«И ты больше никогда не будешь одинока, Я буду с тобой от заката до рассвета. Я буду обнимать тебя, когда что-то пойдёт не так. Я буду рядом с тобой от заката до рассвета»
© Zayn – Dusk Till Down ft. Sea
В их Воскресном дне не предвещалось ничего необычного, кроме того, что это был день долгожданной выписки Джина после месячного пребывания в больнице. На улице, вступив на законную вахту, вовсю хозяйничал жаркий июль, купая людей в изобилии цветов и всяких вкусностей, которыми пестрили сады и огороды в деревне. Горожане мотались на дачи с целью ухватить от лета лакомый кусочек полезностей и свежего воздуха, другие же, прикупив купальник и ухватившись за чемоданы, летели на отдых за границу понежиться на золотистых песках пляжа да искупаться в лазурном море, кто-то же выбирал места и поближе, предпочитая родной Чеджу вместо дальних островов. Отпуск в Корее настоящая роскошь. На пять-десять дней особо не разгуляешься, потому, у кого выдавалась такая возможность, люди хватались за неё руками и ногами, дабы внести в очередное лето чуть-чуть красок и долгожданного отдыха после работы без передышки. Сокджину с Юной в этом плане свезло намного, намного больше. Взяв на себя все дела компании, Инхёк строго-настрого запретил сыну приступать к работе до конца лета, пока тот полностью не восстановиться, и хоть Джин уже чувствовал себя, по его мнению, более чем отлично, родитель был непреклонен и настаивал на временном отстранении младшего Кима от дел. Он, таким образом, будто ещё раз извинялся, давая Юне и Сокджину ценное время для их отношений, которое они утратили за годы разлуки, и которого обоим так не хватало в связи с постоянными проблемами либо занятостью делами компании. Но лично для Джина не существовало на данный момент большей радости, чем, наконец, покинуть стены успевшей поселиться в печени больницы. Оттого-то мужчина едва не прыгал по палате со счастливыми песнями, когда последняя вещь была уложена в сумку, а звук застегнувшейся молнии, словно внезапно заигравшая любимая песня, согрел душу. Какие-то час-полтора и они окажутся с Юной дома. Одни. Наедине. Вдвоём. Ким прикрыл дрожащие от переполняющего предвкушения веки и расплылся в сладкой улыбке. Он месяц вожделел почувствовать девушку поближе, получить намного больше, нежели простые объятия и поцелуи. Ведь с Юной не получалось сдерживаться или контролировать свои желания, не попадая под пагубное влияние разбушевавшихся, словно у подростка, гормонов. Приходилось каждодневно убеждать себя, что подобные мысли вполне нормальные, что в порядке вещей представлять Юну обнажённом и под ним сладко стонущей. Вполне естественно фантазировать, как они заваляться на кровать и не вылезут из неё хотя бы пару дней, занимаясь, отнюдь, не приличными вещами, и прерываясь исключительно на сон и еду. Но Джин не виноват, на самом деле. Не виноват, что сходит с ума по строптивой брюнетке с каждый днём всё больше и больше. Что после вернувшихся воспоминаний любовь к ней накрыла его с головой. Он любил, кажется, в десять, нет в сто раз её сильнее, крепче, сумасшедшей, неистовей. До искр из глаз. В груди то и дело вспыхивало желание спрятать Чон Юну в объятьях от всего мира. Такая вынужденная необходимость убедиться, проверить, что происходящее явь, а не сон. Тихо подкравшись к девушке сзади, Джин сгрёб хрупкое тельце в охапку, руками оплетая талию, и уложил подбородок на изгиб плеча, вдыхая вкусные ароматы её духов и упиваясь теплом, которое от любимой исходило. Юна чуть дрогнула от неожиданности, но после быстро расслабилась. Одна ладошка легла поверх мужской руки, поглаживая, а пальцы второй вплелись Киму в волосы, от чего тот показательно заурчал довольно, носом потёршись об тонкую шею брюнетки. — Оппа, щекотно, — девушка повела плечом, попытавшись хоть немного отодвинуться, но руки Джина держали крепко. Стоило дёрнуться в бок, как он моментально возвращал её на место, да ещё и начинал выводить кончиком носа узоры интенсивней, дабы наказать Юну за маленькое непослушание. Комната залилась звонким смехом вперемешку с девичьим писком, кои прекратились вмиг, стоило губам заменить нос, оставляя на нежной коже влажный поцелуй. Юна, распахнув глаза, замерла, покраснела, сердце принялось громыхать, тарабаня о грудную клетку. — Почему все твои прикосновения сейчас ощущаются, будто бы мне снова восемнадцать, тебе двадцать два, мы только познакомились, и я смущаюсь, как неопытная влюблённая девочка? Вопрос скорее риторические и задал его внутренний голос, но Сокджин усмехнулся, максимально упечатал Юну в своё тело и, склонившись, прошептал так тихо и близко, что его пухлые губы касались её уха, когда он говорил. — Потому что я без ума от тебя. Как и ты от меня. Потому что люблю тебя больше жизни. Потому что теперь я знаю о тебе всё. И потому что ты моя, Чон Юна. Ты же помнишь это да? — прислонился он щекой к щеке девушки, стискивая ту крепче. Жар от его тела передавался телу Юны вместе с разрядами тока, что запускали тремор от пересохших губ до поджатых пальчиков на ногах. Невинности в вопросе брюнета было хоть ложкой черпай, но с хитринкой игривости тоже хватало с лихвой, в эпицентре которой брали зачатки первые признаки необоснованной ревности, что угасала так же мгновенно, как и возгоралась. — Что именно? — решила включить дурочку Юна. — Что ты принадлежишь мне, — повторил Джин услужливо, чуть ослабил ладонь на её талии, шажочками пробрался к краю туники, забравшись под ткань и удобно там устроившись, запустил по коже брюнетки восстание мурашек. Когда они находились вместе, то словно под воздействие сладкого дурмана попадали. Грани стирались, мир ставили на «стоп-кард», в