Превратить в серебро и успех

      Каждый месяц рядом с Большим залом, на большой доске, вывешивались колдографии тройки лучших учеников и учениц школы, факультета и курса, а также рейтинг по курсам внутри каждого факультета. Тот, кто чаще всех за год попадал на место лучшего ученика или ученицы школы, получал соответствующую награду: старост набирали именно из них, а если не набирали, то на весь следующий год им просто полагались некоторые из «старостских» привилегий. Те, кто чаще всех за год попадали на первое место в своей категории, приносили своему факультету баллы — или получали какие-либо другие привилегии, если соревнование, к примеру, внутри факультета.       В первый день октября я направилась на завтрак в Большой зал и остановилась рядом с этой доской, до сего момента пустой, с лёгкостью поймав свой взгляд на черно-белой колдографии. Нас всех колдографировали ещё в первые дни учебы, верно, но я как-то не думала о том, что так скоро увижу своё лицо на этой доске — но вот она, Анна Бушер, лучшая ученица первого курса вообще и первого курса Слизерина. На другой стороне доски такие же позиции — лучшего ученика — занимал Реддл.       — Профессор Слизнорт будет рад, — сказал подошедший Реддл.       Я молчаливо кивнула. Он определённо будет на седьмом небе от счастья.       У меня были сложности с освоением некоторых заклинаний, верно; но это я называла их «сложностями» — для других я всё ещё довольно быстро осваивала школьную программу. Теорию я понимала, схватывала и даже находила дополнительную с ошеломительной для первокурсников скоростью (шесть лет в университете обязывали), а с практикой справлялась по некоторым предметам, может, и не превышая уровень других девочек, а застыв на одном с самыми упорными, но теоретическая часть пока что компенсировала.       Как я и предсказывала, наше общение с Реддлом, и до того не слишком-то тёплое или постоянное, сократилось до обязательных «политических» разговоров да совместных занятий по травологии. Профессор Элденгард заявил нам, что первокурсники никаких проектов не делают, первый год нашими домашними заданиями будут эссе, а вот со второго курса их количество сократится — зато мы должны будем следить за своим проектом-растением.       С Тайлер Реддл тоже не общался. Она как-то об этом обмолвилась, но без обиды или осуждения, так что я решила, что ничего не буду по этому поводу прояснять. Да и что можно было сказать? То, как Реддл собрал вокруг себя новых друзей, было видно невооруженным взглядом. Родовитые, типа Лестрейнджа, Кэрроу или Роули, просто с разными эмоциями к нему присматривались, но вот другие полукровки нашли в Реддле своего героя.       Иногда я раздумывала: можно ли уже начинать шутить про то, что мальчишки нашли себе первую любовь в лице Реддла, или стоит выждать ещё немного? А потом вспоминала, какими глазами сама смотрела на Блэк, и все вопросы отпадали.       Если достоинства Реддла на данном этапе его жизни были сомнительными, и я искренне считала, что даже весь из себя улыбчивый и лукавый Малфой подходил на место ролевой модели куда сильнее, то вот Вальбурга Блэк была идеалом чистокровной волшебницы. Образованная, сильная магически, умная, гордая, полная достоинства.       Моё общение с Блэк было непостоянным и даже менее информативным, чем с Реддлом, но разговоры с ней я ценила куда больше. Сначала она просто привлекла моё внимание своим элегантным поведением, потом — своим предложением по поводу политической власти на курсе, и в конце концов я поняла, на кого хотела бы быть похожей. Может, себя я видела не настолько резкой, не настолько возвышающейся над другими, но идеал поведения был близок к ней.       Октябрь ознаменовался дождями. Чтобы спокойно дойти до теплиц, достаточно было заклинания «зонтика», которое знали даже второкурсники. Первокурсники его старательно заучивали, но чары были нелёгкие, а потому ни у кого не получалось. Приходилось перед выходом на улицу, чтобы дойти от замка до теплиц или обратно, просить или других студентов, или профессора Элденгарда наложить нужное заклинание. Я о своих успехах скромно умалчивала, хотя с имеющейся магической силой и выученными чарами уже сейчас могла бы обеспечить всех ребят со своего факультета этими «зонтиками». Хотя заклинание не было нашей, первокурсников, главной проблемой.       Главной проблемой были уроки полётов, которые продолжались даже несмотря на плохую погоду. Этот урок на первом году обучения проводился для каждого факультета индивидуально и не удивительно: даже несмотря на все меры предосторожности, занятие полётами было делом опасным. По итогу года студентам даже оценки не выставлялись. Профессор Линч просто удостоверялся, что все ученики не падают с метлы и умеют нормально летать. Самым лучшим настоятельно советовали попробовать себя в квиддиче. Самой лучшей я не была, потому что летать на метле мне не очень-то нравилось. Да, это было удобно, так как мётлы были специально зачарованы так, чтобы деревяшка никуда, простите, не впивалась, и сиделось вполне себе неплохо. Но сам концепт полётов… Я была не против полетать кругами на небольшой скорости и небольшой высоте, одновременно думая о своём и не обращая большого внимания на окружение — собственно, этим я занималась дома. Подобное медитативное занятие заменялось любым другим. Добираться куда-то на метле и уж тем более играть в квиддич меня совершенно не тянуло.       Да и не то чтобы это было подходящим занятием для знатной леди. Девушки вполне успешно делали карьеру в спорте, но всё-таки это были полукровки или магглорождённые. Обычно чистокровным девушкам не надлежало связываться со спортом, а если они это и делали, то результаты стоило оставлять при себе, не участвуя ни в каких соревнованиях. Конный спорт, фехтование, дуэлинг, шахматы… У волшебников, конечно, был не только квиддич.       Я пробормотала себе под нос «Вверх», и метла послушно, как выдрессированный щенок, ткнулась мне в ладонь. Никаких проблем с управлением у меня не было, да и с чего бы? Уверенности в своих силах у меня было хоть отбавляй, а для активации этой команды, считай, больше ничего и не требовалось. Мётлы были специально зачарованы так, что от волшебника требовались только намерение и капля магии, само заклинание, его плетение, уже было «вшито» в весь огромный комплекс чар, который заставлял метлу летать.       