Как приручить Гефестиона

      В течение дня им с Джаредом не удавалось остаться наедине: Стоун убыстрил темп съемки из-за их опоздания, грозно раздавая всем указания, которые должны были быть исполнены незамедлительно. А Колин, как на зло, не мог ни на чем сосредоточится – перед внутренним взором всплывали картинки прошлой ночи и сегодняшнего утра, отчего было не до работы.       Удивительно, но кроме Майерса, никто не посмел заговорить с ним о вчерашней поездке, хотя многозначительных взглядов и тихих разговоров, которые Колин сразу принимал на свой счет, было достаточно. Тем не менее Фаррелл не собирался брать сплетни в голову: это никого не касается, и все, что его волновало в данной ситуации, это реакция Джея. Было ясно, что Джаред принял решение попробовать отношения с ирландцем не с потолка – похоже, он вообще не был импульсивен в важных решениях, – поэтому должен был ожидать такое развитие событий. И Колин не собирался излишне миндальничать и опекать его в этом плане – он считал, что от подобной опеки достоинство парня может пострадать, как во время той стычки с Гари. Но все равно нужно было быть начеку.       Приближался вечер, и в одном из павильонов начали во всю готовить декорации для съемок сцены на балконе, которая должна была послужить фееричным окончанием съемкам фильма в Марокко. Пустыня опять показывала свой непростой характер: весь день было адское пекло, но с заходом солнца температура начала резко падать.       Колина позвали гримироваться, и потом планировался небольшой перерыв: должно было окончательно стемнеть. Мужчина вошел в шатер-гримерку, столкнувшись у входа с актером, который играл его наложника Багоя: парень ничего не сказал, но улыбнулся Фарреллу как-то излишне зазывно. Ирландец и раньше ловил на себе взгляды этого Франциско, но сейчас его заботил только один человек, поэтому никого другого он не замечал.       В шатре Фаррелл застал несколько гримеров и костюмеров, которые приветливо попросили подождать, продолжая крутились вокруг пришедшего раньше партнера по сцене: они заслоняли Джареда от взора Колина, будто бы стремились не показывать его мужчине до завершения приготовлений. Когда они закончили, Джей всех поблагодарил и встал со стула: он развернулся, представ перед «царем» в полном облачении, и у Колина почти что отвисла челюсть; все размышления, которые беспокоили его в течение дня, сразу испарились.       Джаред был до одури красивым – он бы сейчас заставил любого самого закостенелого, убежденного натурала сомневаться в своей ориентации. У Фаррелла вопрос так не стоял, поэтому он просто считывал глазами этот гиперсоблазнительный образ: длинные распущенные волосы, распахнутый на голой груди парадный халат, широкие золотые браслеты на руках и крупный медальон на шее, искусственные шрамы, которые не портили и не старили его лицо, но наоборот делали похожим на какого-то отчаянного подростка, неоднократно боровшегося за жизнь. И, кончено, подведенные черной тушью глаза. В целом образ Гефестиона не выглядел вызывающе, но именно для Колина, сейчас, эти глаза были олицетворением похоти ирландца: он видел в них посыл, диктующий взять Джея прямо здесь и сейчас, наплевав на людей вокруг и общественные приличия.       Джаред улыбнулся уголками губ, поняв, что произвел нужный эффект: наконец разорвав контакт с голодными глазами Фаррелла, он уселся в сторонке, дабы не мешать команде гримировать и одевать прифигевшего Александра.       Когда оба были готовы, ассистент, недавно появившийся в гримерке, сказал:       – Мистер Стоун просил передать вам, что поскольку павильон для съемок готов, вы можете в любой момент туда отправляться и порепетировать, если нужно. Мы начнем примерно в девять.       Сквозь уплотняющуюся темноту они вдвоем шли к месту съемки, кутаясь в куртки поверх костюмов. Поглубже засунув руки в карманы, Колин нащупал в одном завалявшийся презерватив, и у него сорвало еще один предохранитель: надо же, даже защита с собой.       