the lonely ones

Они смотрят друг на друга, пока не становится неловко. Оба почти одновременно опускают взгляд. В голове Тома теперь был шторм. И правда, когда? Конечно, не так важно, но это ведь не внезапный вопрос. Он задавал его сам себе последние дни всё чаще и чаще, и тут же гнал от себя все эти мысли. Как иначе, когда тебя с детства, считай, стыдили за чувства? Да, делали это, скорее всего, без дурной цели, но точно совсем не думая о последствиях. К тому же, Том догадывался, что этот вопрос вряд ли был задан ему просто так. И выглядел теперь Доминик напряжённо. Так в чём же… Голова его резко опустела, потому что вдруг откуда-то заиграла знакомая мелодия, и Том не сразу сообразил, что это Доминику кто-то звонит. — Да неужели! — Дом закатил глаза. — Не быть мне героем фильма! И это именно сейчас, в эту самую минуту надо было мне позвонить, вы представляете! — он взял в руку телефон и взглянул на экран. — Угадай, кто всё испоганил? — Светлого тебе утра, моя подруженька! — Доминик взял трубку. Говорил он это так, будто бы эта самая подруженька не так давно увела у него мужа вместе с собакой. — Чего, ты ещё спал что ли? — послышался голос Эшли на том конце провода. — Да воссияет над тобою сегодня яркое лучистое солнышко… Нет, я давно уже не сплю. — В семь утра и уже давно? Это со скольки же, лучистое солнышко? — Ну, с четырёх. И ты звонишь, кстати… совсем некстати. — Дом поставил звонок на громкую связь и стал подглядывать на Тома. — Ну уж извините! Прямо интересно знать, чем ты так занят был с четырёх утра! — А вот в школе и узнаешь! — Ой, интригант! Так вот, я чего звоню-то… А! Короче, я у тебя оставила в тот раз свою зарядку. Захвати её с собой, если это не отвлечёт тебя от твоих невероятно важных дел. — М, я просто уже не дома и… Давай после уроков за ней зайдём. Если живы останемся. — Что-то не нравится мне твой настрой на сегодня. И где ты? — У Тома. — У Тома? Ааа, так вот чего я невовремя позвонила, прошу прощения! Ну и как у вас там? Ты ему уже это, признался? Сердце у Доминика провалилось куда-то глубоко. Он зашипел и закрыл лицо ладонью, тут же становясь красным, как морковка. Или как то самое лучистое солнышко. — Я. Разговариваю. По громкой связи. Эшли. — сквозь зубы процедил он, всё ещё пряча лицо и зажмурив глаза. Повисла пауза. И теперь ну совсем стало очевидно, в чём он должен был признаться, и что сейчас такое произошло. — Ты чего наделала, блин… Было слышно, что Эшли очень неудобно, и в то же время она еле сдерживается, чтобы не рассмеяться вслух. — Гм… Прости… — А жопой потрясти? — обиженно буркнул Дом, не поднимая головы. Он и не собирался её поднимать, он уткнулся в свои колени, чтобы больше никогда не смотреть в глаза Тому, не смотреть в зеркало и не показываться вовсе никому. Если бы он мог, он бы растворился в воздухе и попросту бы исчез. И просидел бы он так неизвестно сколько, если б не почувствовал, как сзади его обвивают руки Тома. А ещё как тот содрогается от смеха. — А ты-то чего ржёшь, валенок? — Так ты шутки тут шутишь, мне не смеяться? — Да я сейчас вообще заплачу! — заныл Доминик и забрыкался, легонько спихивая с себя Тома. — Ну чш, давай, не расходись, — он прижал Дома к себе ещё крепче и потрепал того по волосам. — Не расходиться? Да меня так осрамили! Самое идиотское признание в моей жизни! — он сбросил звонок и продолжал бубнить куда-то себе в ноги. — Я тоже сейчас тебе рассказал довольно неловкую правду, если ты уже забыл. — Она хотя бы не относилась ко мне, и тебе не стыдно смотреть мне в лицо. — попытался выгородить себя Дом. — Ну, я бы не сказал. — Том пожал плечами. — Если бы меня в какой-то степени не задевала позиция папы и это было бы просто «чем-то из детства», то я бы не разнервничался так перед тобой, наверное. Доминик наконец разогнулся и поднял всё ещё розовое от напряжения и стыда лицо. Совсем недавно сам пребывавший в очень похожем состоянии Том теперь чувствовал облегчение. Он потупил взгляд, а потом наклонился к Доминику и поцеловал его в висок, что и того заставило улыбнуться и хоть немного расслабиться. По дороге в школу эти двое уже хохотали, представляя, как Боб покажется сегодня в столовой с новой причёской. Они очень на то надеялись, и в то же время побаивались, что он не станет сомневаться насчёт того, чьих это рук дело. Договорившись встретиться на завтраке, они разошлись по кабинетам. Эшли, которая ещё ни о чём не знала, Дом тоже написал, чтобы та приходила и, желательно, пораньше. Ну и не забыл добавить порцию саркастичных смайликов, как напоминание о том, что забывать ею содеянное он пока не собирается. И вот настал тот самый час. Том столкнулся с Эшли ещё в коридоре, и, глупо хихикая, потянул её за плечо в сторону столовой, поторапливая. — Да чего, куда так спешить-то? — она закатила глаза, но быстро пошла за Томом. — Смотреть то, ради чего мы встали в четыре. Надеюсь, что это произведение