Всеми забытая. Книга первая

Глава 19. Сидя на краю кровати я рассказывал Катарине о последних новостях. — … Твёрдый погиб, остальные не знаю. Я уже начинаю терять веру в завтрашний день. Эта сука война забрала много хороших парней. А ведь как хорошо начиналось… Первые бои были лёгкие и без потерь. А потом… Я глянул на спящую Катарину. Внутри я был разбит, но выказывать я этого не хотел даже спящему человеку, но ей я доверял полностью. Больно вот так на неё смотреть. Есть надежда, что она очнется, когда источник манны заполнится до краёв, но сколько это времени займёт, я не знаю. Тут на меня накатила тоска и я примолк. Затем в голове мелькнула мысль вместе с когда-то прослушанными строчками песни из арии: «встань, страх преодолей, встань в полный рост…» Да твою жешь, хватит сидеть! Где моя воля! Воля, то, что всегда придавала мне сил никогда не отчаиваться! Я оплошал, когда дал смерти друга проникнуть в самую глубину сердца, так нельзя. Хватит, проснись! Резко вскочив с кровати, пошёл быстрым шагом на выход, но когда до выхода из подсознания осталось немного, я остановился, но смог заставить себя волевым порогом вытащить сознание в реальность. Сквозь веки пробивалось солнце. Немного послушав обстановку, решил открыть глаза. Верхняя часть кровати закрыта белой тканью, по бокам кроватные шторки. Рядом на стуле сидел Ник, как обычно, что-то поигрывая на гитаре. Струны тихонько звенели, мелодия была чуть грустноватой и хаотичной. Явно его авторства, не было у меня в знаниях подобной песни. Отведя взгляд от струн, он глянул на меня. И улыбнулся. — Очнулась? — Да. — Как самочувствие? — Отлично. Поёрзав, привстал на кровати. Одеяло съехало, а Ник отвернулся, попутно кидая в меня мою чистую рубашку. Намёк понятен, только сначала бинты. Закрывшись одеялом, спросил: — Как остальные? — Живы. Кроме Кирки и Касты. Мне немного поплохело. — Их там же где и… — Да. Помолчали. Он снова начал наигрывать ту мелодию. — Думал, плакать будешь. — Почему? — Девчёнка же ты. — Ни отнять, ни взять. Только я давно не плакала. — Я вижу. Когда сердце обливается кровью, эта самая кровь запекается, закрывая сердце от остального мира. Поэтому пока кровь свежая, её надо смыть. — Бинты. — Что? — Вон та длинная полоска белой ткани, подай. — Держи. Я взял, и начал забинтовывать грудь. — Даже не выгонишь? — Зачем? — Ты же девушка, вы всегда так делаете. — Я нет. Ты мой товарищ и просто друг. Тебе я доверяю полностью. Мы с тобой плечом к плечу убивали, ели из одного котелка. Прошли огонь, воду и медные трубы. — Вот появилась минутка свободного времени, когда не надо убивать, спать в кучке, чтобы согреться, так я заметил, как ты сильно отличаешься от остальных девушек. Ещё и эти непонятные фразы и неизвестный мне мат. Да, мата тут русского нету, но при дословном переводе на их язык поход в половой орган здесь явно принимают за матерное выражение. — Это ты мало обо мне знаешь. Я начал вставать, чтобы одеться окончательно. Ник не выдержал, и вышел, а через секунду вошла служанка. — Госпожа, вам не стоит вставать. — Стоит, иначе не дотянусь до звёзд. Она попыталась меня переспорить, но я на всё говорил нет. В коне концов она только помогла мне одеться. — А штаны где? — У них штанина вся порвана. Они уже не годны. — А есть другие? И ещё, хватит так сильно пялиться на мою правую руку. Еле отведя взгляд от протеза, сказала: — Для девушек вашего размера нет. — Необязательно для девушек, удобство важнее красоты. Она подумала. — Можно попросить у Кита Клаес. Меня чутка замкнуло. — Кого? — Кит Клаес. Он приёмный сын Адреса Клаес и Мири Дианы Клаес. — Это поместье Клаес? Как я тут