Не было ни одного мага, которому могло бы не хватить магической силы на это полу-заклинание, но были те, кому не хватало воли. С ними профессор Линч, как я слышала, разобрался за три первых занятия. Только слышала, потому что на Слизерине воли хватало у всех, и буквально пятнадцать минут от начала урока спустя метла была в руках у каждого. То, что у некоторых мётлы делали это медленно или наоборот слишком грубо, резко подпрыгивая и врезаясь в призывно раскрытую ладонь, было не таким важным. Хотя эти моменты профессор Линч всё равно проработал.       К октябрю Слизерин уже летал. Большинство чистокровных прекрасно держались на мётлах, но были среди нас и те, кто держался в воздухе неуверенно. Удивительно, но никто из детей не жаловался на затянутость занятий и многократные повторения очевидных вещей. Я на уроках полёта просто отключалась и машинально делала то, что скажут, занимая мысли плетениями. Даже в подробностях представляла перед глазами все эти углы, высчитывала количество затраченной магии…       Чаще всего это были именно заклинания трансфигурации, но никто не смог бы меня в этом обвинить. Они получались у меня — вот ужас — не с первого, не с третьего и даже не с пятого раза, тогда как на тех же чарах я специально делала что-то неправильно раз или два, да и потом не сразу «достигала» идеального исполнения. Иногда это было даже интересно, посмотреть, что будет, если я поверну плетение вот тут или здесь, взорвётся всё или задымит? Может, наоборот заморозит?       Постепенно я, кажется, начинала находить закономерности. Если у плетения пять углов, то углы в девяносто градусов в конкретных местах свидетельствовали, к примеру, о том, что у объекта отбирались какие-то свойства. Знаменитое заклинание левитации отбирало у предмета вес. Конечно, одновременно предмет поступал под управление палочки, но об этом свидетельствовали уже оставшиеся углы и длина некоторых частей плетения.       В зельеварении мне ничего находить и не нужно было: профессор Слизнорт чуть ли не на первом уроке рассказал нам про таблицу совместимости и посоветовал заглядывать в учебники, где на последних страницах была приведена эта таблица — конечно, только в отношении тех ингредиентов, которые мы будем использовать. Я как-то нашла в библиотеке полную таблицу, которая была умещена в толстенной книге, и с лёгким ужасом отложила это чудо подальше. Зельевары — страшные люди. Подумать только, хранить всё это в голове!       Заклинания, изучаемые на ЗоТИ, я даже не пробовала анализировать. Мне это было неинтересно. Во-первых, в основном мы проходили теорию, и за весь месяц практиковались только с Анксиэтас да Протего. В остальном профессор Фрей читала нам лекции про тёмную магию, про то, как следует поступать, если мы столкнёмся с чем-то опасным. Забавным был только один момент: не было никакого упора на то, что тёмные искусства сами по себе ужасны. Нас учили — пока только в теории, но скоро мы должны были перейти к практике — определять, есть ли на предметах какие-то опасные чары, чем именно прокляли человека и тому подобные вещи.       Трансфигурация всё ещё была головной болью. Я разглядывала сложные плетения, учила зубодробительные формулы и пыталась найти общее. Нет, формулы мне были понятны: они как раз помогали рисовать правильные плетения и содержали в себе информацию об изначальном предмете, предмете-результате, затрачиваемых магических сил, времени превращения… Но вот как именно эта информация переходила в формулы, я не понимала.       Слизеринки меня не поддерживали в моём желании докопаться и говорили успокоиться.       — Бушер, это будет курсами дальше, — закатывала глаза Чэмберс. — Я точно знаю, что потом мы должны будем сами эти формулы составлять. Курсе, кажется… кажется, на пятом. Профессор Дамблдор просто перестанет писать формулу на доске, будет только показывать движение палочкой и вербальную формулу заклинания, и мы в соответствии с полученными знаниями уже сами будем до формулы доходить.       — Звучит ужасно, — без выражения произнесла Браунбер.       — Почему ты такая спокойная? Это правда звучит ужасно, — прошептала Джей Ригель и, кажется, даже спряталась под одеялом. Разговор происходил в нашей комнате. — Я уже сейчас ничего не понимаю, а нам нужно будет писать эти формулы самостоятельно!       — У тебя трансфигурация получается лучше, чем у меня, — всё так же спокойно сказала Браунбер, но было видно, что она недовольна. — И ты говоришь, что «ничего не понимаешь»?       — Я просто делаю!       — Я понимаю, — отвлечённо сказала её сестра. — Может, это помогает?       — Сомневаюсь, что ваша связь должна работать таким образом…       Единственной, кто поддерживал меня в моём желании докопаться до сути, была Тайлер. И ей, как студентке Равенкло, профессор Дамблдор даже что-то объяснял! Сущие крохи, по правде говоря, мы находили куда более развёрнутые (и всё равно совершенно непонятные даже мне, не то что ей) объяснения в книгах, но всё же.       Совершенно не удивительно, что в какой-то момент Тайлер задалась справедливым вопросом: а что я с такими замашками забыла на Слизерине? Или, раз уж и хитрости во мне полно, почему меня всё ещё так безапелляционно туда распределили?       — Ты для чего хочешь докопаться до сути?       — В каком смысле?       — Для чего ты это, — я обвела широким жестом разложенные перед нами книги, продолжая говорить шёпотом, потому что находились мы в библиотеке, — делаешь? Зачем тебе знания? Почему ты бежишь вперёд программы и узнаёшь что-то, что в эту программу даже не входит?       — Потому что это магия! И, знаешь, папа как-то сравнил её с электричеством. Но то, как работает электричество, я знаю, мне уже объяснили. С магией я ничего не понимаю! И папа не может мне рассказать. А мне надо добраться до сути, понимаешь?       Улыбнувшись, я не стала переспрашивать Тайлер про электричество. Вряд ли все чистокровные понимали, что это такое, но моя семья тесно сотрудничает с магглами — мне можно знать и не вызывать этим знанием никаких подозрений. Эти подозрения в любом случае не касались бы моего статуса Первой, а потому пусть. Я даже рада буду, если обо мне начнут думать что-то другое, пусть оно тысячу раз будет правдой или неправдой.       — Вот и ответ. Ты разбираешься ради знаний. Тебе интересно… ну, просто потому что интересно.       — А тебе разве нет? — слегка нахмурилась Тайлер. — Зачем тогда ещё…       — Я слизеринка, помнишь ведь? Всё делаю ради выгоды.       Будь моя воля, я бы махнула на «логику» разных направлений магии рукой и просто колдовала. Мой жизненный опыт подсказывал мне, что в какой-то момент я бы всё равно поняла, как работают особо нравящиеся мне или просто самые часто используемые вещи. Но у меня не было времени плыть по течению и изучать и влюбляться в какой-либо предмет в обычном темпе. Мне нужно было действовать быстрее, а потому я решила пойти от обратного: сначала разобраться во всём, а потом посмотреть, что по итогу мне нравится больше всего.       