то время как их личный маленький мирок приобретал краски и бурлил в интенсивном потоке из чувств. Их нежность заглушала дикую, просящуюся на волю, страсть, а страсть вступала в прочный, нерушимый тандем с нежностью, что потом этих две, казалось, противоположности вытворяли такие пируэты, что любые великие танцоры позавидуют их отточенной технике, профессионализму, а главное царящей между ними гармонии. Потому что двигала ими и являлась неизменным наставником, никто иная, как невероятной силы любовь. Эти три чувства вели Сокджина и Юну по тропинке вперёд, по пути собирая букет из цветов и сплетая венок из заботы, теплоты, взаимопонимания, улыбок, комфорта и уюта, счастья и магнетизма, благодаря которому молодые люди притягивались друг к другу, подобно двум сильнейшим магнитам. — Фу, ты такой собственник, Ким Сокджин, — произнесла она, со смехом выбравшись из ослабевших объятий. И без неё ему стало вмиг холодно, дискомфортно, что Джин съёжился, раздосадовано отступив в сторону, когда Чон попросила его подать едва не забытое зарядное устройство, лежащее в верхнем ящике прикроватной тумбочки. — А ты испортила такой потрясный момент. Опять, — возмутился он, по-детски надувая губки. — Вот вернёмся домой… — словно в предупредительном жесте, мужчина выставил на неё указательный палец, при этом чуть склонив набок голову. — И что? Что ты мне сделаешь? — подразниваясь, перебила его Юна, с вызовом подняв подбородок и задрав к верху симпатичный носик. Джин вздохнул, а после подлетел к брюнетке со щекотками. Через секунду палата вновь залилась звонким девичьим хохотом, что переливался красками счастья, радости, полного умиротворения и гармонии, заполняющей искристой энергией каждую фибру и клеточку души, проникающей в лёгкие вместе с кислородом, от чего те раскрывались и дышали, будто в тысячу раз свободней. Они дурачились, круша встречавшиеся вещи на пути, от чего те с грохотом падали, только чудом не разбиваясь и не создавая лишнего шума. — Пора серьёзно браться за твоё воспитание, великая бесстыдница Чон Юна. Вообще краёв не видишь в общении со своим мужчиной, — пытаясь восстановить чуть сбитое дыхание, угрожающе прохрипел Сокджин, поймав проказницу и перехватив ту поперек живота так, чтобы не смогла снова удрать. — Угу, — прыснула темноволосая драчунья, прикрывая ладошкой почему-то вмиг покрасневшее лицо, и выдала: — Просто накажите меня, господин Ким, как следует. Я слишком плоха в послушании. Было так сложно сдерживать рвущийся наружу смех, что с каждой секундой она заливалась пылающим окрасом всё интенсивней, от чего покраснели уши и шея, а щёки горели. Раскалённые и пышущие жаром, они словно маяк сигнализировали о крайней степени смущения. Сокджин так вообще опешил, несколько мгновений пребывая в шоковом трансе, из которого получилось выйти, лишь когда дверь скрипнула и в палату тихо вошли. Парочка испуганно отпрыгнула друг от друга, увидев кого именно к ним занесло. Мужчина поспешил привести себя «в порядок»: встряхнул чёлкой, силясь отогнать картинки, что уже принялась бодро вырисовывать на сетчатке глаза бурная, неугомонная фантазия, выпрямил спину с целью придать общему виду уверенности и натянул непринуждённую улыбку на лицо. На старания Кима Юна только похихикивала в сторонке, будучи полностью воспроизведённым эффектом довольной. Не одному же Сокджину её смущать постоянно. В этот момент взгляды Джина и пришедшей женщины встретились, но Инджи быстро отвела свой, не зная пока, как ей с парнем общаться. Невесть почему, ей было стыдно, что все пять лет она позволяла себе так нелестно о нём думать, хоть раньше любила, как собственного сына. Джин ей сразу понравился, у него прекрасно получилось влиться в семью Чон, стать её частью. Будучи тогда молодым парнем, чуть больше двадцати лет, Ким даже в какой-то степени сумел стать опорой в их семье. Той самой, которой им так недоставало со дня кончины мужа госпожи Лим и по совместительству отца Юны и Чонгука, что были совсем маленькими, когда их папа заболел, покинув земной мир. Инджи на Сокджина злилась, винила парня в страданиях дочери на протяжении пяти лет, но она не знала правды. В глубине души она так и не сумела до конца его возненавидеть или невзлюбить настолько, чтобы узнав о возобновлении их с Юной отношений, пусть на капельку, пусть скрытно, но искренне обрадоваться. Как и любая мать она просто переживала за родных кровинок, поэтому, порой, перебарщивала с опекой над ними, силясь защитить даже от малюсеньких порывов ветра. Не юля, женщина готова признаться, что ещё месяц назад была категорично против отношений Джина и её дочери, однако всё решило сообщение младшего сына с новостью об аварии. И тогда вмиг забылись любые выдуманные обиды. Госпожа Лим примчалась в Корею, как только смогла. Flashback Живот протяжно буркнул, заставляя Кима незнамо какой раз покоситься в сторону супа, в гордом одиночестве стоящего на тележке вместе с кусочком варёной курицы, небольшой пиалой с рисом и стаканом гранатового сока. Подержав с продуктами питания гипнотический контакт, мужчина скривился, не изъявляя ни малейшего желания кушать овощной суп из брокколи и шпината, кои он с детства на дух не переваривает, абсолютно не привлекательного зеленоватого оттенка. А к пресной куриной грудинке и обычному рису душа тоже как-то сегодня не лежала, даже вкусный среди всего этого благоухания полезностей сок не вызвал у мужчины приступов радости. Хотелось чего-нибудь остренького, жирного и до безбожия вредного. Джин бы и к рамёну сейчас воспылал любовью. Однако ему придётся довольствоваться тем, что имеется и не крутить носом, ибо по возвращению из уборной Юна всё равно