Как приручить Гефестиона

      Новому дню было чуть больше трех часов. Не готовый к его неопределенным реалиям, Колин так и не смог уснуть: он продолжал прижимать к себе возлюбленного, непрестанно следя за его сном. Хотя бы что-то полезное, что он мог сейчас для него сделать. Джей периодически вздрагивал и дергался, и мужчина чуть крепче прижимал его к себе и успокаивающе поглаживал по спине и волосам, баюкая настрадавшегося парня, словно ребенка.       Фарреллу вспомнилась документалка про извержение Везувия, которую он когда-то смотрел. Там показывали довольно неприятные сцены, имитирующие людей, по которым прошлась лава: все происходило настолько быстро, что они фактически застыли замертво в тех позах, в которых их застала беда. В фильме был кадр с обнявшейся на кровати парой, который до сих пор стоял у Колина перед глазами. Сейчас мужчине казалось, что они с Джаредом — очень тонкая аллегория на события, которые произошли сотни лет назад: по ним прошелся жидкий огонь, и они, сожженные, так и застыли, прижимаясь друг к другу.       Внезапно Джей дернулся сильнее обычного и, выскальзывая из рук Колина, рывком сел, напряженно дыша. Ирландец хотел было к нему прикоснуться, но парень так же рывком встал с кровати и, не смотря на мужчину, зашел в ванную. По ту сторону двери в душе зашумела вода.       Колин посмотрел на подсвеченные цифры будильника на тумбочке: три тридцать утра. В восемь раздастся сигнал, который даст начало новому дню. «Дню, которому лучше бы было не наступать», — подавленно размышлял ирландец. За прошедший отрезок ночи, пока он жался к любимому телу, как к спасительному плоту в океане, он только сильнее понял, что для него расставание с Джеем, скорее всего, обернется чем-то действительно фатальным и не совместимым с нормальной жизнью. Все пойдет под откос.       Если Джаред завтра решит прекратить их отношения, то сейчас в этой камере смертников у Колина должен быть хотя бы последний ужин, думал он, поднимаясь и тоже заходя в ванную.       Источник уничтожающей мужчину любви стоял в душевой кабинке спиной к двери, прислонившись плечом к стене. Можно было подумать, что он спал стоя, но Колин видел, как Джаред средним пальцем быстро барабанит по бедру, будто страдая от нервного тика. Колин шагнул под горячие струи и положил руку ему на плечо, как раз туда, где был ужасный укус — его вчерашнее творение. Парень нервно повернул голову в бок, не поднимая глаз. «Тебя тоже дико ломает, ты боишься встретиться со мной взглядом и убедиться, что, каким бы сильным не был, ты не сможешь разорвать эту связь», — ирландец знал наверняка, о чем думает возлюбленный.       — Уйди.       Колин решил, что нет, он не поддастся сейчас: он сломается позже, разложится на мелкие кусочки, но в этот момент он не будет ни в чем сомневаться. Мужчина аккуратно взял ладони любовника: переплетая их пальцы, он развернул Джея к стене спиной к себе и уперся своими ладонями — поверх его — в нагретый водою кафель по обе стороны от головы парня. Член ирландца уже напрягся, и он несильно ткнулся им между идеальных округлых ягодиц, слыша, как Джаред шумно вдыхает через рот не в силах отпрянуть. Между ними моментально возникло плотное, словно намагниченное возбуждение, и Фаррелл зашептал парню в ухо, касаясь губами нежной кожи:       — Для нас теперь всегда, по крайней мере, очень надолго, будет только одна истина, — его горячий шепот должен был навеки поселиться в мозгу возлюбленного, — есть ты и я, наш мир держится на этой константе. Это основа основ, и если мы ее сломаем, обе наши жизни тоже пойдут ко всем чертям. Не допусти этого, Джей, прошу тебя… Я сделаю все, что ты скажешь.       Фаррелл понимал, что не в праве такое говорить, не должен пытаться в чем-то его убеждать, но, вопреки всему, он был готов, как заведенный, повторять сказанное, а еще лучше — пусть их тела все за них решат: Колин начал активно тереться бедрами о ягодицы Джея, загораясь еще больше от того, что парень выгибал спину и постанывал.       