оказалась? — Господин Кит Клаес по просьбе третьего принца его величества был на границе. Там вас и нашёл. Как интересно. Ну что, Катарина, познакомлюсь с твоими родителями. — Ты меня знаешь? — Нет. Точнее, была неуверенна, что вы незнакомы мне. Ваше лицо я где-то видела. — Как звать? — Энн Шерри. — Энн, ты как давно служишь семье Клаес? — Долго уже. — Помнишь Катарину? Она с непониманием посмотрела на меня, но потом её глаза расширились от удивления. — Я пойду? — Нет уж. Раз пришла, помоги дойти до моих товарищей. Я постучал по левому обрубку ноги. Она вздохнула. — Как скажете. — Я думала, ты только герцогу и герцогине служишь. — Гостям тоже. — Найди штаны, пожалуйста. Найдёшь, сможешь попросить что-нибудь у меня в замен. Она замялась. — Ты точно Катарина? — А что-то не так? — Нет. Сейчас приду. И вышла. Я посидел. Открыл тумбочку. В ней был револьвер с кобурой, пояс с ножом. Портфель лежал на столе. Кобура крепилась под подмышкой для скрытого ношения. Служанка вернулась, протянув белоснежные штаны. — Мда, та ещё находка для пули снайпера. Помоги одеть. Левую штанину закатал, Шинель надел, пояс нацепил, кобура на месте. Всё, готов. Служанка помогла допрыгать до выхода из комнаты. Когда вышли, меня под руки уже подхватили Ник с Мариусом. Шапка, стоящий чуть сбоку со своим метровым ростом только голову почесал, и спросил: — Как здоровье? А то пять дней не приходила в сознание. Думали, что что-то не так, и постоянно вливали эликсир лечения. — Так вот почему у меня нету заражения крови. Ведь столько грязи в рану набилось тогда. Энн, есть чё пожрать? — Да. Можем накрыть на стол. — Будем благодарны. … Когда стол был накрыт, я тайком смотрела через щель на них. Никаких манер у неё не было. Говорит что хочет, делает что хочет. И если сравнить ту Катарину, которую я знала, эта была другой. Она не кричала, ела всё подряд. Лишилась ноги, но не переживала по этому поводу. Как будто у неё есть запасная, или что-то в этом роде. Хотя глядя на правую руку, сомневаться не приходится, у неё и такая нога может найтись. Так и хотелось поразглядывать и потрогать её руку. Сразу узнать Катарину было невозможно. Старая всегда следила за внешностью. А у этой причёска никакая, волосы спутаны и сальные, из одежды невзрачная странная накидка и сильно измученное лицо. Я не могу представить, что с ней произошло. Ещё и эта заколка в виде письма. Почему она вступила в армию? Неужели война добралась до дома, в котором обещали за ней приглядеть? Она вдруг перестала есть, и спросила так, как будто обращается к воздуху: — А где Рафаэль? Ответил ей метровый мужичок с бородкой: — Ушёл в институт проведать как там его студсовет. — Прям мультик, а не средневековье. — Что? — Нет, ничего. Вообще это была странная компания. Интеллигентный Мариус, карлик по кличке Шапка, нормальный Ник и Катарина, которая ведёт себя совсем неподобающе не просто как для бывшей аристократки, а вообще девушке. Как можно переодеваться на глазах незамужнего человека? И шутки у неё проскакивают развратные и пошлые. Что такого с ней произошло? Перестав наблюдать, я отправилась к господину Адресу. В его кабинете было не убрано, после того, как кто-то убирался там, он начинал ругаться, что не может найти ту или иную вещь. — Господин. — Что? — Та девчонка без ноги. — Что-то не так с ней? Мне положено всё докладывать господину. Такова работа горничной. — Вы её узнаёте? — Её лицо очень знакомо, как и цвет волос. — Это Катарина Клаес. — Не может быть такого. Она в Тэрии. И она слишком высокомерна, вступить в ряды армии, для неё перебор. — Она сама так сказала. Он ещё немного посидел. — Уверена? — Хоть она и