заставит съесть Кима всё до последней крошки. Оттого-то становилось в разы печальней. У него банально не было иного выбора. Либо выглядящий тошнотворно суп, либо Чон его прикончит, а их общие распрекрасные друзья потом ещё добавят пиздюлин сверху. Особенно Юнги к подобному пристращался. Врач, как ни как. Делать ничего не оставалось. Кое-как подтянув корпус повыше, Сокджин облокотился на спинку кровати, смягчённую подушкой, потянулся к тарелке с зелёной смесью и, вооружившись необходимым столовым прибором, зачерпнул одну ложку, отправляя ту себе в рот. Не успел полезную «гадость» проглотить толком, как на пороге палаты появился человек, которого он никак не ожидал увидеть столь скороспешно. Из-за эффекта неожиданности Ким надсадно закашлялся, поперхнувшись тем самым супом успешно подавился. Пришедшая женщина застыла в дверях, как вкопанная, не представляя, с каких слов следует начать диалог. С какими эмоциями подойти ближе после стольких лет «не общения». Лим Инджи, казалось, Ким Сокджин, которого она достаточно хорошо помнила, почти ни капли не изменился, разве что взгляд карих, ранее озорных глаз стал более тяжёлым, глубоким и мудрым, будто отображая на дне зрачков весь тот не особо радужный жизненный опыт, который выдалось перенести. — Здравствуй, — поздоровалась коротко госпожа Лим, наконец, скрываясь с места. Однако далеко ей пройти не удалось. Стоило приблизиться к шокированному парню на пару шагов, как она опять неподвижно застыла, остановившись от Джина на расстоянии где-то трёх метров, и переминая в пальцах ручки пакета с фруктами и прочими витаминами. — Я-я-я… — протянула она неуверенно, — мама Юны. — Я знаю, — хлопнул ресницами Джин. Тарелка с супом до сих пор находилась в руках, и несколько капель успело пролиться на белоснежный пододеяльник, когда мужчина, пребывая в некой прострации, ослабив хватку, забыл о еде. Зеленоватые кляксы бесформенными кружочками расползлись по ткани, моментально в неё впитываясь и оставляя после мутно-серые следы. Заметив эту оплошность, Инджи машинально рванула к парню, отобрала из рук посудину, поставив еду обратно на тележку, и выудив из сумочки пачку влажных салфеток, принялась вытирать запачканную постель, а после и пальцы Сокджина, где потёками размазался суп. На секунду позабылись неловкости. Оба, словно погрузились в пучину прошлого. Джин безотрывно наблюдал за действиями матери Юны. Женщина с такой нежностью, заботой, какой-то искренней обеспокоенностью устраняла результаты его невнимательности, время от времени пыхтя и тихо ругаясь, будто залечивала его душевные раны, а не просто помогала избавиться от нежелательной грязи на ладонях. Казалось, такая банальность, но обделённого с детства родительским вниманием Сокджина, поступок женщины безумно трогал. До набежавших на глаза слёз. — Айщ, всё такой же неуклюжий, когда дело касается еды, — подметила по-доброму мать брата и сестры Чон, расплывшись в мягкой улыбке. — А вы такая же светлая, как в моих вернувшихся воспоминаниях. На этой фразе она застыла, отстранилась медленно, выпрямилась, посмотрев в не менее растерянные, чем её омуты напротив. Омуты мальчишки, который так надеялся, что его не оттолкнут. — Ты всё вспомнил? Чонгук сказал мне… — Он ещё не знает. Пока находился без сознания… прошлое, мне будто приснилось, — пояснил он. Опустив ресницы, поджал губы. Женщина промычала что-то неразборчивое в ответ и тоже отвела взор. — Можно… — спустя полминуты неуверенный, чересчур тихий голос рассёк пространство, Джин снова поднял на Инджи глаза. — Можно мне… называть вас, — Ким запнулся на полуслове, не договорив, но Лим и так поняла, о чём он собирался спросить. — Конечно. Буду только рада. End Flashback Инджи тоже не хватало этого доброго, улыбчивого, дурашливого и в одночасье взрослого не по годам паренька, что когда-то покорил сердце не лишь Юны, но и её собственное. Инджи всегда относилась к Сокджину, как к своему третьему ребёнку. И вроде, с её приезда прошло три недели, но женщину до сих пор колотило, стоило вспомнить, когда увидела Джина впервые за много лет. Лежащего на больничной койке, с подсохшими ранами на лице и пластырями, с воткнутой в руку иглой капельницы и второй загипсованной. Он не выглядел так ужасно, как, к примеру, на второй день после аварии, но даже этого женщине хватило сполна, чтобы сердце застучало быстрее, а в голове закружилось, что она едва не свалилась в обморок. А ещё госпожа Лим не могла найти в себе силы хотя бы на банальный разговор с Джином тет-а-тет, кроме того короткого, что случился у них в день её приезда. И пусть сам брюнет не в курсе того, как яро мама его любимой была настроена против него с момента той командировки в Лос-Анджелес, но стыд всё равно парализовал каждую мышцу, когда она на него смотрела. Когда видела его сияющие глаза, ласкающие её дочь влюблёнными взглядами. Когда замечала, с какой теплотой он улыбался Чонгуку, и как воодушевлённо младшенький ему что-то рассказывал. С какой благодарностью он глядел на неё саму. Эта неподдельная детская нежность к родителю. Взрослый, на первый взгляд, мужчина. Давно состоявшаяся личность, но он искал в матери Юны поддержку, тот островок материнкой любви, желая согреться и получить недоданную в детстве дозу родительского «солнца». — Вы всё ещё не собрались? — голос сорвался, лавируя между волнами грозных ноток, за которые пытались скрыть слишком явное волнение. Юна отчётливо видела, как матери сложно, подмечала, как та виновато опускала взор в пол, находясь рядом с Джином. В этом девушка винила себя, ведь именно она придумала для мамы и брата лживую причину их с Сокджином расставания. Но радость преобладала над