StoryTeller

      Утром трамвай всегда переполнен, как и в час пик в дневное время. Лучшие отрезки для поездок через пол города – это часы между трех и четырех. Школьники на занятиях или только возвращаются домой после истощающего жилы рабочего дня, работники у своих компьютеров проводят все больше часов, забывая о вечных друзьях или помня лишь об обеденном перерыве. В общественном транспорте не так уж плохо, если приспособиться к его неоднородной жизни, условиям. Однако даже спустя года поездок невозможно досконально изучить их все. Мир этот меняется, трансформируется едва ли не каждые пятнадцать минут. А вечный страж ворот – кондуктор – требует оплаты безмолвно или крича на весь вагон обветшалые фразы.       Вот и сейчас ко мне, сидящему у окна в конце пустующего вагона, подходит полная женщина средних лет в рабочем жилете с карточкой на шее. Смотрит на меня заигрывающе, но молча. Я протягиваю ей свою Е-карту, она прикладывает ее к аппарату, и тот выдает крохотный клочок тонкой бумаги. - Скажите, - говорит кондукторша, возвращая мне карту, - вы один из наемников?       Смотрю на нее исподлобья. Все знают мифы о том, словно наемники всегда с покрасневшими газами, непричесанные, неопрятны и всегда же смотрят на людей испепеляющим взглядом. По первым пунктам вычислить меня невозможно. По последнему – возможно. Но у каждого наемника сети отличительное клеймо – Е-карта не зелено-голубой расцветки, а оранжево-желтой. Не удивительно, что эта женщина меня опознала. Она с пунцовыми щеками отходит на свое место, когда трамвай вновь волочится по рельсам к следующей остановке. Я ухмыляюсь и отвожу глаза в окно на проносящиеся мимо здания, окна, машины…       Как легко напугать людей. Видимо, несколько пугающий вид мне придает черная сумка с ноутбуков внутри, черная же кожаная куртка, манера молчать и глаза. Молчать тоже ведь можно по-особенному. Кто-то молчит, потому что ему нечего сказать. Или он погружен в свои мысли и летает в царствах воображения. Кто-то наполняет мысли бесконечным потоком информации. Я молчу несколько иначе.       Что насчет глаз? Встроенный в левый зрачок чип, едва поблескивающий в закрытом от солнца трамвая, выделялся блеклостью с зеленоватым отливом. Обычно люди не замечают подобного, но в трамвае им достается больше времени хотябы бросить и задержать ненадолго взгляд на пассажирах, чем за пределами автоматических дверей и грязных окон.       Сегодня у меня очередное задание по случаю самоубийства. Моя некоммерческая организация очень часто подобным занимается по заказу родственников и близких покончившего с собой человека, которые пытаются дать ответ на вопрос «Почему?». Выхожу на нужной остановке прямо на проезжую часть. Никогда не понимал, почему нельзя сделать остановку по-человечески, без риска потери жизни выходящего пассажира. Жду зеленого света, а пока достаю телефон и рыщу по сайтам в поисках очередной добычи. Всего за пол часа при приличной подготовке становится возможным отыскать скромную страницу пропаганды наркотиков и алкоголя, незаконных сделок от сомнительных поставщиков и платных подписок. Уже давно вступил в силу закон о запрете платных подписок, а они продолжают возникать по всей стране. Один из пропагандистских сайтов я и вычисляю, уже давно к нему присмотревшись. Со стороны кажется, словно я сижу в социальных сетях, но это неверно: я выполняю свою работу. Зажегся долгожданный зеленый, машины останавливаются, и два разношерстных потока стремятся друг к другу, сталкиваются, образуя кашу из копошащихся муравьев системы, а потом вновь собираются каждый в прежний поток, в прежние волны. Я натыкаюсь на источник пропаганды наркотиков, в пару минут нахожу людей, что за всю эту незаконность отвечают, и отправляю их адреса и личности в базу данных правоохранительных органов с подтверждением собственного имени. Не сложно для человека, который выучился на наемника сети, с ходу определять подобные сайты.       По улице я иду совсем недолго, нахожу нужный дом, сворачиваю к подъезду. Рядом все еще стоят полицейская машина и реанимация, но, конечно, последняя уже незачем. Убираю телефон в карман куртки, замечая на асфальте распластавшегося юношу лет пятнадцати. Светлые волосы, прилично одет, чистая кожа. Из хорошей, как видно, семьи. Но что-то заставило его прыгнуть из окна пятого этажа, при этом ударившись головой о железные ограждения, предназначенные для припарковывающихся автомобилей. Со стороны я кажусь, насколько сам знаю со слов людей, совершенно спокойным, даже «бесцветным», как однажды выразилась одна художница, с дочерью-самоубийцей которой я работал ранее. Однако внутри пытаюсь сдержать ураган и длинную иглу от попадания в сердце. До сих пор в разуме не укладываются картины самоубийства. Особенно таким способом лишивших себя жизни людей. Всегда хочется достать их с того света и не только заставить вновь вернуться в тело, к счастью быть живым, но и расспросить об ощущениях, испытываемых во время полета вниз. Тем не менее, мне сделать это никогда не удастся, разве что в параллельной вселенной.       Среди работающих следователей ко мне подошел самый низкий мужчина с сединой на вихрах. - Здравствуйте, вы наемник сети? – поинтересовался он сиплым голосом. - Да. - Назовитесь. - Истоков Владимир, - отвечаю я и показываю Е-карту как удостоверение. - Отлично, пройдемте в квартиру родственников.       Щуплый следователь повел меня в подъезд. И словно бы некий груз свалился на мои плечи, словно я сам лежу сейчас лицом вниз на асфальте посреди дороги огороженный лентой, незнакомыми людьми и палящем солнцем. Странная тяжесть пусть и сдавливала каждый вдох, но дойти до квартиры не составило сильного труда. Стало привычным ощущать подобную атмосферу в доме, какой захотел покинуть один из жильцов. Как и видеть сходивших с ума родителей. Еще в лифте провожатый отдал мне папку документов, и я узнал, что юношу на дороге зовут Михаэль, а отца с матерью – Евгений и Мария Единомысловы. Столь неоднозначная фамилия навела на мысль о характере главы семьи, и насколько она будет соответствовать ему. Интересно узнать.       Открывая дверь, мать сразу промямлила: - А к нам уже заходили… - Я не детектив, - сказал я и вошел, показывая карточку. Из нелюбви подолгу оставаться в чужих квартирах сразу прошу самое главное: - У вашего сына есть ноутбук, компьютер, телефон или другие гаджеты, в которых он вам не доверял искать что-либо?       Я обращаю взгляд к встающему из за стола отцу. Тот отвечает утвердительно, идет вглубь квартиры, а я – за ним, попутно подмечая разнообразные тонкости жизни этой семьи. Четырехкомнатная квартира, просторная кухня, значит, зарабатывают достаточно, чтобы это оплачивать. Обувь на входе стояла аккуратно, почти блестящая от собственной чистоты – даже после утраты мать не перестала изменять привычкам, выходит, воспитана она в серьезных, твердых семейных порядках. То, что глава семьи не встал до того, как я не показал Е-карту, говорит о его не лучшей стороне как человека, но он остается наготове в любое время. Прямая спина, крупные физические данные. Военная выправка?       