— — —
Эти отношения развивались постепенно: очень мил и нежен, Томлинсон относился к Стайлсу так, словно тот сотворён из самого тонкого и хрупкого хрусталя, из какого выполнены три розы, стоящие у него на столе в главном офисе. Тем временем Гарри купался в заботе очень привлекательного влиятельного мужчины, чувствуя себя очень счастливым и нужным. Спустя полгода тайных романтических свиданий, невинных поцелуев в щёку и ласковых слов их отношения вышли на новый уровень: «официально» став парой, Томлинсон и Стайлс открылись Робину Стайлс (отцу Гарри), и тот был счастлив за сына и лучшего друга. Влюблённые были рады тому, что их разница в возрасте — шестнадцать лет — никого из близких не смущала и не вызывала вопросов, а на всех остальных было наплевать. На свой двадцатый день рождения Стайлс получил от мужчины рояль из красного дерева (который Томлинсон разместил в своём доме, чтобы парень чаще проводил у него время), а Луи на свой тридцать седьмой день рождения получил Гарри, лежащего на животе в роскошной спальне мужчины, на котором из одежды был лишь большой бант из красной атласной ленты, завязанный на аппетитных ягодицах.— — —
С их первого раза прошло уже два года, наполненных как милыми вечерами за просмотром очередной сопливой мелодрамы, так и жаркими страстными ночами, когда инстинкты вырывались наружу, и страсть, словно языки пламени, сжигала всё изнутри. Они не были против чего-то нового и необычного. Эксперименты всегда нравились обоим, и постепенно их секс превратился в игры, где роль доминанта на себя с большим удовольствием брал Луи. Гарри нравилось в порыве страсти кричать «сильнее, Папочка!», а Томлинсону нравилось разрушать Стайлса настолько сильно, что тот долго ещё не мог нормально ходить и сидеть без покалывания в мышцах. Однажды пара попробовала поиграть со льдом. Луи зафиксировал Гарри на постели, привязав руки и ноги к кровати, и водил льдинками по его телу до тех пор, пока маленькое серебряное ведро с «холодными кубиками» не опустело. В памяти младшего это было самым ярким воспоминанием, связанным с сексом. Но Гарри захотелось попробовать что-то ещё. Что-то более горячее и, возможно, граничащее с опасностью. Что-то, из-за чего тело будет сковывать сильнейшими волнами возбуждения вперемешку с приятной болью. И тогда Стайлс, читая очередной список разнообразных БДСМ практик, наткнулся на интересный пункт под названием «Wax play». Парню хватило недели на то, чтобы полностью разобраться с тем, как должна проходить сессия. Например, что нужно брать только определённые виды свечей с температурой плавления, не превышающей пятьдесят семь градусов, что нельзя брать те, что сделаны из пчелиного воска или ароматизированы… Что нужно капать с определённого расстояния, и что желательно делать это уже в возбуждённом состоянии, когда все чувства обострены. Оставалось только одно, а именно рассказать о своём желании Луи. Томлинсон, насколько это известно Гарри, очень любил игры с огнём. Он часто посещал различные фаер-шоу и с восхищением наблюдал за тем, как исполняющий трюки человек поджигал шпаги и другие предметы для шоу и глотал огонь. Сам Луи любил тушить свечи пальцами после романтического ужина, и Гарри видел искорки удовольствия в глазах своего мужчины в такие моменты. Так что Луи должно было понравиться подобное дополнение к списку их «развлечений».— — —