другими тревожными эмоциями. Ведь ещё Юна видела, как родительница таяла от джинового вкрадчивого, порой скромного: «Мама». — Мама Инджи, мы экипировались и готовы выдвигаться в путь, — шутливо отрапортовал Ким, приложив руку к голове чуть выше брови для пущей зрелищности, будто отдаёт честь старшему по званию. Женщина тут же сменила «гнев» на милость, улыбаясь во всех рот. — Чонгук там уже вмятину в асфальте возле машины протоптал. Так что поторапливайтесь. Иначе, во второй раз я точно не смогу его удержать, и он прибежит, дабы самолично вытолкать вас на улицу. В прямом смысле этого слова, — предупредила молодёжь напоследок Инджи и удалилась восвояси. Джин с Юной переглянулись. — Пора, — кивнул мужчина. — Определённо пора, — кивнула в след ему утвердительно Чон. Подхватив небольшую сумку, забитую вещами, она стянула поклажу с кровати, и пара вместе направилась на выход. — Чаги-я, — остановил девушку Джин у самой двери, мягко ухватив ту за локоть и серьёзно сведя брови к переносице. Губы так же напряжённо поджались. Юна нахмурилась, испугавшись его внезапной перемены настроения. — Окажемся дома, накажу, как следует. Будем перевоспитывать другими методами, раз ты такая непослушная, — выдал беспристрастно брюнет, таким заявлением, знатно подкосив девушке коленки. — Пойдём, — и, перехватив у неё «багаж», за руку повёл за собой. *** Разбросанные по полу вещи. Одеяло, валяющееся сбитым комом неподалёку от кровати. Смятая простыня. И даже подушки находились в беспорядке и чуть не падали на пол, видимо норовя составить компанию павшему в неравном бою одеялу. На окне время от времени колыхался тюль, а горячий воздух, проникающий в спальню с улицы, щекотал кожу молодых людей, что расслабленно сидели в объятиях друг друга, наслаждаясь, как нега лёгкой приятной усталости наливает тяжестью тело. Юна, восседала на кровати, одетая в одну лишь мужскую рубашку, специально ей выделенную, с одной застёгнутой пуговицей и томиком стихов Омара Хайяма в одной руке, которые читала вслух. Её мягкий, бархатистый голос разносился по комнате, долетая до ушей Сокджина полулежащего на спине между девичьих ног. Он почти засыпал под аккомпанемент красивых поэтических строчек, но пальцы Юны, лёгкими движениями поглаживающие низ обнажённого живота, не давали расслабиться окончательно и поддаться дрёму. Она искусно выводила на смугловатой коже виражи, то и дело, шажочками спускаясь по маршруту тонкой полоски волос ниже, где та уходила под резинку боксеров. А доходя до запретного возвращалась на исходную, вынуждая Джина тихонечко стонать от накатывающегося волнами возбуждения. — Чаги-я, — с закрытыми веками просипел Сокджин, втянув резко носом спасительный кислород, когда шаловливые пальчики брюнетки едва ощутимо царапнули широкую грудь. — Да, оппа? — перевёрнутое лицо Юны появилось у мужчины перед взором, как раз в тот момент, когда он лениво приоткрыл веки, чёрные волосы стеной опустились, закрывая обзор на окружающую среду, а пухлые губы замельтешили в миллиметре от его губ, что Джин сглотнул судорожно в надежде одним глотком победить разразившуюся в полости рта сухость. — Нет. Ничего. Продолжай читать, — сходу отказался он от изначальной идеи попросить её прекратить его дразнить, ибо с огнём же играется. Но сейчас, увидев горящие лукавыми искорками зрачки, осознал, что играется не Юна, а он. И не с огнём, а с дикой кошкой, которая сегодня была особенно игривой. — Мне очень нравится твой голос, — прошептал тихо, не соврав ни капли. Чмокнув мужчину в щёку, хохочущая девушка перелистнула чуть пожелтевшую от времени страницу, пахнущую старой книгой, историей, прожитыми годами, прокашлялась и на медово-тягучей ноте начала зачитывать очередное произведение поэзии. — Кто понял жизнь, тот больше не спешит. Смакует каждый миг и наблюдает, Как спит ребёнок, молится старик, Как дождь идёт, и как снежинки тают. В обыкновенном видит красоту, В запутанном простейшее решенье. Он знает, как осуществить мечту, Он любит жизнь и верит в воскресенье. Он понял то, что счастье не в деньгах И их количество от горя не спасёт. Но кто живёт с синицею в руках, Свою жар-птицу точно не найдёт. Кто понял жизнь, тот понял суть вещей, Что совершенней жизни только смерть. Что знать, не удивляясь, пострашней, Чем что-нибудь не знать и не уметь.* — Красивое, — отвесил скромный комментарий стихотворению млеющий под ласками любимой Сокджин. — Ещё почитай. — А, может, теперь ты. Я устала, знаешь ли, — переворачивая следующую страничку, предложила Юна. На что Джин протестующе покачал головой. — Не-е-е-ет. У тебя суперски получается. Думаю, читать сказки нашим детям будешь именно ты, — спокойно заявил он, зевнув. — У тебя такой чарующий голос. Юне хотелось кричать от счастья. Стоило представить их с Джином мелких карапузов, сердце ускоренно билось, а девушка светилась изнутри. Ведь Сокджин единственный, с кем она видела именно такое будущие, исключительно с ним оно приобретало яркость вместо серости. Исключительно его она представляла своим мужем и отцом будущих детей. Юна не мечтала о многом. Ким Сокджина рядом ей будет вполне достаточно. Подсознательно она уже считала их тандем, состоящим пока из двух людей, маленькой семьёй. — Ну, хорошо, — согласилась на удивление быстро Чон. — Убедил. Но у меня условие. Джин задрал к верху голову, с интересом на брюнетку воззрившись и сложив тёмные брови в умильный домик, повёл левой. — Я буду читать нашим детям сказки, а ты петь колыбельные. — Я ужасно пою, — было возразил ей Ким, но наткнувшись на вмиг ставшее грозным лицо и угрожающе поднятую ладонь, нависшую над затылком, замолк. — Ладно-ладно. Договорились. Читай. Юна в