Со школьными предметами как-то не складывалось, и я всерьёз задумалась о легиллименции и окклюменции, которые изначально даже не рассматривала. Во-первых, изучать одно без другого на нужном для дара уровне было невозможно, а распыляться на два дара — это сложно. Существовала возможность, погнавшись за двумя зайцами, не поймать ни одного. Во-вторых, менталистов нигде не любили. Я никак не могла предсказать реакцию каждого рода на «новенького» в их узком кругу, но вот «новенький» с подобными дарами абсолютно точно обеспечит больше негатива, чем чего-то положительного.       Не то чтобы о дарах было принято говорить громко, но у Первых это всё-таки очень выраженная склонность, и кому надо — поймут. Мне, прямо скажем, не хотелось бы, чтобы род Бушер пресёкся на мне же. В Англии на данный момент не было никого с даром легиллименции. Официально. Были талантливые окклюменты и даже легиллименты, был род Принц, который активно делал большие глаза и уверял всех, что они просто зельевары, а такая защита на сознании — это мы просто хорошо своих детей на защиту разума натаскиваем… Но с даром — никого. И это было показательным. Даже свой дар некромантии род Сметвик никогда не отрицал, просто не практиковали ничего открыто.       Можно было удариться в руны или артефакторику — в целом, смежные дары, просто руны был «базовым», а артефакторика, можно сказать, «составным». Требовались какие-никакие таланты и в чарах, и в зельеварении, и в тех самых рунах, чтобы стать артефактором. Чисто теоретически взрастить в себе «составной» дар было бы делом менее подозрительным, чем удариться во что-то одно, но чисто практически — сложнее. Сложно будет списать такие усилия на простое хобби, сложно будет солгать, что это будет моей работой, ведь работа у меня уже есть — Бушеры только преумножают своё богатство с каждым поколением, а за всем этим бизнесом нужно следить.       Не то чтобы скрыть мои попытки получить дар будет невозможно. Просто… сложно. На самом деле, стоило мне начать думать о любом из вариантов, хотелось опустить руки. Некоторые были действительно недопустимы или слишком уж мне не нравились, а остальные просто вызывали подозрения. И ведь нельзя будет скрыть свои увлечения полностью! Просто нереально. Я могла строить планы, я могла убеждать семью и себя, что буду осторожна, но всё предусмотреть невозможно. О моём излишне пристальном внимании к какому-то предмету или направлению узнают. Этого будет недостаточно для однозначных выводов, но для настороженности — вполне.       Гениальную идею уделять своё время в том числе какому-то совершенно бесполезному для дара предмету я уже начала осуществлять. К счастью, астрономия мне очень нравилась. На чары, которые получались у меня с обезоруживающей лёгкостью, я тоже решила налегать — никаких намерений по отношению к ним у меня не было, было недоверие, но это тоже эмоция, которые заставляла работать усерднее. Когда появится область, которую я захочу превратить в свой дар, никто не удивится появлению у меня ещё одного предмета, на который я буду обращать большое внимание. А с учётом того, что боевая и защитная магия у меня в целом как у Первой будет великолепна, придётся делать вид, что я и ими упорно занимаюсь… с учетом приближающейся Второй Мировой и связи моей семьи с обычным миром, никакой странности в этом не будет. Какую-то соломку я себе постелила.       Родители писали не беспокоиться и не переживать, ведь прошёл всего месяц, но я не могла не накручивать себя. Мне почему-то казалось, что я быстро пойму, что именно мне интересно: и из своих собственных практических занятий, и смотря на занимающихся домашними заданиями старшекурсников. Но дополнительные предметы, за занятиями которыми я заставала курсы старше второго, тоже не заставляли сердце сбиваться с ритма.       Мне почему-то казалось, что нужное направление для дара найдёт меня, как нашла волшебная палочка: явно и очень знаменательно, но этого не происходило. Времени было полно, но я всё равно чувствовала, как оно словно утекает сквозь пальцы. А ведь несколько Первых различных родов, мемуары которых (иногда неполные) содержались в домашней библиотеке, писали, что область, в которой им следует развиваться, была очевидна — другими словами, но смысл был именно такой. Лично мне ничего очевидным не казалось, и это убивало.       К счастью, я отлично держала лицо, и о моих волнениях никто не догадывался. Я училась, отмахивалась от Хьюз, которая то и дело пыталась меня как-то уязвить, следила за «своими» первокурсницами и особо не выделялась.       По результатам октября лучшей ученицей курса стала Тайлер, поменявшись со мной местами. Теперь моя колдография красовалась на втором месте. Реддл, конечно, своё звание никому не отдал. Я бы не удивилась, узнав, что разрыв между ним и пареньком с — вот это да! — Гриффиндора даже увеличился.       Иронично, но мы опять пересеклись у доски перед завтраком.       — Думаю, профессор Слизнорт будет уже не так доволен, — задумчиво заметил Реддл. — Как и другие ребята с факультета.       — Потому что меня обошла магглорождённая? — с едва уловимой усмешкой озвучила я.       — Хм.       Это было очень утвердительное «хм», и я в очередной раз поразилась, как быстро Реддл влился во всё это. Более того, не просто влился, а сделал это таким образом, будто изначально был тут, с нами, чистокровными и полукровками, знающими магический мир и то, как он работает. Не то чтобы слизеринцы были излишне подозрительными, кроме Лестрейнджа никто под Реддла не копал, да и тот быстро перестал, но сам факт. Мальчику одиннадцать, а он врёт так, что любой взрослый позавидует.       — И всё же я вторая, а все они — ещё ниже в таблице, — иронично произнесла я. — Если меня от этой магглорождённой отделяет всего ничего, и они мной недовольны, что они должны чувствовать по поводу себя?       Реддл ничего не ответил, но я видела, что мои слова его позабавили — скрыть весёлый взгляд у него не получилось. Ничего удивительного в том, что ему понравилась насмешка над излишне задирающими нос чистокровными, не было: всё же себя он всё ещё считал магглорождённым. Да, он отлично притворялся и отлично врал, но вряд ли на самом деле испытывал какую-то «чистокровную» гордость.       