Колин отчаянно боролся с желанием взять Джея за руку, наконец дотронуться до него: даже полдня без контакта с желанным телом было пыткой. Он помнил свои прошлые отношения, когда прекрасно мог контролировать желание, «отключать» его при необходимости, самостоятельно устанавливать условия игры, искушая и изводя партнеров, если ему так хотелось. Но с Джаредом все было иначе: он был словно вечно горящий столп пламени, который сжигал волю Колина на расстоянии, а при нахождении рядом ирландец буквально плавился. Эта озабоченность бесила, но Колин ничего не мог с собой поделать: в горячечном сознании был только секс и немая просьба к любым внешним раздражителям и окружающему миру, чтобы Фаррелла оставили в покое и дали полностью сконцентрироваться на его порочном ангеле. Мысль о том, что они сейчас окажутся на площадке один на один, давала волю фантазиям Колина, и он находил все меньше отговорок, чтобы ничего не предпринимать. У них было время до девяти, а мозг ирландца сейчас был явно не в голове, отчего не получалось нормально настроиться на работу. Все сразу изменится, как только он получит желаемое. И Джей, наверняка, тоже этого хочет, разве нет?..       Они вошли в высокий ангар, разбитый внутри на разные помещения. Одно из них оформили как роскошную спальню Александра, с резными дверьми, широченной кроватью и прочей мебелью и элементами декора. Комната заканчивалась тем самым балконом, который выходил в пространство ангара, позволявшее снимать героев извне. Тепловые пушки нагнали температуру, поэтому актеры быстро избавились от круток, оставшись в своей съемочной одежде.       Колин прошелся по комнате и вышел на балкон: людей, как ни странно, действительно не было видно – какие-то голоса доносились издалека, с другой съемочной точки внутри ангара. Следовавший за «царем» Джаред тихо остановился перед выходом на балкон, скрестив руки на груди:       – Может, нам хотя бы сейчас порепетировать?.. – нарушил он молчание.       – Ага… – проговорил Фаррелл и медленно, словно подкрадывающаяся пума, шагнул к Джею, – останься сегодня со мною, Гефестион… – вкрадчиво просил Колин, повторяя реплику из роли и заканчивая уже своей: – и не только сегодня, разумеется.       Фаррелл уперся в косяк сбоку от головы парня, отгораживая ему путь в комнату и стоя почти вплотную. Джаред не шелохнулся – только продолжал смотреть немигающим взглядом в глаза Колина и молчать. Но когда ирландец попытался его поцеловать, выставил перед собой ладонь:       – Кол, в любой момент может кто-то зайти… Давай подождем до номера…       – Да у нас куча времени… – голой грудью в распахнутом халате мужчина встретил теплую ладонь любовника, и в свободных штанах все моментально напряглось. Не обращая внимание на сопротивление, Колин невесомо – пока что сдерживая кипящую внутри страсть – поцеловал шею под длинными волосами. Парень не попытался отстраниться, но ладонь не убрал и едва заметно вздрогнул. Фаррелл залез руками ему под халат и прогладил бока: – давай сделаем это прямо здесь, малыш…       Тело прогнулось под его прикосновениями, что явно означало «да», но вопреки этому, Джаред произнес:       – Так я и думал…       – О чем ты? – Колин не переставал его гладить, сгорая от желания и не замечая, что интонации Джея изменились. Ничего на свете больше не имело значение, кроме его рук на этом совершенном теле, которые сейчас опустятся ниже, стянут штаны и повалят прямо на пол…       Джаред внезапно сдавил Фарреллу плечи и развернул, прислоняя к стене, и затем молча присел перед ним на корточки. Смотря перед собой и медля буквально мгновение, он залез рукой мужчине в штаны и вытащил стоящий член, который теперь был аккурат напротив его лица.       Для Колина смена позиции была слишком неожиданной; испытывая острейшее болезненное возбуждение, он наблюдал за ними как будто со стороны, отрешенно. Только что сказанное Джеем моментально вылетело у него из головы.       