Превратить в серебро и успех

      — Надо понравиться декану, надо понравиться декану, — напевала Ригель — Джей, судя по тому, как совсем недавно её окликнула сестра. — Как думаете, я понравлюсь декану?       — Зачем тебе вообще нравиться декану?       — Чтобы он давал больше баллов на зельеварении, конечно же! И чтобы не слишком сильно наказывал, когда я нарушу правила.       — «Когда»… всё с тобой понятно.       — Со всеми случится, — философски пожала плечами Ригель, закручивая свои и так слегка кудрявые волосы в ещё более явные кудряшки. — Если вы думаете, что проучитесь семь лет, не схватив ни одного наказания, мне вас жаль.       — Достаточно просто не высовываться, — проворчала Браунбер. — Пока что все профессора выглядят неплохими. За исключением профессора Нотт, она страшная. Помните, как строго смотрела на всех?       — А мне больше всего профессор Винвилд не нравится. Я чуть не уснула, а ведь мы на Астрономической башне сидели! Разве можно так долго рассказывать про телескопы…       В живом щебетании девчонок я участвовала постольку поскольку, больше отмалчиваясь. У меня не было проблем с тем, что надеть: да, под объёмные школьные мантии надевать нечто нарядное было бы глупо, но мы с мамой не исключали вероятности того, что мне нужно будет появиться во всей красе и вне уроков, а потому положили в сундук несколько нарядов и подходящих наборов украшений. Я всё ещё была одиннадцатилетней девочкой, а потому сильно расходиться было бы попросту пошло, но платье, серёжки и кулон я могла себе позволить.       Платье было серебристым, до лодыжек, и прямым. От талии к подолу спускалась вышивка, делающая юбку чуть более тяжелой. Проблем это не доставляло: в этом платье всё ещё было две юбки, очень лёгкие по сравнению с пышными вариантами, где юбок в несколько раз больше. Я осторожно поправила аккуратный серебряный кулон, прошлась расческой по волосам, которые едва прикрывали уши и позволяли увидеть проблеск таких же серебряных серёжек.       — Где ты покупаешь такие платья? — пораженно спросила Браунбер и слегка провела пальцами по моему плечу, невесомо трогая ткань. — Я и светло-розовое видела. Шикарное!       — Это разве был не кремовый цвет?       — Кремовое — это третье, — негромко оборвала я явно завязывающийся спор, судя по упрямым взглядам Браунбер и Ригель. — А это платье — от Твилфитт и Таттинг.       — О? Я что-то слышала про них, — слегка нахмурилась Фэй Ригель, оттаскивая сестру от Браунбер. — Вроде элитная одежда, верно?       — Они всё ещё не делают на заказ, — равнодушно пожала плечами я. — Но качество у них очень хорошее. Шьют имеющиеся у них фасоны под вашу фигуру.       Чэмберс была готова самой первой, и я присоединилась к её терпеливому, пусть и недовольному ожиданию. А вот у неё платье было как раз с большим количеством юбок, и пусть выглядело это воздушно и красиво, ходить в таком могло стать настоящим испытанием.       Лично для меня испытанием было уже то, что на вечеринке вообще нужно присутствовать. Я понимала, что когда-нибудь выйти в общество официально придётся, и даже до момента основания рода, так что небольшой «домашний» вечер в стенах гостиной Слизерина только пойдёт мне на пользу, но не испытывать тоску не могла. Если сначала дом и небольшая придомовая территория, ограниченная невысоким забором, меня тяготили, то со временем я привыкла и даже начала ценить своё сравнительное одиночество. За три года имеющиеся навыки социализации померкли и ушли в сторону. Книги стали лучшими друзьями, родители — умными собеседниками, Риджи — полезной и умело угадывающей мои желания ещё до того, как я их озвучу, прислугой.       Домовушка принадлежала семье Бушер уже несколько поколений; до неё у семьи был другой домовик, но я о нём не спрашивала. Да и зачем? Меня вполне устраивала Риджи. Она была приятной, тихой и предпочитала не показываться на глаза. Её силы подпитывались всеми живыми Бушерами — за исключением меня, хотя с учётом моей постоянно растущей магии, прикрепление Риджи ещё и ко мне могло бы ослабить отток магии от других членов семьи.       Саймон, когда я это предложила, категорически отказался, аргументировав это тем, что Первой нужна вся магическая сила, которую ей даровала Магия. Мне тогда было десять с копейками лет, а по магической силе я могла сравниться курсом с третьим-четвёртым, и расти этой силе было ещё семь лет — я не понимала, что потеряю, если переведу Риджи на себя, но приняла отказ отца.       Домовые эльфы были по своей сути прирученными паразитами, сформировавшими с магами симбиоз. Маги давали эльфам магию, за счёт которой они функционировали, эльфы магов обслуживали. Когда-то давно домовые эльфы пришли из другого мира: то ли того второго, параллельного, то ли из какого-то третьего, и обнаружили, что магический фон в маггловском мире для них слишком слаб. Как маги умирали в «магическом» мире от перенасыщения, так эльфы умирали в «обычном» мире от голодания. В «магическом» же мире они быстро дичали и теряли тот уровень интеллекта, которого достигали в «обычном» — этот факт говорил в пользу того, что они всё же пришли из некоего третьего мира.       Некоторые учёные, впрочем, допускали, что и в «магическом» мире могли существовать места аномалий, где магический фон был снижен, и эльфы смогли стать теми, кем мы знаем их сейчас. Наличие диких эльфов в «магическом» мире ни о чём не говорило: при первом контакте маги часто выкидывали эльфов туда, иногда из желания помочь, иногда просто из нежелания связываться с новой расой.       В любом случае через какое-то время маги начали использовать эльфов в качестве прислуги, заключая с ними особые договоры на крови. Эти договоры могли заключаться с любым числом магов, а могли заключаться сразу от имени рода или семьи. Эльфы оттягивали на себя часть магической силы волшебника или волшебников, а в случае с родами — могли брать магию из камня рода напрямую.       — Ставлю пять сиклей, что ты будешь самой популярной темой сегодняшнего вечера, — пробормотала Чэмберс. — У меня мама знакома с профессором Слизнортом, и он обожает таких людей, как ты.       — Каких?       — Потенциально полезных.       — Да разве я полезна? — рассеянно отмахнулась я. — Галлеон, что это будет Реддл. Я богата, но на этом всё. Моя семья очень закрыта, так что даже деньгами вряд ли поделюсь, в партнёры по бизнесу не возьму.       Партнёры по бизнесу нам действительно не нужны. Я не очень хорошо разбиралась в экономике и мировой истории до того, как стала Анной Бушер, а потому не могла дать точных указаний о том, во что стоило вкладываться и как стоило действовать — не в тридцатых-сороковых годах, по крайней мере. Но всегда можно было вложиться в войну.       Для того, чтобы слегка прикрыть себе спину — да, родители легко скидывали мои лёгкие странности на то, что я Избранная, но не стоило превращать эти лёгкие странности в большие — и не выглядеть совсем уж подозрительно, я целый месяц уделила занятиям прорицания. Читала книги, раскладывала карты Таро, заваривала чаи, смотрела на звёзды… Гадания и в самом деле приносили результаты, ведь я смогла предугадать маме приглашение на встречу с родителями, а себе — падение с метлы и трёх детей. Когда я, заинтересовавшись, попыталась узнать количество детей ещё раз, их оказалось уже двое. Кто-то кого-то съел, что ли?       