Томлинсон, как это обычно было по средам, работал в своём кабинете на дому. Он, очень задумчиво и сосредоточенно, смотрел на экран своего макбука. Проектирование садовой мебели всегда давалось с неким трудом, но сегодня мысли никак не хотели выстраиваться так, как нужно, и Томлинсон нервно удалял эскизы раз за разом уже в течение нескольких часов, чертыхаясь и нервно дёргая ногой. Кресла-качалки получались слишком нелепыми, столы для пикников слишком роскошными для простого дачного участка, а диванчики чрезмерно вычурными и идиотскими. Луи дёрнулся, когда услышал три тихих стука в дверь, и, подняв взгляд, увидел в проёме лицо своего любимого мальчика, обрамлённое карамельными кудряшками, которые вихрями ниспадали на шею, прикрывая её до середины. Томлинсон слабо улыбнулся: работа слишком измотала его. — Луи, у тебя очень усталый вид. Тебе нужно хотя бы немного отдохнуть, — парень распахнул дверь шире и подошёл к столу мужчины, кокетливо покачивая бёдрами. На его лице сияла хитрая улыбка, но в глазах отражалось беспокойство за своего любимого. — Тебе бы послать всех куда подальше и отдохнуть. Ведь сегодня не дедлайн, — он опёрся о стол из красного дерева бёдрами справа от Луи и опустил руки на лакированную поверхность по обе стороны от себя. — Милый, ты же знаешь, что я не могу откладывать работу на «потом», — Томлинсон закатил глаза и положил руку на бедро Стайлса. — Мне необходимо закончить это уже к пятнице, а всё, что я сделал, это открыл приложение, — Луи снова уставился в монитор, убрав руку с ноги парня, и снова накрыл ладонью беспроводную мышь. — Я могу сделать тебе массаж, — это не было вопросом. Он просто обошёл Томлинсона и, встав у того за спиной, положил руки на чужие плечи. — Прикрой глаза и откинься на спинку этого прекрасного стула собственного проектирования, а то он обидится и сбросит её. От пятиминутного перерыва твоя мебель никуда не убежит, — прошептал он на ухо мужчине. — Всё-то ты знаешь, — прошипел Луи, когда сильные руки начали сжимать и разжимать плечи в попытке расслабить. И это сработало. Кабинет погрузился в тишину, прерываемую лишь тихими довольными вздохами Томлинсона. Руки его парня практически профессионально делали массаж, он прекрасно об этом знал, но со временем начинал забывать. Луи даже, кажется, отключился на несколько секунд, но его разбудило чужое дыхание, опаляющее ушную раковину. Мурашки табуном пробежались с головы до пят. — Я, на самом деле, пришёл кое-что обсудить, Папочка, — тихо прошептал Гарри. Он увидел, как пальцы рук Томлинсона с силой сжали подлокотники кожаного компьютерного кресла, и улыбнулся из-за подобной реакции на свои действия. Стайлс почувствовал прилив уверенности, чтобы продолжить говорить, но Луи прервал поток его мыслей: — Не сейчас, малыш. Я очень сильно занят работой, — твёрдо сказал тот, и Гарри почувствовал, как недавно расслабленные мышцы снова напряглись под его ладонями. — Но это не так серьёзно, как тебе кажется, навер— — Я же ясно сказал, Гарольд. Не. Сейчас, — голос Луи стал очень низким и хриплым, отчего бабочки в самом низу живота Стайлса начали беспорядочно летать и щекотать своими крылышками: доминантный тон его мужчины всегда сводил с ума, и хотелось беспрекословно подчиняться. Но сегодня Гарри чувствовал себя очень непослушным. — Ну, тогда я пойду плавать в бассейне. Пока, Луи, — парень обошёл стол и направился к выходу из кабинета, пряча дьявольскую ухмылку. — Ты меня спас, Солнышко. Чувствую себя полным желания продолжать работу. У меня даже, кажется, появилась идея, — Луи оживлённо выпрямил спину. — Я обещаю, что мы поговорим вечером, ладно? Гарри кивнул, зная, что Томлинсон увидит это, и приоткрыл дверь. Теперь всё должно было пройти так, как он продумал минутой ранее. Стайлс напрягся, чтобы в любую секунду сорваться с места и убежать, а затем спрятаться, потому что за следующие слова Луи его точно убьёт на месте. — Знаешь, wax play — это весело, Папочка, — повысив голос, быстро сказал Стайлс и, не став дожидаться реакции Томлинсона, вылетел из кабинета, захлопнув за собой дверь. — Твою мать, — простонал Луи и откинулся на спинку кресла. Ему казалось, что он моментально затвердел от этих слов. О работе теперь не было и речи.— — —
Когда пара обсудила все тонкости данной «процедуры», оставалось лишь решить, на какой день её назначить. И выбор пал на вечер субботы.— — —
«Daddy issues» — The Neighborhood
