the lonely ones

      — Если ты собрался опаздывать, то учти, что следующий поезд будет только через три часа, — говорила Эшли в трубку, следя за бегущей строкой на табло у платформы. Из трубки слышалось возмущение. — Да-да, давай, Том уже здесь. Том стоял чуть в стороне и рассматривал содержимое полок маленького ларька с газетами и ещё невесть каким хламом. — А? — он обернулся, услышав своё имя. — Министр задерживается, — сообщила Эшли, убирая телефон в карман. — А мы, между прочим, должны тронуться через десять минут. — Эй, я не собираюсь из-за него здесь до ночи торчать! — Зато он ради тебя стёр ноготочки. — Да, я заметил, — улыбнулся Том, опуская глаза и вспоминая, в каком виде Дом вчера приходил отпрашивать его у отца. Да он не просто лак стёр, он причесался, он оделся во что-то… не своё. Разговаривал тоже как-то серьёзно, но, право, выглядел очень убедительным. — Цени это. Его даже директор просил, а он и не задумался о том, чтобы стереть. И весь прошлый год его стебали семиклассники. А это самый жестокий народ, ты, я думаю, знаешь.       К счастью, спустя три минуты Харрисон всё же появился из-за угла. Видок у него был не самый довольный, а причёска ещё беспорядочнее, чем тогда в четыре утра, когда он, зевая, стоял на перекрёстке с пеной для бритья за пазухой. Подойдя к товарищам, он остановился и посмотрел на Эшли с невероятной обидой в глазах. — Ну и зачем ты это сделала?! — Что именно? — Ничего! Маме моей написала! — А, ну это ты знаешь зачем, я думаю.       Доминик поджал губы и перевёл взгляд на Тома, который непонимающе наблюдал за разговором и терпеливо ждал, пока ему пояснят, о чём идёт речь. Отчего-то Тому было смешно. — Ну да, комедия — усикаешься! — всплеснул руками Дом. — Она, видишь ли, написала, чтобы мама проследила, как я собираюсь. И чтобы я взял тёплые вещи. Ты представляешь, сколько у меня теперь вот здесь, — он указал на рюкзак за своей спиной, — всяких занятных вещичек? — Ну уж прямо так всё плохо! Давай, пошли быстрее, а то сейчас без нас уедут, — Эшли протянула Доминику уже купленный для него билет, развернулась и зашагала к платформе. — Ты, кажется, совсем не понимаешь, — Дом резким движением стащил с себя рюкзак и стал на ходу его расстёгивать. — Да? Тогда напомни-ка, сколько было градусов на улице во время той школьной поездки, когда ты явился к автобусу в джинсовке? — Нормально было, — пробубнил он, продолжая рыться в рюкзаке. — Минус пять. — Так то было почти два года назад. — В любом случае, лишним это напоминание не было. — Да что ты говоришь! — Доминик как раз нашёл, что искал. Он выудил непонятную вещь из рюкзака и стал размахивать ею в воздухе. — Это что ещё за тряпка? — Подштанники, милая моя. Самые настоящие. Том прыснул. Эшли изо всех сил постаралась сдержаться, но вышло не очень. — Ну… кхе. Знаешь, замёрзнешь — и не такое наденешь. На Тома их натянешь, в конце концов. — Это? Замёрзну и не надену! Лучше уж вымру как мамонт, в леднике. А ты чего там ржёшь опять? — обернулся он к Тому. Том протянул ему свой телефон со свежей фотографией, на которой Доминик с видом диктатора размахивал подштанниками на платформе. — Я сейчас их правда на тебя натяну, — тут уже Дом сам не мог не хихикать. — На голову. Поиграешь в зайца. Или в троллейбус.       