Прорицание ур. 10       Вы можете увидеть будущее и в раскладах карт, и в положении чаинок. Но не слишком увлекайтесь: иногда знаки на самом деле ничего не значат.       Войну я тоже смогла увидеть, и хоть это предсказание можно было истолковать не так серьёзно, как всё на самом деле обещало быть (возможно, потому что до Годриковой лощины эта война не доберётся), я пошла с этими новостями к отцу. Саймон хмурился, но внимательно меня слушал.       — Мы ведём дела с магглами, но не такие, — сказал он. — Не думаю, что получится пролезть на рынок вооружения за несколько лет без использования магии. Но раз война будет настолько страшной, как ты говоришь, то, возможно, для сохранения и приумножения состояния семьи всё равно пришлось бы переключаться на что-то другое.       Семья Бушеров имела большие проценты со многих маггловских мебельных бизнесов. Не только английских, я видела адреса компаний во Франции, в Германии, даже в Испании. Объединяло их одно — это была Европа, и война хорошо её потреплет. Если мебель пользовалась спросом в мирное время, то в военное она будет товаром не первой и даже не второй необходимости.       Так что Саймон активно занимался тем, чтобы пробиться в совершенно незнакомый бизнес, где нельзя было легкомысленно раскидываться Конфундусами, потому что магглы следили за своим оружием намного, намного внимательнее, чем за своей мебелью. И делать он это предпочитал в одиночку — может, с помощью дедушки, но уж точно не вовлекая никого помимо семьи.       — Реддл? — Чэмберс слегка склонила голову на бок. — А что в нём такого? Полукровка — он полукровка и есть. Ещё и бедный. Ему безумно повезло оказаться на таком великом факультете, иначе ничего в жизни и не добился бы.       — Я слышала, что Лестрейндж говорил, что никакой он не полукровка, — сказала Браунбер. — Ригель, давайте побыстрее! Иначе мы уйдём без вас и останетесь одни!       — Зачем мы вообще идём все вместе? — в пустоту спросила я.       — Лестрейндж думает, что Реддл соврал о своём статусе крови? Бред какой-то, — недоверчиво рассмеялась Чэмберс. — По магглокровкам всё сразу видно, его бы давно вывели на чистую воду.       — Вот Лестрейндж и выводит.       — Пока что говорит один Лестрейндж, — закатила глаза прислушивающаяся к нашему разговору Ригель. Её сестра закивала и ойкнула, когда близняшка ткнула ей пальцами под рёбра, запрещая двигаться. — Он просто параноик. Или завидует. Вы вообще Реддла видели? Слышали, как он разговаривает? Если он сильный маг, то я буду не против выйти за него замуж, и плевать, что он беден и полукровен.       Чэмберс промолчала, но это было объяснимо: она была единственной полукровкой среди нас, так что ей говорить про чистоту крови не приходилось. Не в нашей компании и не в этом контексте разговора, по крайней мере.       — У вас в Германии совсем чистоту крови не ценят? — кисло осведомилась Браунбер. — Если и разбавлять кровь, то не ради красивого личика и магической силы, которая неизвестно ещё, передастся детям или нет.       — Можно же рассчитать совместимость, — отмахнулась Ригель. — Дату рождения узнать легко, это даст примерные результаты. Если неплохая, то можно и по поводу времени и места спросить.       — А если у него один из родителей маггл? Непонятно, как эта гадость выскочит. Мама говорила, что маггловская кровь путает результаты.       — Это неправда, — негромко сказала Чэмберс. — Ничего она не путает.       — Мама говорила, что путает, — упрямо повторила Браунбер.       Явно почувствовавшие, что дело пахнет зарождающейся ссорой, Ригель удивительным образом оказались готовыми к выходу и быстро перевели тему. Я мысленно отметила, что один из родителей Чэмберс маггл, потому что по-другому эту реакцию ничем не объяснить, и вместе с остальными девочками спустилась из комнаты в гостиную. Перед этим мы пару минут в молчании подождали девочек из другой комнаты; и очень хорошо, что это заняло всего пару минут — иначе, боюсь, ссора всё же произошла бы.       В гостиной уже сделали лёгкую перестановку, немного поменяли освещение, и вот уже светлая для комфортной учебы комната, заполненная столиками и диванчиками, стала больше похожа на небольшой зал для приёмов. Слизнорт, в нарядном костюме и с тёплой улыбкой, уже ждал нас, о чём-то негромко переговариваясь со старостами. Кроме старост учеников со старших курсов было не много, с каждого курса кроме первого набиралось человека по три, может быть четыре. Немного, но как раз достаточно для «домашней» вечеринки.       Вспомнив недавний разговор, я нашла взглядом Лестрейнджа. За три дня учебы с мальчишками, помимо Реддла, я не общалась; с девочками из другой комнаты, впрочем, тоже. Мы все представились друг другу, потому что пересекаться, стоя перед кабинетами в ожидании преподавателей, всё же приходилось, и совсем не знать друг друга было бы неправильно. Лестрейндж, я знала, жил с Реддлом в одной комнате, как и Роули, МакКой и Вайс. Дальше имён и какой-то базовой информации наше общение не продвинулось, а я и не настаивала.       О том, как он справлялся, избегая разоблачения в течение нескольких дней, Реддл мне не рассказал, но я подозревала, что дело было в его исключительной хитрости и не менее исключительном ораторском таланте, которые в сочетании позволяли забалтывать мальчишек так, что вопросов у них не оставалось. То ли Лестрейндж не поддавался забалтыванию, то ли действительно завидовал популярности «бедного полукровки». Второе казалось мне сомнительным: Лестрейндж и сам был красивым мальчиком, миловидным. Разве только стремился в лидеры и боялся, что это положение займёт Реддл?       Лестрейндж выглядел обычно. Был красиво одет, в меру вежливо кому-то улыбался. Милый мальчик, завидовать Реддлу незачем. На того, кто строит страшные планы, не похож — но не то чтобы такие люди действительно выделяются.       Первым делом профессор Слизнорт толкнул речь. О том, как он рад нас всех видеть; о том, как факультет Слизерин всем хорош и всем пригож; о том, что он желает нам хорошей учёбы в этих стенах. Не удивлюсь, если каждый год он повторяет примерно одно и то же, просто разными словами.       — Я понимаю, что многим такие мероприятия могут быть непривычны, но не переживайте, — улыбнулся он под конец. — Разговаривайте, ешьте, пейте — просто наслаждайтесь этим вечером. Это хорошая возможность узнать ваших однокурсников не только в стенах класса, но и в более непринуждённой атмосфере! Может, и не только однокурсников.       Девочки уже давно расползлись по гостиной, и рядом со мной речь декана слушали только сёстры Ригель. Было заметно, впрочем, что они кого-то высматривают, и после завершения речи профессора и вежливых хлопков они шепотом со мной попрощались, пожелали удачи и направились к незнакомой мне старшекурснице. Видимо, даже несмотря на иностранное происхождение, знакомые на факультете у них всё же были.       