Горячо, влажно и восхитительно нежно: гладя зажатого у стены возлюбленного по груди, животу, обхватывая ладонью его тоже вставший член и слушая хриплые стоны, ирландец думал, что, даже если это конец всему, жизнь все равно прожита не зря, раз уж она подарила ему такую божественную любовь и такое невероятное физическое единение. Он рывком развернул Джареда к себе лицом и впился в рот несдержанным поцелуем. Крыша летела под откос: он забыл про то, как несколько часов назад самолично разбил эти прекрасные губы, которые теперь кровоточили под его напором. Джей и сам прикладывал для этого достаточно усилий: вцепившись пальцами в волосы мужчины, он сосался так, словно был черной вдовой, пожирающей самца. Привкус крови и рома у себя в глотке и ощущение неконтролируемого желания парня сводили Колина с ума, капитально и на совсем: вот оно — счастье, он же может стать беззаботным безумцем, потонувшем в этом всепоглощающем акте.       Мужчина подхватил партнера под зад, сразу оказавшись обвитым его ногами. Они не могли прекратить хаотичные проникновения языками друг в друга; Колин как-то умудрился нацелить свой орган в нужное место и надавить. Джей не ушел от прикосновения, но наоборот попытался насадиться сильнее: его надрывные стоны не позволяли понять, чего в них больше — боли или удовольствия, но он тоже горел, вместе с мужчиной, виновником его страданий, который, забыв о предохранении, необходимости сдерживаться, а в довесок — и о собственных переживаниях, начал отчаянно трахать своего самого желанного и единственного, существо, которое содержало в себе его вселенную.       Они развили такую скорость, что сердца истерично бились о грудные клетки, рискуя прекратить работать. Член Колина с каждым движением все ощутимее давил Джею на простату, ирландец разорвал поцелуй, чтобы иметь возможность наслаждаться ничем не глушимыми стонами, закатывающимися глазами с трепыхающимися, словно крылья бабочки, ресницами, пошлым приоткрытым ртом с алеющей раной… Парень был будто не в себе: все предохранители в мозгу перегорели за вчерашний день, и это сейчас обращало всю его сущность в чистое желание.       — Джа-реед… — рычал в любимое лицо Колин на грани разрядки, — я лучше с-сдохну… Чем отпущу тебя…       Поддаваясь бешеному ритму и сильнее хватаясь пальцами за волосы партнера, Джаред внезапно вперился в карие глаза своей небесной лазурью и улыбнулся, как ненормальный, обнажая белые зубы:       — Пусть случится апокалипсис… — шептал он сбивчиво не своим голосом, — боль уйдет… А я умру с твоим членом внутри…       — Джей… Долбанутый мальчишка, люблю-люблю-люблю тебя, — отвечал Колин между поцелуями, чувствуя наконец, что тело партнера спазмирует, парень вцепляется ему ногтями с шею сзади и, издавая протяжный стон, добавляет дополнительной жидкости к струящейся между их животами воде.       Его собственная взрывающаяся эйфорией разрядка не заставила ждать: сжимая зубы, в попытке уберечь плечи возлюбленного от очередного укуса, он кончил внутрь, остатками сознания дивясь, как он еще держится на ногах.       Колин вышел и поставил партнера на ноги, не прекращая прижимать его к стене. Они еще неизвестно сколько просто стояли обнявшись и соприкасаясь лбами.       — Пошли, — наконец смог проговорить Колин, — тебе нужно поспать.       — Какой уж тут сон, — Джаред странно улыбнулся.       Вода уже давно все с них смыла, поэтому они просто шагнули в заполненное паром пространство ванной и, избегая смотреть друг другу в глаза, начали вытираться. Обволакивающая тишина была словно живой и будто бы тоже искренне сочувствовала их ситуации.       