последний раз прищурилась, указала указательным и средним пальцами сначала себе на глаза, потом перевела их на глаза Сокджина, мол «я наблюдаю за тобой» и, прочистив горло, вернулась к поэзии. — Не верь тому, кто говорит красиво, В его словах всегда игра. Поверь тому, что молчаливо Творит красивые дела* Как и после предыдущих стихов между парой воцарилось секундное молчание, потраченное на обдумывание прочитанных и услышанных строчек. Но в этот раз тишину привычно разрушил не чей-то голос, а трель звонка, внезапно раздавшегося по квартире. Джин даже предположить не может, кого там нелёгкая принесла, но уже заведомо пришедшего не ненавидит, а скорее злиться, что тот столь бесцеремонно, без приглашения ворвался в их с Юной зону комфорта, разрушая выстроенные от внешних раздражителей прочные бастионы. Встать, одеться и пойти открывать назойливо трезвонящему в дверь гостю, у Юны получилось не с перовой и даже не с четвёртой попытки. Брюнет всячески старался её задержать, убеждая в отсутствии необходимости изъявлять гостеприимство. Мужчина оказался таким настойчивым, что удрать из комнаты девушке удалось только путём неизменной женской хитрости, ну и благодаря чувствительному животику Джина, спазматически подрагивающему каждый раз, когда к нему нежно, словно пёрышком, прикасались. Вскоре из гостиной послышался знакомый голос, а Джин, протяжно вздохнув, всё-таки соизволил оторвать зад от кровати и напялить на почти обнажённое тело спортивные штаны и футболку. — Извини, нуна, — раздался притворно-виноватый голос Чонгука за дверью. Сокджин насмешливо хмыкнул: — Юлит зараза, и не поперхнётся, — покачал он головой и снова прислушался. — Я, конечно, не хотел мешать вам, но мне очень нужен хён. Прям, смертельно необходим, — шаги стали приближаться, как и голос теперь звучал у самой двери в спальню. — Я ненадолго. — Чай будешь? — спросила у брата вежливо Юна. — Не-а, — махнул тот рукой, незаинтересованно скривившись. Ладонь легла на ручку, медленно её проворачивая. — А кушать? Какие-либо действия по отношению к двери прекратились. Джин голову готов дать на отсечение и стопроцентно заявить, что мелкий в данный момент просиял, с энтузиазмом на сестру воззрившись. Никогда такого не случалось, чтобы Чонгук был не голодным или не прочь подкрепится, но сегодня видимо Венера за Юпитер зашла, ибо сам Чон Чонгук от предложенной еды отказался. Причём добровольно и так безапелляционно, что Сокджин, опешив, отшатнулся от двери на два шага, тем самый спасая свой лоб от встречи с ней же, когда та резко открылась, явив взору мелкого Чона. — Привет, хён, — громогласно поздоровался парень, махнул приветливо кистью и шагнул вглубь пространства спальни. — Ну, как знаешь, — пожала плечами Юна на отказ брата и, разминая ноющие ноги, потопала на кухню попить воды. Ну, или поесть. Это уж как пойдёт. — И тебе здравствуй, вражеская сила, — цокнул Джин, театрально закатив глаза. Гук детские возмущения и недовольства хёна успешно проигнорировал, пропустив те мимо ушей. Взгляд двинулся в путешествие по периметру комнаты. Такое чувство, что сюда погостить залетал ураган. Погостил, набезобразничал, и по-свински свалил, оставив за собой шлейф хаоса и беспорядка. — Фу, хён, что у вас тут за запах? Такой спёртый воздух, — парень показательно скривился, зажав пальцами нос. — Почувствовал, да? — растянулся в довольной улыбке Джин, показательно принюхиваясь и яростно втягивая носом воздух, заладился расхаживать по комнате. И с каждым таким шагом на лице расцветала улыбка всё шире и ярче в разы. — Это запахи неистовой любви, Гук. Страстной, обжигающе горячей, одновременно утомительной, порой настолько, что все спортзалы мира нервно курят в сторонке, но, блин, такой фантастически-приятной. — Господи, хён, от какого цирка театралов-аматоров ты отстал? Сказал бы просто, что вы с сестрой совокупляетесь, как неугомонные кролики, — захихикал юный провокатор гаденько, намеренно подкалывая старшего. — Фу, Чонгук! — отплевался Ким. — Язык наколю за такие слова. Ох, испортила тебя Америка. Ох, упустили ребёнка. Несите успокоительное, мне нужен мой валидол, — Джин показательно ухватился за сердце и «обомлел», привалившись бедром к комоду. Чонгук наблюдал за хёном со скептической усмешкой на губах, уловив которую, Ким сделал серьёзную моську, угрюмо прошипев: — Выкладывай, чего надо? Тут-то самоуверенность дала задний ход. Саркастическая улыбочка угасла, будто бы и не наблюдалась таковой на его лице. По оленьи большие глазки странно заблестели, шныряя по комнате быстро-быстро, как заведённые, а сам студент замялся, теряясь под слишком пристальным вниманием, кое старший адресовал ему, следя за каждым движением, эмоцией, вздохом. Наблюдая, как ладони Гука прытко нырнули в стянутый с плеча рюкзак, выуживая оттуда пухлую тетрадь и внушительную стопочку чистых листов A4, заботливо укомплектованных в файлик с идущей в комплекте ко всему ассортименту канцелярии синенькой папочкой. Увидев добытое Гуком «барахло», Сокджин, мягко говоря, ужаснулся тому, с чем ему, вероятно, придётся провозиться грядущие выходные, ведь заведомо знал, и какой услуге пойдёт речь. И подобная перспектива, отнюдь, не прельщала бизнесмена в бессрочном отпуске, строящего на субботу и воскресенье далеко идущие планы. В них вписывались только они с Юной, но никак не мозговой штурм и писанина. Он хоть за работой успел порядка соскучиться. За работой, да. Не за учёбой, мать его! — Хён, понимаешь, — не смело начал младший Чон, как бы невзначай протягивая Джину учебные принадлежности. — Нет-нет. Я тупой, как тапочек. Или даже хуже. Да, точно хуже, — тот сделал шаг назад, в то время, как Чонгук