету своей попытки спастись, но природный инстинкт оказался сильнее. Она не дастся, она не позволит ему! Ни за что!       Но быстрее, чем Джинни успела добежать до лестницы, умело запущенное заклинание пут овило её по рукам и ногам, и девушка с размаха рухнула на пол. Слыша приближающиеся шаги, она вовсю заерзала, задергалась, стала звать на помощь. Но, видимо, все уже ушли на работу, или же боялись вмешаться. — Мда, совсем дикая. Не знаю даже, понравишься ли ты Люциусу, — задумчиво произнес Лестрейндж, встав над ней.       Джинни исхитрилась перевернуться на спину и, тяжело дыша и бешено вращая глазами в поисках спасения, стала отползать. — Не трогайте меня! — просипела она. — Лучше умереть, чем… — И натерпится же вам всем умереть, — покачал головой Лестрейндж. — Я вот в Азкабане был, а всё равно так не ныл. Империо!       Сознание Джиневры Уизли заволокло пеленой.