Фаррелл внезапно остро ощутил, как страшно устал нервничать, бояться, мучиться неизвестностью… Было крайне эгоистично требовать от Джея определиться с их будущем, но он почти физически чувствовал каждую токсичную секунду, атакующую его нервную систему. К тому же, он был уверен, что парень в глубине души уже прекрасно знает ответ на волнующий Колина вопрос: сможет он перешагнуть через проклятый вчерашний день? Не забыть, конечно, но ради их несомненной любви попробовать простить мужчину? Дать Колину какие-то зацепки насчет того, что он может сделать, чтобы облегчить ситуацию?       Они залезли под тонкое одеяло, накрылись почти полностью. Джаред лежал на спине и смотрел в потолок. Колин разглядывал его сбоку, опустив побаливающую голову на соседнюю подушку. Парень был по-особенному красивым в свете рождающегося утра, каким-то неземным и не принадлежащим всем этим низменным страстям, от чего Колина охватил странный ступор, перемешанный с робостью.       Джей зашевелился и нащупал ладонь мужчины: потянув ее на себя, он приложил пальцы ирландца к трещине на припухшей губе.       — Чувствуешь, какая горячая? — его голос вернулся к норме, сейчас он был глубоким, грудным и немного хриплым, заставляющим нутро Колина вибрировать. — Это потому, что ты сюда свою любовь вложил. Свою константу. Я собирался уйти, и ты решил наградить меня последним подарком, логично, в принципе…       Сколько еще боли он сможет вынести, прежде чем сознание наконец подаст в отставку? Колин уже не мог плакать: он ощущал себя в клетке, скованным, но имеющим возможность познавать все новые грани невыносимого. Он навис над любимым лицом, очертил пальцами скулы, подбородок, не сильно его сжал, дожидаясь, пока невидящий взгляд голубых глаз будет обращен на него.       — Малыш, прошу тебя, просто скажи. Если это нет, значит нет. Я без понятия, смогу ли это вынести, но вынести еще хоть минуту пытки неопределенностью я не смогу. Будь милосерден, пожалуйста.       Прошло еще какое-то количество времени, прежде чем Джаред, изучающий своими рентгеновскими глазами душу мужчины, произнес:       — Еще раз поднимешь на меня руку, Фаррелл, я ее тебе сломаю. Я вел себя, как сучка, но рукоприкладства и изнасилования я не заслужил.       Было что-то в этом взгляде, что Колин прямо физически почувствовал: ничего не закончено. Этот раз они переживут. А второго просто не будет.       Он должен был бы радоваться, но его накрыло такое всеобъемлющее опустошение, что он просто очень аккуратно прикоснулся губами к губам парня и молча вылез из-под одеяла. В голове возникла мысль, которая в этих обстоятельствах показалась верной: Джаред подал неплохую идею.       Ирландец подошел к противоположной стене и нащупал несущую колонну: это был цельный брус, и он выглядел и казался на ощупь плотнее остальных хилых досок, которыми был обит их домишко. Нацелившись взглядом на определенное место, он услышал за плечом вопросительное и напряженное «Колин?» и через полсекунды со всей дури, сколько хватило сил, врезал кулаком по колонне.       Брус действительно оказался крепким: боль была настолько сильной, что у мужчины перед глазами заплясали белые вспышки. Не издав ни звука, он осел на пол, прижимая к себе поврежденную руку: было очевидно, что костяшки выбиты, возможно, даже сломаны.       — Кол! — он не заметил, как парень оказался рядом. Казалось, Джей был в шоке: он не знал, к какой части тела покачивающегося взад-вперед мужчины можно прикоснуться. Наконец он невесомо опустил руку на здоровое плечо, а второй ладонью развернул к себе его лицо:       — Колин… Ты совсем дурак, что ли, — Фаррелл увидел, что в его глазах снова стоят слезы.       Мужчина улыбнулся сквозь боль:       — Не тебе плакать по этой руке, малыш.       — Я плачу по твоему больному рассудку, придурок, — Джаред поцеловал его в лоб; прижимая голову к груди, он зарылся в кудри ирландца.       Боль не утихала, но Колин, утыкающийся в голую грудь, почувствовал облегчение и благодарность за эти касания. Подумать только, он мог лишиться Джареда, и от этого передергивало сильнее, чем от разрывающей пульсации в руке.       — Дай посмотреть, — проговорил Джей, мягко отстраняясь. Когда они оба изучали трясущуюся конечность с кулаком, который было невозможно сжать, Колина посетила мысль, что скоро режиссер максимально пожалеет о том, что поспособствовал созданию тандема, который уничтожает себя и все прочее на своем пути.       — Колин… — Джаред боялся прикоснуться к кисти, голос снова стал хриплым, — зачем ты это сделал?       — Ты знаешь, зачем. Я заслужил.       — Я этого не хотел, — он наконец осмелился немного притянуть больную руку за локоть. Колин завороженно наблюдал, как парень совсем невесомо целует разбитые костяшки, неотрывно на них смотря. В голубых глазах все еще стояли слезы, и когда одна соленая слезинка упала на рану, кожу как будто разъело, хотя, казалось, больнее было сделать уже нереально. Фаррелл дернул рукой.       — Малыш, ну не плачь, — сквозь волны боли, которые от руки расходились по всему телу, у Колина щемило сердце от созерцания этого невероятного ангельского лица, этих разбитых губ, целующих его не менее разбитую руку. Адски неправильно — и одновременно прекрасно.       — Мы должны остановиться, Кол, — проговорил Джей тихо, но твердо, — хватит себя и друг друга разрушать, иначе мы так долго не протянем. Мы наделали ошибок, но нужно это перешагнуть.       Это могло бы прозвучать так, будто парень имеет в виду расставание, но Фаррелл чувствовал, что тот говорит про их совместное будущее, и был полностью согласен.       — Иди ко мне, малыш, — он потянул его на себя здоровой рукой. Джаред сразу обнял его за шею и поцеловал: сначала в висок, потом — в щеку, в губы, одновременно осторожно и несдержанно, словно соскучился по человеку, с которым и так находился почти постоянно. Прижимая его к себе и обвивая тонкую талию, не в силах остановить эти обоюдные прикосновения, Колин чувствовал, как Джей дрожит крупной дрожью.       — Я люблю тебя, — они произнесли почти синхронно и так же синхронно улыбнулись.

***

      Был на съемках человек, который иногда проклинал пару Фаррелла и Лето даже больше, чем мистер Стоун: это был доктор Дэвис. В четыре утра он получил звонок на мобильный, который он так опрометчиво когда-то дал ирландцу, и, выслушав историю, поведанную из трубки, страдальчески закатил глаза.       По приезде в Таиланд доктор для собственных нужд — чтобы ездить на рыбалку подальше от шумной базы отдыха — снял машину, не подозревая, что ему еще придется работать водителем для двух не в меру беспутных и развратных актеров, которые постоянно норовили что-нибудь выкинуть. Пока он ехал по шоссе до Бангкока в круглосуточный травмпункт и про себя ругал весь свет, прижавшиеся друг к другу на заднем сидении плохиши даже, кажется, покемарили.       Доктору было очевидно, что пару пальцев на кулаке «царя» нужно вправлять, но сначала предстояло сделать рентген и убедиться, что кости не сломаны. Дэвис уже внутренне содрогался, представляя, в каком «прекрасном» настроении завтра будет Оливер, когда узнает последние новости.       Пока они с Джаредом, сидя в коридоре на пластиковых стульчиках, ждали Колина с результатами рентгена, доктор Дэвис слегка наклонился вперед и заглянул парню в лицо: хмуря брови, он разглядывал злосчастную разбитую губу.       — Мистер Лето, у вас там что, магнит? Почему ваше лицо постоянно кулаки притягивает?       Джаред усмехнулся и ничего не ответил.       — Кто на этот раз? Снова Гэри?       — Нет, не он.       По тому, как парень ответил, доктор сразу почему-то догадался, кто является виновником повреждения. Откинувшись на спинку стула, он проговорил:       — Вы так друг друга уничтожите, Джаред, — наконец тихо произнес он, — вчера вечером я встретил Колина на базе, он искал вас, — Дэвис увидел боковым зрением, как Джаред развернул к нему голову, — у него такое безумие было написано на лице, что я уж подумал пора санитаров вызывать. Таким испуганным и сломленным я его никогда не видел.       