***
Двое сидели под луной, держась за руки, и любовались звездным небом. Перед ними еще не опустели чаши с чаем и тарелки с закусками. По щеке одного текли слезы, второй заботливо смотрел на него, не решаясь стереть влагу. Эта была ночь, когда все началось. Нет, не история о нежной трогательной дружбе двух родственных душ. Но грязный, возмутительный, аморальный и нечеловеческий рассказ о мерзости. Многие в ордене Цанцюн думали, что у Шэнь Цинцю трудности с общением. Немногие догадывались, что у лорда пика Цинцзин проблемы с управлением ци и совершенствованием. Но только Шэнь Цзю точно знал, что это не их собачье дело! Он просто с детства не мог хорошо выспаться! Когда он жил на улице, крепко спать было опасно для здоровья. Когда он поселился в доме семейства Цю, спать ему не давали вовсе. Слоняясь по миру в компании гнилого У Яньцзы, Шэнь Цзю боялся лишний раз закрывать глаза, здраво полагая, что его зарежут во сне. И только очутившись на пике Цинцзин в тепле и безопасности, Шэнь Цзю понял: проблемы со сном будут преследовать его всю жизнь, так же как и прошлое. Хорошо, что у него были заботы посерьезнее, чтобы отвлечься. Сколько раз Шэнь Цзю был на краю смертельного отклонения ци? Он бы не смог ответить, даже если бы его пытали. Слишком часто. Зато он вел учет каждой снисходительно-ласковой улыбки, которой предатель брат Ци одаривал его по случаю и без. Велением злого рока лишь этот предатель был достаточно силен, чтобы оказывать Шэнь Цзю помощь при приступах отклонения. Му Цинфан периодически пробовал на Шэнь Цзю новые лекарства. Но лорд пика Цинцзин не обольщался. Отклонение ци, порождаемое погоней за силой, было бедой совершенствующихся во все времена, и только если Му Цинфан не был гением, который рождается раз в тысячу лет, чуда можно было не ждать. Однако Шэнь Цзю безропотно принимал лекарства. Все что угодно, лишь бы реже давать повод Юэ Цинъюаню подходить к себе неприлично близко и проводить с ним неприлично много времени. Опробовав одно лечебное снадобье за другим, они нашли кое-что действенное. Лю Цингэ думал, что Шэнь Цзю его ненавидит. Идиот. Шэнь Цзю не было до грубого придурка никакого дела, неотесанный хам, не стоящий внимания. Вот кого он искренне ненавидел, так это Му Цинфана. Проклятое лекарство! С одной стороны, приступы отклонения ци стали намного реже, а с другой, Шэнь Цзю никогда бы не согласился на такое лечение, если бы заранее знал, чем все обернется. Но, начав принимать, было поздно сдаваться. Да и накопительному эффекту требовалось время. Отвар Му Цинфана действовал как холодная сталь, которая вонзалась в самую грудь и медленно, но неумолимо разрывала болезненную рану внутри. С каждым приемом рана становилась все глубже, будто цель была в том, чтобы лезвие добралось до сердца и выкорчевало его целиком. Сеансы лечения проходили раз в неделю. Му Цинфан обещал, что когда Шэнь Цзю станет лучше, можно будет перейти к периодичности раз в месяц. От Шэнь Цзю требовалось выпить целую склянку горькой вонючей мути. Он бы не соврал, описав ее вкус, как моча, смешанная с блевотиной, с добавлением яда сдохших демонических тварей и собачьих экскрементов. Шэнь Цзю ни разу не делился своими впечатлениями и догадками о составе с Му Цинфаном, поэтому у лекаря не было повода его успокоить. Ведь это средство и должно было вызывать неприятные вкусовые ощущения, что усиливало его основное действие. Спустя примерно палочку благовоний Шэнь Цзю начинало трясти. И дело было не в физической боли, нет, искусство Му Цинфана было воистину коварным! Шэнь Цзю выворачивало изнутри. Все гнилое и ядовитое, что столько лет терзало и отравляло его разум, начинало прорываться на поверхность. Его тревоги, его сомнения, его неуверенность с многократной силой выплескивались наружу. Тело Шэнь Цзю дрожало, он не мог стоять на ногах. Его рвало так, будто внутренняя отрава и горечь мыслей, плесень вечных подозрений превращались в жидкий огонь и изливались из его нутра в виде нечистот. Шэнь Цзю ни о чем толком не думал в это время, в голове было пусто. Но он остро чувствовал и переживал ком болезненных ощущений, которые будто плотная черная масса сгущались внутри него и покидали тело, оставляя после себя пустоту. Выкручивание внутренностей занимало еще две палочки благовоний и сопровождалось лихорадкой. В конце концов, внутренний огонь успокаивался, и тело остывало до обычного состояния. Шэнь Цзю, как знаток искажения ци, мог с уверенностью сказать, что ощущения были похожи на само искажение, но в тысячу раз отвратительней. После пережитого в теле была болезненная слабость, а в мыслях горькое оглушающее желание вцепиться в кого-нибудь и не отпускать никогда и ни за что. Как назло в