Буду гореть

      Всё идёт своим чередом.       Бакли работает. Спасет жизни. Кормит толстого кота. Постоянно гуглит новости о военном конфликте в одной небольшой Европейской стране. Иногда он натыкается на фотографии города, в котором он был. Они всегда сделаны издалека, с каких-нибудь холмов.       Эван задумчиво скользит взглядом по остаткам архитектуры. Угадывает расположение улиц. Вспоминает, как проходил по ним. Он до боли напрягает зрение, мечтая увидеть на одном из снимков своего военного. Хотя бы размытое пятно. Хотя бы едва угадывающуюся тень. Но знает, что это невозможно.       Походы к терапевту прекращаются. Доктор заверяет Бака, что с ним всё в порядке. Бак заверяет доктора, что верит ему. На самом деле Эван знает, что он сломан. Сломлен. Ему нужен костыль или даже новый скелет. Такой опорой мог бы послужить ему Диаз, но его нет. Он далеко. И никто не говорит Эвану, чтобы дышал. Чтобы горел.       По ночам котяра лежит у него в ногах. Согревает своим присутствием. Вот только кошмары, как раньше мечтал Бак, он отгонять не умеет.       Теперь ему снится преимущественно военный медик.       Во сне Эван видит, как Диаз лежит в неглубокой яме. Спокойный. Мёртвый. Валяется себе такой в своих тактических перчатках и протекает кровью. Она яркая. Живая. Бежит по знакомому лицу. Омывает чуть приподнятые уголки губ.       И Бакли смотрит на него, чувствуя, как его самого укладывают рядом. Он переводит взгляд наверх и видит мальчика. У него кривая улыбка и футболка в красных ошмётках. Привычно нет глаз. Он стоит над ними, опираясь на лопату. Эван кивает ему и поворачивается к вояке. Берёт холодные пальцы в плен своей руки. И мальчишка начинает закапывать. Бросает комья земли. Насвистывает весёлый мотив.       После таких снов Бак разбит и выжат. Он лишь радуется, что такие видения приходят не каждую ночь.

***

      Однажды, после тяжёлой суточной смены он медленно поднимается на свой третий этаж. Усталость давит на плечи, веки. Эван почти засыпает на ходу. На повороте с лестницы в коридор он натыкается на кого-то. Бормочет извинения. Но вместо того, чтобы принять их и продолжить свой путь, человек дёргает его на себя и обнимает.       — Эй, ты чего такой тусклый?       Тихий знакомый голос взрывается в ушах Эвана, оглушает его. Он не верит, что это реальность. Думает, что уснул где-то по дороге. Но он так явственно чувствует крепкие знакомые объятия. Так остро ощущает горячее дыхание на шее.       — Ты чего?.. — шепчут ему в кожу. — Эй… Давай, отмирай и обними меня.       И Бакли слушается. Не может не послушаться. Он кладёт руки на чужую талию. Оглаживает кожу, скрытую под лёгкой тканью. Чувствует подушечками пальцев, какая она горячая. И его вдруг накрывает окончательное осознание, что это точно не сон. И ему становится больно. Сердце сокращается часто и неправильно. Бакли думает, что, видимо, заработал свой первый инфаркт. Но ему плевать.       Он крепче сжимает мужчину и протаскивает его к своей квартире. Достаёт ключи из заднего кармана джинсов. На ощупь открывает дверь. Проталкивает своего гостя в квартиру и включает свет.       И Диаз стоит перед ним. Почти такой же, каким запомнился. Те же тёмные глаза. Те же полные губы. Мягкий абрис лица. Но незнакомая расслабленность. Взгляд больше не жжётся, а согревает.       Пока Эван тупо разглядывает своего медика, которого не видел, кажется, вечности три, тот снова оказывается в его личном пространстве.       — Я здесь, — Диаз мягко вытирает мокрые щёки. Целует мокрые губы. Бак даже и не замечает, что снова льёт слёзы. — Я вернулся. Даже если захочешь, не уйду. Не прогонишь.       — Нет! — Эван хрипит, выходя из ступора, цепляется за него.       — Ладно, искорка, давай найдем, на что присесть, — Диаз потирается своим носом об его, — Ну, или прилечь.       На последней реплике вояка приподнимает бровь и дерзко ухмыляется. Эван же начинает смеяться. Наконец-то, спустя столько времени, его по-настоящему отпускает. Он хватает Диза за руку, переплетает пальцы. Проводит того через гостиную, тянет по лестнице на второй уровень, затаскивает на кровать.       Он споро избавляет их от одежды. Ему нужно, жизненно необходимо почувствовать военного каждой своей клеточкой. Тот улыбается и помогает ему. Когда нагота становится полной, Бакли укладывает Диаза в постель. Обхватывает его со спины всеми конечностями. Притирается так близко, как только может. Утыкается в затылок, зарываясь в каштановые пряди. И закрывает глаза.       — Я знал, что ты придёшь, — шепчет Бакли, водя носом по волосам. Впитывая запах шампуня и чужой кожи. — Не мог не прийти.       — Конечно, не мог, — вторят ему в ответ. — Я же хочу познакомить тебя с сыном, пить с тобой кофе по настоящим кофейням, спать с тобой…       — А служба? Ты же больше не уйдёшь? Нет?       — Нет. Хватит с меня войны. Хочу мира.       — Хорошо, — твёрдо говорит Эван, принимая сказанное. Веря.       Он, правда, очень устал за сегодня. Встреча с Диазом полностью выкачивает из него остатки энергии. Как ни пытается, он не может долго бороться со сном. Ему спокойно и уютно. Сжимать горячее тело. Вдыхать болезненно знакомый запах. Находиться со своим военным в коконе одеяла на нормальной кровати. Нормального размера.       — Так, — бормочет Диаз, — видимо, сейчас мы будем спать.       Бакли утвердительно мычит, сползая чуть ниже, чтобы уткнуться в загривок. Поцеловать такую вкусную солоноватую кожу.       — Ммм, — военный сам сладко зевает. — Тогда мы будем любиться завтра, как проснёмся. А потом…       — Любиться? — переспрашивает Эван, прерывая его. Его забавит необычное слово.       — Да, именно, — более громко говорит Диаз.       Он уверенным движением выкручивается из рук, поворачиваясь лицом к лицу. Они цепляются, сливаются взглядом. Глазами впитывают друг друга без остатка.       — Когда люди любят друг друга, они не трахаются, а любятся.       — Так это… — Бак облизывает губы, не решаясь произнести вопрос вслух.       — Да, — Эдди дарит ему невесомый поцелуй. — Это именно любовь.