Меня пропустили вперед, и я вошел в комнату Михаэля. Полиция и детективы здесь уже поработали, поэтому можно не бояться что-либо пододвинуть. - Вон ноутбук, - проговорил Евгений, указывая на черный прямоугольник на столе у окна. – А телефон был в кармане его толстовки, когда он прыгнул. - Откуда вы знаете? – задал я вопрос. - Нашли, - коротко ответил мужчина с явным раздражением.       Помимо стола в комнате присутствовала заправленная кровать, два шкафа по обеим сторонам от окна, а напротив – стеллаж с корешками плотно стоящих друг к другу книг, журналов, энциклопедий. По большей части литература публицистическая, психология преобладает над всем. Отдельная ячейка выделена для комиксов, другая – для учебников и тетрадей девятых классов. Прохожу к ноутбуку, доставая переносной хранитель из сумки. Вставляю в гнездо. Пока я делаю свою работу – копирую информацию с гаджета за последние три месяца – Евгений стоит над душой. Обычно так делают люди, судя по моему жизненному опыту, нуждающиеся в полновластии над всем, что происходит вокруг. Мужчина производит впечатление очень рационального, опытного, но не желающего перемен человека-действия. Когда я закончил и сунул ноутбук самоубийцы к себе в сумку, он все еще нависал грозной тучей над моей головой. - Телефон забрали? – спрашиваю, разрушая тишину. - Да, - отвечает отец. Я достаю хранитель и прячу в сумку. - Хорошо, через пару дней пришлю результаты. Но не известно, когда мне удастся обнаружить причину самоубийства. - Да все просто, - вдруг заявляет Евгений сухим голосом. – Между нами произошли конфликты. Из-за его ориентации. - Понял, - ответил я без каких-либо эмоций и направился к выходу. Одеваю ботинки, прощаюсь, ко мне подлетает мужичок уже с печеньем в руке, и мы оба выходим из квартиры. Я прячу дело по членам семьи в сумку. Уже в лифте, холодном и тяжелом, проводник меня спрашивает: - И как они?       Я глубоко вздохнул: - Мария добрая женщина, хорошая хозяйка, приличная. Скорее всего, любит летать в облаках и часто делает из мухи слона. Секреты я бы ей не доверял. - А что насчет Евгения? – не унимался он, откусывая печенье. - Для себя я все необходимое выявил, - ответил я, - и вам это знать не обязательно.       Двери глухо открылись, я вышел вперед из лифта и затем - из дома. Если провожатый хочет, чтобы я высказал свое мнение, то пусть проявит уважение и перестанет передо мной жевать. Или поделится.       Итак, план моей работы: сперва забрать информацию с телефона (а информация на телефоне будет доступна лишь на следующий день, так как он попал в руки следователей) и ноутбука самоубийцы, затем проанализировать ее, выйдя на преступников или констатировать, что их нет. Но тогда установить, почему мальчишка покончил с собой, ведь стереотипы родителей не всегда становятся единственной причиной.       Во внутреннем кармане куртки вибрирует телефон, когда я иду обратно к трамвайной остановке. - Да? – кричу я в трубку, чтобы заглушить шум и тарахтение проезжей части. - Исток? – окликнул Павел Резцов, начальник моей организации, с голосом веселым, предвкушающим нечто интересное для него и страшно неудобное для меня. - Здравствуйте, Павел Резцов, - вздыхаю я. - Да, здравствуй, ты где? - На задании, - коротко отвечаю я, останавливаясь перед красным сигналом. – Если вы хотите, чтобы я приехал прямо сейч… - Да, это очень интересно для тебя!       Сомневаюсь. - Но я не могу сейчас! - Это всего на пару минут, я тебя не задержу надолго! – прожурчал начальник, - это по работе, - и повесил трубку.       Загудели сигналы. Я убрал телефон обратно во внутренний карман, сдерживая себя, чтобы не выкинуть его под колеса автомобилей. Доползаю до остановки трамвая, и настает самое тяжкое время – ожидание. Мимо мчались машины, грели прохладный ветер весеннего месяца, разбрызгивая грязь по всей дороге, на прохожих, загрязняли, отяжеляли воздух мусором, газами, своим теплом и визгом. Повсюду неимоверное количество людей, чьи тени иссохли из-за духоты города, появившейся несмотря на то, что всего несколько дней назад гремела гроза. Сколько я уже не был за городом? Нужно будет съездить хотябы на выходные к родителям в их загородный домик.       В моменты некоторого затишья, как сейчас, в голову пробираются истинные эмоции моего нынешнего состояния. В бесконечной суете усталость забывается: мозг занят решением потока задач, а тело вынуждено ждать своей очереди до вечера, порой вплоть до следующей недели. Я почувствовал сухость в глазах. Ноги норовили согнуться в коленях и увести за собой все остальное. Достаю телефон вновь и рыщу по социальным сетям под не своим именем. Каждую неделю приходится его менять в целях безопасности. Тело вдруг отошло на второй план, и мир стал существовать из крохотного сенсорного окна информации и пары пальцев левой руки.       Пока не проехало три не нужных мне трамвая, и не подошла рыжеватая невысокая тень. Я убрал телефон и перевел взгляд на нее. Девушка с рыжим распушенным хвостом волос, в бежевом пальто с широким поясом. В ее глазах сгорало любопытство и детская всезначимость. - Вы наемник сети? – во весь голос прозвенела она. - Не понимаю вашего вопроса, - отвечаю я, поворачиваясь к ней всем лицом. Так она должна была заметить подтверждение в одном из зрачков – чип. Она миловидно улыбается, но одними губами – морщинок в уголках глаз нет. С тем же легким растяжением рта она обернулась к рельсам и замолчала. Но ненадолго: - Вам сложно работать с людьми? – спрашивает она. - Работа как работа, - отвечаю я, нагоняя безразличный вид. - Не все так считают. - Тогда не все должны считать, что быть полицейским или детективом – работа. - Я знала, что вы окажетесь интересным человеком, - заявила девушка. - Мы когда-либо встречались? - Нет. - Тогда почему же вы решили, что я интересный человек?       Девушка усмехается и, кажется, в глазах ее загорается некий огонек: - Вам рассказать все мое первое впечатление о вас или же лишь малую часть? - Попробуйте рассказать все, - уступаю я ее глазам. - Хорошо! – восклицает она. – Вы очень интересный человек своим характером и мировоззрением. Однако мне невозможно просканировать вас до глубины души, так что я расскажу все то, что находится над вашим панцирем. Вы замкнутый человек, но замкнутый в своих мыслях, рассуждениях, застряли в кругу жизни «дом-работа». Из-за этого всего очень разочарованы нашем миром. Думаю, вы уже переходите на ту стадию, когда человек осознает собственную ненужность в истории целой Вселенной. Но это уже догадка. Вы порой вспыльчивы, эмоциональны, и однажды привязавшись к чему-то, никогда не отпустите без гарантии безопасности. Но в большинстве своем смотрите на вещи… - Тут девушка встретила мой взгляд, какой он был у меня большую часть жизни. – Да, пожалуй, именно так: отречено, отторженно… Что ж, это были обобщения, я увидела в вас эти вещи на поверхности, - она сунула белые руки в карманы пальто и поглядела как ни в чем не бывало в сторону приближающегося трамвая. - Вы где учитесь? – спрашиваю я, слегка пораженный сказанным девушкой.       