Настольная лампа бросает жёлтые пятна на стены с дорогими красными итальянскими обоями; на угольно-чёрные шторы, задвинутые настолько плотно, что без лампы в комнате стояла бы кромешная тьма; на большой комод из красного дерева с резными золотыми ручками и на двуспальную кровать с металлическим кованым изголовьем. На бархатистом красном покрывале смиренно лежит Гарри: по подушке разбросаны кудрявые карамельные локоны, глаза, обрамлённые длинными пушистыми ресницами, закрыты, и веки слегка подрагивают, лицо и шея покрыты ярким румянцем, губы цвета спелой вишни приоткрыты, и нижняя зажата между зубами. Его тело неподвижно, только грудная клетка из-за глубоких вдохов и выдохов тяжело поднимается и опускается. Руки привязаны к золотому изголовью алыми шёлковыми лентами, и пальцы на них крепко держатся за металлические прутья. В тёмном углу комнаты на мягком гобеленовом кресле, вальяжно закинув одну ногу на другую, сидит Луи. Его согнутые руки лежат на подлокотниках, и мышцы на них настолько напряжены, что подвёрнутые до предплечий рукава шёлковой красной рубашки едва ли не трещат по швам. Хищный взгляд бледно-голубых глаз направлен прямо на связанное тело на постели; он то поднимается к лицу парня, то опускается к сжатым вместе длинным стройным ногам, что тот иногда сгибает в коленях. Мужчина облизывает губы и тяжело сглатывает вязкую слюну. Весь его вид выдаёт томное ожидание. — Скажи мне цвет, детка, — тихо, но очень твёрдо произносит он. — Зелёный, Папочка, — хриплый от продолжительного молчания голос вырывается из грешно алых губ, и это даже больше похоже на жалобный стон. Мужчина медленно встаёт и подходит к кровати. Он наклоняется к самому лицу Стайлса и горячо выдыхает тому прямо в приоткрытый рот. В ответ раздаётся громкий скулёж. — Будь хорошим мальчиком и не издавай ни звука, пока я тебе этого не позволю. Тебе ясно? — Гарри кивает, словно болванчик, коих обычно размещают на панелях машин. Мужчина отходит к комоду и выдвигает первый ящик. Он вынимает оттуда зажигалку и несколько больших ароматических восковых свечей в хрустальных подсвечниках. В комнате раздаётся четыре щелчка зажигалки, и теперь на гладком красном дереве стоит две пары зажжённых свечей. Лёгкий аромат горящего фитиля слегка пьянит, потому что находящимся в комнате известно дальнейшее развитие событий. Это разжигает пламя в груди, и жар, накапливаясь в ней, опускается к низу живота, из-за чего дрожь проходит по всему телу, начиная с кончиков волос и заканчивая пальцами на ногах. Убедившись, что огонь не собирается тухнуть, Луи направляется к привязанному парню. — Ты так красив, Гарри, — с этими словами мужчина осторожно касается чужого живота и ведёт указательным пальцем вверх, едва задевая кожу, которая моментально покрывается мурашками. Она немного влажная от пота. Достигнув груди, Луи обводит одну из горошин сосков, что затвердевает от мимолётного прикосновения в считанные секунды. — Всегда такой чувствительный. Ты даже не представляешь, как сильно это заводит меня, — хрипит он и делает глубокий вдох. Выдержка уже начинает подводить, а ведь они только начали. Мужчина сжимает сосок указательным и большим пальцами и слегка скручивает, от чего парень резко выгибает спину и с силой закусывает нижнюю губу, не давая громкому стону вырваться наружу. Старший смотрит на эту картину, затаив дыхание. Его мальчик такой послушный и прекрасный. Оставив сосок в покое, Луи продолжает вести дорожку пальцем вверх; обводит Адамово яблоко, которое резко дёргается, из-за того что Гарри проглатывает всхлип; наконец, Луи касается малиновых губ. Он давит на нижнюю, безмолвно приказывая раскрыть рот. Парень слушается. — Я хочу делать с тобой очень плохие вещи, малыш, — мужчина одергивает руку и выпрямляет спину. Он обходит кровать и возвышается над возбуждённым молодым телом уже с другой стороны. Наклонившись к лицу Гарри, Луи проводит языком по щеке, очерчивая скулу, и, наконец, касается желанных бантиков-губ. Когда парень пытается схватить ими чужой язык, мужчина больно кусает