Меж тем парень так на него и не взглянул – просто облизнул губы и взял в рот головку члена. Колин возвел глаза к потолку – боже, как же невероятно приятно – и еле поборол желание вцепиться Джею в волосы на затылке.       Джаред обхватил ладонью член и слегка оттянул кожу, пытаясь взять глубже и теперь уже жмурясь. У Колина подгибались колени: парень сосал не очень умело, но старательно и как-то ожесточенно. Никто не заставлял его так насаживаться ртом на член, но вот он уже взял его почти полностью – затем закашлялся и резко отстранился, продолжая работать рукой. Вытерев ладонью губы, он почти сразу взял снова, налаживая одновременные движения ртом и рукой. Это было так фантастически круто, что мужчина, собрав в себе оставшиеся силы и пытаясь продлить удовольствие, продержался все равно не больше минут пяти. Кончая, он все-таки надавил любовнику на затылок – он бы понял, что получилось довольно грубо, но сейчас им настолько владели инстинкты, что сознание было совершенно пустым.       В полуобморочном состоянии приваливаясь к стене, Фаррелл почувствовал, что ему поправляют штаны. Это было крайне своевременно – со стороны входа в покои царя послышались голоса. Открыв глаза, он обнаружил Джареда у края балкона, спиной к нему: он стоял прямо, обхватывая себя руками.       – Колин! Джаред! Вы тут? – послышался кряхтящий командный тембр Оливера. – Давайте начинать! Уже стемнело!       Стоун в очередной раз решил ускорить процесс: тихо негодующий ирландец не успел толком прийти в себя, проанализировать произошедшее – а они уже начали активно снимать. Как ему удалось включиться в работу, оставалось загадкой: видимо, в голове он уже столько раз прокручивал эту сцену, что все выходило фактически на автомате.       Джаред, его прекрасный хилиарх, тоже был на высоте: несмотря на недавний оргазм, Колину казалось, что он вновь возбуждается, когда Гефестион начал массировать его плечи и шею. Затем на балконе они обменивались глубокомысленными размышлениями и проникновенными взглядами, и хилиарх едва ощутимо прижимался к Александру. В подведенных голубых глазах Колин видел душу Гефестиона – преданного, вечно влюбленного, понимающего и способного разговаривать с царем на одном уровне.       Их актерский симбиоз казался железобетонным, пока они не дошли почти до конца сцены:       – Все, что я знаю, это то, что я могу доверять только тебе, – проговорил Колин, чувственно хмуря брови. Уже сейчас он должен был сказать Гефестиону о своей любви, и его собственные чувства фактически дублировали чувства Александра. Но в тот момент, когда он протянул руку и раскрытой ладонью коснулся щеки Джея, тот вдруг резко изменился в лице – скривился, словно от сильной боли, и вывернул голову, уходя от прикосновения и зажмуривая глаза. Казалось, ему поплохело.       – Стооп! – пронеслось по площадке.       Фаррелл с волнением положил руку на плечо любовника:       – Джей, что такое? Плохо?.. Может, воды? – в голове прокручивался этот кадр, в котором парень отстраняется от него. Очень неприятный кадр. А Джей все молчал, плотно сжав губы и цепляясь за балконные перила. Тем временем к ним подошел режиссер.       – Джаред, что случилось? – сказал Оливер явно недовольно, – все так отлично получалось…       – Простите, мистер Стоун, – Лето потер переносицу и наконец открыл глаза, – этого больше не повторится.       – Ты готов? Врача не позвать?       – Нет-нет, все хорошо, извините. Просто душно, наверное.       – Отлично. Начнем с предыдущей реплики, потом склеим. Отснятый материал уж больно хорош.       За секунду до того, как камеры снова включились, до Колина наконец начало доходить: Джей опять сторонится его прикосновений – из-за того, что произошло между ними перед съемкой?.. Ирландца бросило в жар.       – Все, что я знаю, это то, что я могу доверять только тебе в этом мире, – повторил свою реплику Колин, прикасаясь к гладкой коже любовника и пытаясь отогнать мысли.       