Жизнь рядом с Реддлом заставила меня начать понимать его чуть лучше. Не знаю, в чём дело: в моей природной внимательности, в том, что я всё-таки обращала на него слишком много внимания из-за его роли в будущих событиях, или в том, что мы всё-таки общались чуть больше, чем с другими однокурсниками, исключая девочек-первокурсниц Слизерина… Факт оставался фактом: я считала, что начала видеть то, что Реддл прятал под своими совершенно искренними на вид улыбками, мягким голосом и внимательным, почти доброжелательным взглядом.       Сомнений в том, что вскоре он научится прятать это ото всех, у меня не было. Но пока что сквозь его притворство — кажется — видела я и наверняка могли видеть обращающие внимание взрослые. Из таких «взрослых» был только Малфой, и, кажется, ему всё нравилось; парень находился от Реддла в настоящем восторге. Было у меня подозрение, что и профессор Дамблдор уже на этом этапе поглядывал на Реддла, наблюдал за ним, но он в своих наблюдениях был ограничен, так как виделись они только на уроках.       Так вот, Реддл был приютским мальчишкой. На еду, особенно когда домовики радовали кулинарными шедеврами, он смотрел вроде как с обычным одобрением, но кое-кто — я, к примеру — мог разглядеть в этом одобрении жадность. Он тянулся к похвале, но так, чтобы это было совершенно незаметно, и выходил из себя, когда этой похвалы не получал — и контролировал себя так хорошо, что… да, этого никто не замечал. Может, именно на этом раздражении из-за отсутствия или незначительности похвалы его ловил профессор Дамблдор, который хвалил абсолютно всех, тем самым обесценивая свои слова — уж не знаю. По мне так, ничего странного или ужасного, с учётом среды, в которой он вырос, в подобном поведении не было.       Говорить о Реддле можно было долго, но обычно я этим не занималась. Приглядывала за ним краем глаза, и ладно. Девочки со временем перестали обращаться ко мне с вопросами по его поводу, поняв, что несмотря на небольшую «дружбу» в самом начале, тесное общение мы не продолжили.       Октябрь, в остальном, выдался очень скучным, и ноябрь обещал быть таким же — празднование одной из четырёх главных дат Колеса Года, Самайна, разбавило размеренные дни. Считалось, что «чтящие мёртвых да будут благословлены Магией» и, может, это совершенный вымысел, место которому было в том числе и в магическом мире, но родители и прошлая Анна участвовали, и вот я тут, имеющая куда большие шансы на то, чтобы выполнить свой квест по созданию рода — так что я тоже не пропускала ни одной даты Колеса Года.       Насчёт маленькой Анны я не переживала. Сначала, конечно, было как-то неловко, но потом я решила: если меня из моей жизни выдернули и поместили туда, где я справлюсь лучше, то, может, с маленькой Анной произошло то же самое? Есть и такие миры, где её робкая, но всё ещё упорная натура пригодится куда больше. В создании рода нужно было больше жесткости.       Самайн прошёл хорошо. Праздновали всем Хогвартсом, всем Хогвартсом приносили дары, которые пожирались огнём. Те студенты, которые ходили на факультатив прорицаний, потом гадали по огню и золе под присмотром профессора. Некоторых студентов, в основном магглорождённых, не было, но оно и понятно: религия не позволяла. Я смотрела во все глаза на происходящее, прислушивалась всем, чем только можно было, и постоянно дёргала систему, но ничего необычного не происходило.       Может, это и логично, я ведь уже благословлена. Оставалось только это благословение не потерять, а может даже увеличить количество времени, которое я буду находиться при своей полной силе — ради этого мне совсем не сложно праздновать. Даже наоборот, мне всё понравилось.       Тайлер тоже осталась довольна, хотя ей явно было слегка не по себе. Позже она призналась, что, конечно, не очень религиозна, но у неё уважаемая семья и они каждое воскресенье ходили в церковь, она могла назвать самые известные картины, знала несколько молитв… Было очевидно, что языческие ритуалы не стали бы для неё проблемой уже, наверное, к концу года, но я всё равно пожала плечами и сказала ей, что будь кто-то всемогущий действительно против, её бы уже покарали просто за колдовство.       — Бог не карает сам, не давая возможности искупить вину, — ответила Тайлер и покачала головой. — Но так как я ведьма, я или греховна в любом случае, или это на самом деле не грех… И я предпочту считать, что раз моя магия исходит от меня самой, а не от каких-нибудь жертвоприношений, то всё хорошо.       — Это тебе отец подсказал?       — Мама… ты что, думаешь, я сама не смогла бы до этого додуматься?!       В интеллекте Тайлер я не сомневалась, но подобные полные уверенности размышления о религии всё-таки требовали некоторой поддержки авторитетов — пока что родители всё ещё были авторитетами для большинства первокурсников. Тайлер, конечно, могла бы додуматься до чего-то подобного и сама, но вряд ли говорила бы настолько уверенно до обсуждения своих идей с родителями, а после обсуждения взрослые наверняка сделали её теорию ещё более стройной. Хорошо, что именно помогли — но тут, наверное, дело в том, что это была семья профессора.       Мабон, приходящийся на конец сентября, тоже праздновался в Хогвартсе. Сам праздник не позволял отмечать его с тем же размахом: мы просто ели хорошую еду в честь Магии и своих семей или родов, тем самым обеспечивая благополучие для всё тех же семьи или рода в их начинаниях и дарах.       Как я узнала от старших курсов, в целом празднование Колеса Года в Хогвартсе не сильно отличалось от того, как Бушеры праздновали дома. Просто размах события из-за количества студентов был другим: дома у нас были, считай, небольшие посиделки, пусть и несколько торжественные, а в Хогвартсе эти даты превращались в настоящие празднования.       Не то чтобы к ним как-то по-особому готовились. Не было «духа Рождества», не было тех знаменитых пропитанных романтикой дней перед четырнадцатым февраля. В магическом мире даты Колеса Года праздновались всеми, кто уважал традиции и не хотел получить клеймо Предателя Крови от общества, и воспринимались эти праздники как обычная важная дата. Наверное, называть «праздником» эти мероприятия было всё же не совсем корректным. Ритуальные даты?       Когда я поделилась своей осторожной мыслью с одной из сестёр Ригель — кажется, Джей — она только странно на меня посмотрела. В понимании волшебников праздники были только такие. Все важные даты так или иначе были связаны с Магией всех или чем-то личным для волшебника, как дни рождения, так что никаких праздничных настроений во всём обществе не происходило. За исключением дней рождений и Рождества — но об этом медленно просачивающимся в магический мир празднике мне поведали немного позже.       