Доктор повернулся к парню и отметил пролегающую между бровей морщинку: в огромных глазах было столько эмоций, что мужчина решил не пытаться их идентифицировать.       — Вернемся в Лос-Анджелес, дам вам телефон хорошего психолога по отношениям. Не мое дело, но чувствую, вам он точно понадобится.       Парень собирался что-то ответить, но в эту секунду из кабинета вышел Колин.       — Я везунчик, — возвестил он громогласно и весело, — переломов нет, нужно только вправить пальцы.       — Счастье какое, — доктор не смог не подпустить саркастичности в ответ, хотя, на самом деле, это действительно значительно упрощало ситуацию, — пойдемте, вас примет дежурный травматолог, я за такие вещи без необходимости не возьмусь.       В такую рань они были единственными нуждающимися в помощи, поэтому Колина сразу пригласили. Джаред, который уже было хотел снова присесть возле кабинета, неожиданно развернулся и юркнул в не до конца закрытую дверь вслед за мужчиной. Врач-травматолог, умудренный опытом дедулька-местный вопросительно на него посмотрел.       — Можно я рядом посижу? — выпалил Джей.       — Родственник? — на ломаном английском спросил врач.       — Нет… Друг, — сказал Джей, не опуская глаз и прямо уставившись на мужчину.       — Джаред, да забей, я не маленький, — Колин отчаянно пытался скрыть улыбку, вызванную очередным приступом умиления и нежности.       Но парень демонстрировал свое стандартное упрямство, поэтому врач просто кивнул им обоим в направлении кушетки. Когда он подошел слишком близко к друг другу сидящей паре и попросил Фаррелла дать ему руку, он увидел, как длинноволосый юноша украдкой сжал вторую руку пациента. Не в меру проницательный врач вообще-то сразу все понял про этих «друзей», как только они вошли, и не ободрял такие отношения, но в начале шестого утра ему в принципе было все равно, и он просто принялся за работу.       Несмотря на крайне острую физическую боль, моральная Колина почти отпустила: утро наступило, а Джей все еще был рядом, держал его за руку, всеми доступными способами пытаясь поддержать возлюбленного. Видимо, размышлял ирландец, параллельно пытаясь не издавать звуков и не дергать рукой, над которой измывался костоправ, по совокупности факторов он находился в чистилище.

***

      — Боже мой, если бы мы не заканчивали съемки через неделю, я бы с виски пересел на валиум! — Оливер расхаживал взад-вперед по гримерке, держась за голову. Джареда и Колина готовили к сцене смерти Гефестиона: пара гримеров почесывала голову в попытках придумать, как скрыть опухлость на губе Джея, а еще несколько человек обхаживали ирландца, которому пришлось разбинтовать руку, демонстрируя всем ободранный распухший кулак.       — Мне что, нужно было конкретизировать, — режиссер все не унимался, — что вам запрещается драться еще и друг с другом, а также самим с собой?! Что ж это такое… — он устало потер глаза и вышел из помещения.       Гримеры сотворили два почти что чуда: потратив лишние полчаса, они добились нормального результата с травмами Александра и Гефестиона, и можно было начинать снимать.       Стоя рядом, Колин и Джаред ждали, когда им дадут отмашку, и можно будет занимать свои позиции.       — Просто кошмарная сцена, — тихо проговорил Колин: несмотря на то, что они за последние сутки пережили достаточно нервных потрясений, мужчину все равно прибивало к земле знание того, что им сейчас предстояло играть.       — Ужасная, — вторил Джей, — но это просто кино, Кол, не напрягайся так…       — Я почему-то нервничаю сильнее обычного, — мужчина переминался с ноги на ногу, — этот твой грим, — он мельком глянул не белесое больное лицо своего Гефестиона, — дико реалистичен. И ужасен.       — Все будет хорошо, — спокойный тембр парня убаюкивал и давал некоторое успокоение, — отснимем и поедем домой спать.