изменилась до неузнаваемости, но вы сами говорите, что где-то её видели. — Хорошо. Позови её ко мне, как только освободиться. — Хорошо. — И да, Мири этого пока не стоит знать. Если узнает Кит, передай ему ничего не говорить матери. — Поняла. Выйдя, снова решила последить за ней. Когда они закончили есть, я зашла, и ко мне обратилась Катарина: — У вас как с десертами? — Чего желаете? — Вам известен такой торт медовик? — Нет. И умоляющим взглядом добавила: — А сгущёнка? — Никогда не слышала о таком. — Жаль. Очень жаль. Тогда Больше ничего не надо. За последний год я впервые так плотно поела, спасибо. Прошлая Катарина точно так не стала бы говорить. Ещё и тарелку вылизывать. … На обед подали суп какой-то, на второе отваренную крупу с кусочками овощей, тоже неизвестно чего. Я из кухни этого мира узнал только картошку. Всё остальное для меня дикий лес. Жаль, что картошку только один раз удалось отведать, у тех же повстанцев. Интересно, как там они? Столько воюем, изменений ноль. Или в том письме был отказ? Я начинаю склоняться ко второму. Выйдя на улицу, присел на лавке около конюшни. Рядом с ней садовник мыл нашего коня, и ещё две слуг разбирали нашу карету с двойными стенками и выбитой дверью. Рядом присел Ник. — Сможешь пару костылей сделать? — Так точно. Но из чего? — Вон садовник моет лошадь, спроси у него. — Есть. Он встал, подошёл к нему, поговорил, и вместе зашли в сарай какой-то. Через полчаса наполненных отдалёнными звуками работ, вернулся Ник. — Вот. Он протянул пару костылей. Две палки, а на верхушках короткие перекладины. — Пасиб. Помоги встать. Поддержав меня за плечо, я смог встать на костыли. — С размером не прогадал. — Пока носил тебя, оценил твои размеры. Нет, не груди, роста. — Да я так и подумала. — И не будет ни одного гневного слова в мой адрес? — Если хочешь сбросить напряжение, сгоняй в город, наверняка там есть бордели. — Хорошая идея. Пора бы. Полгода без бабы уже. — И не сорвался? — Да когда там? Постоянно находила работу нам. А в свободное время воевали. — До города далеко? — Нет, четверть дня пути. — Дня это от ночи до ночи, или только дневное время? — Только дневное. Двенадцать делим на четыре, получаем три часа. Недалеко. — Пойду спроектирую ногу. — Как руку что ли? — Да. — Иди. Доковыляв до своей комнаты, уселся за стол. Покопавшись в портфеле, обнаружил, что от карандаша осталась только половина и пара огрызков на дне, из бумаги исчерченные чертежами листы и карты. Не долго думая, достал карту Европы, и на обратной чистой стороне начал чертить. Создав набросок, решил сделать его получше. Часто я просто вместе с кузнецами доводил до конца изделие в кузне. Но хороший чертёж явно не помешает. Сгоняв к садовнику, затем в сарай, выпилил поровней линейку, и циркуль. Было не сложно сделать деревяшку и пару скрепленных вместе палочек с огрызком карандаша на конце. Через пару часов сделал оптимальный набросок протеза ноги. День клонился к ночи, и я решил на сегодня отложить дела, и просто вышел на улицу ничего не делать. После полчаса ничегонеделания, ко мне подошла служанка Энн. — Вас желает видеть господин. — Так точно, уже иду. Вот и ничего не поделал, жизнь всегда найдёт работу. Если от неё отмахнуться только себе сделаешь хуже. Вскоре я был уже в кабинете Адреса Клаес или просто моего второго отца. — Звал? — Да. Энн Шерри сказала, что ты Катарина. — Есть такое, отец. — Тебе нельзя возвращаться. Я достал письмо королю и пальцем указал на лычку. — У меня особый повод. — Ясно. Расскажи, как ты вообще умудрилась попасть в армию. Эх, вот чего мне стоило служанке сказать, что я Ванесса, глядишь, слухи не дошли б до отца. И