шаг ему навстречу. — Хё-о-о-он, — заныл он, состроив жалостливую мордашку и молитвенно приложив руки груди вместе с тетрадкой, бумагой и прочим, после вновь делая попытку всучить это добродушному Джин-хёну, который сдастся рано или поздно. Под уговорами да умелыми уловками Чон Чонгука у него никогда не получалось выстоять, чем мелкий без зазрения совести пользовался. — Ты же хорошо шаришь в менеджменте, а я в нём, что та ракушка. Знания данной сферы бизнеса в моей головушке ровняются нулю. Плюс предмет дополнительный и всего на пол семестра. А эта шмара принципиальная, ну никак на контакт не идёт. Сказала, никакого зачёта пока творческая работа не будет выполнена и минимум на двадцать страниц. Ну, представляешь, какая это трагедия для моей тонкой, творческой натуры. Сидеть какие-то циферки считать. Бе-е-е. Я же кокнусь не успеет солнце осветить утренними лучами Сеул. Вообще не понимаю, зачем мне, будущему графическому дизайнеру, подобная хрень, как менеджмент. О, кстати... Потерявший нить излагаемого Чонгуком ещё на: «…Ты хорошо шаришь в менеджменте, а я в нём ракушка», Сокджин замахал перед тараторящим донсэном руками, желая полного звукового штиля. От огромного потока информации, лошадиными дозами поступающей в мозг и потому не успевающей там обрабатываться, пухла голова. Джин так за пару месяцев расслабился, что мысли утратили способность быстро генерироваться в адекватные выводы. Хотелось просто-напросто вернуться в объятия Юны и слушать, как она читает ему стихи. Он что, разве многого просит? А со следующей недели начнутся рабочие будни. Его непредвиденные «каникулы» и так затянулись, а когда ещё наслаждаться сладкими днями дарованного отпуска, как не сейчас. Но попавший под плен уговоров обильно замаскированных бессмысленным трёпом, Сокджин на автомате кивнул. Тем самым согласившись помочь. Чему Гук несказанно обрадовался. — Спасибо, хён! Я знал, что ты настоящий друг! — Сильно не обольщайся. Это в первый и последний раз. Больше я за тебя грызть гранит науки не намерен, — в надежде поумерить чужое счастье, предупредил студента Джин. А как ему ещё остаётся держать марку взрослого, неподкупного и принципиального? Приходиться актёрски выгребать ситуацию. Хоть Чонгук не верил Киму ни капельки. Страдальная тетрадь с листами, папкой и парой ручек перекочевала из рук Чонгука на комод, а сам парень задки двинулся на выход, решив, что теперь самое время исчезнуть от греха подальше, пока хён не передумал. А то мало ли. Лучше перестраховаться. На крайний случай Чонгук любимую нуну к делу подключит, а лучше пусть вдвоём за менеджмент садятся. Как босс и его секретарь. — Вы хоть проветривайте изредка. Неделю из постели не вылезаете. От вашей квартиры спермой уже за версту тащит, — находясь одной ногой на территории гостиной, ляпнул Чон, едва подавив смешок, а потом его взгляд зацепился за открытое окно. — А-а-а. Уже не помогает, — покивал а-ля сочувствующе брюнет, за что ему сходу от мстительного хёна прилетело тетрадкой. — А ну пошёл отсюда вон, мелкий развратник и эксплуататор чужого труда, — засмеялся Сокджин уже с Чонгуком на пару. — Но-но, — с причудливым акцентом, возразил тот. — Мне почти двадцать один. На минуточку. — Проваливай, Чон-Чонгук-почти-двадцать-один. Проваливай, пока не отхватил или ещё хуже. Пока я не поменял неверное решение на верное. Что больше всего нравилось Джину в Чонгуке — он всегда знал, когда следует остановиться. — Пока, хён, — отсалютовал ему младший, а через минуту Чона и след простыл. *** Юна проснулась от того, что пиликнул от входящего сообщения телефон. Обычно, она спит крепче, но в сегодняшнее утро, когда часы показывали всего лишь шесть двадцать утра, спохватилась, будто возле уха раздался не безобидный звук сообщения, а гудящий ор клаксона, вырвавшего вмиг из страны Морфея. Девушка села на кровати, потёрла заспанные глаза и, зевнув, обернулась, к удивлению обнаружив, что её парень так же бодрствовал, листая что-то в смартфоне, и с каждым разом его глаза ставали шире, пока Ким вовсе не подскочил на ноги, восторженно, однако не совсем членораздельно, выкрикнув что-то на удивлённо-радостном. Мозг Юны частично досматривал сны ещё, поэтому девушка не сразу сообразила, зачем Джин тычет ей под нос свой мобильник и чего он там ей показывает. Брюнетка попыталась сосредоточиться. Напрягла зрение, пригляделась получше, в то время, как Сокджин нетерпеливо прыгал рядом, выполняя дивные танцы ногами похожие на то, будто он сильно хочет в туалет. А когда картинка сфокусировалась, приобретя чёткие очертания маленького свёрточка, укутанного в розовую пелёнку, из которой торчало покрасневшее детское личико с подписью внизу: Ким Наюн. Вес – 2, 7 кг. Рост – 44, 3 см, Юна с воплями подпрыгнула с кровати, забыв напрочь о сне. — Ёна написала, что ночью Тэхён отвёз её в больницу, а в пять утра на свет уже появилась кроха Наюн, — поделился информацией Сокджин, всё никак не найдя сил успокоить сумасшедший пульс вместе с колотящимся под рёбрами сердцем. А ещё его разрывало от осознания, что Ёна данное когда-то обещание не забыла и прислала фотографию новорожденной малютки Джину самому первому. Ведь он давно считает принцессу Ким своей племяшкой. Пусть ни с Ёной, ни с Тэхёном они не родня. — Нужно срочно собираться и ехать в больницу, — с этими словами девушка направилась в ванную с целью хотя бы мало-мальски привести внешний вид в порядок. Подумать только: их друзья сегодня стали родителями! Тэхён стал отцом! Чон искренне за него счастлива и безумно им гордиться. Ведь когда сомнения и страхи разом атаковали подсознание, он не сдался, а прислушавшись к сердцу и дав чувствам волю