Ярчайший роман века

«Ярчайший роман века. А как всё началось? С прикуривания».

Первая встреча.

Она терпеть не могла белые ночи в Петербурге и ещё больше ненавидела людей, которые толпами шлялись по улицам, шумели и каждое лето, вот уже тридцать пять лет, не давали ей спать. Ночью должно быть темно. На то она и ночь. Казалось бы, так просто и логично, так очевидно, но только для неё. Она не умела принимать всё таким, какое оно есть. Елена уже сменила три страны. Была и во Франции, и в Америке, но вернулась туда, откуда сбегала. Как хорошо, что в столице Богемы люди любят французскую кухню, и как жаль, что именно она на ней специализируется. Вся модная тусовка жутко выводила её из себя. В один из вечеров, на банкете, устроенном в честь того, кого она не знала и кто не знал её, Елене выпала честь познакомиться с такими же несчастливцами, как и она — шеф-поварами из многих городов России, которых отправили улыбаться, фотографироваться, светить лицами и пронюхивать секреты конкурентов (делиться опытом). Она была взбешена, что на этой пафосной вечеринке было человек сто и только одна женщина. Разумеется, она по определению считалась добычей, которая ещё и должна всех развлечь. Побег был невозможен. Её исчезновение сразу заметят — и оправдывайся потом перед начальством. Через два часа пребывания в, на первый взгляд, ну очень красивом месте, её стало воротить от всего. Во-первых, было душно. Во-вторых, все курили постоянно, без остановки, и минут за пятнадцать чудесный, огромный, восхитительный ресторан при отеле стал больше напоминать пепельницу, в которой она задыхалась. В-третьих, ни один из этих проспиртованных козлов не предложил закурить ей. Она была возмущена! Мало того, что она стоит два часа на потрясающих шпильках длиной двенадцать сантиметров, так она не то что присесть, она и покурить не может. Странный человеческий организм. Она надышалась дымом на всю жизнь вперёд, грезит о свежем воздухе, но безумно хочет его загрязнить. За ней перестали ухаживать слишком рано. Наверное, потому что ведущий выучил мало анекдотов и знал только одну фразу «а давайте лучше выпьем», иногда ставил вперед слово «коллеги». Пили все, а ей, гады такие, даже не предложили. Пока Елена злилась на мир, на жизнь, на несправедливость, на французов и на поваров, ей в голову пришла гениальная мысль, озарение: она может сбежать и останется незамеченной. Может, не совсем сбежит с вечеринки, но хоть на пятнадцать минут в какой-нибудь садик — посидеть на лавочке, подышать свежим воздухом, успокоить нервы и вернуться сильной, независимой и самодостаточной, одним словом такой, какой она сюда явилась. Проскальзывая, словно змейка, она медленно, но уверенно продвигалась к черному входу. Когда перед ней наконец появилась заветная дверь, она, посмотрев по сторонам и убедившись в том, что никем не замечена, вышла на улицу. Ей повезло. Воздух был свежим, скамейка стояла в двух шагах от неё, и кроме Елены, деревьев и фонтана, тут никого не было. Насладившись одиночеством, она достала из небольшой, среднего размера, сумочки портсигар, недлинный мундштук из янтаря, соорудила конструкцию и… не смогла найти зажигалку. Вдруг, буквально ей на голову, свалился мужчина, который, по иронии судьбы, опоздал, но задержался на улице, чтоб покурить. Встретились два консерватора. — Позволите? — он поднес зажженное огниво к свободному краю её сигареты. Она накрыла ладонями его кисти, стараясь укрыть своё спасение от ветра. — Благодарю, — она блаженно затянулась и откинула голову назад, выдыхая. — Узнаю этот запах. — Да что вы? — она всем видом