И вот так я осталась одна. Реддлу я к себе подходить запретила — не о чем нам говорить и не о чем заявлять самим фактом разговора этим вечером. Более того, я бы с радостью провела весь сегодняшний вечер в одиночестве, незаметно подъедая расположенные на тут и там расставленных столиках закуски. Напитки тоже были, но исключительно безалкогольные. Вечер в честь одиннадцатилеток, так что ничего удивительного.       Надолго одна я, впрочем, не осталась. Ко мне подошла Блэк — Вальбурга Блэк. Я вежливо поздоровалась, недоумевая. Мы уже успели пересечься и мельком поговорить, верно, но чем я могла её заинтересовать? В голову ничего не шло.       — Не удивляйся так сильно, — пренебрежительно сказала Вальбурга, — из первокурсниц этого года ты самая родовитая, вот и всё.       — Приятно слышать, — вежливо ответила я. На курсе, на самом деле, были ещё сёстры Ригель и две чистокровные девочки с достаточным количеством поколений в семье, но раз Блэк говорит, что моя кровь самая чистая — так оно и есть. Хотя игнорирование близняшек меня смущало. — Но разве фамилия Ригель не ведёт свою историю от древнего германского рода? Насколько я помню, их отделение не было вызвано разбавляющим кровь браком.       Но всё ещё браком, надо заметить. Типичная история: дочь знатного рода, помолвленная с наследником другого знатного рода, влюбилась в совершенно не знатного мужчину. Девять из десяти таких историй заканчивались тем, что дочь всё же выходила замуж за наследника, но эта история оказалась той самой десятой. Пересказывать её Блэк не имело смысла — наверняка она знала всё даже с большими подробностями, чем я.       — Да, но они не наши, — подчеркнула Блэк. — И что может выйти из семьи, которая так попирает традиции?       — Сначала на ветер идут договоренности, а потом и чистота крови?       — Верно.       Блэк явно была довольна высказанной мной мыслью, за что наградила меня довольным взглядом. Я слегка улыбнулась в ответ.       Тут стоило бы отметить, что сама я идей чистоты крови не придерживалась совершенно. Как я ни искала, я не смогла найти в домашней библиотеке объяснения того, как магия передаётся по наследству — и передаётся ли по наследству вообще. Только сведения о том, как правильно рассчитать совместимость людей для рождения сильных наследников, правильную дату зачатия. Эти способы действительно работали — по крайней мере, считалось, что они работали, Клэр подтвердила. Отклонения в магической силе или физическом состоянии ребёнка списывали на проклятия и сглазы на отце или матери, на травмы матери во время беременности.       Только вот если такие способы работали, то в идее чистоты крови не было совершенно никакого смысла. Какая разница, кто именно родился в такое-то время такого-то числа такого-то года, чистокровный или нет, если по расчётам от его союза с данной ведьмой родится сильный волшебник? Более того, какая разница, волшебник он вообще или маггл, если даты совпадают?       Северус Снейп был сильным магом, но полукровкой, рождённым от маггла и волшебницы неизвестной нам силы. Том Реддл — один из сильнейших магов, но полукровка, рождённый от маггла и слабой волшебницы с явными физическими недостатками из-за кровосмешения. Что, если они обе просто рассчитали правильные даты и нашли нужных мужчин?       Эта мысль слишком захватила меня, чтобы я могла слепо склониться на сторону поборников чистоты крови, но и склоняться в сторону отрицателей этой теории я не спешила. Мне нужно было проверить, нужно было как-то узнать, права я или нет. Вряд ли в Англии проводились исследования, слишком уж консервативно британское сообщество магов, но магический мир состоит не только из островов. Если же, скажем, социологической выборки пока не проводилось нигде, мне нужно будет убедиться, что она будет проведена. И тогда — тогда можно и решить, на самом ли деле чистота крови важна.       Даже мой статус Первой не был доказательством. А вдруг такие люди появляются и среди полукровок, и среди магглорождённых? По каким причинам они вообще появляются? Почему создание рода ассоциируется только с древней чистокровной историей? Это ведь только чистокровные знают, как по выбросам определить, что в семье родился Первый. В остальных случаях сильный волшебник просто начинает терять магию — и наверняка это явление могли подгонять под какие-то частные жизненные обстоятельства. Да такие волшебники и вовсе могли не доживать до момента начала потери магии, мало ли что может случиться.       Только вот знать это никому, а уж тем более Блэк, совершенно не обязательно. Мне выгодно казаться типичной Бушер: той, кто уважает чистоту крови и собирается продолжать традиции своей семьи, не вмешиваясь в семьи чужие. Ни Саймону, ни Клэр не было никакого дела до чистокровных ведьм и волшебниц, которые выбирали себе в партнёры куда менее родовитых или не родовитых вовсе — не будет дела и мне. Но это не значит, что я не могла показать Блэк, что я понимаю её позицию и не нахожу её неправильной — этого будет достаточно.       — Очевидно, на каждом курсе есть свои лидеры, — сказала мне Блэк после небольшой паузы. — И чем старше эти лидеры становятся, тем больше влияния получают. Очевидно, оно распространяется на курсы младше, но иногда начинает задевать и более старшие курсы. И я вижу в тебе потенциал.       — Приятно слышать, — повторила я.       Блэк усмехнулась.       — Вежливая и понятливая. Всем бы такими быть, — слегка мечтательно протянула она. — Я хочу сказать тебе, Бушер, что я тебя поддержу, если будут серьёзные проблемы. Но не ожидай от меня того, что я сама сделаю за тебя всю работу. Не сможешь преодолеть свою семейную трусость — и я найду кандидатку получше. Но предупрежу сразу: на старшие курсы не зарывайся.       — Я и не сомневаюсь, что следующей главной на курсе после Розье станешь ты, — серьёзно сказала я. — У меня нет намерений в это вмешиваться, это точно.       Она неопределённо повела плечом, и на этом мы распрощались.       Мешать Блэк с её планами мне не хотелось, чистая правда. Преодолевать свою «семейную трусость», впрочем, тоже. Она меня полностью устраивала. За трусостью можно было прятаться, избегая проблем, связанных с активными действиями, и никто не будет удивлён. Никто не будет ожидать от затворницы и трусихи того, что она окажется Первой.       С другой стороны, я всё ещё на Слизерине. Шляпа очень явственно распределила меня на этот факультет, едва коснувшись головы. Все видевшие это или узнавшие об этом должны понимать, что качества, обычно ассоциирующиеся со Слизерином, во мне сильны. Предприимчивость, хитрость, честолюбие, жажда власти. И если я слишком уж сильно спрячу голову в песок и откажусь от власти, это будет, наоборот, подозрительным. Какая истинная слизеринка откажется от возможности, которую буквально на блюдечке принесла мне Блэк? Да, это детская политика, но всё ещё политика. Всё ещё возможности. Дети ведь взрослеют, а связи и отношения — остаются.       