того за нижнюю. — Такой ненасытный. Прояви терпение, Гарри. Умей принимать то, что Папочка даёт тебе, — рычит Луи. В ответ парнишка судорожно кивает. Мужчина замечает на губе капельку крови, которая постепенно становится больше, а затем стекает вниз по щеке Гарри. Луи несдержанно стонет и ловит её языком. Он слизывает алую дорожку и засасывает место, где появилась ранка, словно голодный вампир. Парень с силой сжимает ленты, обёрнутые вокруг запястий, и раздвигает ноги. Луи отстраняется лишь спустя несколько секунд. Убедившись, что трещинка больше не кровоточит, он снова отходит от парня и идёт к комоду. Гарри от потери контакта расслабляет напряженные мышцы тела и с облегчением выдыхает. Свечи горели достаточно долго, чтобы небольшое количество воска растаяло, и теперь в подсвечнике была жидкость. Осторожно взяв один стаканчик, Луи возвращается к парню. — Надеюсь, что ты не забыл о правиле: ни звука. Только стоп-слово. Напомни мне его, —приказывает мужчина, а затем добавляет, — отвечай. Гарри снова напрягается и зажмуривается, чтобы не заскулить: доминантный тон Луи сводит его с ума. — Красный, — с трудом отвечает он и снова закусывает нижнюю губу. Дышать становится всё труднее. — Хороший мальчик, — хвалит мужчина, после чего приступает к задуманному: наклонив подсвечник над грудью обнажённого парня, Луи осторожно капает на кожу расплавленным воском, и тот кричит так громко, что, кажется, стены комнаты сотрясаются: — Л-луи! — Гарри тяжело дышит и скулит. Его возбуждённый член дёргается, лёжа на животе, и из уретры просачивается мутный предэякулят. — Я не разрешал тебе говорить, Гарри, — мужчина недовольно хмурится и смотрит на лицо парня, чьи глаза ещё ни разу не открылись за последние минут двадцать. — Ты нарушил правила. А что бывает, когда ты не слушаешься? Отвечай. — П-папочка добавляет ещё одну ленту, — тихо произносит Гарри. — Верно, детка. Луи ставит свечу на прикроватную тумбу и идёт к комоду. Он вынимает самую широкую и длинную шёлковую красную ленту и проводит по ней пальцами, чтобы убедиться, что та достаточно мягкая для его цели. После мужчина снова возвращается к постели. — Приподними голову, — говорит он приказным тоном, и парень, проскулив, выполняет. Луи начинает с того, что осторожно прикрывает шёлковой тканью дрожащие веки Гарри, затем ведет её концы за голову и затем, скрестив на затылке, к передней части шеи. Снова скрестив ленту уже чуть выше кадыка, мужчина «обводит» лицо с обеих сторон, тем самым закрывает уши, и в конечном счёте завязывает шёлк на макушке в аккуратный бантик так старательно, словно запаковывает подарок. — Я включу тебе музыку, чтобы ты не слышал, где я нахожусь и что собираюсь делать, — шепчет Томлинсон. Они уже обсуждали это, но он решил на всякий случай напомнить своему мальчику. Тот в ответ кивнул. Луи взял заранее подготовленные наушники и плеер и выбрал плейлист, который тщательно составлял вместе с Гарри в течение двух дней.— — —
«Play with fire» by Sam Tinnesz feat. Yacht Money
Томлинсон стоит возле кровати с длинной свечкой в руке. Он тяжело сглатывает от вида дезориентированного парня, что дёргает запястьями и прерывисто дышит; греховно-малиновые пухлые губы приоткрыты, и стон практически покидает уста доминанта, но тонет где-то в грудной клетке. Осторожно протянув руку вперёд, Луи наклоняется над потным телом, сияющим в свете настольной лампе, и слегка наклоняет свечу. Тонкая струйка розового расплавленного воска льётся на впалый живот прямо над пупком, и Гарри безмолвно кричит, выгибая спину и становясь похожим на мостик, и воск затекает прямо в пупок, из-за чего тело прошибает новая волна боли, смешанной с мазохистским наслаждением. Словно шипы розы, горячая жидкость обжигает нежную кожу, травмированный участок розовеет. Мужчина, казалось, забыл о такой вещи, как дыхание. Он стоял неподвижно и умирал внутри из-за зрелища, раскрывающегося перед ним. Слишком горячо, причём