Появление Тайлер как на Мабоне, так и на Самайне, кстати, заставило слизеринцев относиться к ней с большим одобрением. Не то чтобы она раньше им не нравилась, но эти даты явно были проверками — которые она, в отличие от некоторых магглорождённых и даже полукровок, прошла.       — Такое чувство, что вы прямо в поезде задумали захватить власть на факультете, — как-то раз неуверенно хихикнула Хьюз. И посмотрела на меня так внимательно, что я с изумлением поняла: похоже, это не просто шутка, а реальная теория.       — Конечно, — справившись со своим удивлением, серьёзно кивнула я. — Знаешь, Хьюз, я как увидела Реддла на вокзале, сразу поняла: вот она, родная слизеринская душа. Он наверняка подумал то же самое, вот мы и сели в одно купе. После и Тайлер на запах хитроумных планов подтянулась. А потом все семь часов поездки строили планы захвата власти!       При следующей встрече Реддл, до которого наверняка быстро дошёл этот совершенно невероятный, но оттого и привлекательный для сплетников слух, улыбнулся мне настолько широко, что у меня не осталось никаких сомнений: он наверняка хохотал до упаду, когда ему пересказали мои слова. Обычно о реакции друг друга на какие-то слухи, слова, действия или события на факультете мы узнавали через короткие переглядывания или сухие диалоги, но тут Реддл на ужине сел рядом. Сёстры Ригель, увидев его, сделали большие глаза и переместились к Браунбер и Чэмберс.       — Это прекрасно, — со смехом в голосе сказал он мне. — Ещё прекраснее то, что люди, кажется, верят.       — Потому что это слишком удачное совпадение, — безмятежно сказала я. — В одном купе, почти без сопротивления стали представителями первого курса, поддерживаем друг друга. Очевидно, что это должен быть какой-то план.       — Малфой похвалил.       — Блэк тоже будет смеяться.       Мы понимающе переглянулись и после этого не разговаривали чуть ли не всю следующую неделю. Лимит общения друг с другом был исчерпан, а ничего интересного, чтобы этот лимит превысить, не происходило — так зачем? Это с девочками я могла поговорить, грубо говоря, «ни о чём». С мальчиками подходящие темы, может, и нашлись бы, но что-то мне подсказывало, что Реддл сам по себе подобные разговоры презирал. Участвовал в них, чтобы установить связи, верно, но всё равно презирал. Точно так же, как презирал задирающих носы чистокровных (ведь сам он магглорождённый, а всё равно такой талантливый и идеальный, верно?), но втирался к ним в доверие.       Блэк действительно посмеялась. Сказала, что я показываю себя куда лучше, чем Шаффик, которая была курсом старше, и что приятно её удивляю, и была такова. Разговора не получилось, но я всё равно весь день давила улыбку при воспоминании о том, что всем на факультете действительно понравилась эта маленькая шутка. У меня не так часто получалось хорошо сострить, и раз уж весь Слизерин оценил эту попытку как хорошую — можно было гордиться.       Тайлер тоже понравилось, к слову. На её факультете не было подобной вертикали власти, индивидуалисты привыкли решать все свои проблемы самостоятельно или в узком кругу друзей и единомышленников, подчиняясь исключительно профессорам, декану и старостам, но она всё равно задумчиво стала посматривать на значки последних.       В какой-то момент профессор Нотт, кажется, начала что-то подозревать. Она была мастером своего дела, преподавания чар, и Мастером по научной степени. Я нисколько не сомневалась, что моё баловство с плетениями рано или поздно будет раскрыто, но всё же не ожидала, что это будет в ноябре — ставила на второй семестр.       — Мисс Бушер, останьтесь, пожалуйста, после конца урока, — мимолётно бросила она мне на одном из занятий, и я покивала, пытаясь выправить плетение так, чтобы произошёл взрыв. Небольшой, конечно же.       Я помнила, что один из мальчиков с курса Гарри Поттера постоянно взрывал всё и вся, но для меня это было настоящим испытанием. Не потому что не было предрасположенности — предрасположенность была хоть ко взрывам, хоть к самолевитации, но от характера волшебника тоже многое зависело. Не зря дары, которые нарабатывались в роду, были такими… объёмными, разносторонними. Это нужно было, чтобы каждый маг, получивший этот дар, мог найти что-то своё. И, кажется, взрывы мне не очень-то подходили, палочка очень нехотя выплетала нужные углы и линии.       Когда я подошла к преподавательскому столу, предварительно дождавшись ухода всех однокурсников, профессор Нотт наградила меня очень острым взглядом:       — Я заметила, мисс Бушер, что вы не воспринимаете чары серьёзно. На это есть какая-то причина?       Я потупилась.       — Мне очень нравятся чары, профессор, вы не подумайте, — неловко сказала я. — Но ещё мне нравится смотреть, что будет, если что-то поменять… И мне не хочется привлекать к себе внимание, прямо вас об этом спрашивая.       — Это моя обязанность — отвечать на подобные вопросы.       — Я понимаю. Но я правда не хочу привлекать внимание.       Профессор Нотт всё ещё смотрела на меня так, будто глядела в самую душу. Она была чистокровной, её род входил в священные двадцать восемь, она обязана была знать про семью Бушер — более того, она учила ещё моих родителей. Ставка была на то, что она поймёт мою проблему и сделает правильные — нужные — выводы из всей этой ситуации.       Так и получилось.       — Хорошо, — медленно сказала она. — Я ценю вашу честность и ваш интерес к предмету. Если хотите понимать больше, а не просто слепо менять плетения, можете сдавать мне на каждое заклинание дополнительное эссе со своими теоретическими выкладками. Я хочу контролировать процесс ваших… изысканий. Конечно, я также буду рекомендовать вам подходящую под ваши интересы литературу и возвращать проверенные эссе со своими пометками.       Писать дополнительные эссе вдобавок к эссе по трансфигурации, которые уже привычно в два, а то и в три раза превышали озвучиваемый профессором Дамблдором минимум, мне не очень-то хотелось, но затея разобраться с чарами выглядела интересно. Я не испытывала большого восторга, но раз уж балуюсь, почему бы не добавить в это баловство капельку науки?       Да, эссе по трансфигурации я писала с размахом. Как-то незаметно добавлять куда больше теории, чем это требовалось от учеников первого курса, стало привычным делом. Я читала не только учебник и парочку используемых всеми студентами авторов, но лезла в теоретические дебри, выбиралась из них и закапывалась в статьи из выписываемого для библиотеки журнала «Трансфигурация Сегодня», где нередко рассуждали и о простых в своей сути заклинаниях.       