Я мысленно прокляла год своего рождения и нервно сгрызла парочку тарталеток. То, что среди девочек в этом году не было ни одной родовитой, было огромной неудачей. Был бы хоть кто-то — и я могла бы со спокойной душой наблюдать за подобным диалогом Блэк с кем-нибудь другим. Может, ради приличия вступила бы в своеобразную гонку за влиянием на факультете, и потом специально-неспециально проиграла бы её.       Выходило, что нужно становиться главной. Что моим планам совершенно не соответствовало: я собиралась прятаться за спинами Ригель, и не важно, возьмут они главенство за девочками первого курса или не возьмут. Это было… действительно неприятно. В первую очередь даже не из-за опасности обнаружения моего статуса, а из-за того, что я всё ещё страдала «семейной трусостью», пусть и в гораздо меньших масштабах. За несколько месяцев, несколько недель в обществе она и вовсе исчезнет, ведь у меня за спиной целая жизнь в обычных условиях, но исчезать — если не форсировать — будет постепенно.       Мне же требовалось переступить через себя и начать решительно действовать уже сейчас. Ну что за проблема.       Я шепнула пару слов одной из сестёр Ригель о теме нашего разговора с Блэк, заставив её широко распахнуть глаза в удивлении, с лёгким напряжением нашла взглядом Реддла, который о чём-то разговаривал с Малфоем, и осторожно раскланялась с Лестрейнджем. Он, кажется, действительно метил в лидеры первого курса, иначе интерес к своей персоне после моего разговора с Блэк объяснить попросту нечем, но я постаралась как можно быстрее уйти. Нет уж, гадюшник мальчишек пусть разбирается сам, кто у них главный, я никого поддерживать не собираюсь.       Было заметно, что ко мне собирается подойти ещё несколько девочек: как постарше, наверняка лидеры других курсов, так и мои однокурсницы, но тут меня перехватил декан. Девочкам пришлось на некоторое время отступиться.       — Вечер пятницы выходит просто замечательным. Очень удобно знакомиться с людьми с факультета поближе, как вы и сказали, — уважительно начала я, после взаимных расшаркиваний начиная разговор первой. — Если не ошибаюсь, на других факультетах такой традиции нет?       — Не стоит, не стоит, — отмахнулся декан, но по нему было видно, что мои слова ему нравились. — Но скажу честно: до того, как я стал деканом Слизерина, и у нас не было этой традиции. И очень зря! Я помню, мисс Бушер, как сам учился, и мне так не хватало подобных встреч, где можно о многом поговорить. Ведь для некоторых разговоров нужна правильная атмосфера, понимаете?       Я растянула губы в улыбке и ответила утвердительно.       Долго рядом со мной профессор Слизнорт не задержался, но оставил после себя только самое приятное впечатление. Кажется, я ему тоже понравилась — а может, он просто хотел, чтобы я так думала. Одно я поняла точно: мы с ним были одного поля ягоды. Да, я не коллекционировала людей, но я совершенно не удивилась бы, узнав, что Шляпа распределила его на Слизерин так же, как и меня, едва коснувшись макушки. Честолюбие, предприимчивость, «я тебе — ты мне», всё это в нём было, пусть и прикрытое мягкостью и добродушием. Он был приятным человеком, но таким явным слизеринцем, что это было почти смешно.       Прощание с деканом ознаменовало начало моего шок-теста. Всё оставшееся время до конца вечера, когда профессор Слизнорт с явным сожалением объявил, что первокурсникам пора расходиться по их комнатам, я проводила в разговорах с кем-то. Это было ужасно. Это было именно то, что мне нужно было делать, и чтобы усилия не пропали зря, делать это нужно было хорошо — так что я призвала все свои силы и всё своё красноречие, сказала себе забыть, что мне одиннадцать, и вспомнить, что мне двадцать девять, и начать впечатлять людей.       Судя по тому, как Розье одобрительно мне кивнула, у меня получилось. Я представила, что придётся поддерживать это первое впечатление, и на секунду мне стало так плохо, что я чуть не запнулась, поднимаясь по лестнице к своей комнате. Слабость — скорее моральная, чем физическая, но такой силы, что одну от другой было почти не отличить — накатила так сильно, что я еле доползла до сундука, чтобы переодеться, и быстро прошмыгнула в общую ванную, чтобы умыться перед сном, пока меня не вовлекли в очередной диалог.       — Всё завтра, — объявила я, вернувшись в комнату уже умытая и готовая ко сну. — Простите, но сейчас я хочу поспать.       То ли моя измученность была настолько заметна, то ли авторитета хватило, то ли соседки были действительно понимающими, но никто не стал меня ни о чём спрашивать. Я уснула, кажется, мгновенно — ещё до того, как голова коснулась подушки. Только и успела, что задёрнуть полог, даруя себе ложное чувство уединения.       Проснувшись с утра, я не сразу встала с кровати. Мне нужно было немного подумать обо всём произошедшем вчера. Несмотря на то, что решение побороться за власть было принято впопыхах, а план не был продуман, я заключила, что всё прошло… неплохо. Могло бы пройти и получше, конечно: я могла быть изящнее, я могла быть продуманнее в выборе собеседников, я могла сделать больше и лучше. Но мне было всего одиннадцать, и для одиннадцати лет я справилась хорошо.       Судя по голосам, соседки уже проснулись. Я открыла глаза, встала с кровати, ушла умываться и заключила, что сначала нужно отдавать долги, поэтому первым же делом после всего вышеперечисленного в Чэмберс полетел галлеон. Она машинально поймала тяжелую золотую монету и пораженно вскинула на меня свой взгляд.       — Мы поспорили, и я проиграла, — я пожала плечами. — Лучше отдать долг сразу. Кто знает, вдруг ты запросишь проценты?       — Я бы никогда… — пробормотала она, слегка краснея.       — А я бы запросила, — прямолинейно сказала Ригель, захихикав. — Не бедную же обираю. С Бушер лишние деньги взять не зазорно.       Я покачала головой на такую наглость, но ничего не сказала.       Несмотря на то, что Саймон читал мне лекции о вреде разбрасывания денег и что я с этими лекциями соглашалась, непосредственно в Хогвартсе я задумала слегка пересмотреть свою позицию. То, что нельзя слишком уж прятать голову в песок, я поняла уже тогда, когда оказалась на Слизерине — и так быстро, что никто и глазом не успел моргнуть. Черты характера, присущие змеиному факультету, Шляпой толковались очень вольно — что было правильно, конечно же. Но жажда денег, жажда их преумножения и жажда показать своё богатство, то есть транжирство и умение зарабатывать одновременно — чем не качества Слизерина? Не самые хорошие, верно, но все мы не ангелы.       Так я думала, когда заключала с Чэмберс пари, намерено завышая ставку сразу в разы. Тогда я искренне считала, что выиграю, но показать, что деньги для меня — не проблема, это не мешало. Одно дело пользоваться дорогими вещами, которые мне покупали родители, и совсем другое — разбрасываться непосредственно деньгами. Но так как планы жизни на факультете изменились, транжирство придётся отменять. Показывать богатство всё ещё надо, тоже хороший рычаг давления, но чуть более сдержанно, чем я изначально планировала.       