Лунные кораблики

      Ночь выдалась спокойной, послужив настоящим шансом для того, чтобы наконец-то выспаться. Фрэнк в последнее время забыл, что такое здоровый, полноценный сон: навалившиеся на его плечи работа, подготовка к церемонии и милый кадуцион, нуждающийся во внимании, отнимают очень много сил. Вместе с этим — мысли о сложном принятии себя, своего мировоззрения и природы.       После прогулки с омегой и пересечения некоторых границ между ними, альфа чувствует себя немного спокойнее, постепенно свыкается с тем, что он без ума от запаха слуги. Где-то в глубине души его терзают сомнения перед неизведанным: никто не знает, чем закончится эта абсурдная связь, во что выльется побег Ольги, которую ищут по всему острову, да и как отреагирует Уильям, если вдруг узнает, что Джерард отныне захотел принадлежать его брату. Фрэнк не знает ответа ни на один вопрос, который задаёт сам себе, и это его беспокоит, волнует, медленно съедает. Получится ли у общества когда-нибудь принять избранника столь важного и значимого человека? Узнает ли Дрэгос о всех злодеяниях старшего наследника престола? Все свои мысли мужчина смог выкинуть из головы лишь тогда, когда целовал кадуциона, наслаждавшись моментом близости у озера. Прошло полчаса или больше, и пара всё же ушла домой, державшись за руки и постоянно о чем-то перешептываясь.       — Ты стесняешься? Можешь спать здесь, Джерард, я не прогоняю тебя, — с улыбкой говорит омеге Господин, видя, как тот замирает на пороге его спальни, нерешительно поглядывая на мужчину, пока тот переодевается в спальную футболку.       «Что за чудо», — думает Фрэнк, мысленно окрестив кадуциона нерешительным напуганным оленёнком. Мальчик так стесняется нарушать покой хозяина, но с тем, что его тянет к нему неимоверно сильно, он не может ничего поделать, поэтому поведением своим вызывает у альфы лишь добрые смешки.       Пока Господин переодевается, Джерард проскальзывает в комнату и быстро скручивается клубочком на своей половинке кровати, неотрывно наблюдая за мужчиной. Мягкое свечение ночной лампы над кроватью прекрасно очерчивает рельефное татуированное мужское тело, по которому юноша скользит своим лукавым взглядом, постоянно кусая губы.       — Так дело не пойдёт, — поучительно говорит Фрэнк, видя слугу на кровати. — В этих штанишках ты сидел на траве, а теперь ложишься в постель. Снимай, я дам тебе свою длинную футболку. Завтра попросишь кого-нибудь из моих подчинённых постирать твою спальную одежду и форму.       Господин на минуту уходит в гардеробную, а возвращается, когда омега сидит на кровати, поджимая под себя голые ножки. Его футболка и штаны уже сложены на его бёдрах. Мужчина забирает грязную одежду и уносит куда-то прочь из комнаты, а когда возвращается, то помогает мальчику одеться в новую спальную одежду, что, кажется, пахнет не только свежестью приятного порошка, но и до сих пор естественным запахом альфы. Рога Джерарда доставляют небольшие трудности, и Фрэнк смеётся, когда пытается просунуть голову омеги в горловину, но всё же он делает это, засовывая внутрь сначала один рог, а затем второй, из-за чего футболка немного растягивается и спадает с острого бледного плеча.       Раны кадуциона заживают быстрее, чем у других: всё-таки что-то есть у него вампирское, помимо загадочных клыков, поэтому личико мальчика, как и его хрупкое белоснежное тело, уже приобрело более опрятный вид к этой ночи. Синяки затянулись, превратились в цветущие желтым пятна.       Фрэнк любовно целует мягкие влажные губы перед сном, убеждаясь, что Джерард чувствует себя комфортно и ни в чём не нуждается. В едва ли начавшийся шестой день течки он забывает о таблетках на ночь, привыкнув к свежему смолисто-горьковатому запаху леса рядом.       — Сладких снов, ангел, — шепчет альфа в самые губы кадуциону, запускает ладонь ему в волосы на затылке и аккуратно их сминает. Они лежат друг напротив друга, и пока мужчина без сил засыпает, Джерард долго рассматривает его, спокойного и умиротворённого.       Черты лица Господина кажутся ещё более приятными, когда он спит. Всё, что его когда-либо обременяло, вмиг улетучивается, оставляя после себя лишь умиротворение и долгожданный покой. Прождав десять минут, омега сам несмело касается своими губами губ мужчины бархатистым поцелуем, таким образом нежно ластясь к нему, но ни в коем случае не желая разбудить. Сам он погружается в сон ещё спустя некоторое время, когда рука альфы окончательно расслабляется в его волосах, и тот начинает тихо сопеть, проваливаясь в забвение.       Фрэнку снится что-то красочное и колоритное. Он так ярко видит перед собой картинки, которые даже не может разобрать, так что когда те сменяются чем-то таким интимным, альфа сквозь дрёму ощущает лёгкое возбуждение. Переходный момент между сновидением и реальностью стирается, и мужчина ворочается, чувствуя, что воздух вокруг стал по-настоящему горячим. Когда он тяжело разлепляет глаза, смотря в потолок, рядом с ним раздаётся тихий стон, и омега ёрзает, скидывая с себя одеяло.       На часах сейчас пол пятого утра, и Господин понимает, что что-то не так. Комната к этому моменту насквозь пропахла Джерардом, и из-за этого ему теперь очень плохо. До конца не проснувшийся, он дёргается, когда на нём сверху вмиг оказывается омега, что заставляет Фрэнка чуть пододвинуться к изголовью кровати и нащупать рядом выключатель ночника. Всё тот же мягкий свет бьёт в чувствительные глаза, поэтому кадуцион прячет лицо в изгибе шеи своего хозяина. Мальчик изнывает от недостатка ласки в один из последних дней течки, и когда лекарства больше не контролируют его организм, он может по настоящему ощутить все симптомы вновь.       Сейчас всё не так, как было с Уильямом: Джерард больше не боится того, что происходит. Он готов к своим ощущениям, а рядом с ним находится тот человек, которому он желает отдаться раз и навсегда. Фрэнк незамедлительно реагирует на безумно яркий запах, как и на то, что влажная задница слуги упирается ему в пах.       — Ангел, прекрати, я… — мужчина хрипло шепчет и тянется рукой к тумбочке, желая нащупать таблетки, но он совсем теряется, когда кадуцион нежно перехватывает его запястье, чувственно сжимая. Джерард не даёт Господину шанса, заставляя полностью сдаться ему.       Когда мальчик смотрит ему в глаза, Фрэнк понимает: уже поздно. Омега голодным взглядом изучает своего альфу, облизывая пересохшие губы, и показывает своим видом то, как он хочет отдаться, но он не знает, что следует делать.       — Мне не нужны таблетки, — возбужденно говорит юноша, и в абсолютной тишине его голос звучит с сексуальной хрипотцой. — Я ведь ваш истинный, верно? Вы сами сказали это, мой Господин. Прошу, докажите мне это раз и навсегда, овладейте, сделайте своим.       Джерард пьяно мурлычет, совсем не контролируя свои слова и действия. Всё, что он хочет сейчас, это почувствовать в себе любимого хозяина, стонать только для него, целовать только его шершавые губы. Кадуцион хочет ровно настолько, насколько и стесняется, потому он сидит на промежности альфы, ожидая хоть малейшего его одобрения и инициативы, без которых он пропадёт.       — Я не думал об этом, — нагло врёт Фрэнк, всё больше отходя ото сна, и теперь он чувствует, как болезненно ноет в паху из-за нарастающего ощущения. — Ты правда хочешь этого?       — Да, да, да, — кажется, сотню тысяч раз повторяет Джерард, прежде чем всё ещё неумело прильнуть к альфе, грубо целуя того, терзая губы клыками, и в один момент рука мужчины, тянущаяся до лекарства, обмякает, и он рычит, подаваясь вперёд и беря инициативу на себя.       Кадуцион полностью отрешён в этот момент, будто и вовсе это не он. Господин однажды полюбил в нём не только его запах, но и неповторимую диковинку, детское любопытство и мягкий характер. Сильнее всего на свете его притягивает большое сердце омеги, щедрость и ласка, его доброта не для этого мира. Вот почему они являются истинными: это две абсолютно чистые милосердные души, чувствующие друг друга и прекрасно сплетающиеся воедино с каждым днём, проведённым вместе. А укрепляют их союз запахи, в которых оба находят своё успокоение.       Тело Джерарда юное и свежее, будто весеннее: упругая кожа, сексуальные изгибы, глубокие ямки, в которые охотно ныряют горячие мужские ладони, — омежья тонкая талия. В нём, в мальчишке, Фрэнк находит себя молодого и такого же любознательного, как несколько лет назад. С ним всё кажется по-другому: и эта запрещённая любовь кружит голову, даря сладкое чувство подросткового страха перед завтрашним днём, и возбуждение, так резко нахлынувшее, является абсолютно новым, даже не таким, как в самый первый раз когда-то очень давно. Господин и раньше был любителем взаимной близости ради физического удовольствия, но теперь, когда совсем неопытный юноша сгорает от его касаний, всё по-другому. Джерард седлает его бёдра, дрожа, как осиновый лист в непогоду — вот какой для него первый раз. Невыносимо эмоциональный и полностью прекрасный.       Они целуются по крайней мере до тех пор, пока могут себе позволить это, растягивая удовольствие. Но наступает момент, когда оба больше не могут терпеть. Омега хнычет, по-кошачьи шипит и требует ласки, каждый раз приоткрывая рот в будоражащих слух стонах, а Фрэнк, возбудившись до предела, перестаёт видеть хоть что-то перед глазами из-за тёмных кругов и звёзд, мешающих наслаждаться самым замечательным видом.       Господин делает то, о чём тайно мечтал с первой встречи, — прочно наматывает волосы слуги на кулак, дёргая вниз, и когда кадуцион резко запрокидывает голову, тот проводит языком по девственной коже, дёргающемуся кадыку, мягко кусая и оставляя несколько небольших засосов в знак присвоения омеги. Оба наслаждаются моментом и друг другом, ласкаясь и беззвучно постанывая от блаженных касаний.       — Джерард, — Фрэнк сухо сглатывает и приподнимает голову слуги за подбородок, всматриваясь в его пьяные глаза. Жёлтый свет лампы делает его безумно красивым и манящим, наделяя его особой таинственностью. — Ты меня сведёшь с ума.       Мужчина нежно гладит его по щеке, а омега поддаётся, инстинктивно размыкая губы, когда альфа большим пальцем надавливает на них. Кадуцион принимает фаланги в горячую и влажную полость рта, покусывая и играясь языком, и при всём этом глаза его прикрыты и чувственно подрагивают, пока сам он сладострастно стонет и создаёт между ними самое необходимое сейчас трение.       — Молю вас, мой Господин, я не выдержу, больше не выдержу, — отчаянно шепчет мальчик, и пока Фрэнк до сих пор не отпускает его волосы, он тянется дрожащими руками вниз и дёргает своё нижнее белье, бесстыдно пытаясь его лишиться. В ладони будто кто-то вонзил иголки, из-за чего они кажутся слабыми и непослушными, всё время покалывая. Джерард слегка привстаёт, кое-как снимая свои трусики сначала с одной ноги, а затем — с другой, после чего влажное белье падает на пол.       