во всех смыслах этого слова. Когда воск застывает, а парень опускается на покрывало, Томлинсон обходит его с другой стороны и наклоняется к чужому уху, прижимаясь лицом как можно плотнее: — Хороший мальчик, — шепчет он и вытаскивает наушники. — Давай лучше без них. Я хочу, чтобы ты слышал меня, милый. И хочу слышать твои прекрасные стоны. Устройство отбрасывается в неизвестную сторону. Луи выпрямляется и наклоняет свечу уже над гладким бедром. Он капает воском осторожно, прокладывая дорожку от основания бедра до колена и делает там маленькую лужицу. Струйки бегут вниз, затекая под колено, туда, где кожа ещё более чувствительная, и Гарри шумно всасывает воздух, до боли закусывая нижнюю губу. Он непроизвольно сгибает ноги и подаётся бёдрами вверх, инстинктивно ища такое необходимое трение. В комнате невыносимо жарко. И виноваты в этом вовсе не несколько горящих свечей, а напряжение, из-за которого воздух стал слишком тягучим и липким, словно патока. Духота и высокая температура тела вынудили Томлинсона подойти к закрытому окну и распахнуть пластиковые створки. Свежий прохладный воздух ворвался в помещение, и Луи и Гарри вдохнули полной грудью; из-за контраста внутреннего пожара и холодного ветерка, что так нежно начал ласкать вспотевшую кожу, мурашки стадом побежали по телу. Мужчина прикрывает окно, оставив небольшую щель, чтобы совсем не замёрзнуть, и поворачивается к Стайлсу.«Joke's on you» — Charlotte Lawrence
— Я собираюсь отшлёпать тебя прямо сейчас. Как ты на это смотришь, дорогой? — спрашивает он, а затем начинает расстёгивать пряжку ремня, даже не став дожидаться ответа. Потому что он очевиден для обоих. Сильные руки ставят свечу на подоконник и нетерпеливо вырывают кожаный ремень, из-за чего швы, держащие шлёвки, громко трещат. Гарри в нетерпении стонет и переворачивается на живот, а затем изгибается таким образом, что аппетитные упругие ягодицы оказываются призывно торчащими в воздухе. Из-за движений возбуждённая плоть трётся о мягкое покрывало, и парень шипит от приятных ощущений. Затуманенный пьянящим удовольствием разум будто пульсирует, слегка оглушая, и Стайлс совсем не понимает, что он сейчас делает, словно находясь на грани между сном и реальностью. В неверии Луи часто моргает, с трудом осознавая, что его прекрасный мальчик настоящий, и он лежит сейчас на кровати, жаждущий прикосновений своего мужчины. Сбитое дыхание, несдержанные стоны и тихие ругательства, блестящее от пота тело, сходящее с ума и так красиво извивающееся от лёгких толчков в красивое бархатное покрывало — всё это было, есть и будет принадлежать одному только Томлинсону и никому больше. — Ты так прекрасен, — сломленным шёпотом произносит Луи, не решаясь нарушить тишину и прервать изнывающего Гарри. — Прошу… Луи… То есть, Папочка… — стон, — помог-ги мне, — Стайлс дёрнулся и замер, неожиданно опомнившись: они с Томлинсоном были в процессе игры, и он точно сейчас нарушил правила, стимулируя себя о постель. — Прости, пожалуйста, я просто забы— — Тише, солнышко. Всё в порядке, клянусь. Видел бы ты себя: такой нуждающийся в моём внимании, в моей помощи, в моих прикосновениях. Я собираюсь полностью разрушить тебя сегодня. Ты кончишь не один раз, малыш, — хрипит мужчина. Его голова уже идёт кругом из-за волн возбуждения, что так мощно разбиваются о тело, накрывая с головой. и стонущий Гарри это положение совсем не облегчает. Луи больше не может ждать. Он складывает ремень пополам и, руками держа за оба конца, громко «хлопает», будто проверяя на прочность. Стайлс вздрагивает, и его тело сокрушает дрожь. — В любой момент можешь назвать свой цвет, если я перейду границы зоны твоего комфорта. Понятно? — доминантный голос, словно гром средь ясного неба, разрезает ставший совсем густым воздух. Власть снова вернулась к мужчине, позволив ему собраться с духом и глубоко вздохнуть. Гарри послушно кивает и старается расслабится. Он не видит, где сейчас находится