Она улыбается своей улыбкой и отвечает: - В университете психологии на Гагарина. - И вас учат там считывать людей? - Можно и так сказать. Вообще-то там особых знаний не дают. Вернее, не развивают наших истинных умений. Но что с них взять? – девушка пожимает тонкими плечами. – Я думаю перебраться в другой город, чтобы продолжить саморазвитие там уже с помощью по-настоящему сильного университета, а не гагаринского. - Вам нравится вот так выворачивать людей наизнанку? Их характеры, личности?       Загадочная студентка рассмеялась, и голос ее приобрел низкие ноты: - «Личности» нынешних людей не так уж сложно, как вы выразились, выворачивать. Многие любят все слишком усложнять, оттого-то и мир становится сложнее со всякими рамками, правилами и моралью. - Жизнь – просто борьба за существование? Вы это хотите сказать? – предположил я. - Именно! – уверенно ответила она, смотря далеко вперед. - Вы задумываетесь о странных вещах. В вашем возрасте еще рано задумываться на такие темы. - Да, но если я об этом думаю и прихожу к определенному выводу, значит, у меня достаточно для этого опыта. А опыт, как известно, измеряется не годами, а пережитым за эти годы. Мне пришлось всерьез задуматься о ее словах. Она больше не говорила, просто бросила на меня победный взгляд и больше не обращалась ко мне как словами, так и глазами. Но мне и этого было достаточно, чтобы ослепиться потенциалом стоящей рядом студентки. Сколько ей лет? Она выглядит молодой, но прочитала меня полностью с одного лишь взгляда. Она права во всем. Разумеется, шока своего я не выдал со стороны, но сам поражался, насколько легко встретить на остановке человека и заговорить с ним о чем-то подобном…       Подоспел вскоре ее трамвай №13 и сцапал как злой дракон – принцессу. Или Некто свыше забрал саму Истину в образе девушки с рыжими кудрями во всепоглощающем и всевыплевывающем транспорте. Когда она уехала, в моем сердце что-то кольнуло и отозвалось в глубине сознания. Чутье что-то заметило. Я открыл программу «Notes» на сенсорном экране, куда записал заметку: «Девушка-студентка, университет психологии на Гагарина. Выворачивать личности».       Как только задняя часть трамвая исчезла в грязи и ядовитых веществах города, к остановке приполз уже и мой. И вновь мысли закрутились мухами, стоило мне оказаться в банке с сардинами – в общественном транспорте, я имею ввиду. Мне с трудом удалось втиснуться так, чтобы двери закрывались, не задевая моей спины. А люди создавали непривычную атмосферу своими мыслями: как бы поскорее выбраться из этого «лжепомщения» на колесах. Каждому не хватает воздуха, каждому не хватает свободы, но каждый же делает вид, что так все и должно быть. Кажется, я начинаю понимать встреченную девушку и ее простоту. Рядом со мной стояла бабушка с внуком. Мальчик лет шести смотрел на меня безотрывно. Я, заметив это, направил внимание на улицу, пусть грязную, но не настолько тесную, с мыслью о срочной покупке темных очков.       С того момента, как мне вживили чип, который должен отслеживать все мои перемещения п социальным сетям и просторам прочей части интернета, все начали обращать внимание на мои глаза. Я думал, люди таким образом смогут лучше разглядеть во мне что-то, смотря в мои глаза дольше одной десятой секунды, но все произошло ровным счетом наоборот. Они видят чип, а не мои глаза. Мою профессию. Некоторые, более образованные, наверное, видят не чип, а катаракту. Очень похоже выглядит, легко спутать. Однако больше – ничего. Девушка была права, когда говорила о разочаровании миром.       Трамвай выталкивает меня из своих обитель с кучкой людей на одной из остановок, утрамбовывает оставшихся консервных рыбешек и движется дальше по неизменным улицам. Иду по улице вдоль дороги и сворачиваю к огромному стеклянному зданию «Луч». Оно чем-то напоминает сборище абсолютно всех сил человеческой натуры: и кружки по рисованию и пению, и бухгалтерия городского какого-то-там общества, и конторки небольших коммерческих организаций, и сцена для проведения незабываемых концертов на двух этажах, и, конечно, мое рабочее место, как и многих наемников, стекающихся в этот город. Большое строение в синих тонах принимает меня, открывая дверцы, и я подхожу к стойке охранника. Достаю свой кусок пластика-пропуска, протягиваю ему. Тот, как и всегда, поправляет черную фуражку, проводит картой в отверстии компьютера, и база данных находит совпадение с информацией на ней. Охранник возвращает мне карту, предварительно заглянув в глаза. Вернее сказать, на чип. Говорю короткое «До свидания» и прохожу к лифту. Стальной монстр с камерой внутри везет меня на седьмой этаж, медленно и скучно, распахивает пасть и дает выйти. Прохожу по коридору среди суетящихся работников с бумагами, кофе, папками и телефонами. В маленьком офисе, где невозможно стоять плечом к плечу двум людям, гудят звонки, разговоры, неподписанные документы. Казалось бы, как здесь можно работать? И почему у столь популярной организации подобное помещение и совершенно нет дисциплины? Однако, разобравшись, каким образом работают наемники в других зданиях, все больше убеждаешься, что именно наша компания – самая выгодная, дружная и конкурентоспособная (удивительное рядом).       Внезапно прямо перед носом распахивается шоколадного цвета дверь, и оттуда вылетает, едва не врезаясь в кулер напротив, юноша со светлыми волосами в белой рубашке и синей бабочке на шее вместо галстука. За ним в свободный полет отправляются какие-то документы. Ему прокричали что-то нечленораздельное на подобии «Не заявляйся сюда больше!» и захлопнули дверь. Парень судорожно начал документы подбирать, пока не столкнулся с носиками моих ботинок. Он задирает голову и мгновенно встает. Лицо его побагровело, белки налились красным. Щеки белобрысого так надулись, что он стал походить на рыбу-шара с колючками. Эта рыба проплывает мимо, чуть насупившись, и пропадает в бесконечном потоке работы коридора. Я, как и многие отвлеченные переполохом работники, простоял на месте пару секунд и зашагал дальше к табличке на 323-м кабинете: «Директор». Вообще-то Павел Резцов привык называться начальником, однако после того, как дочь подарила ему вырезанную на дощечке надпись, что сейчас красуется на дверях, радостный папа не захотел ничего менять. Так он стал директором – легко и просто.       