Желая насладиться юношей больше, альфа снимает с того футболку с таким же трудом, как и недавно надевал. Теперь маленькое, но такое прекрасное чудо сидит на нём полностью голое, демонстрируя свои выпирающие рёбра и манящие розовые соски, к которым Фрэнк сразу подаётся, захватывая губами один и нежно пощипывая. Мужчина потирает его и кончиком языка, дразня, поэтому Джерард прогибается в спине. Господин лишь жадно прижимает слугу к себе, надавив рукой, всё ещё запутанной в волосах, между лопаток. Он зацеловывает каждую ссадину, будто они начнут затягиваться ещё быстрее от исцеляющих горячих поцелуев. Кадуцион чувствует — на месте губ альфы на его коже остаются ожоги.       На долгожданные ласки омега реагирует бурно, не скрывая того, как ему нравится юркий язык Фрэнка, и когда хозяин начинает оставлять лёгкие укусы на его груди, он чуть откидывается назад, выпячивая её сильнее и упираясь ладонями в слегка разведённые ноги мужчины. Господин чувствует, как его спальные штаны на промежности сильнее пропитываются смазкой, поэтому, сняв свою футболку и отбросив её, он вскидывает бёдра вверх и прижимает мальчика к своей груди одной рукой, второй рывком стаскивая с себя мешающую одежду.       — Мой Господин, я хочу познать с вами любовь, — лепечет Джерард, прижимаясь губами к щеке альфы. Течка окончательно затмевает его разум, поэтому юноша даже не пытается взять себя в руки, предпочитая отдаться другим рукам.       — Я обещаю, — коротко отвечает ему Фрэнк, вкладывая в эти слова весь смысл и остатки чистого рассудка.       Мужчина целует мальчика нежно и, вроде, по-особенному в этот раз. Что-то сейчас по-другому: чувствуется этот мягкий, ласковый поцелуй не так, как все предыдущие. Альфа выражает им смирение и абсолютную любовь к застенчивому существу. В комнате происходит маленькая мирная революция, которую мир точно не готов принять, но им двоим сейчас так наплевать на это. Совершенно не зная, что будет дальше, Фрэнк просто чувствует удачу и то, что всё обязательно будет так, как захочет он.       Во время поцелуя альфа аккуратно ласкает кадуциона сзади, ныряя пальцами между влажных ягодиц. Джерард облизывает и кусает редкие рисунки на коже своего мужчины, как тот научил его. Господин хочет выполнить своё обещание сполна, а именно показать слуге, как нужно любить и получать любовь взамен, поэтому он терпелив и нерасторопен. Кажется, юношу сейчас невозможно спугнуть, но Фрэнк не рискует, аккуратно вводя в него сначала один палец, и, не чувствуя сопротивления влажного колечка мышц, добавляет второй. Чувствуя в себе что-то чужое, омега сладко рычит в губы избраннику, замирая и тяжело дыша через приоткрытый ротик.       — Всё хорошо, ты ведь знаешь, ангел. Всё хорошо, — беспрерывно повторяет хозяин, вводя пальцы полностью и слегка изгибая их, чтобы нащупать ту самую точку внутри и услышать одобрение.       Джерард прогибается в спине до хруста позвоночника, приоткрывая рот шире и награждая Господина звонкой мелодией — не стоном. Очередной раз они оба сливаются в поцелуе, а их тела тесно переплетаются. Фрэнк двигает пальцами внутри более решительно, доводя слугу до крупной дрожи и мольбы, но сам он еле держит себя в руках. Кадуцион был для него слишком особенным и чем-то новым, таким нереальным, прекрасным.       Через несколько минут альфа прекращает подготавливать омегу, понимая, что он готов. Уж слишком он просит большего, требуя внимания, и неумело ластится, шепча разного рода глупости. Фрэнк приподнимает его за бёдра, освободив одну ладонь, которой охватывает свою твёрдую возбуждённую плоть, делая несколько движений по ней. Господин неотрывно смотрит в глаза Джерарду. Джерард смотрит в ответ, не в силах сомкнуть губы из-за беззвучных постанываний. Юноша выглядит томным с покрасневшими щеками и взмокшими корнями волос. Его кожа покрыта испариной, и чтобы длинные пряди не прилипали к спине, он двумя руками зарывается в волосы и неимоверно сексуально поправляет их, чуть запрокинув голову.       «Быть такими не учатся. Такими рождаются», — успевает подумать Фрэнк, восхищаясь женственностью своего омеги.       Господин потирается о мокрую ложбинку мальчика, аккуратно насаживая того на себя. Джерард распахивает свои неземные глазки, полные удовольствия, так широко, смотря перед собой. Его телом вновь овладевает крупная дрожь, а мышцы внизу живота заметно сокращаются, дёргаются, извиваются под кожей. Кадуцион принимает в себя горячую плоть полностью, тяжело дыша и облизывая сухие губы. Альфа сгребает его в охапку, прижимая к себе такого шокированного и болезненно стонущего мальчишку, пока глаза его наполняются слезами волнения.       — Потерпи, — как всегда успокаивает его мужчина, поддерживая и ни на секунду не размыкая объятия, удерживая ослабленное тельце.       Они оба осознают, что делают, смешивая свои запахи. Если бы это была ничего не значащая связь двух чужих представителей рас, то ароматы их тел остались бы неизменными. Истинная пара будет носить смешанные запахи некоторое время, что является совсем не на руку Фрэнку, тем более в такой момент. Но для альфы это не так бесповоротно, как для омеги. Джерард будет помечен своим Господином ещё долго и окончательно примет его аромат лишь во время беременности, если такова случится.       — Это так странно, — кадуцион полностью расслабляется во власти хозяина, и мужчина это чувствует, ведь мальчик больше не сжимает его слишком болезненно для обоих. — Мне больно, но и безумно приятно быть с вами.       Омега всхлипывает, растрогавшись от нахлынувших чувств, но губы Фрэнка успокаивают, сцеловывая его слёзы. Когда он, вновь охваченный страстью, немного привыкает, то начинает сам инстинктивно двигаться, и альфе приходится ослабить свои объятия. Всё, что нужно Джерарду сейчас, так это такой влюблённый взгляд хозяина, что предназначен только ему, и пересечение последних границ между ними. Ведь кадуцион готов был отдать своё сердце ещё тогда в колонии, когда впервые увидел молодого Господина. Тогда мальчик подумал — «Я хочу принадлежать только ему».       — Мой ангел, моя баллада, — сердечно молвит Фрэнк, не сдерживая тихие мычания, что заставляет мальчика неотрывно смотреть на него с неподдельным восторгом, пока их лица находятся в сантиметре друг от друга. — Я дарю тебе магнолии, ты мне — хвойный лес и полевые травы.       Джерард, растаяв окончательно, смелеет и словно порхает над ним, своим хозяином, когда тот вновь наматывает его длинные волосы на кулак, тем самым убирая с потной спины. Большое удовольствие доставляет мужчине грубовато дёргать пряди, и когда тот делает это, то ощущает свою особую степень возбуждения, несравнимую ни с чем. Сегодня он другой, совершенно не такой, каким его знают: уязвимый, чувственный, нежный.       Резво двигая напряжёнными бёдрами, кадуцион тянется за ещё одним поцелуем, поднося ладонь ввысь, и Фрэнк тут же находит её своей, прочно переплетая их пальцы. Он позволяет себе кусать сладкие, молодые губы, слегка оттягивать, играть с юрким язычком омеги, из-за чего тот так теряется, замедляя свои движения только для того, чтобы поймать ритм Господина.       Мальчик с каждым движением всё тяжелее дышит, хнычет и в какой-то миг совсем обезумевает. Видимо, приближающийся оргазм заставляет его буквально остервенеть, скакать на члене мужчины прерывисто и грубо в попытке почувствовать ещё больше. Кадуцион наклоняется к татуированной шее, резко вонзаясь в неё клыками, и Фрэнк стонет, запрокинув голову и сильнее сжав омежьи волосы.       — Хватит, Джерард, прекрати, — Господин хмурится, одёргивая юношу, и когда всматривается в его лицо, то видит почерневшие от возбуждения глаза и кровавые разводы на подбородке.       