Не раз и не два я просто останавливалась, обводила усталым взглядом занятый библиотечный стол, где рядом со мной сидела так же окруженная книгами Тайлер, и думала: «А зачем я вообще это делаю?». Не то чтобы профессор Дамблдор действительно выделял меня. Он хвалил всех, просто за разное — меня вот за мои эссе, которые приходили обратно с раздражающе короткими комментариями зелёными чернилами, но всегда высшим баллом.       — Этот человек не стоит твоих стараний, — как-то раз ещё в октябре сказал Реддл, отвлекая меня от перечитывания очередной статьи. Писали о превращении жука в пуговицу, но так заумно, что я каждый раз терялась где-то на второй трети, где начинались рассуждения о значении материала пуговицы и желаемого вида жука. — Ты тратишь своё время и свои силы зазря.       — Профессор Дамблдор? — рассеянно переспросила я. — Да, согласна, он очень раздражает. Но я ведь делаю это не для него.       — Тогда для кого? Для себя? Ради оценок?       — Это хороший вопрос, Реддл…       — Прости?       — Это очень хороший вопрос, — тяжело вздохнула я и оторвала взгляд от текста. — Я и сама не знаю. Первый раз профессор меня просто из себя вывел, потом я подумала, что что-то пошло не так, и надо повторить, а потом всё просто как-то… завертелось.       Реддл одарил меня взглядом, который явно свидетельствовал, что я только что очень сильно упала в его глазах, и царственно удалился. Мне от таких взглядов было ни горячо ни холодно, но вот других ребят на факультете разочарование Реддла угнетало — очень уж хорошо он передавал эмоцию. Гонка за его одобрением, сначала незаметная и не для всех, к зиме включала, кажется, весь первый курс Слизерина.       Выгадав дни без дождя и заморозков, проводили матчи по квиддичу — сначала между Слизерином и Гриффиндором, потом между Равенкло и Хаффлпаффом, потом факультеты менялись. В Хогварсе ни один факультет при проигрыше не вылетал из соревнования на весь год, всегда можно было отыграться в других матчах. В финал выходили два факультета с наибольшим количеством баллов, и уже победивший в этой игре забирал себе кубок по квиддичу.       Мне не то чтобы не нравилось наблюдать за игрой, но самая лучшая для меня всё равно была Гриффиндор-Равенкло, где ловец поймала снитч спустя всего двадцать две минуты от начала матча.       Я писала родителям обо всём, что происходило в школе со мной, и о том, что происходило на факультете. Думаю, устройство Слизерина было им интересно даже безотносительно моего пребывания на этом факультете: всё же в семье никого оттуда не было, и внутреннюю кухню никто не знал. Меня, кто бы сомневался, похвалили за решение взять власть в свои руки, пусть и предупредили об осторожности, а ещё посоветовали не слишком затягивать с тем, чтобы спрашивать долг с Реддла — иначе выйдет так, что любой долг он будет отрицать.       Писать о том, что мне как-то не хочется взаимодействовать с Реддлом больше обычного, я не стала — меня бы не поняли. Я решила, что до конца года обязательно что-нибудь потребую, а если не придумаю что-нибудь стоящее, то погашу его долг какой-нибудь глупой просьбой — не хочется, чтобы нас потом что-то связывало.       Именно родители в одном из писем внезапно открыли мне глаза на то, что происходило с моим будущим даром. Всё и вправду оказалось очевидным, прямо как писали другие Первые — просто очевидным немного не в том смысле, что я ожидала.       Я не хочу на тебя давить, Энни, — писала мама, — но мне кажется, что ты уже определилась с тем, что тебе больше всего нравится. Профессор Нотт предложила тебе дополнительные эссе, и ты их пишешь, но ты не в восторге. Тебе просто нравится занимать своё время баловством с плетениями. Ты не хочешь на самом деле понять, что и как происходит, верно? Но вот твои эссе по трансфигурации… Профессор Дамблдор ничего тебе не предлагал и ничего не просил, но ты всё равно делаешь намного больше, чем нужно, и даже после подготовки эссе читаешь дополнительную литературу и тренируешь различные плетения. Разве это не похоже?..       Вряд ли письма в Хогварсе кто-то читал, но мы всё ещё предпочитали не называть вещи своими именами. Для меня, как и для родителей, в письмах всё и без этого было понятно.       И вот в чём дело — да, это было похоже. Клэр была абсолютно права. Я только и делала, что думала о трансфигурации в любое свободное и подходящее время, и мне это нравилось. Раздражал профессор Дамблдор, тут ничего не поделаешь, и раздражало то, что из-за необходимости скрывать свою силу прогресс шёл медленнее, чем мог бы… но в остальном мне нравилось. Мне нравилось утыкаться в эти непонятные статьи, разучивать и пытаться понять формулы, нравились сложные плетения, которые заставляли меня напрягаться и думать, а палочку — поддерживающе теплеть в ладони.       Это было просто смешно, но, похоже, у меня с моим будущим даром выходили лавхейт отношения — и уж не знаю как дар, а я этими отношениями наслаждалась. В идеале ещё бы ненависть не подогревал профессор Дамблдор, но идеального в жизни вообще мало, так что приходилось терпеть его обучение.       И ведь не был он плохим преподавателем! Даже наоборот. Объяснял так, чтобы все понимали, часто взаимодействовал с классом, позволял детям самим делать выводы, не давил, за успехи поощрял, за неудачи в такой сложной дисциплине не наказывал, просто советовал стараться лучше, что в целом и было универсальным выходом при изучении трансфигурации… Для студентов одиннадцати лет это было идеалом преподавания. Студенты постарше наверняка тоже души не чаяли в добром профессоре, который ещё и учит хорошо. Но тем, кому хотелось от учёбы чего-то большего, такого подхода было мало.       Помимо того, что я выглядела красиво и время от времени общалась с Блэк, мой статус на факультете накладывал на меня некоторые обязанности. Я помогала девочкам с учёбой, с некоторыми проблемами, с обидчиками. С последними я, конечно, могла разбираться не сама, а привлекать однокурсников (к старшим курсам в таких случаях негласно не обращались, разве что к близким родственникам или друзьям), но чем больше привлечёшь — тем меньше, получается, процент твоего участия.       Никто не объяснял мне всё это по пунктам. Просто время от времени девочки приходили посоветоваться по поводу заклинаний — я легко отвечала. Парочку раз приходили с другими вопросами: Гвенор Росс, к примеру, просила поделиться пергаментами, Чэмберс как-то одолжила перо, Дери Мирбель подошла с предложением писать за неё эссе по парочке предметов — уже не просто потому, что я условная «староста», конечно же. Пергаментом и пером я поделилась, а вот хитрую девочку завернула обратно, ещё и сделав выговор на тему того, что преподаватели любое списывание отлично видят, и позорить честь факультета из-за банальной лени абсолютно недопустимо. Мирбель ушла очень загруженной.       