Луи, и не может предугадать его дальнейшие действия, потому что дурацкая шёлковая повязка обёрнута вокруг его головы таким образом, что не сползёт с глаз, даже если с усилием потереться лицом о подушку. Поэтому остаётся лишь ждать. И это происходит довольно быстро: звонкий шлепок отскакивает от стен комнаты и выпрыгивает прямо на улицу, падая на мраморную дорожку в саду и распадаясь на части, из-за чего звучит небольшое эхо. Гарри вскрикивает от резкой боли, которая иголками проходит под кожей, кажется, по всем нервным окончаниям и тупым давлением отдаёт в пах. Луи смотрит на это с замиранием сердца, жадно впитывая в себя всё, что происходит — и звуки, и соблазнительную картину. Он опускает кончик сложенного ремня в районе последнего шейного позвонка парня и нежно, почти невесомо, ведёт вниз. От его голодного взгляда не ускользают перекатывающиеся от напряжения мышцы плеч и спины, а также то, что кожа покрывается мурашками от сочетания нежных поглаживаний с томным ожиданием следующего шлепка. — Подумать только: ты был так невинен в первый год наших отношений, и краснел от слова секс, забавно прикрывая веки и пряча свои очаровательные глазки. И посмотри, где ты сейчас, Гарри: называешь меня Папочкой и просишь поиграть с тобой, наслаждаешься тем, как я шлёпаю твою прекрасную соблазнительную попку. Так послушно принимешь всё, что я тебе даю, — Томлинсон останавливает руку рядом с ягодицами и круговыми движениями гладит их ремнём. — Твой отец сильно ошибается, называя меня твоим парнем, детка. Потому что я твой мужчина, — договаривает Луи и размахивается, после чего начинает осыпать нежные половинки чередой сильных и более слабых ударов, и ягодицы дрожат и краснеют, становясь похожими на малиновое желе. Доминант точно знает, что они не менее сладкие на вкус Стайлс не может сдерживать стонов и слёз, уже откровенно рыдая от контраста болевых ощущений и невероятного удовольствия. В нижней части живота разгорается самый настоящий пожар, кровь в венах кипит, а сердце делает кульбиты, бешено ударяясь о стенки грудной клетки. — Скажи, что я твой, Гарри. Назови меня своим Папочкой. Сейчас, — приказывает Томлинсон. — М-мой Папочка… — прилагая огромные усилия, скулит практически разрушенный Гарри. Когда ноги сводит приятной судорогой, член невыносимо хорошо и идеально «ласкает» покрывало, а ягодицы продолжают принимать обжигающие шлепки, Стайлс чувствует приближение оргазма. Он уже на грани, из-за чего его стоны становятся всё более громкими и пошлыми. Остаётся ещё совсем немного и… — Не смей кончать, — доминантным тоном шипит мужчина сквозь плотно сжатые зубы и вмиг прекращает удары, после чего прижимает парня к кровати, давя на поясницу, тем самым ограничивая любые движения и наступление желаемой разрядки. Гарри сломлено стонет и всхлипывает. Его зад горит огнём, пульс бьётся прямо в ушах, а слёзы продолжают неконтролируемо течь по щекам. Луи внимательно оглядывает Стайлса, чтобы убедиться, что тот не пытается потереться о покрывало, а затем отходит к комоду: они ведь ещё не закончили играть с огнём. Когда горячий воск капает на нежную кожу спины и начинает застывать, Гарри от неожиданности громко стонет и дрожит. Он стискивает пальцами ленту, что крепко «держит» руки у изголовья, и изгибается до хруста в позвоночнике. Луи, довольный реакцией, прокладывает дорожку к правой ягодице. Над самой верхушкой он наклоняет свечу чуть сильнее, из-за чего струйка воска покрывает аппетитную красную половинку попы. Лицо Стайлса скорчивается от боли, потому что кожа слишком раздражённая от недавних шлепков, и он мелодично стонет. — Какой цвет? — спрашивает Луи на всякий случай. Он не хочет, чтобы Гарри терпел это всё ради него, наплевав на собственные чувства и ощущения. — Самый зелёный из всех зелёных, — шепчет парень, слабо улыбаясь. — Хороший мальчик, — и Томлинсон снова наклоняет свечу уже над другой ягодицей. Воск растекается по сторонам, и это