Во второй раз Гефестион отреагировал именно так, как нужно: взгляд сквозил восторженностью, благодарностью, любовью… От того, как Джаред на него смотрел, глаза Колина против воли увлажнились: этого не было в сценарии, но фантастически удачно в него вписывалось.       – Я скучаю по тебе… Ты мне нужен… Я люблю только тебя, Гефестион – больше никого… – Фарреллу сейчас казалось, что во всей вселенной не существовало ничего более правдивого. Одновременно нечто неведанное сдерживало собак, которые были уже готовы обрушиться на его душу и рвать ее когтями: он что, снова все испортил?..       Но Гефестион выглядел ужасно счастливым:       – Ты все еще задираешь подбородок, вот так…       – Пытаюсь избавиться от этой привычки.       – Ты меня всегда словно гипнотизируешь, Александр… Ни у кого нет таких глаз, как у тебя, – слушая речь влюбленного хилиарха, Колину отчаянно хотелось поддаться искушению и принять киношные реплики за действительность.       – Я словно глупый мальчишка, – Гефестион со всей страстью обнял царя, – ты все, что меня заботит… – слова проникали Колину в самое нутро, – и клянусь Афродитой, я так ревную тебя к этому миру, который ты хочешь завоевать, так боюсь тебя потерять…       – Ты никогда меня не потеряешь, – голос Фаррелла дрогнул, – я буду с тобою всегда. До самого конца.       … С площадки снова послышалось стандартное «Стоп! Снято!», а Колина словно заклинило: он не мог перестать вжимать в себя парня. Он, определенно, держал в объятьях самое прекрасное создание на планете – но что будет, когда момент уйдет?.. – отчаянно думал ирландец.       Фаррелл понимал, как выглядит это объятье на виду у минимум двадцати человек, и его заставило отстраниться только то, что это могло быть неприятно Джареду. На него уставились широко раскрытые голубые глаза-омуты, которые тоже увлажнились. Они оба молчали, и Колин едва сдерживаться, чтобы прямо здесь и сейчас не начать молить Джея о прощении – за неспособность прислушаться к нему, когда сознание было поглощено желанием, за напор, с которым он явно перебарщивал, за то, что снова нарушил обещание и снова вел себя, как похотливое животное. Стало совершенно очевидно: Джей заставил себя отсосать ему, опасаясь, что Колин возьмет его силой.       Их опять отвлек друг от друга Стоун:       – Получилось не идеально, но хорошо, мальчики, – громко возвестил он, подходя к балкону, – в том, что вышло, есть какая-то изюминка… Поэтому переснимать не будем – я оставляю эту версию.       – Хорошо, мистер Стоун, – отстраненно проговорил Колин. Джаред просто кивнул. Режиссер посмотрел на них каким-то странным взглядом, затем улыбнулся, что за ним водилось нечасто, и отчалил. Джаред тоже молча развернулся и направился к выходу – Колину только и оставалось, что смотреть ему вслед и думать о своих невысказанных извинениях. А еще он подумал, что Джей отлично умел уходить от разговоров и мучить его молчанием, – впрочем, так же отлично, как Фаррелл изводил его своей страстью.       Когда они добрались до гостиницы и вошли в номер, Колин мгновенно ощутил, как небольшую комнату заполняет электрическое поле: Джей ничего не говорил, но молчал так красноречиво, что ирландец не знал, куда себя деть. Его темная сторона говорила, что ничего особого не произошло, с чего снова разводить драму? Но душой Фаррелл прекрасно понимал, что доверие снова подорвано.       В этой патовой ситуации ирландца спас громкий стук в дверь:       – Ребята! – послышался голос Майерса, – давайте спускайтесь! Мы снова пьем! Последний день в Африке!       – Ты иди… – Джаред неопределенно скользнул глазами по любовнику и направился к шкафу, – я лучше вещи соберу.       – Джей… – боже, как хотелось обнять его за худые плечи, прижать к себе…       – Иди, Колин. Развлекайся.       Это прозвучало как «оставь меня в покое»: грудь защемило, и Фаррелл решил, что сегодня точно нажрется вусмерть.