Я постучал, вошел. За столом в кабинете сидел, скрестив пальцы в замке, Павел Резцов в сером костюме, рубашке и солидном полосатом галстуке. Поправил маленькие прямоугольные очки, он разложил на столе какие-то бумажки и договора. Чем же начальник так воодушевился? - Присаживайся, Исток, - он указал на кожаное сиденье перед собой, продолжая приводить в порядок стольные натюрморты.       Я прошел, мимолетно замечая несколько новых папок в застекленном шкафу у стены напротив двери. Сопоставив это с внезапным вызовом лично от начальства, я вывел для себя два возможных варианта: либо меня увольняют, так как повышать не имеет смысла, либо к моей персоне кого-то приставляют. В первом я глубоко сомневаюсь, но не понимаю и второй вариант: зачем мне на попечительство кого-то отдавать?       Павел Резцов приглаживает пятерней волосы и откидывается на спинку кресла, открывая вид из за широкой спины на дипломы, автопортрет и чахлый календарь. Он кладет ладони на ручки кресла и с огоньком улыбается мне, сжимающемуся на своем месте, работнику с огромной сумкой с документами и ноутбуком по делу самоубийцы. Но говорить он начинает только тогда, когда я ненавязчиво смотрю на наручные часы: - Ты очень талантливый и важный для нас наемник, Исток.       О нет. Эти слова сулят действительно нечто недоброе; я все больше убеждаюсь во втором варианте. Резцов облокачивается на стол, и свет из окна поджигает карие глаза медью: - Ты очень долгое время проработал у нас в компании, побил рекорды по поимке сетевых ошибок: пропагандистов, вирусников, хакеров. Ты набрался хорошего опыта в работе. - Спасибо, Павел Резцов, - говорю я, одновременно ставя точку на похвале, что может сыпаться из начальника вечно, ведь тот пытается меня задобрить. - И поэтому, - началось самое важное, теперь можно начать слушать. – Я бы хотел, чтобы ты поделился своим опытом с новым поколением.       Не понял. - Как ты знаешь, - продолжал мужчина, - каждый год мы проводим ряд экзаменов на поступление в подмастерья наемникам. - Вы хотите, чтобы я провел экзамен? – спрашиваю я, что было бы весьма неплохо. - Нет, - отрезал собеседник, махнув на меня рукой. – Я веду к тому, чтобы ты принял к себе в подмастерье кое-какого одаренного человека.       В этот момент мое самообладание резко стерлось, а глаза округлились. - Я? В подмастерье?! - Да, Исток! – Павел Резцов поднялся с кресла, что говорило о серьезности его намерений. – Поверь, он тебе понравится! - Но я же могу отказаться? – засияла надежда. - Нет, - и померкла. - Но почему? - Если откажешься, я тебя уволю и имею на это право, так как ты не выполнишь возложенное на тебя обязательное требование, - говорит это начальник с такой улыбочкой, какой позавидует любой уважающий себя злодей кинофильма. – Повторюсь: каждый наемник, проработавший в компании более десяти лет, обязан хотябы раз взять в подмастерье начинающего.       Я в недоумении лишь открыл рот, казалось, челюсть сейчас оторвется. Я совсем забыл об этом пункте договора. - Да не бойся ты так! Не конец света! – рассмеялся начальник. – Мальчишка особенный, еще и максимальный балл на экзамене набрал! - Что вы имеете ввиду под словом «особенный»? – недоверчиво спросил я, но ответа не получил. Недолгое молчание заполнило кабинет, а мою голову – вопрос о серьезности происходящего. Но тишина закончилась, когда в дверь начали постукивать, причем с одним интервалом между каждым ударом: тук-тук-тук-тук… Постукивание продолжалось долго и монотонно, пока я не подошел и не открыл дверь, оставив сумку у ножек кресла. Некто прошмыгнул мимо меня, прогнувшись под моей же рукой, которой я опирался о дверной косяк. Появившийся молча подошел к столу начальника и протянул кофе и несколько файликов с документами. - А! Вот спасибо! – воскликнул Павел Резцов, беря из рук вошедшего пластиковый стаканчик и бумаги. – Познакомься, Исток, - говорит он, бросая взгляд на меня, - это и есть твой подмастерье.       Парень не больше двадцати лет(!), странновато переплетая пальцы, взглянул то ли на меня, то ли мне за спину. Как бы я ни старался, взгляда его я уловить не мог. Но что сразу бросалось в глаза – его внешний образ. Красный, но не ядовитого красного цвета свитер, аккуратно стоящий воротник рубашки, широкие манжеты которой закрывали практически четверть рукава свитера. На плече парня висела сумка борсетка черного цвета. Выглядел парен вполне опрятно, но на голове громоздился птичий домик. Видимо, его каштановые волосы настолько намагничиваются, что бедняга не может их уложить. Несмотря на вид, поведение его пальцев меня настораживало и раздражало. Они все отстукивали ритм, мне неизвестный.       Как бы что-то вспомнив, зажатый парень резко вытянул руку. Полностью раскрыл напряженную ладонь и, видимо, представился: - Дан.       Это вышло настолько неожиданно, что я подпрыгнул. Мне удалось пожать ему руку, и только тогда ореховые его радужки нашли мое лицо. Однако долго не задержались на одной точке и пошли блуждать по стене за моей спиной. - И еще кое-что, - обратил внимание начальник. Мы с Даном опустили руки, и парень вновь забарабанил пальцами неведомую музыку. - Что? – сухо спросил я в нетерпении. - Дан аутист.       В тот момент мне очень захотелось выйти из кабинета, бросив и сумку, и ноутбук, пролететь мимо многочисленных дверей к лифту, пока начальник бы кричал мне что-нибудь вслед, а я ему: «Я не буду работать аутистом! Хоть увольняйте – я н за что не соглашусь!» И зубы лифта пафосно закрываются, отрезая наши с Резцовым лица, как бы раскидывая их по различным путям. Но все, что я сделал – это непонимающе взглянул сначала на подмастерье, затем на человека, которому я должен подчиниться за неимением иной работы. Спустя какое-то время молчаний, заполненного криком мыслей, я вежливо улыбаюсь, беру побелевшей рукой сумку и ухожу, с грохотом захлопывая за собой дверь. Аутист, скорее всего вздрогнул.       Здание мной покинуто. На пути к дому я размышлял, где бы мне выпустить пар: боулинг, театр, художественная академия – ничего не подходило. Как же, оказывается, сложно в центре города найти место, где житель смог бы выплеснуть ком эмоций. Я сворачиваю с главной улицы и прохожу по переулку. Таким образом я исчезаю из потока бесконечного шума, ярких, режущих глаза вывесок и огней; из зовущих и вызывающих вспышек толкучки и беготни. Всего лишь свернув за угол мне удается вырваться в спокойствие, умиротворение города. Я вихрем проношусь мимо ограждений детской площадки в подъезд дома, едва не роняя ключи в быстром шаге. Оказавшись в квартире на пятом этаже, я снимаю ботинки, верхнюю одежду и, взяв сумку с ноутбуком самоубийцы, прохожу на кухню. Неширокий стол отражает игру холодных лучей, из-за чего скромное убранство рабочей зоны кажется больше. Я ставлю сумку на стул и достаю ноутбук Михаэля. Мне предстоит серьезная работа по делу этого парня и поиску всевозможной информации в его душе, поэтому мне сейчас никакой подмастерье не нужен. Набери он хоть двести баллов из сотни возможных – я ни за что не соглашусь работать с аутистом. От чего же обстоятельства стоят впритык к моему горлу? Похоже, начальство совсем потеряло здравый рассудок в одном из автоматов с кофе. Наемник сети аутист! Что за вздор! И как его вообще пустили на экзамен?       