выглядит волшебно. Маленькая капелька попадает прямо в расселину между ягодицами и останавливается на сжатом колечке мышц. И это, буквально, стало последней каплей: Гарри прогибается, оттопыривая ягодицы так высоко, как только позволяет растяжка; шёлк на запястьях трещит от того, как сильно парень хватается за ленты и тянет на себя; греховные малиновые искусанные губы раскрываются, выпуская на волю самый громкий и красивый стон, который только слышал Луи за всю свою жизнь, и Стайлс содрогается в оргазме. Контрастные жемчужные капли спермы осыпают алое покрывало. Гарри, сокрушённый такой волной удовольствия, падает обратно, растекаясь по постели, словно воск по его телу. Плюнув на два пальца и затушив огонёк, Луи, спешно ставит уже ненужную свечку на тумбочку, после чего отходит назад на несколько шагов, с трудом переставляя ноги. Он замирает на месте и зажмуривается, боясь, что стоит ему шевельнуться или открыть глаза, чтобы взглянуть на произведение искусства в виде разрушенного Гарри, и он кончит в эту же самую секунду следом за Стайлсом. Пульсация в висках и звон в ушах сводят с ума, и Томлинсон чувствует ужасное напряжение, которое сковывает каждую мышцу его тела, лишая даже способности свободно дышать: лёгкие будто сдавили в тисках. В комнате воцаряется мёртвая тишина, нарушаемая лишь громкими сбитыми вздохами Гарри, который пытается прийти в себя после мощной разрядки. — Ты грёбаное искусство. Твоя кожа горит, покрытая капельками грёбаного пота, твоя восхитительная попка похожа на два пасхальных куличика из-за этого грёбаного воска сверху. Ты так сильно заводишь меня всем своим естеством: тело, повадки, манеры, и, в конце концов, звуки, которые ты издаёшь. Тебе стоит лишь назвать меня Папочкой, и независимо от ситуации я стану таким возбуждённым, словно грёбаный пубертатник. Я не знаю, что будет со мной после смерти, потому что ты мой личный Рай. Я так сильно люблю тебя, — говорит Луи разрушенным голосом, стоя поодаль от постели и всё ещё не решается открыть глаза. — Я тоже люблю тебя, Папочка, — скулит Стайлс, едва очнувшийся. Он до сих пор не может видеть своего прекрасного мужчину. Тупая повязка. Томлинсон хрипло стонет от слов парня и начинает остервенело расстёгивать свою рубашку. Вместе со штанами она летит в сторону кресла и падает около него, но Луи слишком плевать на это. У него есть кое-кто более дорогой, чем весь этот дом с мебелью и садом — превосходный кудрявый мальчик. Оставшись полностью обнажённым, мужчина быстро кидает «перевернись для меня» и идёт к комоду за бутылочкой смазки. Выбор падает на ту, что с запахом арбуза. Луи не против отведать такое лакомство на ужин. — Раздвинь свои прекрасные ножки, — приказной тон снова возвращается в голос Томлинсона, и Стайлс широко улыбается, выполняя и морщась от жжения травмированных ягодиц. Выдавив много смазки на руки и хорошенько растерев её между пальцами, Луи оборачивает ладони вокруг чужого члена, налитого кровью от нехватки внимания, и начинает медленно водить то вверх, то вниз. Гарри тихо стонет и тонет в приятных ощущениях. Он слишком чувствительный из-за недавнего оргазма, и поэтому прикосновения отдаются тупой болью в набухшие яички. — Ты сможешь кончить ещё раз, малыш, — твёрдо произносит Томлинсон, когда парень под ним пытается уйти от прикосновений, и садится на чужие бёдра. Он соединяет их члены в руках, давая такое необходимое обоим трение. — Я хотел бы ещё поиграть с тобой. Воском или ремнём, не важно. Но это превратилось в пытки для меня самого, — хрипит мужчина и двигает руками немного быстрее. — Давай, сладкий, покажи мне, какой ты хороший. Кончи для своего Папочки, — Томлинсон знал, что его действий ничтожно мало для достижения оргазма. Он просто изводил Гарри, желая, чтобы тот окончательно разрушился. Стайлс протестующе мычит, когда истекающий предэякулятом член падает на живот из-за потери контакта. А затем чувствует палец между своих