показывала, что не желает поддерживать диалог. Но он подсел к ней и деваться было некуда. Один лучше, чем сотня. — L&M красный. Не думал, что девушки курят такие крепкие сигареты. — Как вы, — она не успела закончить, он показал ей пачку. Такую же, из которой утром она вынимала своих маленьких друзей и перекладывала в более безопасный домик. — Ааа, — она протянула, доказывая, что поняла. — Девушки, может, и не курят, а со мной случается. — Вы тоже опаздываете или сбежали? — он ловко перевёл тему, заметив, что её задел его комментарий. — Сбежала, — звучало так, будто она дьявольски устала. — Да и правильно сделали. — С чего вы решили, что я нуждаюсь в вашем одобрении? — она слишком зла, чтобы любезничать. — А вы не нуждаетесь хоть в чьём-нибудь одобрении? Сидите тут, сбегаете, прячетесь, как нашкодивший ребёнок. — А сами то! Прогуливаете, будто это урок математики в десятом классе. — Не судите других по себе! — Да как вы смеете? Я в жизни уроков не прогуливала. — Оно и видно. — Идите к чёрту, — как грубо. Она бы ушла и хлопнула дверью, но её лёгкие умоляли о ещё паре затяжек, и совесть не позволила бросить хабарик. — А вам не пора вернуться к мужу? — он ещё не раз вспомнит этот убийственный взгляд, вздёрнутые бровки и отвисшую челюсть. Но она слишком быстро остыла. Этот вопрос так её разозлил, что она сгорела изнутри, и лёд между ними тронулся. Она слишком устала. — Я без мужа. — Как? А кольцо? — Вы так наблюдательны, но совершенно невежливы. Я ТУТ без мужа. — А я без жены, — и зачем вы это сказали? Что ей с этой информацией делать? — Я заметила, — Елена подметила след от кольца на безымянном пальце. — Виктор, — он протянул даме руку. Она потушила сигарету об урну, выбросила её и ответила на рукопожатие. — Елена. — Вы Петербурженка? — она хотела вернуться внутрь, но он не отпускал. Будто на людях они поговорить не смогут. Она не знала, что ответить, и замешкалась на несколько секунд. — Да, — Елена будто не была уверена в ответе. — Точно? — этот бородатый незнакомец попытался заглянуть ей в глаза. — Точно-точно, — её насмешила попытка выведать все тайны. — Говорите, будто провинциалка, — он поддевает её, как давний друг. — Сами вы, прости Господи, провинциал. Петербурженка я, петербурженка. Просто ленинградкой уже отвыкла себя называть, а петербурженкой ещё не привыкла. А вы откуда? — Из Москвы, — ей нечего было добавить и она, в знак согласия, покивала головой. Но Виктор нашел слова. — Вы тут не слишком заняты? — Конференция превратилась в попойку, так что, наверное, уже нет. — Вы были на конференции, как… кто? — Как шеф-повар, кто же ещё? А вы подумали, что я, — она не успела закончить, он вовремя прервал поток ярости. — Нет. Я подумал, что вы с кем-то. Женщина-шеф-повар — это же просто невозможно. Аномалия какая-то. — Я сочту это за комплимент. — Пожалуйста-пожалуйста, — он поднял руки и улыбнулся ей, делая вид, что топор войны зарыт. — Тогда, как вы посмотрите, если мы сбежим отсюда чуть дальше? А то ещё немного, и они догадаются, куда вы пропали. — Здравая мысль. К вам или ко мне? — она тоже никогда не забудет ему этого взгляда. — Шучу, — ей и правда было смешно. Нужно было как-то ответить, раз он счел её не пойми кем. Она поднялась со скамейки, взяла его под руку и они пошли прямо-прямо-прямо, через Аничков мост, по Невскому проспекту, и зашли под первую попавшуюся арку. — Это — Кинотеатр «Аврора». Первый кинотеатр в Санкт-Петербурге. Вы не были в нашем городе, если не были в Авроре. Моё самое любимое место на свете, — её взбодрил разговор с этим мужчиной. Он очень ей