окончательно, остался рядом с той, которую любит насовсем. Flashback Он позвонил ей поздно ночью. Встревоженный, поникший, охрипший из-за долгого пребывания на улице в одной футболке и домашних трениках. Тихонечко, дабы не разбудить как раз пребывающего в фазе глубокого сна Сокджина, Юна на цыпочках выскользнула из тёплой постели, и так же бесшумно одевшись, спустилась во двор, где её и ждал лучший друг. Тэхён, сидя на качели, медленно раскачивался и глядел в пустоту. Ветер трепал недавно окрашенные в кофейный цвет волосы, забираясь под тонкую ткань футболки, разрисовывал кожу в мелкие пупырышки. Сегодня резко похолодало в сравнении с прошлой неделей, когда даже ночью на улице было тепло. Подойдя к другу со спины, девушка накинула на его плечи джинсовую куртку Сокджина с тёплым начёсом изнутри и уселась на качели рядом, воззрившись на раскинувшееся над головой звёздное небо. Первое время они молчали, погрузившись в такую уютную пучину атмосферной тишины. Каждый что-то взвешивал, обдумывал, подбирал подходящие словосочетания, прежде, чем заговорить. Юна не давила на Тэхёна. Была уверена, если уж он ей позвонил, то расскажет всё сам. А если не расскажет, то девушка не станет выдвигать злостные претензии, что он разбудил её посреди ночи для того, чтобы просто помолчать. Не к такому типу людей она относилась. Не к такому типу людей относился Тэхён. — Мне, кажется, что мы поторопились, — сипло отозвался шатен спустя десять минут. Шмыгнув носом, опустил голову понуро вниз, будто стыдясь следующих слов. — Что я поторопился, — уточнил он. — Какой аспект в ваших отношениях вызывает у тебя сомнения? Что тебя тормозит? — сразу поняла суть сказанного Юна. — Не знаю, — покачал Тэ неопределённо головой. — Готов ли я к полноценной семье. Готов ли растить чужого ребёнка, как своего. Не буду ли относиться к нему предвзято, каждый раз смотря на него вспоминая, что внутри течёт не моя кровь. — Внутри него будет течь кровь девушки, которую ты любишь, — девушка оттолкнулась от земли, раскачиваясь, вновь устремила задумчивый взгляд на звёзды. В тот момент, когда Тэхён устремил свой на неё. — В том то и дело, — вздохнул он, печально улыбнувшись. — Я не знаю та ли девушка Ёна, которую я люблю. Я боюсь. Боюсь, что не взаимность с моей стороны позже разобьёт ей сердце, если останусь с ними рядом. Не хочу делать ей больно. Противоречивые эмоции накатывают на него уже месяца два, но из-за того, что Тэхён никак с ними не боролся, не пытался накипевшим с кем-то поделиться, они складывались, копились, выедая в душе зияющую дырку. А теперь эта дырка разрослась до губительных размеров, заполняя нутро чернотой сомнений. И Тэхён пытался, правда, отбиться от ядовитой напасти, атаковавшей внезапно мозг, сердце, тело, душу. А сегодня утром, когда врач на узи сообщила ровным голосом: «Поздравляю, папа, у вас будет дочка», — Кима вовсе занесло в дебри собственного уныния. Угрызений: а вдруг, этот путь не его. Вдруг, он предназначен кому-то другому, а Тэ попросту отбирает его место. Эта чёрная трясина пожирала парня настолько, что закралась мысль обрубать одним махом концы. — Тэхён, пойми, то, что ты сомневаешься — это нормально. Не стоит казнить себя за подобное — это, во-первых. Во-вторых, с чего ты взял, что отношению могут развиваться сами по себе и всё и всегда будет гладенько и ровненько? Ёна беременна, вы толком не встречались, не гуляли, не узнавали друг друга, как это обычно делают парочки. Нормально, что ты засомневался в своих чувствах. Тебе не хватает не то что романтики между вами, а развития, уверенности, что она принадлежит тебе целиком и полностью. Прости за вопрос, но… — Чон неловко прокашлялась, покраснев, — у вас не было… кхм… близости? От такого вопроса Тэхён тоже залился краской до кончиков ушей. Говорить с лучшей подругой о своей интимной жизни с другой её подругой, при том, что когда-то у вас с ней был секс, крайне сложно и стыдно как-то. Оба никогда даже не припускали мысли, даже в теории, что им придётся такое обсуждать, да ещё и в подобном ключе. Мимолётно Юна подумала, как же всё-таки хорошо, что Джин и вообще не имеет возможности слышать их с Тэ разговор. — Чтобы кто не г-говорил… — брюнетка в очередной раз запнулась, — но я считаю интимную близость не менее важной. Это как шаг к новому этапу, когда ты принадлежишь человеку и душой, и телом. Вы встречаетесь, но у тебя всё равно присутствует чувство третьего лишнего. Будто есть Ёна и её ребёнок, а есть ты, как отдельный виток на рядом растущем дереве. Да, подруга была права. Да, попадала каждым словом точно в цель, словно читала его, как открытую книгу. Это всегда Тэхёна в Юне восхищало. Её открытость, её мудрость, её нереальность, в которую раньше был влюблён. Сейчас вышеперечисленные качества лучшей подруги в совокупности заставили Кима засомневаться: а, действительно ли, угасли его чувства к этой девушке. Не заменил ли он всё-таки настоящую любовь ложной? Юна не заметила, как в глазах друга что-то изменилось, а переключатель щёлкнул едва слышно, что в какой-то момент лицо Тэхёна оказалось рядом с её лицом, а губы в миллиметре от её губ. — Прости, но я должен проверить, — шепнул Ким короткое, прежде чем примкнуть к её губам в лёгком поцелуе. Девушка ни опомниться не успела, ни возразить, ни отпихнуть его в протесте. Через несколько секунд он отстранился сам, и как-то загадочно улыбнувшись, проговорил: — Это не ты. Не ты. Всё-таки не ты, — и с каждым «не ты» улыбка его расцветала шире. — Мне нужно домой. К моей Ёне. А после на смартфон Юны пришла смс-ка . Тэхён: «Спасибо. Сегодня я понял, какой же дурак, если усомнился, что не хочу этих отношений, что не готов к