ягодиц. Громкий всхлип тонет в горле. — Можешь стонать, но говорить не смей. Только стоп-слово, — Луи ложится между длинных стройных ног и закидывает их себе на плечи. Он раздвигает руками половинки попы, открывая себе вид на прекрасное порозовевшее колечко мышц, что до сих пор, словно пробкой, закрыто высохшей каплей воска. Мужчина осторожно отковыривает ненужную капельку и целует напряженные мышцы. — Расслабься для меня, — шепчет он в кожу и ведёт широкую полосу языком снизу вверх, отрываясь лишь тогда, когда доходит до головки твёрдого члена, и наслаждается мелодичным стоном. — Такой послушный. Гарри лежит смирно; его локоны рассыпаны по подушке, накрытой алым бархатистым покрывалом, и его кожа, золотистая из-за часов, проведённых под жарким летним солнцем, прекрасно смотрится на ткани. Из-за всего этого парень похож на самое драгоценное украшение из тех, что носят люди, подобные Луи — избалованные роскошью и деньгами в огромных количествах. И бисеринки пота блестят, подобно маленьким кристаллам Сваровски. — Я собираюсь вылизать тебя, малыш, — мужчина смачивает вязкой слюной губы, неотрывно смотря мальчику прямо в глаза, и тихо рычит, когда слышит нуждающийся скулёж.«Bad things» — Jace Everett
Мокрый поцелуй остаётся на напряжённом колечке мышц, а затем россыпь таких же остаётся покругу, и это очевидно: Луи снова дразнит. Стайлс недовольно стонет, желающий гораздо большего, и протестующе ёрзает, тут же шипя от боли из-за трения ягодиц о покрывало. Томлинсон останавливает свои действия и хлопает парня по бедру. — Если ты не прекратишь, я оставлю тебя возбуждённым и пустым, а сам кончу на твой живот и пойду пить чай. Этого ты добиваешься? — грубый и полностью охрипший голос попадает в самые уши нетерпеливого Гарри и посылает всё новые, более сильные волны возбуждения. Он тут же замирает, — Будь послушным, и тогда ты получишь всё, чего захочешь, — говорит Луи и продолжает одарять стройные бёдра поцелуями-бабочками. Наконец Гарри чувствует чужой горячий язык, что так приятно массирует сжатую порозовевшую дырочку. Парень благодарно стонет и выгибает спину. Луи уже лижет без остановки, и это выглядит так, будто он ест самое вкусное блюдо на планете (и мужчина считает именно так). Его челюсть болит, подбородок и скулы покрыты слюной, но все что ему нужно — доставить удовольствие своему малышу. На пальцах ещё есть остатки смазки, и он отстраняется, чтобы нанести их. — Тебе будет невероятно хорошо сейчас, — будто бы предупреждает Луи. — Можешь кончить, если захочешь, —добавляет он. В ответ раздаётся громкий скулёж. Мужчина снова касается языком сморщенной кожи, ощущая приятный сладкий вкус арбуза, и начинает покусывать нежные участки, посылая мурашки по телу парня под ним, что так прекрасно скулит. Одной рукой доминант обхватывает собственную возбуждённую плоть, а другую оборачивает вокруг изнывающего члена Гарри, и начинает ритмично водить кистями вверх-вниз. Его рот, полный слюны, не переставая, ласкает чувствительный анус, и всего этого слишком много: Стайлса сотрясает крупная дрожь и он с немым криком изливается себе на живот. Луи прекращает свои действия и садится на бёдра парня; он нежно гладит того по нижней части живота, пальцем обводя чернильный рисунок ветки лаврового листа, и доводит себя до разрядки несколькими быстрыми движениями.— — —
— Ты бы не мог меня отвязать, милый? — хихикает Гарри. Они лежали около десяти минут, отдыхая от произошедшего и переводя дыхание. На постели творился полный беспорядок: смятоё покрывало, на котором тут и там были разбросаны крошки застывшего воска и сухие жемчужные капли спермы; два потных тела, переплетённых ногами. Луи поднялся и сел рядом со своим парнем, снимая повязку с лица. Тот часто заморгал, пытаясь привыкнуть к тусклому свету. Он широко улыбнулся Томлинсону и потянулся за поцелуем, но тот надавил ему на грудь, и игривый блеск отразился в голубых глазах. — Кто сказал, что мы закончили?