Не скрою, это вызвало во мне некоторое разочарование. У меня была возможность бездумно тратить деньги, и ради планов на будущее приходилось от неё отказываться, так и не начав. Обидно.       — Раз уж я была звездой вечера, думаю, вам есть, что у меня спросить, — я присела на свою кровать. — Спрашивайте.       Вопросов у девочек было много. Ничего за рамками того, что я предполагала, впрочем; об общении с соседками я успела подумать, пока лежала с закрытыми глазами после своего пробуждения. Я честно рассказала им про своё желание взять на себя лидерство на курсе, подогретое Блэк, смутно пересказала разговоры с другими учениками.       — Вечер получился полный событий, — покачала головой Браунбер.       — А чего от тебя хотел Лестрейндж? Я так и не поняла, — протянула Чэмберс. Галлеон она уже куда-то отложила. — Про Реддла спрашивал, что ли?       — Про Реддла он может спрашивать у самого Реддла. Или у Малфоя, — неприлично фыркнула Ригель, и сестра погрозила ей пальцем. — Ну, что? Видели, как они прилипли друг к другу? Блэк быстренько поговорила с Бушер, а Малфой хорошо так задержался.       — Думаешь, Малфой тоже присмотрел себе лидера-первокурсника? — задумчиво спросила я. — Но Лестрейндж не показался мне недовольным… А он явно метит на это место. Думаю, он хотел договориться со мной. Меня выбрала Блэк, я достаточно чистокровная и, вроде как, согласна — считай, всё уже решено.       — Может, он хотел как раз встать в оппозицию Реддлу, — предположила та Ригель, что была поспокойнее. Я медленно начинала их различать. Та, что иногда нарушает этикет и пышет излишним энтузиазмом — Джей, а та, что её постоянно одёргивает — Фэй. — Всё же личность того, кто встанет во главе курса, не всегда зависит от старших. Даже если Малфой уже решил выбрать Реддла, у Лестрейнджа есть шанс.       — Не понимаю, чем всем так нравится Реддл…       — Он очень умный, — сказала я. — И хитрый.       — Звучит так, будто ты описываешь… хм, среднестатистического студента Слизерина, — притворно задумалась Браунбер.       Я кинула в неё подушкой.       Никакого волнения из-за обсуждения разделения власти на факультете с соседками не было: Ригель не примут из-за их иностранного происхождения и не самой приятной истории появления семьи, Чэмберс полукровка, Браунбер намного менее чистокровна. Из нас пятерых мои шансы были намного выше — настолько, что у них даже не было смысла пытаться. Разве что за исключением Ригель, но проиграть им будет даже неплохим вариантом, так что… Да, я сообщала информацию достаточно открыто.       — Не советую расслабляться, кстати, — неожиданно сказала Чэмберс, когда мы уже почти собрались на завтрак. — Надо было сказать сразу, но я только сейчас вспомнила про Мелиссу.       — Мелиссу… Хьюз, верно?       — Да, про неё. Она тоже чистокровная, и у неё много поколений. Я не знаю точно, сколько, но много. И она точно захочет себе влияния на факультете.       Если проиграть Ригель, с которыми у меня сложились какие-никакие дружеские отношения, я была согласна, то к Хьюз это совершенно не относилось. Девочку я помнила: та самая, что больше всех возмущалась и требовала себе место в комнате из четырёх человек, когда мы заселялись; та самая, которой преподаватели уже несколько раз делали замечания на уроках из-за разговоров, а ведь прошло всего три дня учебы. Я ничего не имела против неё, но и положительных чувств она во мне не вызывала. Выгоды я от неё точно не получу, а если и получу, то для этого придётся стараться несоизмеримо сильно — наверняка своеобразную «свиту» она себе уже набрала.       — А вы дружите, — проницательно заметила Фэй Ригель. — Не будешь пересказывать то, что Бушер нам рассказала?       — На самом деле нет, мы не особо дружим. У нас просто родители знакомы, — Чэмберс пожала плечами. — Вы мне нравитесь больше, чем она.       Прагматизм ответа зашкаливал. Я спрятала усмешку.       На завтраке я отделилась от девочек и села рядом с Реддлом. Тот мельком повернулся в мою сторону и кивнул в знак того, что меня увидел. Я пододвинула к себе кашу, насыпала туда ягод из стоящей рядом вазочки. Вчерашние события выжали из меня все силы, и есть хотелось неимоверно. Хорошо хоть завтрак по выходным сдвигался на час позже и длился на полчаса дольше, иначе и выспаться, и поесть было бы невозможно.       — Как разговор с Малфоем? — поинтересовалась я. — Вы, кажется, долго что-то обсуждали.       — В основном он задавал мне вопросы, — туманно ответил Реддл. — Про факультет, про моё отношение к нему. Спросил про семью. Кажется, ответ Малфою понравился.       — Ещё бы ему не понравилось, — иронично подтвердила я.       Конечно, Реддл сказал не правду, а сооруженную мной ложь. Нельзя было искажать уже имеющиеся факты: Реддл был сиротой, Реддл жил в приюте, Реддла не видели в магическом обществе до его первого появления в Косом переулке с профессором Дамблдором. При желании это можно было легко проверить, а потому игра не стоила свеч. Но вот добавить к имеющейся правде подробностей, уже не таких правдивых… Иногда его навещали странные люди, которые говорили странные вещи и дарили странные подарки — именно поэтому Реддл рано начал пользоваться своими способностями, рано понял, что он волшебник.       Когда я рассказала об этом Реддлу, он слегка нахмурился и отрицательно качнул головой:       — Это плохой план, — категорично заявил он. — Это всё пустое и недоказуемое.       — Реддл, но я ведь рядом с тобой кручусь, — мягко напомнила ему я. — Меня не спросят, но ведь именно я сделала так, что тебя стали считать полукровкой. Я знаю, что о тебе говорят именно в таком ключе, и никого не поправляю.       — Возможно, ты знаешь что-то ещё, — после небольшой паузы продолжил он. Поджал губы и наконец-то спросил: — А ты знаешь что-то ещё?       — Нет, — легко отмахнулась я. — Но мне кажется, что жить на Слизерине магглорождённым будет просто ужасно. Мне не хотелось, чтобы один из моих первых школьных знакомых стал аутсайдером на моём же факультете. Ты заметил? На всех семи курсах — только полукровки и чистокровные. А ты кажешься умным парнем… Пусть лучше все считают тебя полукровкой, и ты будешь мне за это благодарен.       Ничего, кроме благодарности, через несколько лет у меня и не будет — я это понимала и наверняка вместе со мной это понимал Реддл, отлично знающий себя и свои амбиции. Через несколько лет, даже заяви я, что Реддл магглорождённый, меня просто поднимут на смех. К тому времени он уже заработает репутацию, уже успеет убедить людей в абсолютной правоте их первоначального убеждения. Переубедить кого-то всегда сложнее, чем закрепить уже имеющееся мнение — своими действиями я уже ненароком облегчила Реддлу путь к вершине факультета.       Меня такое положение вещей полностью устраивало. Да и намёк был понятен: ну невозможно, чтобы Распределяющая Шляпа, отправляющая детей на факультеты по чертам характера, не нашла присущих Слизерину черт ни в одном магглорождённом. Значит, были прецеденты и раньше. Значит, самые разные чистокровные находили себе должников из ох-нет-это-на-самом-деле-полукровка и раньше.       — Я умею быть благодарным, — невыразительно подтвердил тогда Реддл.       У меня были большие сомнения в правдивости этого утверждения, но за себя я была спокойна. Даже если Реддл не врал, то благодарным он предпочтёт быть издалека: ему нужно собирать свой ближний круг, становиться лидером, а не быть в чужой свите. И опять же — меня такое положение вещей полностью устраивало. Реддл был мне нужен знакомым, но не слишком близким; союзником, но только слегка.       План получался простой, топорный, совершенно неизящный… и ложь в нём была настолько беспардонной, что верилось легко. Подразумевалось, что Реддл был чьим-то бастардом — и хоть я видела, как не нравится ему мысль быть ублюдком, альтернатива была ещё неприятнее. Тем более что к мысли, невесело подумала я, нужно привыкать: ни Том Реддл-старший, ни семья Меропы не одобряла брак и, соответственно, ребёнка. Он был самым настоящим бастардом, с какой стороны ни посмотри.       Я доела свою кашу и беспечным тоном добавила:       — Я бы на твоём месте больше о Малфое думала, Реддл. Со мной-то всё понятно, а вот почему он так тобой заинтересовался — вызывает вопросы.       — Его не устраивает Лестрейндж, — легко парировал Реддл. — С тобой, на самом деле, всё ещё более странно, Бушер. Малфой увидел во мне кого-то, кто может противостоять Лестрейнджу, а вот что и для чего во мне увидела ты — не понятно.       Покачав головой, я встала из-за стола. Неплохой обмен информацией получился. Насчёт Малфоя я действительно не переживала: он увидел именно то, что сказал Реддл, и после разговора наверняка только в этом убедился. Даже если он не поверил в историю, — а она вызывала сомнения, — то он мог оценить, что история вообще существует. Он вводил на политическую доску факультета фигуру, заранее зная, что это пешка, пусть и обеспеченная моей защитой. Ему просто нужно было убедиться, что эта пешка будет двигаться себе и — главное — ему в выгоду. Может, дойдя до конца доски, сможет стать конём или слоном.       То, что Реддл станет ферзём, на первом курсе вряд ли кто-то может предсказать. Я даже не настолько хорошо знаю Реддла, чтобы что-то говорить о его мыслях на этот счёт. Видит ли он себя реальным главой факультета, влиятельным человеком во всём обществе магической Британии? Возможно, даже Министром Магии? Или на данный момент целит ниже?       Ну, чем бы дитя не тешилось, лишь бы с одиннадцати лет не мечтало стать убийцей и террористом.       Профессор Нотт задала написать эссе про одну из основных теорий выделения чар как отдельного направления магии, а следующий её урок был в понедельник, так что я напряглась, нахмурилась, и после завтрака, подхватив из комнаты сумку, попыталась найти путь в библиотеку. Побродив по замку около сорока лишних минут, я всё же нашла искомое и засела писать. Сначала на черновик, в обычную маггловскую тетрадь обычным карандашом, после чего — пером и на пергамент. Я могла воспользоваться Самопишущим, но не видела большого смысла: оно было полезно, когда у меня не было времени, когда я хотела написать всё красиво с первого раза. Субботним днём, сидя в библиотеке, я могла написать отличное эссе и от руки.       Выходные прошли несколько лениво. Больше никаких домашних заданий нам не задавали, и я в основном перебрасывалась с людьми короткими разговорами (каждый раз со всё меньшим трудом заставляя себя вообще выйти на эти разговоры) да лениво читала интересные библиотечные книги. В воскресенье встретилась с Тайлер — уже без Реддла, которого теперь совершенно невозможно было застать в одиночестве. Рядом с ним постоянно находились люди, как правило первокурсники, и смотрели: оценивающе, с интересом, насмешливо, с восторгом.       На самом деле, было совершенно не важно, что эти люди думали о самом Реддле и по какой причине они уделяли ему столь пристальное внимание. Факт того, что внимание уделяется и оно не однозначно-отрицательное, а скорее даже наоборот, делал своё дело.       — Я просто не понимаю, как у него так получается, — пробормотала Браунбер в среду следующей недели.       — У кого и что именно? — я оторвалась от своего эссе и проследила за её взглядом, упёршимся в спину Реддла. — А, Реддл… Как я говорила, он хитрый и умный. И харизматичный, как показала практика. Привык к новой обстановке и круто взялся за дело.       — Ты говоришь так, будто одобряешь его поведение. Тебе разве не завидно?       — Завидно? Тому, что ему удаётся получить влияние на факультете с кажущейся лёгкостью, а у меня на это уходит много сил? Что Лестрейндж, видимо, заключил с ним какое-то соглашение, а Хьюз всё настаивает, что среди девочек главной должна быть она, даже если её почти никто по-настоящему всерьёз не воспринимает?       Я улыбнулась. К нашему с Браунбер разговору прислушивались. Да, мы говорили не очень громко, но прозвучало несколько важных фамилий, да и я была сейчас постоянно в центре внимания, находясь в гостиной, так что ничего удивительного. Для старшекурсников наш неловкий раздел власти наверняка выглядел, как забавный сериал, повторяющийся из года в год сюжет с разными героями, и они с удовольствием уделяли ему время.       Высказывать своё мнение нужно уметь не только кому-то одному, не только на большую аудиторию, но и одновременно. Мне стоило создавать видимость того, что я всё ещё говорю с Браунбер, но одновременно донести свою мысль до подслушивающих. Не то чтобы у меня были с этим большие проблемы.       — Реддл молодец, и я за него рада, но это не значит, что у меня получается плохо, — я осторожно поставила в своём эссе запятую, в последний момент начав переживать, что набрала слишком много чернил. К счастью, обошлось без кляксы. — Я просто действую по-другому. Быть настолько популярной, постоянно находиться в окружении других… Нет, я так просто не смогу. Я же Бушер.       — Ты собираешься стать лидером курса, Бушер, — кисло напомнила мне Браунбер. Кажется, внимание заметила и она, но разговор продолжила, а это было главным.       — Я всегда смогу помочь, если ко мне обратятся, и всегда смогу взять ситуацию в свои руки, если что-то случится, — безмятежно ответила ей я. — Но пока моё вмешательство не нужно, зачем мелькать перед глазами? Я лучше посижу и почитаю книгу.       Смешно, но мои слова дошли до всех, кому это нужно было. Не то чтобы этот подслушанный разговор был решающим, но к моменту, когда старосты перестали нас опекать и водить из класса в класс, меня и Реддла можно было считать лидерами курса. Реддл довольно щурился и наслаждался постоянным вниманием, я совершенно спокойно воспринимала то, что он притягивал к себе абсолютно весь первый курс Слизерина. Если что-то случалось — проблемы с другими факультетами, другими курсами, вещами и многое, многое другое — девочки всё равно шли ко мне, а не к нему.       Я опасалась, что Блэк будет недовольна, так как поставила на меня, а получила в итоге странного лидера-не лидера, но её, наоборот, всё устраивало. Ей не нравились влиятельные девочки на факультете, так как они могли помешать ей подмять под себя власть в будущем, а Реддла она считала кем-то вроде забавной зверушки: бедный, маггловоспитанный, нечистокровный, но всё ещё интересный.       