***

      И вот Александр влетает в покои умирающего возлюбленного. Колин надеялся, что в кадр это не попало, но его конкретно так передернуло: Джаред лежал, накрытый одеялом до середины груди, — такой бледный, с растрескавшимися губами, за которыми было и не углядеть вчерашней травмы, с красными глазами. Мужчина пытался дышать глубже, чтобы не дать собственным эмоциям вылиться наружу.       Они говорили заученные фразы из сценария, Колин склонился над хилиархом — и чувствовал просто ужасающую черствость Александра. Лично Фарреллу здесь совершенно точно не хватало слез, истерики, к которой он сам был близок: его любовь умирает, а он, сукин сын, отходит от кровати и прется к окну рассуждать о гипотетическом будущем, хотя обоим понятно, что оно не сбудется?! Да что он за скотина такая?! Колин не хотел даже секунды размышлять о смерти Джареда, но он не просто бы не отошел от его кровати — он бы лежал рядом и скулил, а когда все бы закончилось, быстро нашел бы способ выпилиться.       За эти съемки он взрастил в себе слишком много любви: токсичной, всепоглощающей и одновременно дающей все, о чем только можно мечтать. Пережить такой силы чувство реально было только рядом с возлюбленным.       Единственное, что показалось Колину искренним и уместным в этой сцене, — это крик царя, осознавшего, что любимый мертв. Фаррелл наконец облегчил душу: он орал так отчаянно, яростно и вместе с тем жалобно, что все окружающие застыли, боясь пошевелиться. Крик пробирал до костей.       — Снято! — наконец проговорил режиссер. В его голосе сейчас не было привычной командной строгости: в нем, скорее, сквозила пораженность, его эти звуки тоже ударили в самое сердце.       Колин обессиленно привалился к колонне. За эти дни он превысил все свои возможные и невозможные лимиты стресса, и разрядка снова пришла через увлажнившиеся глаза и дрожь во всем теле. Он почему-то опять вспомнил, как ударил Джея, как обзывал его шлюхой, кусал и царапал… Какая же он все-таки мерзкая тварь, такую не стоило прощать. Он быстрым шагом подошел к приподнявшемуся на локтях возлюбленному и на глазах у всей съемочной группы и стаффа рухнул на колени перед ложем Гефестиона.       — Прости-прости-прости меня… — он шептал сквозь слезы, сжимая ладони парня и не обращая внимание на обжигающую боль в собственной кисти и устремленные на них взгляды, — как я мог… Как я только мог…       — Так, все живо на выход! — режиссер первым из всех наблюдавших продолжение сцены вышел их ступора, милостиво позволяя паре остаться наедине.       — Колин, хватит, посмотри на меня, — Джаред гладил мужчину по голове, — я тебя прощаю… Давай просто попробуем это забыть, а?       Ирландец приподнял мокрое лицо от ладони парня, в которую он утыкался, и посмотрел на него снизу вверх. Джаред, с этим его гримом и прикушенной губой, выглядел страдальчески, и Фаррелл понял, что из-за своего очередного приступа эгоизма возвращает его к травмирующим событиям.       Он не мог больше выносить эту мертвецкую белизну на дорогом лице: резко встав, он метнулся в гримерку за полотенцами и какой-нибудь жидкостью для снятия мейка. Джей так и сидел неподвижно, смотря в одну точку перед собой. Плакать он, видимо, уже не мог, просто впал в ступор.       — Малыш, — Колин присел рядом и начал аккуратно оттирать его лицо; от первого прикосновения парень вздрогнул и немного затуманенно посмотрел на любовника, — я больше не подниму эту тему, обещаю… Прости меня… — за все вместе снова извинялся мужчина.       — Сцена и правда ужасная, — внезапно проговорил Джей глухо, — я же умирал, почему ты отошел? Не держал меня за руку? Не смотрел мне в глаза?       Колин импульсивно его обнял, будто пытаясь согнать с них весь этот морок, и горячо зашептал в небольшое ушко:       — Я бы никогда так не поступил, слышишь? У меня сердце разрывалось это играть… — он чувствовал руки у себя на шее и сам начал поглаживать спину и плечи возлюбленного. — Джаред, я всегда буду тебя любить, всегда буду оберегать, только позволь…       Мужчина надавил вперед, и они повалились на кровать. Придавив Джея своим телом, он взглянул в наконец его — отмытое и живое — лицо: губы парня изогнулись в улыбку, и он, ничего не говоря, еще ближе притянул к себе Колина за красный атласный халат, ожидая поцелуя.       