В вагоне, к счастью, было почти пусто. Можно было даже обсуждать привычно странные вещи и не чувствовать на себе колкий взгляд какой-нибудь старушенции. Разве что неподалёку сел потрёпанного вида мужчина, но и он быстро уснул. — Ты правда тогда стёр лак ради меня? — спросил Том, чтобы отвлечь почему-то опять помрачневшего Доминика. — Нет, он просто облупился, знаешь, — съязвил Дом. — Я ещё причесался тогда. Думал, это заметнее. — Ну не будь ты такой букой, До… — Нет, ну, а скажи, у меня вообще хорошо вышло изобразить «настоящего натурала»? — он перебил Тома. — Да! Особенно те брюки... их ты в тему напялил. Нет, правда, спасибо вам. — Ага, Дом, только вот когда ты внезапно назвал меня «заей» без предупреждения, — встряла Эшли, — И у меня чуть глаза на лоб не полезли… вот это было непрофессионально. Я, конечно, знаю, что ты импровизатор и о планах действий ничего не слышал, но мы могли провалить миссию. — Зато было весело и… — он сделал голос чуть ниже и твёрже, как он и разговаривал вчера, — Теперь все взрослые убеждены, что мы не едем закатывать гомо-вечеринку. Том хотел было ещё что-то добавить, но Доминик заткнул уши наушниками и отвернулся к окну.       Поезд прибыл быстрее, чем ребята ожидали. Когда они вышли с платформы на просёлочную дорогу, Дом подтолкнул Эшли вперёд, бурча, чтобы она вела их и не плелась позади. Ай, суров он был сегодня. — Слушай, что с тобой сегодня вообще?! — возмутилась та. — Смотри, вон, сейчас дождь польёт оттого, какой ты хмурый! — Угу, ещё и молнию метну, — мальчишка скрестил руки на груди, впиваясь пальцами в ткань джинсовой куртки на плечах. — Эй, ну правда, ты чего такой злобный? — спросил Том, подходя ближе к другу. С ним явно было что-то не так, и виной тому вряд ли были утренние сборы с мамой. — Да отвалите вы от меня! — рявкнул Дом, отшатнулся к краю дороги и, сам того не заметив, резко шоркнул подошвой по земле, подняв вокруг пыль.       Ребята замолчали. Эшли остановилась, глядя себе под ноги. Первое, что ей хотелось сделать — отвесить Доминику хорошего леща. Для бодрости. Вдох-выдох, и вот это желание уже отошло на задний план. Теперь, казалось, вполне достаточно было просто поинтересоваться, не треснуть ли ему, или не хочет он, случайно, отправиться на встречном поезде в обратную сторону. Обидно, когда ты искренне беспокоишься, а тебе так отвечают. Но надо помнить, что самые глупые конфликты обычно случаются, когда кто-то просто не держит себя в руках. Еще пара секунд — и Эшли понимает, что можно обойтись даже без попыток пристыдить парня.       — Ага, а теперь соберись, — слышит она сзади голос Тома и оборачивается. Обращался он к Доминику. Даже как-то завидно стало его сдержанности. Доминик опустил глаза, осознавая теперь, как это звучало и как это выглядело. — П-простите… пожалуйста, — он закрыл лицо начавшей подрагивать ладонью. — Ну-ну, спокойно, — Том приобнял его сбоку за плечи, заставляя идти дальше. — Да какой, нахуй, спокойно… — приглушённо и как-то очень жалобно пробормотал Доминик, послушно шагая, куда ведут. Они молча прошли через ворота, шли мимо других домов, мимо людей, мимо стайки чьих-то собак, но Дом ничего этого не видел, хоть и глаза его бегали туда-сюда. Они преодолели не так много, но если бы Том и Эшли прямо сейчас оставили здесь одного стоять на дороге, он бы, словно пришелец, в жизни не нашёл пути обратно до станции, несмотря на то, что в посёлке куча домов и других людей.       Когда они свернули на дорожку поменьше, уже заросшую травой, глаза Доминика застлала пелена слёз. Он не видел, куда шёл, его вели, и он бездумно переступал ногами. В глазах больно защипало и пришлось моргнуть. Две крупные капли соскользнули с ресниц на щёки, разбиваясь и разлетаясь в стороны.       Доминик не издал ни звука. Новые слёзы подступали комом к горлу. Огромным комом, который он долго старался слепить поплотнее, чтобы прятать глубоко в себе, и вот он внутри уже не помещается. Всё труднее и труднее сдерживаться, стискивать зубы, тише дышать, чтобы не привлекать внимание, но у него неплохо получается. Правда, непонятно, зачем ему это. Какая-то нездоровая игра, в которую он явно заигрался.       