Несмотря на то, что от разговоров и в комнате, и в родной гостиной у меня не было отбоя, я с удовольствием уходила из подземелий и забиралась несколькими этажами выше, чтобы время от времени встретиться с Тайлер и поболтать уже с ней. Обычно неиспользуемые классы были или закрыты, или забиты таким количеством пыли и мусора, что соваться туда было себе дороже. Нам хватало и широких, удобных подоконников в коридорах. От прохлады камня защищали пледы, которые мы брали с собой из гостиных.       — Я, кстати, нашла несколько заклинаний, которые помогут нам не мёрзнуть, когда станет холоднее, — бодро объявила Тайлер в одну из наших встреч и вытащила блокнот. — Я всё записала. Выучим их вместе? Они, вроде как, вообще не из школьной программы, но не особо сложные, я специально спросила у миссис Франс.       Миссис Франс — это библиотекарь, сухонькая старушка неизвестного количества лет. Иногда казалось, что она с минуты на минуту рассыплется в песок, но каждый раз, когда я приходила в библиотеку, она всё ещё сидела на своём месте, живее всех живых.       — Давай, — согласилась я. — Мама с папой рассказывали мне, что зимой в коридорах Хогвартса становится очень холодно. Будет хорошо, если мы выучим нужные заклинания уже сейчас.       Тайлер была интересной девочкой. Ребёнком, определённо, и говорить про уровень её интеллекта я бы не рискнула, но то, что она свои мозги использовала постоянно, было очевидно. Она думала: о магии, о Хогвартсе, об истории магического мира, о факультетах, о параллельных мирах, о чистокровных… Да обо всём. Иногда её рассуждения были хаотичными, почти нервными, и от меня ничего не требовалось: только слушать да поддакивать. Тайлер будто бы использовала меня как дневник своих исследований.       Когда я ей на это указала, она густо покраснела:       — Ну… возможно, ты права, — неловко сказала она. — Я могу прекратить, если тебе не нравится! Просто магия, это же… это же так интересно и непонятно! Мне нужно осознать, как это всё работает. Я ещё переписываюсь с папой, он у меня профессор химии в университете, и тоже интересные мысли подбрасывает. Я их потом проверяю. Вот, к примеру, он много думал по поводу связи химии и зельеварения…       Помимо таких односторонних разговоров мы и по-настоящему болтали, и вот эти разговоры нравились мне больше всего. В них не нужно было сильно задумываться: я могла просто честно высказывать то, что вертелось у меня на языке. Некий фильтр, конечно, давно уже стал привычен и сросся с личностью, так что ни о никаких секретах я не пробалтывалась, но возможность не ломать голову над школьной политикой была оценена мной по достоинству. Я не могла говорить настолько легко даже с сёстрами Ригель, наиболее похожими на моих подруг из всех девочек факультета.       Несмотря на то, что немалое количество детей — по крайней мере, на первых курсах — воспринимало Хогвартс как возможность самостоятельно налаживать связи и просто жить в маленькой реконструкции магического сообщества, а как учебное заведение — только во вторую очередь, я такого мнения не придерживалась.       Во-первых, я много читала. О, библиотека Хогвартса! Несмотря на то, что я взяла с собой книги из домашней библиотеки, к ним я притрагивалась нечасто: в школьной было столько всего интересного, что разбегались глаза. Не ко всем книгам у меня, как у первокурсницы, был допуск, но даже тех, до которых я могла дотянуться, хватило бы на несколько лет увлекательного чтения — так что приходилось тщательно выбирать.       Во-вторых, я внимательно слушала преподавателей на уроках и пользовалась магией очень осторожно. У меня её было много — слишком много для одиннадцати лет, так что приходилось тщательно подготавливаться к каждому заклинанию, пока они ещё были плохо изучены. Мне не нужно было, чтобы заклинания получались с первого раза — а они получались; мне не нужно было, чтобы их эффект был даже излишне хорошим — а он был именно таким, если я не сдерживалась.       Для того, чтобы не навлечь на себя лишние подозрения, мне пришлось экстренно изучать сущность заклинаний в целом, чтобы понять, как их контролировать. Беда первого курса была в том, что изучаемые заклинания были лёгкими, и магическая мощь студентов позволяла выполнять их, даже не задумываясь о природе этой магии. Курс теории магии постепенно будет освещать этот вопрос, да и курсами позже на каждом уроке в отдельности этой теории будет уделяться внимание. К сожалению, мне это внимание нужно было сейчас, но не из-за слабости, а из-за силы.       Чтобы выполнять заклинания правильно, я должна была использовать всю свою силу, и потом на практике понять, сколько именно этой силы — магии — стоило выделять на каждое отдельное заклинание. Именно здесь я оценила важность Системы. Её — моя — статистика помогала. Но вот только... применять заклинания в полную силу было нельзя, слишком уж подозрительно вышло бы, и приходилось изгаляться и пытаться выжать из себя самый минимум, в то время как всё стремилось к максимуму. Сложное занятие, прямо скажем.       Заклинания в своей сути — это плетения. Движения палочкой, волны звука при озвучивании заклинаний, направленность воли приводит облеченную в форму своеобразной исходящей из палочки «нити» магию в нужное для конкретного заклинания положения. Слегка похоже на молекулярную структуру, если сравнивать. Каждый угол, каждая линия, положение в пространстве — всё это имело своё значение.       Классификаций заклинаний было бесконечное множество, но наибольшее практическое значение я лично для себя нашла во временных и постоянных. Временные плетения воздействовали на что-либо и, высвобождая это воздействие, исчезали. К примеру, боевые заклинания, которые в большинстве своём при соприкосновении с человеком реализовывали свой разрушительный потенциал одномоментно, отдавая вложенную энергию резко и сразу. Постоянные плетения удерживали объект, на который воздействовали, в одном состоянии, какое-то время, и после исчерпывания вложенной энергии растворялись; сходил на нет и поддерживаемый эффект, и объект возвращался в изначальное состояние. Все заклинания трансфигурации были именно такими: они заставляли предмет находиться в изменённом состоянии, пока плетение существует.       Во временные плетения по сравнению с постоянными нужно было вкладывать совсем немного энергии, и именно с этим у меня были проблемы. Я будто черпала кружкой то, что другие черпали ложкой.       — Больше контроля, мисс Бушер, — без выражения напомнила мне профессор Нотт, перехватывая моё заклинание левитации одним движением палочки. — Не напирайте так сильно и больше внимания уделяйте правильным движению палочкой и произношению.       Переводя на чуть более научный язык: мисс Бушер, вы вкладываете достаточно магии, даже слишком много, а вот плетения у вас не очень чёткие.       