Ирландца не нужно было уговаривать: он ласкал любимые губы, шею, грудь, вкладывая в этот акт всю свою нежность. Извивающийся под ним Джей наконец проговорил:       — Кол, мне нужно, чтобы ты обо мне сейчас как следует позаботился, ты же обещал, — мужчина посмотрел в улыбающиеся и одновременно горящие желанием глаза, — хочу почувствовать тебя в себе, и чтобы ты не сдерживался, — снова поцелуй, влажный, с языком, — заставь меня все забыть…       «И все-таки мы сделаем это на съемочной площадке, не там, так здесь», — подумал Колин, вспоминая сцену на балконе и вытаскивая парня из-под тяжелого, словно ковер, одеяла. Снова валя его на кровать, мужчина запустил руку под тонкий халат и, не прекращая поцелуи, от которых губы уже занемели, гладил стройные, разведенные под ним ноги. Было в этих широко расставленных ногах с острыми коленками что-то хрупкое, немного женское, означающее капитуляцию под его напором, что заводило до чертиков. Отстранился, слегка сжал горло, вглядываясь в поведенные страстью, широко открытые голубые глаза: Джареда сейчас возбуждало все, что он делал, и предела не существовало. Болезненный излом бровей и частые стоны, становившиеся все громче, были тому подтверждением.       — Ты только мой, — Колин куснул мочку уха, выслушивая очередной всхлип, — твое тело принадлежит мне, — он нещадно лапал его под собой. Мужчина не хотел, чтобы это прозвучало грубо, но он знал, что Джей сейчас хочет слышать именно такого Фаррелла. Он поймет его правильно, ведь по факту так и есть: они друг у друга одни.       Ирландец положил ладонь на пах возлюбленного, затем плавно довел ее до соска, не сильно его теребя. Наклонившись вплотную к любимому лицу, он вдыхал прерывистые стоны и, мучительно медленно проходясь языком по уязвимой шее, впитывал безумное желание партнера.       — Быстрее, прошу тебя… — скулил Джаред.       — Мы никуда не спешим, — вылизывая тонкую ключицу, хрипло проговорил Фаррелл и сам поразился собственному коварству.       — Ты садист, Кол, — Джей усмехнулся, а затем сразу охнул, когда через трусы почувствовал давление большого пальца на заветное место между ягодицами.       — Ты такой нежный… Повсюду, — мужчина поддел резинку трусов и стянул их с узких бедер, — одно удовольствие тебя трогать и изводить, — смоченными пальцами он проник внутрь, в тугую упругую тесноту любимого тела, от чего Джей не сдержал протяжный и слишком громкий стон.       — Не так громко, прелесть, — двигая пальцами внутри, Колин прижал второй ладонью рот парня. Он склонился совсем близко, не в силах потерять ни единой секунды наблюдения за лазурными глазами, которые сейчас смотрели развратно и покорно одновременно, как только Джей умел. Когда парень начал вылизывать тыльную сторону ладони, выдержка Фаррелла подала в отставку и, устроившись между разведенных ног, он вытащил готовый порвать ткань трусов член и надавил: он входил медленно, чтобы Джаред чувствовал каждый миллиметр побеждающей его плоти; парень обвил его ногами и, казалось, перестал дышать.       В какой-то момент медлить стало просто невозможно, и Колин рывком взял быстрый темп, засаживая под основание, трогая повсюду бьющееся под ним тело и глуша поцелуями отчаянные стоны парня. Взяв одной рукой его член, другой, сквозь боль, которую он сейчас почти не чувствовал, он стянул волосы на затылке жертвы: Джей не должен был отворачиваться, мужчина хотел видеть, как расширятся его зрачки, когда он будет кончать. И эти глаза в экстазе снова были словно откровение: несколько движений рукой вместе с толчками внутри тела, и ирландец опять впитывал глазами этот опьяняюще прекрасный взгляд потемневших от страсти глаз, надломленные брови и губы, шепчущие скороговоркой его имя. От такого можно было кончить мгновенно, но Фаррелл смог продлить собственное удовольствие еще секунд на тридцать, после чего разрядился внутрь, простонав возлюбленному в рот.       Они лежали, вне времени и пространства, все еще соединенные внутри.       — Ума не приложу, как ты так безоговорочно приручил меня, Колин. Я же всегда был таким свободолюбивым… и стервозным, — Джаред тихо хмыкнул.       — Я же великий завоеватель, забыл? — улыбнулся Колин в ответ.       — Конечно, мой… Александр, — снова это придыхание, как когда он в самом начале уходил из его квартиры после бутылки вина и их первых осознанных прикосновений.       — Ты мой, Гефестион, и мы с тобой еще действительно только в начале пути, — повторяя часть фразы из судьбоносного для них фильма, Колин припал к горячим губам возлюбленного, целуя его снова и снова, и каждый раз был как самый первый.