понравился. Весёлый, харизматичный, симпатичный и безумно галантный. У неё не осталось и следа от усталости. Елена отпустила его руку и, будто вспорхнув, села на скамеечку и вновь достала из сумочки портсигар. — Не поможете? — Разумеется, — он снова подсел к ней и снова подкурил. — Вы курите только в закоулках? — он тоже закурил. — Конечно. Не люблю курение в общественных местах. Это превращает их в пепельницы. — Полностью с вами согласен, — они снова замолчали, наслаждаясь красотой дворика, в котором стоял круглый кинотеатр. — Похоже на древнегреческий храм. — М? — её мысли куда-то убежали. — Ваша «Аврора». Похожа на древнегреческий храм. — Да, — она была будто не здесь. — Да. Я тоже так думаю. Удивительное место. — Вы тут только прячетесь, чтоб перекурить, или кино тоже смотрите? — И кино смотрю. Каждый четверг я здесь. С пяти до семи. Мой ресторан недалеко, так что я успеваю на каждую премьеру. — Повезло. Вы, наверное, очень счастливый человек. — Да. Наверное, я очень счастливый человек, — она снова сказала это как-то неуверенно и отвлеченно. — Не верю. — Вы не Станиславский. И актёр из вас никудышный. — Ой-ой-ой. Тоже мне. Великий критик, — они обменялись колкостями и закончили притирку соревнованием «Кто добросит хабарик до урны». Она проиграла. Но, как истинная Петербурженка, подняла его и отнесла к урне. — Мерзнете? — они вышли из-под арки и снова шли прямо. Елена обхватила себя обеими руками и пошла, постукивая зубами. — Совсем нет, — Виктор накинул ей на плечи свой пиджак. — Заберите пожалуйста. — Это ещё почему? — женщина впервые отказалась от его пиджака. Он был от неё без ума. — Он не подходит к моему платью, — она говорила абсолютно серьёзно. — Да, это определённо причина, — а вот ему было смешно. — Послушайте, — она остановилась напротив него, но для пущей убедительности залезла на первую ступеньку из тех, что вели в Пассаж. — Я замужем, вы женаты, — он прервал её тираду. — Я не говорил, что женат. — У вас след от кольца на пальце. Я не слепая и не идиотка. — Правильно. Я был женат. Три дня, как развёлся. Сюда сбежал в «командировку», на месяц. — Поздравляю. Но это не меняет того, что я всё ещё замужем. И ещё семь лет буду в браке. Вы представьте, как люди, наши, с мужем, общие знакомые, посмотрят, если я буду идти по Невскому проспекту в пиджаке другого мужчины. — Неужели вас волнует, что подумают какие-то знакомые? — он был о ней лучшего мнения. — Волнует. Конечно, волнует. И будет волновать до тех пор, пока от этого зависит благополучие моего сына. — У вас сын? — Да, — она смягчилась и улыбнулась с нежностью, вспоминая своего мальчишку. — А у вас есть дети? — Дочка. — И вы всё равно развелись? — её это шокировало. Она была о нём лучшего мнения. — Ну, как видите, — он подошел ближе и обхватил её плечи ладонями. Она не стала сопротивляться. — А вы остаётесь в браке ради сына? — В какой-то степени. Если разведёмся, — её потянуло на откровения, — он заберёт его и всё, что у меня есть. — Он у вас тиран? — Хуже, он старомоден. Но мы давно уже не муж и жена. Сохраняем видимость для его высокопоставленных дружков. Снобов приторных, — его это рассмешило. — Он изменяет мне. А я изменяю ему, — она пожала плечами, будто говорила об абсолютно обычных вещах. — Закончим на этой лирической ноте, — она высвободилась из его объятий и спустилась со ступеньки. — Если надумаете, знайте: я всегда курю в том закоулке по четвергам. — С пяти до семи, — они улыбнулись друг другу так искренно и нежно, будто знакомы тысячу лет. — Да, — она развернулась и пошла сторону Дома Книги, а он побрёл к гостинице «Октябрьская».