такие моменты всегда был рядом Юэ Цинъюань. Когда Шэнь Цзю приходил в сознание, то оказывалось, что он во всю доверчиво прижимался к Ци-гэ. Шэнь Цзю даже не мог потом вспомнить, сколько они так сидели, что он успевал наговорить Юэ Цинъюаню, и что тот говорил ему в ответ. Огонь в груди Шэнь Цзю закипел бы с новой силой, если бы он не был полностью опустошен. Все к лучшему. А то ему пришлось бы убить их обоих. Лечение было крайне эффективным. Му Цинфан был проклятым гением! Вне лечебных сеансов Шэнь Цзю и Юэ Цинъюань по-прежнему общались мало. Шэнь Цзю боялся загадывать, сколько встреч… лет? им понадобится. Но, по крайней мере, совершенствование Шэнь Цзю поднялось на новый уровень. Это стоило всего: и боли, и смущения, и пролитых слез. В детстве Шэнь Цзю множество раз плакал на публику ради еды. Разве его убьет поплакать несколько раз ради чего-то действительно стоящего? Сегодня был один из таких дней. Три палочки благовоний уже сгорело, а за ними еще несколько. После экзекуции с выворачиванием Шэнь Цзю наизнанку в прямом и переносном смысле Юэ Цинъюань настоял на том, что им стоит пройтись и подышать воздухом. Пережив выматывающее лечение, Шэнь Цзю никогда не спорил со старшим братом. Сейчас Шэнь Цзю тихо всхлипывал. Это были уже не те бесконтрольные, бессознательные ручьи слез, но остаточное рефлекторное явление. Дышалось свободно. Сквозь влажные ресницы, Шэнь Цзю успевал оглядываться по сторонам, на всякий случай, и жадно пихать в рот сушеные вишни. Ему было почти хорошо и плевать на все. Так Шэнь Цзю и Юэ Цинъюань оказались в беседке посреди бамбукового леса. Шэнь Цзю готов был себе признаться, что ему нравится любоваться ночным небом. Юэ Цинъюань для приличия тоже старался посматривать на небо, но отрывать взгляд от Шэнь Цзю ему стоило больших трудов. И дело было не только в том, что глава школы чувствовал беспредельную ответственность за младшего брата, чье исцеление отчасти находилось в его руках. И даже не в том, что в эти моменты близости перед ним был невозможный Шэнь Цзю из прошлого, которого Юэ Цинъюань больше никогда не надеялся увидеть. Сяо Цзю, так отчаянно хватающийся за старшего брата, пусть и всего ненадолго. Скорее Юэ Цинъюань боялся, что ему все снится, и если он отвернется, иллюзия рассеется слишком рано. Они оба смотрели в небо, когда темную бездонную мглу над ними, осветило стремительное пламя. Это была комета. Предвестник больших событий. Зловещее знамение. Шэнь Цзю закашлялся, подавившись чаем, и покрепче схватился за Юэ Цинъюаня, чуть не сломав ему пальцы. — Будьте вы прокляты, окаянные небеса! — вырвалось у Шэнь Цзю, оголенное острие Сюя было направлено вверх, будто Шэнь Цзю хотел проткнуть само небо. После принятия лекарства Шэнь Цзю был крайне эмоционален. Как хранитель пика искусств, традиций и летописи времени Шэнь Цзю знал много дурных историй, связанных с кометами. Они, правда, затрагивали жизни многих: после появления кометы наступали тяжелые времена. Иногда вымирали от голода или войн целые города, а иногда исчезали ордена заклинателей, павшие то ли от злых духов, то ли в неравной борьбе за власть и влияние с другими орденами. Но в эту самую секунду, пережив недавно очередной выворот души наизнанку, Шэнь Цзю был уверен: знамение было ниспослано лично ему. Хочешь бросить вызов небесам, совершенствоваться и встать наравне с богами? Учти, мы все знаем. Все видим. Это последнее предупреждение. — Сяо Цзю, все хорошо, убери меч, — Юэ Цинъюань обеспокоенно смотрел на младшего брата. — Ты это видел? Ты видел? Они хотят, чтоб я сдох! — Сюя по-прежнему был направлен вверх. — Сяо Цзю, пожалуйста, присядь. Это всего лишь небесное явление, оно не значит ровно ничего. — Ци-гэ, что значит ничего? Моя жизнь тоже не значит ничего? Юэ Цинъюань встал, подошел к Шэнь Цзю и прижал его к себе. Во время лечения старший брат мог многое себе позволить. Сюя, наконец, опустился. — Сяо Цзю, пожалуйста, поверь, в этот раз я смогу тебя защитить. Что бы ни случилось. Шэнь Цзю очень хотелось поверить. Но даже сейчас, будучи таким уязвимым, он не мог себе позволить снова довериться предателю. Но… он мог просто постоять так, позволив себя обнимать. В конце концов, объятия, похоже, были частью лечения. А что не сделаешь ради совершенствования? Юэ Цинъюань бережно гладил Шэнь Цзю по голове, и тот снова чувствовал себя ребенком, окруженным заботой старшего брата. Может быть, когда-нибудь настанет необыкновенный день, когда знамения будут предвещать только хорошее, а младший брат простит старшего. Надеялся Юэ Цинъюань. Но он и представить себе не мог, насколько далек был тот день — не ближе чем в следующей жизни. А опасения Шэнь Цзю оказались как никогда справедливы.***