воспитанию ребёнка. Ты хороший друг, Юна. P.S. Прости за поцелуй. P.S.S. Мне не понравилось. Надеюсь, тебе тоже». Юна: «Категорически не понравилось». Тэхён: «Я рад». End Flashback *** Пухлые губы Джина нежно чмокнули курносый носик, выглядывающий из-под одеялка, а следом упечатались в сладкий мякиш щёчки, жадно втянув в себя потрясающий запах, которым пахла кроха. Малышка в мужских руках закряхтела, нахмурилась как-то недовольно. Ким уже испугался, что она вот-вот расплачется, однако через секунду девочка спокойно засопела и такое чувство будто бы ему улыбнулась. Окрылённый реакцией ребёнка Джин просиял ярче солнца, светящего в небе. — Она улыбнулась мне! — с детским восторгом воскликнул брюнет, бережно прижимая новорожденную принцессу к широкой груди. — Вы видели? — обратился он к Ёне и Тэхёну, что в обнимку наблюдали, как друзья одаривали любовью их дочку. Малышку Ким Наюн. — Да видели все. Видели. Дай мне подержать, — вздохнула с улыбкой Юна, потянувшись к девочке, но Джин не дался. — Нет. Ты уже держала, — возразив, напомнил ей он. — К тому же, Наюн больше дядю любит. — С чего это? — рассердилась не на шутку Чон, уперев руки в бока. Тэхён с Ёной только посмеивались тихонечко, наблюдая за этой несносной парочкой. — Она мне улыбнулась, — аргументировал озвученное убеждение Сокджин. — Тоже мне. А меня ухватила за палец, — не собираясь сдавать позиции, парировала Юна. — А меня… Однако спору их не суждено было продолжиться. Наюн, видимо, слишком надоело слушать ссору новоиспечённых дяди и тёти, где они пререкались, когда же она любит больше, и расплакалась, сходу перекочевав к маме на ручки и ища носиком, пахнущую молочком грудь. Какие же наивные взрослые. Не понимают, что принцесса Наюн на данный момент начала своей жизни любит только кушать мамино молочко и спать. У неё не сформировались до конца слух и зрение, но она может пообещать одно, что чуть подрастёт и покажет насколько дядя с тётей ей дороги, не меньше папы с мамой. А пока маленькая Ким Наюн будет набираться сил. — Не волнуйтесь так, — заметив, как оба, что Юна, что Джин побледнели, успокоил их Тэ. — Она просто кушать захотела. — Тогда мы пойдём. Не будем мешать её трапезе, — напряжённо от не проходящего испуга, когда милая малышка разрыдалась у него на руках, сказал Джин и ухватился за ладошку Юны, что не могло не растопить сердце девушки. Такое дитё, Боже. — Приходите завтра, — расстёгивая пуговички на специальной рубашке, попросила Ёна. — Вы понравились Наюн. — Обязательно, — просияла парочка в унисон, чем вызвала приступ смеха у молодых родителей. Они напоследок окинули кроху ласкающими взглядами и покинули палату, оставляя Ёну с Тэхёном насладиться их счастьем наедине. Уже на улице молодые люди завели непринуждённую беседу, делясь впечатлениями от первой встречи с племянницей, то изредка вновь ввязывались в спор, а потом целовались уже сидя в машине. Тягуче, неистово, нежно, что кровь закипала, плавя стеночки кровяных сосудов. Они целовались до спазмов в груди, когда воздух заканчивался, а давление росло неумолимо и градус внутри авто повышался, что было жарко находиться в ней одетыми. — Хочу, чтобы у нас тоже был такой ангелочек. Давай сделаем дочку, — Джин легко отстранился, обхватил ладонями лицо Юны, утопая в шоколадных омутах, в её улыбке, в ней самой. В животе привычно порхали бабочки, щекоча крылышками брюшную полость изнутри. — Я только за, — задыхаясь от распирающей и лезущей со всех щелей эйфории, не потратила даже пяти секунд на раздумья Юна. Не засомневалась ни на грамм. — А потом сына. — И сына, — согласилась, хихикнув Чон. Их лбы соприкоснулись. Несколько минут к ряду они сидели в такой позе, тихо дыша, наслаждаясь друг другом и молчанием. — Твоя мама… — начала Юна, но тут же прикусила губу. — Я не готов пока её простить. Раны ею нанесённые до сих пор свежие и саднят, — улыбка от лица пропала, мужчина подался вперёд и уткнулся носом в шелковую копну волос, источавших такой любимый, успокаивающий аромат. Руки девушки потянулись к его спине, медленно и неспешно водя пальцами вверх-вниз вдоль позвонка. — Она пригласила нас на Чхусок, — аккуратно, словно идя по тонкому-тонкому льду, добавила Юна. — Я ценю твоё рвение помочь. Ты лучшая девушка на всём белом свете, но я не могу пока видеть её. Это слишком больно, слишком изматывающе, слишком невыносимо слышать, как она зовёт меня сыном, пряча за ресницами виноватый взор. Может, в следующий раз я пересилю себя и смогу, однако не сейчас. Не так рано, — мотнул отрицательно головой. — Хорошо. Они вновь замолкли. Но в молчании не наблюдалось напряжения. Они просто молчали, дабы сглотнуть давящий комок в горле. Молчали, дабы заживит раны друг друга объятиями. Порой, не требовалось много слов. Порой, молчание само нашёптывало о любви. Порой любовь, как и счастье, любила тишину. — Долго и счастливо? — спросила Юна спустя полчаса, когда машина припарковалась у знакомого подъезда. — Долго и вместе, — заглушив мотор, повернулся к ней Ким. — Ты же не сбежишь никуда ближайшие лет, эдак, семьдесят? — задумчиво хмыкнул он. — А ты не отпустишь? — вторя его интонацию, спросила девушка. — Ни за что! И губы молодых людей снова слились в поцелуе. Ведь чувствовать друг друга являлось тем светом, за которым они неосознанно тянулись, когда судьба на жизненном пути выключала свет. Когда люди подставляли подножки, когда сил не хватало, чтобы просыпаться по утрам и дышать, если не полноценно, то я хотя бы наполовину. Но ни Юна, ни Сокджин не сдавались, продолжая следовать за тем несмелым огоньком в темноте, который воспылал, даря новое дыхание и новые крылья, лишь тогда, когда они вновь встретились.