Я открыл верхний шкафчик, где обычно стояли приправы, достал банку растворимого кофе, налил в чайник воды, поставил кипятиться. Произошло это без моего внимания, на рефлексах, ведь мыслями я уже был в деле. Я задернул шторы, из-за чего кухня погрузилась в водную пучину. Как только я сварю кофе, чтобы успокоиться, можно будет приступать. Сперва найду все страницы и сайты, на которых в последние месяцы засиживался Михаэль. Скорее всего что-то повлияло на него с психологической точки, ведь и друзья у него были, и врагов не нажил за свои-то долгие годы отличной учебы, и не такой он человек, чтобы накладывать на себя руки из-за девушки. Значит, такие простые причины исключаются. Парень прыгнул из окна из-за явно другой проблемы. Но что же до нетрадиционной ориентации? Да, из-за «старомодных» родителей Михаэль вполне мог пуститься в свободный полет. Однако здесь присутствует одно важное «но»: насколько я понял, у сына уже была перепалка по этому поводу с родителями, и именно после нее логично было бы прощаться с жизнью. Но Михаэль этого не сделал, выходит, даже это препятствие он преодолел, и она не повлияла на самоубийство достаточно глубоко. Остается копнуть поглубже: в его увлечения, сайты, то, как он проводил свободное от зорких глаз родителей и учителей время.       Я вытягиваю из сумки дела самоубийцы и Единомысловых. Последнее меня сейчас не волнует, поэтому я открываю папку с информацией о Михаэле, параллельно наливая в кружку кипяток, а затем и сахар. Только я кладу пластиковую папку со сведениями на кухонный стол, только подношу к губам ароматный кофе, как дверной звонок начинает заливаться треньканьем по всей квартире, и жгучий напиток брызгает в рот. Ну кто еще?!       Я ставлю кружку на стол и иду в коридор, к входной двери. Звонок все еще горланит на всю катушку. На рефлексах открываю дверь с привычным: «Кто там?». Но мне не отвечают. Тогда приходится смотреть в глазок. Увеличенная макушка раскачивается из стороны в сторону. Аутист? Что он здесь делает?! Звонок продолжал без передышек крутить одну и ту же мелодию, уже порядком надоевшую. И все так же монотонно, как и впервые аутист стучал, он не отпускал кнопки звонка. Я вернулся на кухню, отпил кофе, взял в руки документы. Шум продолжался еще какое-то время, а после стих. В ушах присутствовал однообразный гул – тишина никак не хотела обволакивать меня, все отбивалась, и из-за ее ударов я не мог сосредоточиться на тексте. И все же пришлось открыть дверь, так как парень вновь зажал звонок, и его мелодия выплеснула меня из равновесия. - Перестань звонить, - говорю я, открывая аутисту в удлиненной куртке болотного цвета. – Одного раза было достаточно. - Но вы бы т-тогда мне н-не открыли, - с зажатостью в голосе, типичной для аутиста, проговорил Дан. Хотя мне сравнивать его манеру речи не с кем – впервые передо мной живой аутист. - С чего ты взял? - Н-ну, вы же не о-открыли, - сказал он и взялся обеими руками за ремень сумки.       Я попытался проследить его взгляд: Дан смотрит в пустоту куда-то мне под ноги, не выше, словно извиняясь за свое появление на свет. - Зачем пришел? – спрашиваю я. - Меня направили к в-вам. Я до-должен с вами работать.       Я бы хотел рассмеяться ему в лицо, если бы не было так печально. - Со мной? – повторяюсь я. – Мне не послышалось? - М-м… - аутист ненадолго замолчал. – Если у вас нет отосклероза или других болезней внутреннего уха, и вы чистите уши, то, думаю, нет, ведь говорю я д-достаточно громко, - Дан сказал это с такой серьезностью, словно ответил на уроке биологии. Однако меня его слова ошеломили. – Н-насколько мне рассказывал Павел Резцов, - продолжал он, - в-вы, Истоков Владимир, живете в этой кв-квартире за счет зарплаты, которую получаете от н-начальства. Н-но вам м-могут ее ур-резать? Или ув-волить вас? - Есть такое, - процедил я. – И что? - И э-это сделают, е-е-если вы откажетесь принять меня в подмастерье, - Дан вдруг встал на ципочки и резко опустился обратно. – Не разумней согласиться и не рисковать?       Я сделал вид, что задумался, а потом ответил: - Нет, - и захлопнул дверь.       Аутист ничего мне не крикнул вслед, больше не трезвонила мелодия, никто не доставлял мне проблем. Я мог спокойно работать, не спуская совесть с намеченного ей места. Не нужны мне сейчас ее внутренние голоса.       В ходе долгого и обширного чтения я выявил практически все о жизни Михаэля, вплоть до группы крови. Помимо поддержания хорошей успеваемости и отношений с школьным обществом оставалось время на увлечение психологией. Но по иронии судьбы мальчишка сам оказался у психиатра, к которому его записали пару недель назад. Я записываю в открытый блокнот заметку о посещении этого врача, поскольку самым безопасным является (лично на мой взгляд) оставлять заметки именно в письменной форме в ежедневнике. Мне необходимо лично пообщаться с психиатром Михаэля. Полиция обычно этим не занимается, когда есть, на кого переложить дело, поэтому все задачи достаются мне, чему я даже признателен: мой принцип – хотябы на пару секунд заглянуть в глаза окружению своего «клиента», а в конкретном случае - Михаэля Единомыслова. Я открываю его ноутбук, экран вспыхивает, и гаджет требует пароля. Ну, это не сложно. Я подключаю к ноутбуку Михаэля флешку с встроенной программой взлома. Через какое-то время, в зависимости от сложности или простоты пароля, у меня появится доступ ко всей информации гаджета мальчишки. Тысячи символов моментально перебирались, игнорируя систему защиты. Это можно назвать хакерством, но ведь отличает наемника сети от хакера цель действий и некоторые знания обществознания.       Полиция не занимается тем, что я называю «очевидным самоубийством». Они вписывают в бумаги «Дело закрыто» и спокойно отправляют их в стопку других похожих друг на друга бумаг о несчастных семьях, потерявших близкого человека по его же воле. В предшествующие годы количество самоубийств сократилось из-за стартовавшего проекта «Наемник сети». Государство в чем-то преуспело, за что отдельное спасибо президенту, который взял чиновников за хребты и вытряс из них все необходимые действия для создания более безопасного информационного потока. Благодаря этому открылись новые рабочие места, сократилась пропаганда наркотических, психотропных и прочих веществ не для блага человеческого. Однако в последнее время статистика дает обратные показания: количество самоубийств у подростков увеличилось вдвое. Появились и квалифицированные хакеры, что обучаются в университете на наемников сети, а после уходит в приступный мир. К счастью, этот вопрос решится совсем скоро, поэтому можно будет и крылу в полиции, где работает и мой товарищ, вздохнуть с облегчением, ведь больше им не придется выискивать таких студентов. На новшество – своя цена, свои возможности, суета и свои проблемы. Появились наемники сети – появились и квалифицированные преступники.       