***

Эпилог

      Воспользовавшись внезапно образовавшимся выходным, Колин решил разобраться в шкафу. Вот уже полгода, как они с Джеем жили вместе: удалось снять отличный, небольшой, но очень уютный домик на Голливудских холмах, откуда открывался божественный вид на Эл-Эй.       Они были беспрецедентно, бесстыдно счастливы: за полгода — ни одной крупной ссоры, а мелкие обычно заканчивались в тот момент, когда Колин тянул Джареда на пол, раздевал и занимался с ним любовью до тех пор, пока оба не забывали, на тему чего они спорили.       Как-то раз ему позвонил доктор Дэвис, скептический, но вместе с тем добрый человек, всегда оказывавшийся рядом на съемках, когда нужна была его помощь. Он дал Колину телефон психолога по отношениям и настоятельно посоветовал к нему обратиться. Ирландец уже и забыл про все их прошлые проблемы с Джеем, но потом подумал, что это действительно может быть полезно и важно: ради возлюбленного он всеми способами старался стать лучше. Они проконсультировались у психолога несколько раз, но сеансе на третьем доктор, явно любящий деньги богатого голливудского общества, вопреки здравому смыслу заявил, что на данном этапе пара в его услугах вряд ли нуждается. «Просто живите, радуйтесь друг другу и жизни, и приходите, если вдруг что-то пойдет не так», — сказал он им.       Колин также был очень благодарен Оливеру: режиссер, умевший держать все под контролем, позаботился о том, чтобы грязная история, созданная руками Франциско, не вышла наружу, а еще о том, чтобы ублюдок, помимо полученного сотрясения мозга от удара ирландца, больше никогда нигде не снимался. На кинокарьере заигравшийся злоумышленник мог поставить крест.       Джей начал активно заниматься своим музыкальным творчеством, и Колин был вдвойне счастлив, что они живут вместе: в особенно напряженные периоды он мог видеть парня хотя бы тогда, когда он приходил домой ночевать. Но сегодня он приехал пораньше.       — Кол, ты дома? — мужчина услышал родной голос.       — Иди сюда, малыш, я кое-что нашел, — улыбаясь, он вытащил с верхней полки шкафа голубой узорный платок. Джей подкрался к нему сзади и обвил руками вокруг туловища.       — Помнишь?       — Как я могу забыть? — парень дотронулся до приятной ткани, и Колин почувствовал, что сейчас у них одно на двоих воспоминание: их первый раз в шатре.       Мужчина развернулся, повязал платок косынкой вперед, как сделал тогда, и, неотрывно глядя в фантастические голубые глаза, начал стягивать с парня прочую одежду: расстегнул и бросил на пол худи, одетое на голое тело, затем присел и стянул голубые джинсы вместе с трусами. Оглядел результат: его слишком сексуальное чудо стояло совсем голое, в одном этом тригерящем обоих голубом платке.       Слова были не нужны: не разрывая зрительного контакта и утопая в голубых омутах, в которых было столько любви, страсти, обоюдных реализовавшихся мечтаний и веры в их прекрасное будущее, Колин подхватил Джея на руки и понес в спальню.