Дорожка кончилась и упёрлась в ограду. Слева была калитка, ведущая на участок с небольшим деревянным домиком. Участок находился на краю посёлка, и за домом находился только проволочный прозрачный забор, через который видно было лес. Звеня ключами, Эшли расправлялась с замком, а Том только теперь заметил влажные глаза Доминика и следы слёз на лице, которые тот уже попытался убрать.       — Ну не из-за подштанников же ты так расстроился, так и не скажешь, в чём дело? — нахмурился он, отпуская голову. Доминик, не шевеля ни одним мускулом лица, шмыгнул носом и стал что-то искать в карманах. Нащупав, он вытащил небольшую пачку таблеток.       — И чё это? — спросила Эшли, уже придерживая открытую калитку. — Дерьмище, — сухо ответил Дом, передавая пачку ей и проходя на участок. — Простите. Короче, это тоже мне сказали пить. — В смысле? Опять?! — Ну да, теперь вот с другим названием. И веществом, наверное, потому что это что-то вообще лютое… — он замолчал и отвернулся в сторону входа в дом.       Эшли, изучая коробочку, пробубнила что-то нехорошее себе под нос и провела парней ко входной двери, вставляя ключ в скважину. — Тебе же, вроде, сказали, что можно больше не пить, с какой стати опять надо? — Ну, они позвонили, спросили, как я после тех таблеток. Мама сказала, что лучше, а они такие: «О, тогда попробуйте теперь эти!». Нашли дегустатора, блять! — голос его опять дрогнул. — И то, что сейчас каникулы, их не смутило. Говорят, так даже лучше, типа... — Что ты ел с утра? — вдруг почему-то перебила его Эшли, хватая за запястье и заводя в дом. — Ну, бутерброд... — По тебе видно, — она покачала головой и взглянула на часы. Время потихоньку близилось к вечеру. Эшли провела его в комнату и усадила на кровать. Раздвинув шторы и включив обогреватель, она вышла куда-то, в дверях поравнявшись с Томом. Том скинул с себя рюкзак, толстовку, и подошёл к Доминику. — Пошли, умоешься, — он протянул ему руку. Тот нехотя поднялся. Том стянул с него джинсовку и кинул поверх других их вещей. — Эш, где руки помыть можно? Эшли выглянула с кухни и указала на дверь в ванную комнату.       Доминик склонился над раковиной и со вздохом засучил рукава. Он был полностью погружён в свои тревожные мысли, которые неудержимо сменяли одна другую. Всё, что он делал сейчас, происходило как будто само собой, без его участия, словно тело двигалось автоматически. Отложив в сторону мыло, он подставил руки под струю, а потом выкрутил клапан крана вправо, набирая в ладони до боли ледяную воду и обливая ею лицо.       Когда он раскрыл глаза и выпрямился, то увидел самого себя в зеркале. «Это не я», — пронеслось в его голове. «Или я?» Лицо точно его. Его нос, его губы, его шея. Его глаза, разве что смотрят они немного по-другому. Нет, там, в зеркале — это точно он. Но вот внутри себя у него сейчас никого найти не получалось. А там точно всегда кто-то был. Кто-то яркий и кто-то правда сильный. Кто-то, кто не понравился учительнице в школе и теперь в его крови непонятное химическое вещество, которое должно было помочь ему с уроками, а на деле высасывает из него его «я». Разве не глупо?       На глаза снова навернулись слёзы. Доминик очень не любил смотреть на себя плачущего. И не любил, когда кто-то ещё смотрел на него плачущего. Потому он плакал гораздо реже, чем ему было необходимо. Сейчас он стоял между зеркалом и Томом, который тактично делал вид, что стряхивает с рук воду и изучает плитку на стене. Сложный выбор: либо повернуться лицом к другу, перед которым меньше всего хочется выглядеть слабым, который ему вообще ничего не должен, и который, ко всему прочему, ему ещё и нравится, либо в очередной раз остаться наедине с самим собой.