искусства вообще сегодня в школе. — Чего вы опять… Ай, ладно, пускай будет сюрприз, раз вам так угодно. А Дом как? Он не сильно злится? — Эшли улыбнулась, но ей явно было немного не по себе. — Да нет, он не злится. Но он точно покривляется. — они вошли в столовую, где ещё было совсем мало людей, что видеть было непривычно. Но зато третьего своего брата они отыскали очень быстро и быстрым шагом направились к столу, который он занял. Доминик сидел на стуле, положив ногу на ногу, с видом человека, оскорблённого в самых святых своих чувствах. Он наигранно-презрительно оглядел Эшли с ног до головы и зашевелил губами, будто собирался сказать что-то, да всё никак не мог подобрать наиболее обидного выражения. — Сразу видно, чувак в актёрский поступать будет, — прошептал Том. Доминик перевёл свой прожигающий взгляд на него и открыл было рот, но Эшли подошла и наклонилась к нему, выуживая из рюкзака банку адреналин раша. — Прими сий дар и мои мольбы и прощении. Насколько я знаю, эту ночь ты не спал, так что эликсир бодрости в твоём арсенале тебе не помешает. Дом перехватил банку двумя пальцами, всё ещё изображая отвращение и до сих пор не проронив ни слова. Эшли выпрямилась и присела на стул рядом, уже на нём придвигаясь ближе. — Сам додумался на громкую связь поставить, а я виноватая, — сказала она, обернувшись на Тома, но тут же поворотилась обратно к обиженному Дому, обнимая того. — Ну прости, прости, ты же знаешь, я бы не рассказала никому даже под страхом смерти! — Ну уж под страхом смерти могла бы и… — Доминик запнулся и запищал, быстро прикрывая рот рукой, чтобы не обратить на себя лишнего внимания. Он указал пальцем в сторону буфета, возле которого стоял крайне недовольный Боб в кепке, а перед ним не менее недовольная, видимо, этой самой кепкой миссис Пантелеймон. — Ещё раз тебе говорю, головные уборы в помещении не носят! — она махала руками и говорила, кажется, ещё много чего, но слышно было плохо из-за всеобщего столовского галдежа вокруг. Боб что-то отвечал ей, его лицо дёргалось от злобы. В какой-то момент он отчаялся и содрал с себя эту кепку. Все, кто стоял рядом и наблюдал за «дебатами», расхохотались. На расхохотавшихся оглядывались другие и тоже начинали хохотать. Младшие классы вставали на стулья, чтобы увидеть, из-за чего такой ажиотаж. Том сунул пальцы в рот и громко свистнул, чтобы привлечь внимание вообще всех, кого только можно. Вот теперь почти вся столовая любовалась новой причёской Боба, который не знал, каким боком ему повернуться к зрителям. Сзади волос осталось больше, так как спал он на спине, и выглядело это совсем плохо; с боков очень криво и хитроумно выбритые виски разной длины, а спереди тоже всё печально, ещё и тёмный след от маркера на носу, если присмотреться. Боб стоял на месте и закипал, как большой монастырский самовар. Глазами он выискивал кого-то среди смеющихся, и нашёл: взгляд его остановился на троице из красотки, что ему отказала, и двоих её защитников. — Вы! — крикнул он и тяжелыми шагами направился к их столу. — Это вы сделали, да? Или ты один? — он хватанул Доминика, из них бесившего его больше всего, за грудки и рывком заставил подняться со стула. Дом услышал, как Том и Эшли сзади одновременно подскочили со своих мест следом. — Ты, давай, не рви мне толстовку, баран, — он дёрнулся назад, но хватка разъярённого Боба была крепкой. — И, желательно… — Ты как меня назвал?! — Баран, — спокойно ответил Харрисон. — стриженный. Вокруг опять засмеялись. — Ты не держи меня за… Я тебе могу не только толстовку порвать, я могу заставить тебя платить за своё окно и за свои волосы. И будут у тебя проблемки. — Какое окно, голубчик? Это какое-то недоразумение. — Надеялся, что кто-то до сих пор в частном доме без камер? — Ммм… Тогда я могу поспрашивать других девчонок из параллели, не трогал ли ты кого ещё. И у мальчишек тоже. Сдаётся мне, что мне много чего интересного расскажут. Будут и у тебя проблемки. Дом не стал продолжать, потому что Боб уже побагровел, а слушала их примерно половина школы. Миссис Пантелеймон куда-то пропала. Другие учителя, которые пришли, как обычно, ближе к концу перемены и не могли ни понять, что происходит, ни пробиться через толпящихся учеников, беспомощно кудахтали где-то у входа. — Короче, вчера ты мало охватил. Вижу, твой посиневший пятачок, но этого, походу, недостаточно, — Боб занёс кулак над головой Доминика, но остановился и пронзительно вскрикнул, потому что в руку, которой он сжимал ткань чужой одежды, впились чьи-то маленькие, но до жути острые зубы. Пальцы резко разжались и отпустили Доминика, а Бобу вдобавок ещё и плеснули в лицо липким и кислым чаем, так что тот несколько добрых секунд не мог открыть глаз. А когда открыл, увидел, как Доминик оттаскивает от него двух маленьких девочек — Джем Харрисон с кружкой в руках, и испуганную, но нарочно широко улыбающуюся Иззи, тоже Харрисон.