мне и ему спокойнее. Ладно, мамка учила не врать, последуем её совету. … Выслушав её, я всё-таки сжалился. Не могу я злиться на дочь, и то, что я её не узнал меня било. Когда-то любимая дочь. Но после стольких её выходок, общество потребовало её куда-нибудь убрать. Я тогда разрывался между обществом и любовью к дочери, но когда узнал, что она попыталась кого-то убить, я всё-таки склонился к мнению общества. Мири этого я не говорил и запретил кому либо подобное ей говорить. Катарина, что стояла передо мной была абсолютно другой. Без ноги, с помятым лицом и железякой вместо руки. Хотя чего это я, вон лычка армейского посыльного, а там война сейчас. — Говоришь, письмо королю? — Да. — Эх, дочка моя, если бы ты в прошлом была такой, как сейчас… Не отправили б тебя в ссылку. Не потеряла бы ногу и руку. — Конечности легко заменить. Сам видишь, что у меня на правой руке. — Это да, но… Я не могу объяснить. Своя рука, она роднее что ли. — Я не вижу разницы. Что настоящая, что протез, одно и тоже. — Повзрослела ты. Сильно. Я не воевал никогда, только слышал последствия от войны. — Не надо жалеть меня. Как прожила, то и получила. От таких слов мне стало больно. Родная кровь, ты моя, как можно такое говорить? — Ты на войне только письма разносила? — Руки нет, ноги нет. Странные выводы. Но ты прав, не только письма носила. И убивала тоже. Врага убивала. Родину я ценю всей душой. — Твоя родина здесь. — Это да, но… Ценить родину меня научила именно Тэрия. — Да, я наслышан об их фанатизме драться за родину до самого конца. Поэтому вас и бояться. Насколько сильный враг не нападёт на вас, он настолько ослабнет, что на политической доске мира эту страну уберут. — Да. Поэтому мне и нравиться Тэрия. — Не хочешь вернуться домой? — Рано ещё. Война не окончена. Если выживу, вернусь. Больно говорить на такие темы с дочерью. Как только её увидел, любовь снова воспылала к ней. Подойдя ближе, обнял её. — Только живи. Твоей матери я ничего не сказал. После войны сообщу, когда вернешься. Но Киту скажу. Просто так надо. — Так даже лучше. Зови меня Ванессой на это время. — Хорошо. Иди. … Неплохой разговор вышел. Что не говори, а здесь это мой отец. Эту ситуацию можно сравнить с бабушками. У каждого их две. И обоих вы любите и цените. Если нет, то пошли вы нахрен. Немного пройдясь по поместью, вышел на улицу и присел на ступеньки у выхода. У ворот проехала карета и оттуда вышел Блондин и подошёл ко мне. — Когда я нёс тебя сюда, ты была бледной. Потом ещё и проспала долго. Мы, случаем, нигде не виделись? — Виделись. Вспоминай. Я уже ничего не хочу говорить. — Почему это? — Просто не хочу. — Но всё же? — Я сейчас матом крыть тебя буду. — Я уже заметил, что вы не леди. Хочу разок ударить его. В лицо. Плейбой хренов, блондин с синими глазами и смазливым личиком. — Как звать? — Кит Клаес. — Ладно. Тебе можно знать, мой брат. Он постоял, нахмурил брови. — Катарина? Что ты тут делаешь? От тебя слишком много проблем. — Ты сам меня принёс сюда, за что отдельное спасибо. Чего возмущаешься? Я не претендую на ваши сокровища. Сруб в лесу и верная двустволка мне больше по душе. — Ничего не понял. — Забей. Я доставать тебя не буду. И ты не лезь ко мне. Всё. Он только посмотрел на меня. — Жалко выглядишь. — Зато грохнуть шестерых магов могу за раз. Револьвер заряжен, так что не вру. — Так сильно в магии практиковалась? — Другое, артефакт. — И откуда он у тебя? — Ты не слишком доверенное лицо, чтобы эта информация дошла до тебя. — Ну как знаешь. Он отвернулся и громко протопав, ушёл. Предположительно, закатывать скандал отцу. Ну и хрен с ним, всё равно пропиздон так и плачет по нему.