Альфа, шипя, касается свободной рукой укуса, но кадуцион вдруг обхватывает его лицо ладонями, игриво проводя языком по его нижней губе. Этого хватает, чтобы вся нежность между ними ушла к чертям. Пока омежка привыкал, мужчина был для него терпеливым, но теперь ему сносит крышу от страсти, его клыки опасно выглядывают из-под верхней губы, когда тот, приоткрыв ротик, кончиком языка играет с ними и так сильно желает вонзиться в полюбившуюся кожу ещё и ещё.       Фрэнк валит юношу на спину, не выходя из него и вдруг оказываясь сверху. Толкаясь в мягкое податливое тельце, он срывает с его губ крики удовольствия, подставляет всего себя под ласки.       — Смотри на меня, — альфа возвращает его в реальность, помещая горячую ладонь на румяную щёчку, и смотрит тому в глаза так пристально, также слегка приоткрыв рот из-за недостатка воздуха. Белые длинные волосы разметаны по простыни, а сам Джерард, своей молочной кожей сливаясь с ней, выглядит самым желанным и прекрасным мальчиком в мире.       Фрэнк любуется им, совершив особенно сильный толчок и замерев, из-за чего омега протестующе хнычет, но когда Господин охватывает пальцами один рог, почти сомкнув их кольцом, и ведёт ими вниз, заворожённо наблюдая за своими действиями, Джерард обессиленно ластится, прикрыв глазки.       Они придаются любви безумно долго: ими то овладевает страсть, то они замедляются, сцепившись друг с другом в единое целое и долго смотря друг другу в глаза. Когда оргазм накрывает кадуциона с головой, он плачет; слёзы текут по его вискам, а сам мальчик шепчет: «Я люблю, люблю, наконец-то люблю».       Фрэнк изливается практически следом, не отдавая себе отчёт, что и как он делает, и утешает юношу, крепко прижимая к себе и обессиленно прикрыв глаза. Они оба полностью запутываются в простынях, и, нагие, не могут перевести дыхание, не то что лишний раз пошевелиться.       — Мне так жаль, я не знаю, что со мной произошло, — хрипит Джерард сломившимся от долгих стонов голосом. Он целует укус на шее Господина, о котором тот практически забыл, и вновь плачет, чувствуя себя бесконечно виноватым за причинённую боль самому любимому человеку. — Я никогда не желал чужой крови, не нуждался в ней, но в один момент не смог с собой совладать.       Во рту кадуциона всё ещё этот кисло-соленый привкус, из-за которого сразу же становится противно и не по себе. Мальчик напугал сам себя, ведь его никогда не поглощала страсть настолько сильно, чтобы пробудить все его сущности.       — Я думаю, это нормально. Ты сам знаешь, что являешься необычным, моя баллада, — Фрэнк поворачивает голову в его сторону и лениво целует в лоб. — Прошу, не плачь, нам ведь было хорошо вместе. Ты сделал для меня самый ценный подарок — подарил себя. А то, что твоим клыкам иногда хочется быть использованными по назначению, это не твоя вина. Тебя таким создали свыше, и уникальность твоя делает тебя прекраснее всех.       — Мой Господин, — судорожно всхлипывает Джерард, но со временем успокаивается. — Как бы я хотел выразить всю ту любовь, что испытываю к вам, но мне не хватит и вечности.       Альфа мягко улыбается. Он не в силах больше поддерживать разговор, потому что им овладевает усталость и спокойный сон. Эта ночь принадлежала им, и мир однажды тоже падёт к их ногам. Фрэнк верит в это, как верит и в то, что сможет не бояться отвечать прекрасному кадуциону взаимностью.       Пока они оба сладко спят, в молодом хвойном лесу наконец-то распускаются пряные сладкие магнолии. Тяжёлые занавески, полностью закрывающие окна, не позволяют нарушать покой и портить особенную идиллию влюблённых ранним лучам докучающего солнца.       Так мир пытается позвать их присоединиться к своей рутине, но в это утро он их так и не дождётся.