Пока программа вычисляла пароль, я рыскал по сетям, разыскивая информацию о психологии парней нетрадиционной ориентации. Я пытался изучить клиента со всех возможных сторон, залезть к нему в голову, как выражаются, и уже после воспроизвести его мысли. Но, к сожалению или к счастью, ничего подходящего я не обнаружил, а потому бросил эту затею, придя к ошеломляющему выводу: гомосексуалисты ничем не отличаются от обычных людей. Они могут радоваться и грустить, гневаться и бояться, любить и ненавидеть так же, как и все. Ходить в кино, стрелять из автомата, грабить, совершать правосудие…       Я ненадолго оторвался от работы и взглянул на улицу сквозь темные шторы. Уже темнеет, несмотря на то, что дни становятся длиннее. Однако режим внутренних часов все еще не отвык от февральских суток, из-за чего кажется, словно сейчас восемь часов вечера. Беру в руки кружку кофе, но она больше не греет ладони – напиток остыл. Вновь наступил момент затишья, как и тогда, на остановке. И в голову помимо работы решительно прорываются одни и те же мысли, причем именно об аутисте. Усмехаюсь себе под нос: аутист-то молодец. Максимальный балл на экзамене набрать практически невозможно. Из сотни мне самому удалось выжать восемьдесят три, что оказалось лучшим результатом из всех сдающих. Но экзамен и реальная работа – это две абсолютно разные вещи. Знания важны, но не обойтись без способности общаться с людьми, видеть их характер и мысли, черты поведения и прочие мелочи. Но, может быть, из Дана действительно что-нибудь выйдет? Хоть я и не смог толком поймать его глаза, а подобные мозги терять нельзя.       С другой стороны, аутисты не способны общаться с людьми. Что ж, если принимать во внимание этот симптом, я в этом случае тоже немного аутист. А в чем мы, собственно говоря, похожи?       Я достаю из холодильника ингредиенты для ужина, потому что в организм не попадал ни один кусок еды с самого утра, необходимую посуду. Во-первых, мы с Даном оба – человеческие существа со своими рамками морали и мировоззрением, ведь аутизм, насколько я знаю, это всего лишь основа для становления личности, а не сама личность. Ставлю сковородку греться, а тем временем нарезаю сухой батон. Ставлю кипятиться чайник. В чем мы еще похожи? Возраст – нет, внешность – тем более. Я старше его раза в два. Но что же тогда? Что не дает мне покоя? Что в этом аутисте такого, что заставляет меня искать между нами схожие черты? Доедая ужин, я читаю информацию об аутистах. Они затрудняются в общении с людьми, склонны к спонтанным и непонятным движениям (то же отбивание ритма пальцами рук), им важна рутина и отсутствие перемен, ведь с ними аутистам справляться трудно. Теперь мне ясно, почему Дан набрал настолько высокий балл: он добывал знания любовью к рутине и таки смог преобразовать свой минус себе же в пользу. За это одно действие его можно уважать.       Экраны внезапно перестали мигать, значит, подбор пароля завершился. Либо я очень много времени потратил на рассуждения и поиск информации, буквально в них утонув, либо пароль Михаэля был слишком уж прост. Копирую пароль мальчишки в блокнот, записывая следующую последовательность: Dthm.d.ct2z. Легко запомнить, ведь каждая английская буква стоит по соседству с русской на стандартной клавиатуре. Вот и выходит, если заменить английскую раскладку на русскую, а точки – пробелами, то выйдет мотивирующая фраза «Верь в себя», где двойкой на самом деле обозначалась вторая буква алфавита. Неплохой пароль придумал Михаэль.       Смотрю на часы, что никогда не снимаю с правого запястья: 18:50. На улице темно, уже зажглась не одна звезда, словно гигантский рукав ночи накрыл город, уберегая его в своих чертогах. Я потерял счет времени из-за задумчивости, даже не заметив, как свет покинул мою квартиру, просочившись сквозь мягкие ткани, а я остался сидеть за столом во тьме, освещенный лишь мертвыми экранами. И на какое-то время становится совсем тихо…       За входной дверью послышался шум, стук о каменный пол чего-то металлического и женский вскрик, после чего – взбудораженный голос, видимо, той же женщины. Меня это насторожило. Я закрыл блокнот, подошел к двери и прислушался. Снаружи тишина: никакие звуки не отражались от стен подъезда, даже возможные шажки испуганной пострадавшей, однако сердце пульсациями призывало интуицию видеть сквозь стены. Я практически ощущал, что обязан выйти, чем-то помочь или сделать нечто судьбоносное, что, впрочем, казалось мне из ряда фантастики. Однако я возвращаюсь на кухню и заглядываю в ящик для столовых приборов, поблескивающих нефтью на свету экранов. В руке оказывается раскладной нож-бабочка, затем я накидываю черную куртку и открываю дверь. В нос пробился запах хлорки, значит, пострадавшей можно назвать уборщицу. Бетонный пол пропитался влагой, темнея. Я открыл дверь нараспашку и включил в прихожей квартиры свет, чтобы хоть как-то обеспечить лестничную площадку освещением, ведь лампочка напротив лифта уже давно перегорела, а руки все никак не добирались ее починить. Ночь проникает в дом через крохотное прямоугольное окошечко под самым потолком и рассеивается по всем углам, прилипает к стенам и стекает по лестнице вниз, словно бы кто-то облил все вокруг чернилами. Но кое-где темные тона сталкивались с невысокой фигурой, обтекая ее контур, убегая от единственного источника холодного света у одной из стен. Когда я позволил желтоватому врагу темноты выгнать черноту, обтекаемая тень обратилась в парня в выглядывающем из-под болотной куртки красном свитере. Каштан волос заиграл желтизной. Я немного постоял в проеме дверей, откровенно недоумевая, почему тот сидит здесь, и подошел к Дану, сидящему спиной к стене, прижав к груди колени. Он покусывал иссохшие губы, порхая пальцами над экраном телефона, освещающего беглые глаза аутиста. Дан на меня внимания не обращал, но стоило присесть напротив него, как парень мгновенно поднял на меня большие глаза. Пальцы застыли в последнем положении. Мы какое-то время молча смотрели друг на друга: я – с удивлением, он – куда-то в пустоту, чтобы не пересекаться взглядами. - Почему ты здесь? – спросил я с участием родителя. – Почему домой-то не ушел? - Я… я позвонил Павлу Резцову и сказал, ч-что вы м-мне не открыли. О-он сказал: «Это с ним ненадолго! Успокоится – откроет, не переживай, нужно просто подождать!» и я остался ж-ждать. Узнаю начальство… В сердце проклюнулась жалость к сидящему передо мной аутисту – человеку, воспринимающему все в слишком буквальном смысле. - Разве у тебя нет дома, куда ты должен возвращаться каждый вечер? – тщательно отобрал я слова, чтобы Дан меня правильно понял.       