Чужие плохие оценки, а точнее их желаемое отсутствие, тоже ложились на мои плечи. К моему большому облегчению, на данный момент ни у кого проблем с учёбой не было. Это, конечно, не значило, что так будет всегда, но хоть первый год, я надеялась, я смогу по этому поводу быть спокойна.       Когда всю ту же Росс начала задирать небольшая компания с Гриффиндора, я — после того, как Росс мне об этом рассказала — взяла саму жертву задир, сестёр Ригель, и пошла поговорить, справедливо решив, что наше количество остановит их от чего-то столь необдуманного, как закидывание заклинаниями. Не учла, правда, что побег всё ещё был опцией.       — И это всё?! — возмутилась Джей, когда я придержала её за рукав мантии. Судя по всему, она собиралась броситься за девочками. — Мы шли сюда, чтобы отомстить за Росс!       — Мы шли сюда, чтобы показать им, что Росс не стоит задирать, потому что она не беспомощная жертва, как им могло бы показаться, — ответила я. — Опускаться до их уровня и что-то делать в ответ — не то, что мы должны предпринимать, как слизеринки и молодые леди.       — Надо отомстить по-тихому, — негромко сказала Фэй.       Росс молчала, но взгляд у неё был такой… Я негромко вздохнула и отпустила уже успокоившуюся Джей, решив, что раз Фэй до сих пор не подхватила желание куда-то бежать и что-то делать, то не настолько её сестра изначально была настроена бросаться за гриффиндорками — или же это желание уже утихло.       Начинать войну всё же не хотелось. Не было в этом времени никакого противостояния Слизерина и Гриффиндора, где Хаффлпафф и Равенкло примыкали к последним. Ссоры завязывались в основном между разными курсами, и иногда пропадали, а иногда с каждым годом только разрасталась. За несколько месяцев в Хогвартсе, наверное, каждый ученик успел стать свидетелем склок между шестым курсом Равенкло и Гриффиндора: эти ребята были как раз из тех, чья вражда с каждым годом всё усиливалась и усиливалась, набирала обороты и затягивала всё больше людей.       — Если ты не против, Росс, то я бы хотела выждать, — сказала я девочке. — Я за тобой присмотрю. Сядешь со мной на чарах, истории и теории магии, на астрономии поближе подсядешь. Недельку-две посидишь, и будет понятно.       — А если всё начнётся снова после того, как я отсяду?       — Если всё начнётся снова, то начнётся раньше, — покачала головой я, едва не добавив «Это же одиннадцатилетки». Меня бы никто не понял, но очевидно, что у маленьких девочек, выбравших жертву и ещё как следует её не позадирав, терпения не очень много. — Они же тебя не только на уроках отвлекали, верно? Я постараюсь проследить, чтобы ничего не случилось и в коридорах, но, конечно, не всегда смогу быть рядом. Если не услежу — с меня должок, и мы сразу идём им мстить.       — Хорошо, — мелко кивнула Росс. — Я согласна.       Ровно как я предсказывала, гриффиндорки решили подловить Росс в коридоре между уроками. На самих уроках они её больше не трогали: на чарах под присмотром профессора Нотт это и раньше было затруднительно, а на остальных уроках мешала я, пристально на них смотрящая. Я помешала и при попытке наслать на Росс какое-то заклятие — ядовито-розовый луч был мне незнаком, но слабеньких проклятий для проказ было великое множество. Можно было применить Протего, можно было поймать заклинание на мантию от Твилфитт и Таттинг, которая наверняка бы защитила, но я предпочла просто дёрнуть Росс на себя, чтобы заклинание пролетело мимо.       — Профессор Бинс! — тут же громко позвала я, так как всё произошло после истории магии. — Квин попыталась проклясть Росс!       Профессор вышел из кабинета, оценил ситуацию, устало спросил у присутствующих первокурсников, говорю ли я правду. Гриффиндорцы, конечно, единым фронтом бросились всё отрицать; мой факультет молчал. Через какое-то время, поняв, что от нас никакого сопротивления не слышно, Гриффиндор тоже затих.       — Мисс Бушер? — строго спросил мужчина.       — Я говорю правду, профессор, — выступила чуть вперёд я. — Подумайте: если Квин действительно пыталась проклясть Росс, то им выгодно всё отрицать, ведь с них снимут баллы. Если же я вру, слизеринцам нет смысла меня поддерживать. Но они на моей стороне... просто не устраивают балаган.       — Если вы врёте, мисс Бушер, я сниму баллы с вашего факультета. Клевета не должна оставаться безнаказанной.       — Хорошо, — согласилась я. — Но стала бы я ставить свой факультет в такое невыгодное положение просто ради возможности того, что Квин накажут, когда на другой чаше весов — моё наказание?       — Я не знаю, что вы стали бы или не стали бы делать, мисс Бушер, — устало вздохнул профессор Бинс, а потом поманил рукой Квин. — Подойдите ближе и покажите мне свою палочку, пожалуйста. Да, вот так… Приори инкатем. Хм. Заклинание слоновьих ушей, а перед ним — то, что вы должны отрабатывать на ЗоТИ, если я не путаюсь в программе профессора Фрей.       — Профессор, это… — начала красная, под цвет галстука, Квин.       — Не хочу ничего слышать, — отмахнулся профессор Бинс. — Десять баллов с Гриффиндора за колдовство в коридоре и попытку напасть на сокурсницу. В пятницу придёте ко мне отрабатывать. Два балла Слизерину за честность и умение защищать свою позицию. Благодарю за то, что привлекли профессора, а не стали решать всё самостоятельно, мисс Бушер.       — Конечно, профессор!       Я была абсолютно уверена, что эти два балла и благодарность — намёк на то, что ситуацию стоит отпустить и, может, будь это первый раз, когда Квин, Вард и О’Мэлли задирали Росс, я бы послушалась. Но поощрять травлю три на одного своим бездействием я не собиралась.       Пока мы соседствовали на нескольких предметах, я сумела выяснить, что четверо девочек, включая Росс, были полукровками и жили в Лондоне — их родители общались на почве детей-одногодок. Сами девочки тоже дружили, собирались попасть на один факультет. На какой именно, никогда не уточнялось: вроде как подразумевалось, что все и так знают. И вот все, кроме Росс, распределены на Гриффиндор, а она — предательница! — оказалась на Слизерине. Первый месяц девочки ещё пытались как-то общаться, но потом общее недовольство из-за того, что они вчетвером не рядом, как планировались, вылилось вот в такое.       Нельзя было отрицать, что Росс и сама приложила руку к тому, как накалились её отношения с бывшими подругами. Она и не отрицала, что даже разок прокляла О’Мэлли — но только один раз, когда они разговаривали без других девочек и та начала её оскорблять.       — Я не всегда могу подобрать слова вовремя, — тихо рассказывала мне Росс, наклонившись ко мне на астрономии. — Но в остальном у меня хорошие рефлексы. Она даже сделать ничего не успела.       Картинка складывалась легко. И так шаткий мир был разрушен из-за Росс — и вместо того, чтобы выяснить всё один на один, О’Мэлли решила позвать друзей. Как это часто бывает, и не только у детей, она наверняка не рассказала о причинах, по которым Росс её прокляла — и вот уже Квин и Вард пылают праведным гневом и готовы защищать. А может, и рассказала, и девочкам хватило одного факта применения заклинания, чтобы наброситься втроём.       Если бы враждовали Росс и О’Мэлли, не втягивая больше никого, я бы не стала помогать и лезть в их личные дела, даже если бы Росс меня попросила — не так всё устроено на Слизерине. Но в ситуации три на одного факультетская помощь, которую я и представляла, оказывалась любому попросившему о ней. Другой вопрос уже, насколько человек готов переступить через свою гордость и попросить помощи в таком щекотливом деле…       В отличие от Гриффиндора, Слизерин действовал тоньше. Я не стала ни проклинать девочек в коридоре между уроками, ни караулить их в другое время. Магазина Зонко в Хогсмиде ещё не появилось, но в Косом переулке лавки с различными волшебными шутками и пакостями наличествовали. Я просто спросила у старшекурсников, не знают ли они названия и точного адреса хотя бы одного из них — они знали — и отправила сову с деньгами и письмом, примерно описывающим то, что мне нужно. Спустя два дня сова вернулась со сдачей и запрошенными товарами.       — Понимаешь, Ригель, — наставительно сказала я Джей после того, как с помощью левиосы засунула по парочке чернильных бомбочек в сумки каждой из трёх гриффиндорок, — заклинания — это слишком заметно, к тому же, как мы поняли, профессора легко могут проверять наши палочки.       — Папа рассказывал, что так авроры делают, — задумчиво сказала она. — Приори инкатем… да, точно авроры.       Я пожала плечами и на ходу поправила свою сумку, пока мы почти бежали к кабинету трансфигурации. Было бы очень глупо так незаметно подкладывать девочкам первую часть «подарка» на общем уроке, они бы сразу всё поняли. Но в день, когда у нас вообще нет общих уроков… Пусть ломают голову, кого с Равенкло они так раздражают. Может, найдут и переключатся на других жертв — меня бы такое полностью устроило.       — Мы в школе-интернате, у нас есть неограниченный доступ к библиотеке и своим палочкам, а ещё — очень много энергии. Профессора нам, считай, почти опекуны… Наверное, поэтому им можно делать такие вещи.       Законы у Магической Британии были, но точно такие же, как и у обычной. Это означало, что право тут некодифицированное и прецедентное. Только осознав, что для понимания законодательства придётся не читать кодекс, время от времени сверяясь с практикой, а только по практике и смотреть, как решаются дела, как мне стало очень плохо. Помню, как обрадовалась, когда узнала от Саймона, что у Бушеров есть свои юристы и адвокаты, и серьёзно ломать над этим голову мне не придётся.       Именно по этой причине я не могла уверенно ответить на вопрос о правовом статусе учеников Хогвартса и их отношениях с профессорами. Догадываться, основываясь на своём опыте, который говорил, что во время нахождения в учебном заведении за ребёнка отвечает педагог, я могла. Но не говорить точно.       Кажется, Ригель заметила мою неуверенность, но только удивлённо вскинула брови. Такая реакция была понятна: обычно я была настоящей энциклопедией знаний и время от времени умудрялась выдать новую информацию даже чистокровным ребятам, а тут, наоборот, ничего не могла сказать.       Тому, как я продолжала кошмарить гриффиндорок, пачкая их вещи, заставляя эссе исчезать, кожу — чесаться от порошков, которые действовали не сразу, мои очень скромные, почти несуществующие знания законодательства нисколько не мешали. Я скидывала вину на Равенкло простейшими методами, просто подбирая время, когда именно этому факультету было бы удобнее всего, и парочку раз заработав себе и Росс алиби, просто попросив выполнить «задание» других.       Две недели спустя я решила: всё, хватит. Тем более что гриффиндорки и сами сцепились с парочкой девчонок из Равенкло, теми ещё высокомерными занудами — я и сама это успела оценить, и в красках послушать нелестно отзывающуюся о них Тейлор. Та о моём участии в форсировании этого конфликта не знала, но весь он проходил мимо неё, не задевая, так что я решила, что если она ничего не знает — она и внезапно осудить меня не может.       Да и не моё это дело изначально, чтобы им делиться: всё завязалось из-за Росс, продолжилось в качестве факультетского ответа.       По итогам ноября я опять оказалась на первом месте в качестве лучшей ученицы первого курса, потеснив Тайлер, из-за чего мы с ней перемигнулись на завтраке первого декабря. Ни у неё, ни у меня никакой вражды это начавшаяся чехарда не вызывала. Она училась совсем не для оценок, а я, хоть и была несколько заинтересована в небольшой доле престижа, которую мне давало первое место, не то чтобы была готова ради этого на всё. Изначально я училась хорошо, чтобы быстро найти себе дар. Да, была возможность сделать это и без успехов в учёбе, но пропадать часами в библиотеке и не стать одной из лучших было бы странно.       Теперь, когда потенциальный дар вроде как был… почему бы не показать всем, что магглорождённые могут быть не хуже тех, кто рос и воспитывался в магическом мире? Тайлер — не Грейнджер, которая читает книги и верит им безоговорочно. Она прислушивается ко мне, к другим своим приятельницам и приятелям, и ничего не принимает за веру сразу: ни книги, ни чужие слова.       — Пока что-то не подтверждено несколькими источниками, не ссылающимися друг на друга, — как-то важно сказала мне она, — верить этой информации нельзя.       Моё умиление нельзя было передать словами. Тайлер, конечно, не была маленьким Драко Малфоем с его постоянными «Так считает отец» и «Мой отец об этом узнает», но я отлично понимала, откуда она набралась всех этих учёных замашек.       Декабрь опять ознаменовал нашу с ней рокировку, и мы отправились домой на каникулы, условившись переписываться. Ригель неожиданно пригласили на несколько дней погостить, но я не стала давать определённого ответа, сославшись на то, что моя опекающая семья наверняка опять захочет запереть меня дома. Девочки понятливо покивали и сказали, что так или иначе будут ждать письма. Я заверила их, что постараюсь выбить разрешение, но сама понимала: дома меня ждёт увлекательное обсуждение будущих перспектив.