Чёткость плетения во временных заклинаниях компенсировалась вложенной магической силой: магия будто «удерживала» нужный эффект до его высвобождения. Но совершенно обратный эффект был в постоянных плетениях: как только они прикреплялись к объекту своего воздействия, излишняя магия начинала разрушать нечеткое плетение, и то рассыпалось куда быстрее, чем должно было бы.       Опять же: если бы у меня была возможность разойтись и действовать в полную силу, я бы быстро нащупала баланс. Но возможности у меня не было.       Чтобы решить эту проблему, я обратила пристальное внимание на свои характеристики. С магией, с её количеством ничего нельзя было сделать: она росла, как на дрожжах, и, судя по всему, ни от каких других характеристик не зависела, так как я была Первой. Но интеллект? Мудрость? Силу, выносливость и ловкость я не брала в расчёт: эти характеристики отвечали за мои взаимодействия с чужеродной магией, не со своей. Но что будет, если я хорошенько постараюсь прокачать интеллект или мудрость? Что будет, если я постараюсь выяснить, что именно влияет на мои плетения?       Имя: Анна (…) Бушер       Возраст: 11 лет 4 месяца 15 дней       Статусы: Первая, семья Бушер       Магия: 472/472       Сила: 12 (15)       Выносливость: 16       Ловкость: 15       Интеллект: 33       Мудрость: 25 (20)       Деньги: 250149 галлеонов       Несколько недель спустя я, наконец, сделала однозначный вывод: интеллект помогал правильно дозировать магию, мудрость — правильно составлять плетения.       Помощь Тайлер во всём этом была неоценима. Во-первых, это были ещё одни руки и ещё одна голова, а во-вторых, она давала доступ к ещё одному взрослому-исследователю. И если своих родителей озадачивать такими вопросами, иногда прямолинейно приправленными характеристиками, я не хотела, то вот насчёт Тайлер и её отца я нисколько не беспокоилась.       — Очень странно, но удобно, наверное, — как-то задумчиво сказала Тайлер. — Я бы не отказалась иметь не только свои физические показатели, но и магические. Вот что с того, что я знаю свой рост и вес?       — А что с того, что ты бы знала объём своей магии?       Она посмотрела на меня, как на дурочку.       — Бушер, ты меня удивляешь! Когда человеку не нравится, сколько он весит, он садится на диету. Когда тебе не нравится какой-то аспект твоей магии, ты начинаешь его тренировать.       — Ты не можешь натренировать рост, — негромко заметила я, смотря на количество своей магии. — Вдруг наша магия такая же?       — А, ну, — быстро сдулась Тайлер, — о таком я не думала… Тогда информация и правда не имеет никакого практического смысла. Но всё равно приятно было бы знать. Чтобы с другими сравнить, к примеру.       Сравнивать с другими я тоже не могла: Система-эгоистка показывала мне только меня. Но тренировать мудрость возможность у меня была, так что я стала её тренировать. И чисто практически, рисуя плетения в любое свободное время, и не пренебрегая факультетской политикой — и то, и другое заставляло характеристику медленно расти.       Самым забавным из учёбы всё ещё было то, что несмотря на количество заклинательских предметов, которые потенциально можно было бы превратить в дар, больше всего мне нравилась астрономия, которую в дар превратить было нельзя. Причина была проста: ночью, в тишине Астрономической башни, нарушаемой только скрипом перьев, я была предоставлена сама себе. Профессор Винфилд не приставала к студентам, только кидала на нас внимательные взгляды время от времени, чтобы никто не уснул и не задумал прыгать с башни.       Родители уже осторожно спросили в письме, не приглянулось ли мне одно из базовых направлений магии — я ведь начала осваивать их на практике, а не только в теории. Они меня не торопили, ведь с третьего курса пойдут более сложные для освоения предметы; новые добавятся и на шестом курсе, но, наверное, так сильно затягивать не стоит. Уже в семнадцать всё-таки начнётся обратный отсчёт.       От ЗоТИ как предмета до боевой или защитной магии как возможного дара на первом курсе идти было слишком далеко; но меня в любом случае не интересовало это направление, душа не лежала к сражениям. Ещё не начавшиеся УЗМС из-за моего полнейшего равнодушия к животным я даже не собиралась брать как предмет, и вместе с этим отпадали такие возможные дары, как, к примеру, химерология или демонология. Демоны — это далеко не животные, но низшие как раз на них похожи. Да и в целом не хочется лезть во что-то около-запретное, что-то, что в любой момент может быть табуировано, так что некромантию и всех её друзей я тоже с лёгким сердцем вышвырнула из своего примерного списка.       Чары мне не очень нравились своей непостоянностью: заклинания этого направления были то временными, то постоянными, и я не находила в них внутренней логики, не могла опознать общность. Зельеварение меня просто не впечатляло, прочно ассоциируясь с закидыванием ингредиентов по списку. Я не испытывала ни толики энтузиазма. Травология тоже могла перерасти в дар, но пусть я и испытывала к растениям куда больше нежных чувств, чем к животным, большого восторга не было.       Трансфигурация вводила меня в фрустрацию, так как все заклинания этого направления магии требовали четких плетений, а у меня с ними были проблемы. Спичка превращалась в идеальную иголку, но быстро теряла этот облик, становясь обратно спичкой за считанные минуты. Профессор Дамблдор печально качал головой и советовал «стараться лучше». Я постигала дзен и думала о том, что он мог бы дать мне совет получше. В какой-то момент я не выдержала:       — Как именно стараться, профессор? Мне кажется, что чем больше я усердствую, тем быстрее иголка превращается обратно в спичку.       Моим инстинктивным действием всегда было добавлять ещё больше магии. Это помогало с многими другими заклинаниями, но не с заклинаниями трансфигурации. Я понимала, почему у Первой был именно такой механизм развития: через какое-то время я наверняка нагоню и перегоню других в создании плетений, но обладать большой магической силой с самого начала — это иметь возможность себя защитить. Боевая магия требует именно магической мощи, не четкости плетений; потенциал поглощения защитных заклинаний тоже зависит от изначально вложенной силы, пусть и не совсем напрямую. Если бы за мной шла охота, это имело бы смысл. Но охоты не было. Моей магии было на это, впрочем, совершенно плевать.       — Внимательнее следите за своими жестами и тем, как произносите заклинания, мисс Бушер, — коротко советовал профессор Дамблдор. — Боюсь, больше я ничего не могу вам сказать.       Исключительно назло ему и прекрасно осознавая бесполезность этого действия, я уместила в своём эссе на свободную тему, которую профессор нам задал, почти всю найденную по поводу теории заклинаний информацию, как бы показывая, что именно он мог бы мне сказать. Это было глупо и по-детски — и именно поэтому я позволила себе такое действие. Одиннадцать лет, верно?       Профессор Дамблдор, наоборот, очень обрадовался и похвалил моё эссе перед всем классом, наградив десятью баллами. Я чувствовала, что ситуация повернулась совсем не в ту сторону, которую я хотела, но это направление было не самым плохим.