Он немного помолчал, съежившись сидя на полу. - Я ж-живу там, где ж-живет много л-людей, - проговорил он, приподнимая голову, но все еще глядя мимо. - Таких мест много. Можешь сказать конкретнее? - Есть т-только одно место, г-где я живу. Но люди в противоположной комнате меня не видят. О-они говорят, что я з-здесь ненадолго. И о-они тож-же ненадолго. - «Не видят»? Общежитие? Ты там живешь?       Дан лишь кивнул. - А долго здесь сидишь?       Аутист включил телефон, чтобы посмотреть время, и подсчитал: - Два часа пятьдесят восемь минут. - Ужас… - вздохнул я. И за что мне это наказание? - Время р-разве ужасно? – спросил Дан, на миг взглянув мне в лицо. - Нет, я просто так выразился. Скажи, как ты нашел мой дом? - Я шел з-за вами. - От самого «Луча»?! – ошеломленно прошептал я. – И я тебя не заметил?! Да не может такого быть! – Я едва не рассмеялся – волнуюсь, наверное. - Но это было, - строго заявил Дан, и брови его дрогнули. – Вы просто не заметили.       Я прерывисто вздохнул, глядя на аутиста, склонившего голову: - Ты голодный? - Да, - аутист повторил свой кивок.       Пожалуй, вещь, которая заставляет меня уважать сидящего перед собой человека, - это его природная честность и неумение быть лицемером и лгать. - Пойдем, покормлю тебя, - я встал в полный рост. Такое чувство, словно я подобрал с улицы беззащитного котенка.       Я направился в квартиру, Дан – следом. Я отметил особенность его беззвучной походки. Из-за включенного света гость щурится и накидывает капюшон куртки, которую не пожелал снимать, ботинки же аккуратно ставит на подставку для обуви носками от стены. Заставив аутиста сесть за стол, я достал из холодильника кастрюлю с макаронами, курицу и наложил все в тарелку под аккомпанемент постукивающих пальцев аутиста. Погрев скромный ужин, я спрашиваю, не хочет ли он приправ, на что Дан просто посмотрел на одну из банок со специями. Думаю, это значит «да». Аутист подождал, когда я отнесу ноутбуки в другую комнату и сяду за стол, и только тогда принялся за еду. Посреди трапезы он спросил: - Вы уже нач-чали работать над делом Михаэля Единомыслова? - Дай угадаю, тебе об этом рассказал Павел Резцов? - Да, - ответил аутист, пошарился в своей сумке и протянул через весь стол папку-скоросшиватель с документами. - Что это? - Э-это все документы, к-которые вам попросили передать, Владимир Истоков.       Я принял вещь и лениво пролистал. В папке оказались результаты экзамена Дана, некоторая его биография, личные данные и прочее, как и его возможности и права подмастерья наемника сети. Я отнес документы к ноутбукам. - Можешь называть меня Исток или просто по имени, - сказал я. – Мне с тобой все равно еще как минимум несколько месяцев работать бок о бок. - Спасибо, - ответил парень и схватился в спешке за телефон. Он погрузился в него, словно что-то выискивая с рвением дрессированного пса. Через пару секунд он показал мне экран, на котором сиял список ссылок, благодаря которым можно перейти на ту или иную страницу в социальных сетях. – Я нашел страницы и группы, г-где ведется пропаганда и распространение наркотиков.       Учитывая, насколько длинный был список и огонек в карих глазах, сложно усомниться в том, что к этому моменту, когда о своих достижениях можно кому-то рассказать, Дан готовился очень тщательно и долго. Он показал несколько картинок одной из групп. Почти все фотографии запечатлели пейзажи в окрестностях города. - И что же тебя навело на мысль, словно эти фото – работа наркоторговцев? – решил я проверить подопечного. - В-видете к-крест? – аутист указал куда-то в угол увеличенного изображения, на красный пиксель на фоне черно-зеленой земли. – Е-если переводить эту часть фото в бинарное шифрование текста, то получится слово «крест». Э-это слово ч-часто используется…И такой «крест» есть на всех фото. - Это интер… - Вы м-можете послать в правоохранительные органы сообщения о этих сайтах? М-мне нельзя, у меня еще нет л-лицензии на это. - Хорошо, - сказал я, слегка расшатанный скоростью Дана говорить. – Но я вначале сам еще раз проверю весь твой список. - Да, - и аутист убрал телефон, как ни в чем не бывало заканчивая с тарелкой еды.       Наручные часы показывали 18:38.       Еще долгое время мы с подмастерье разговаривали. Я спрашивал - он отвечал. С каждым звуком голосов мне все больше хотелось разузнать о том, кто такой Дан, откуда, где учился, зачем живет – все, что обычно спрашивают (или не спрашивают) в подобные встречи. И смотрел Дан по-прежнему не на меня, а куда-то за мою спину, возможно, в окно, обрамленную плотной тканью. История аутиста началась вполне обычно, насколько он сам мне об этом поведал. Люди вокруг него всегда его любили, играли с ним, пытались развеселить, даже когда Дану этого совершенно не хотелось. Улыбались рядом с ним. Люди в белых халатах после обследований давали конфеты, родители, на некоторое время оставаясь вдвоем, говорили, что их сын самый лучший, уникальный и талантливый. Мне самому представились их образы добропорядочных супругов, любящих друг друга и прочее в духе романтических сериалов. Хотя по традиции драмы у такого, как Дан, все должно быть ровным счетом наоборот. И одна фраза меня сильно насторожила. - Когда мне было двенадцать лет ровно, родители покончили с собой, - говорит Дан не без дрожи в голосе. – И-им принесли плохие новости. Папу уволили с работы. За долги нас выселили и-из дома. И о-они умерли, когда вы-выпили из той бутылки… - Алкоголь? Или яд какой-нибудь? - Д-да, алкоголь и яд – одно и то же, - мутно ответил Дан.       С тех пор аутисту пришлось перебраться в «большое белое здание с такими, как он», насколько выразился парень. Там же ему дали определенного уровня образование. А после жил попеременно: то у друзей, то где-то устраивался на подработку и прямо там и ночевал. Однако умел зарабатывать деньги в интернете. Как именно – я не понял, но углубляться не стал. - А как решил стать наемником сети? – спрашиваю я.       Вначале Дан вовсе не имел представления об этой профессии. Но однажды его новый друг погиб из-за большого долга наркоторговцам. Дан слышал, как родные сквозь слезы осуждали наемников сети, которые не смогли увидеть настолько очевидного сайта продажи запрещенных веществ (можно подумать, они это заметили). И после этого все само пошло-поехало: Дан начал расспрашивать о наемниках, почему виноваты они, как ими становятся, что для этого нужно. Чтобы исправить ошибку других, аутист вышел на путь становления наемником. Он просто хотел, чтобы его будущим друзьям ничего не угрожало хотябы в просторах мировой сети. Парень тщательно занимался, поступил в класс коррекции, но после отказался от затеи учиться в школе вовсе, уйдя в домашнее обучение с головой. Однажды Дан случайно наткнулся на официальный сайт моей компании и твердо решил сдать экзамен на наемника сети. На мой вопрос, как его вообще допустили до экзамена без справки об окончании средней школы, Дан ответил, что сдал сперва ОГЭ, затем ЕГЭ, а уже после отправился на вступительные испытания. - Мне сказали, я сдал экзамен, - говорит Дан. - Да уж, - усмехаюсь я, вспоминая максимальный балл парня. - Не знаете, почему меня назначили в-вам? – спрашивает аутист. – Каков в-ваш статус? - Ого, - присвистнул я. – Ну у тебя и вопросы. - А что с ними? Это вроде, прямые вопросы о ваш-шем положении в о-обществе. - Это неприлично. - Почему? - Ай, забудь! – махнул я рукой. - Нет. Н-не могу что-то забыть по своей воли. Я не умею. - Никто не умеет. - Если в-вы это знаете, то п-почему говорите забыть? - Я хочу, чтобы ты не обращал внимание на заданный мной вопрос, понял? – вспылил я.       Дан сжал сухие губы и кивнул. Я лишь вздохнул.       Через пару секунд отчетливо послышалось постукивание стопы об пол. Невидящий взгляд аутиста устремился куда-то в пространство. Я уже начал понимать его повадки и поэтому нарушил несостоявшуюся тишину: - Все в порядке? - Д-да, - чуть резко выпалил парень, хлопнув по ноге ладонью, после чего ступня встала на положенное место. - О чем задумался? - П-почему у в-вас нет семьи?       Подобному вопросу я слегка удивился. - Ну, почему нет? У меня есть родители, они просто за городом живут. - Нет… С-семьи, - повторился Дан. – Ж-жены, детей… - Оу, я… Не знаю. Как-то не задумывался на этот счет. Наверное, я еще не встретил свою любовь, - солгал я. - Что такое любовь? - Ой, вот давай без философии, - скривился я. Нужно срочно перевести тему разговора. – Лучше скажи, что ты носишь в своей сумке? – не задумываясь, спросил я. - Вещи, - Дан сжал ремень на груди. - Логично. А какие? - Разные.       Я понял, что отвечать на подобные вопросы аутист сейчас не желает. - Ты настроен работать сейчас? – я взглянул на время: 20:18. - Да. - Отлично. Всего пару часов, я дольше тебя не задержу.       Я убрал со стола, принес ноутбуки и вкратце обрисовал ситуацию самоубийства и личности Михаэля. Затем показал Дану пароль клиента, какой аутист тут же перевел: - «Верь в себя». - Ага, мотивирует. Видимо, Михаэль был человеком очень сильным в духовно плане, раз он выбрал эту фразу в качестве пароля. - Нет, - уверенно обрубил Дан.       Я посмотрел на него выжидающе: - Почему нет? - Пароль – это условное слово или набор знаков, предназначенный для подтверждения личности или полномочий. Пользователь должен запомнить и н-никогда не забывать эту фразу, в-всегда напоминать... Михаэлю не доставало веры в с-себя.       Дан сильнее опустил голову, ладони его сжались в кулаки. - Почему ты так думаешь? - Пароль – это то, что нельзя забыть. Значит, пользователь всегда напоминал с-сам себе верить в себя. У него б-были проблемы в отношениях с семьей. Скорее всего, это повлияло на выбор этой ф-фразы. - А ты точно аутист? – удостоверился я, на что был ряд причин. – Аутистам трудно понять многие аспекты человеческой жизни, разве нет? - Да. Э-это так. - Тогда почему ты думаешь, что именно так Михаэль выбрал себе пароль?       Дан дернул плечами: - Я высказал предположение.       Мы начали работу, и даже спустя полтора часа парень совершенно не выглядел уставшим. Мы восстановили историю – в системе всегда отображается каждое действие пользователя. И погрузились в просмотр самых посещаемых сайтов. В чем, собственно, была наша задача, помимо выявления самых посещаемых сайтов или страниц социальных сетей? В нахождении тех закономерностей, что помогли бы сдвинуть расследования с мертвой точки. Дан выполнял свою часть задания с абсолютно безразличным лицом. Конечно, работа наемников основывается и на анализирующем навыке, заточенного до такой степени, что посторонние эмоции кажутся чужими и словно бы никогда не существующими, но у всего есть свой резерв – как минимум. Однако, когда я предлагал аутисту отвлечься и отдохнуть, он отказывался, повторяя одни и те же слова о потери концентрации. Мне невдомек, какие вихри мыслей крутятся в его черепушке, но я явно не должен вмешиваться в его часть работы. Я, как обычный среднестатистический работник и человек, делал короткие перерывы на минут пять. Если не отдыхать, все прочитанное смешивается, сайты расплываются, размазываются по экрану. Благодаря этому я не только не допускаю ошибок, но и запоминаю промежутки времени, в какие была сделана та или иная операция. Мельком я заглядывал в записную книжку аутиста, которую тот принес в сумке, как и несколько цветных ручек, и в экран занятого им ноутбука. Но сколько бы я ни пытался, разобрать написанное даже мне удавалось с трудом. Неясные и неполные обрывки фраз, программ, рисунков и закорючек. У аутистов воистину иное видение мира. Наблюдая за Даном, я продолжал оценивать его способности сидеть практически без движения. Словно робот он набирал в поисковике необходимые символы, что-то находил, выписывал мелким почерком, снова погружался в ноутбук. Глаза метались от одного края экрана к другому с такой скоростью, будто их подключили к мощному аккумулятору.       Подумать только: под моим надзором аутист будет развиваться, чтобы занять место наемника сети. Если бы не настолько жесткие рамки, что мне достались, я бы никогда в жизни не осмелился бы и посмотреть в сторону подобного человека. Но меня заставили к нему приглядеться и не отпустят, пока я буду работать на компанию. А мне пришлось в свое время вырывать себе место в наемниках, ведь ни учить, ни помогать в чем-то мне не хотели. Кто же такой Дан, раз за него так бьются?       Но подождите, что значит «бьются»? Его просто оценили за высокий балл, как и меня когда-то, а на аутизм закрыли глаза. Если Дан хорошо себя проявит – его возьмут в наемники. Но если его аутизм помешает, это станет последним шагом к пропасти, по краю которой он шел всю свою жизнь. Дан собьется со своего курса, а, значит, никогда не самореализуется в интересующей его сфере. Всего-то из-за аутизма, разновидности освоения информации человеком. Несомненно, Дан тоже человек.       Я провел параллель. Да, аутист – человек. Но не все понимают это. Дан смотрится ошибкой, выбившемся из программы куском материала. На него смотрят поверхностно, принимая аутизм за личность. Вспоминаю собственный чип и невольно тянусь к нему рукой. А ведь на меня смотрят точно так же. Не в глаза, а на чип. Не на личность, а на пожизненное клеймо в записях больницы. - У вас участилось д-дыхание, - послышался издалека голос Дана. На самом деле он сидел в метре от меня, а я улетел куда-то в бездны собственных мыслей. - Я просто, - начал я отвечать на тишину ненажимающихся клавиш, но так и не нашел слов. – Не обращай внимания.       Дан молчал.       Спустя какое-то время он протягивает мне блокнот: в столбик выписаны сайты и страницы, которые Михаэль чаще всего посещал за несколько недель до самоубийства, а рядом – даты и время посещения. - Первый этап закончен, - заявил Дан и сказал, что пора уходить.